Говорит Москва

Юра, на самом-то деле, любил проводить время дома. Можно было не думать о том, опрятно ли он одет, не пропиталась ли одежда запахом пота, не скинет ли птица на него свой снаряд. Дома можно было делать всё, что душе угодно, не думая ни о чём. Дом Катюши тоже ассоциировался с чем-то своим, с чем-то, что можно было назвать родным. Даже после ссоры в девяностые, стоило Юре вернуться к другу в квартиру, как душу изворотило к чертовой матери, заставив почувствовать себя блудливым сыном, что наконец-то вернулся домой. Юра привык заботиться о ком-либо, находя в этом своё счастье. Ему нравилось учить Серёгу механике, нравилось учиться заплетать длинные пряди Кати, а также готовить для родных. Данис был резок на слова и действия, но всегда заботился о том, чтобы его младший был одет и накормлен. Несмотря на тяжёлое время, Татищев мало в чём нуждался во времена своего детства, однако желание просто прикоснуться, чтобы почувствовать живое тепло, горело внутри долгие годы. Мужчина должен быть сильным и стойким. Он должен знать и уметь всё на свете, чтобы иметь возможность не только защитить, но и помочь своим близким. Их дело — грубая сила, которая прикроет семью от ужасного. Это женщина имеет право на мягкость и доброту, это девушкам позволено наслаждаться природой, срывая цветы безделья ради. Они мягки и беззаботны, и задача мужчины — защитить их невинность до конца. Данис справился с этой задачей на все сто процентов. Он соответствовал своим словам, держась за свои принципы и следуя им долгие годы, сохранив свою стойкость и храбрость. Юра же, несмотря на своё окружение, что состояло из мужчин, оказался бракованным. Ему нравились цветы и то, как они смотрятся на других людях, нравилось слышать громкий смех, когда он что-то рассказывал. Он обожал играть с детьми, когда друг или брат были заняты, не воспитывая, а нянчась с чужими малышами. Но хуже всего то, что он желал не голодных прикосновений, а простого тепла. Татищев помнит то непонимание, когда смертного мальчишку, с которым он подружился, проткнули насквозь. Он видел подобные раны на Данисе, знал, что они обязаны зарасти. Но ожидания ничего не дали, а кожа под маленькими ладошками оставалась холодной. Грея руки о горячую чашку, Юра кутается в пушистое покрывало, бросая взгляд на сидящего по другую сторону дивана Костю. Тот так же спрятал ноги под одеялом, и Челябинск, если чуть сдвинет свои конечности, даже сможет почувствовать ноги друга. Однако Уралов практически спит, изредка открывая глаза, чтобы посмотреть на картинку на экране. Юра наблюдает за этим уже минут пятнадцать, думая, а после снова отворачиваясь к телику. Он смачивает горло горячим чаем, наблюдая за огромной акулой, что неслась на главных героев, пока в голове крутились мысли касательно Катюши. Костя не был против его прикосновений, но иногда его передёргивало. Юра помнит, как в детстве он из-за этого обижался, однако в итоге это всегда забывалось. Но сейчас, зная небольшую, но такую мерзкую деталь, шестерёнки в черепушке начинают дымиться от усердной работы. Мог ли Костя так же гореть от желания прикоснуться, чтобы просто почувствовать себя хорошо? Насколько сильно он себя давил, чтобы быть в его глазах «нормальным»? Татищев не знал, что ему стоит предпринять, чтобы решить эти вопросы в своей голове, поэтому и переводил взгляд на Катюшу, рассматривая всё-таки уснувшего приятеля. Костя был его лучшим другом все те три века, что они общаются. Он не стремился к физическому контакту, порой шугался, когда Юра приближался слишком близко. Челябинск и сам понимает, что мог переборщить в те времена, однако Екатеринбург всегда давал ему понять, что он перегибает палку. Но дело же не только в прикосновениях, верно? Татищев тянется к пульту, делая звук потише. Он допивает чай, наблюдая за тем, как американцы на экране взрывают древнюю животину изнутри, побеждая, но жертвуя своим человеком. Герои фильма плачут, и черти знают, от счастья или горечи. Тихо поднимаясь на ноги, Юра подтягивает покрывало до подбородка друга, ставя кружку на журнальный столик и тихо выходя на балкон. Руки по привычке тянутся сначала к карманам спортивок, а после к лежащей на подоконнике пачке, пока глаза выискивают зажигалку. Юра ищет её всё то время, что достаёт сигарету из пачки и пихает в рот, в итоге отыскав ту на полу. — И что, будешь слушать, как я с парнями трахаюсь? Садясь на корточки и поднимая к глазам зажигалку, Юра сглатывает ком в горле. Признаться честно, ему было бы интересно послушать о чужих чувствах. Видеть то, как меняется человек, рассказывая о возлюбленном, как он начинает гореть от одной только мысли о любимом, было чем-то красивым и даже интимным. Татищев был бы не против этого диалога, но сам факт того, что они будут обсуждать мужиков, которым вставляли в зад, портит всю радость от общения. Поэтому Юра и напросился в гости, желая перестать думать о мужских задницах. Катюша в первую очередь — его друг, самый лучший человек на свете, а уже потом гомосек. Выпрямляясь и поджигая сигарету, Юра облокачивается локтями о подоконник, затягиваясь. Двор молчит, а в беседке даже не сидят подростки. Полная тишина, что заставила оглянуться на окно в гостиную и посмотреть на всё так же спящего Уралова, который плавно скатился по дивану вниз, собрав одеяло в ногах и придавив его своим телом. Старая привычка друга подтягивать под себя что-либо всегда смешила, особенно в детстве. Юра прекрасно помнит, как они, набегавшись и накупавшись, прятались в кустах, обсыхая и засыпая. И Татищев помнит, как, проснувшись однажды после пьянки, оказался зажат Катюшей и Ильёй. Юра тоже любил обнимать что-либо во время сна, однако он в принципе любит обниматься. А Костя? Лишний раз сам ни к кому не лезет, но не против, когда его трогают. Возможно ли такое, что Уралов запрещает себе подобное? Ведь, если голубое нутро было в нём с детства, то он мог наслушаться и принять всё, что угодно. В том числе и то, что это дерьмо передаётся через прикосновение.

***

— Погнали в парк? Положив подбородок на крепкое плечо, Юра поправляет свой локоть на втором плечище друга, специально перебирая разноцветные пряди так, чтобы они перестали лежать ровным слоем. Катюша на его подобную выходку не реагирует, разве что ручку турки сжимает крепче, готовя им двоим кофе. — Тучи ещё не разошлись, снова дождь может пойти, — объясняет Уралов, химича, в то время как Юра пропускает пряди меж пальцев, чувствуя запах трав. — Он уже утром прошёл, погнали, — настаивает Юра, укладывая голову на бок и наблюдая за разноцветными прядями, что постепенно начинали вздыматься на затылке. — Твоя работа никуда от тебя не денется, а на улице шикарно. Катюша ёжится, поведя плечами и тем самым скинув с себя конечности друга. Юра на подобное тяжело вздыхает, облокотившись бедром о кухонный гарнитур и сложив руки на груди. Они жили вместе уже почти неделю, и за всё это время лишь трижды сходили в магазин. Были и совместные пьянки, и готовка на двоих, и вечерние сеансы с просмотром фильмов. Всё как обычно, если не считать того факта, что Юра думает. Катюша был человеком простым, но при этом удивительным. Он не любил чего-то помпезного, не был зациклен на брендах, предпочитая удобство. Однако подать себя он умел, начиная не только с внешнего вида, но и поведением. Татищев это знает, потому что не слепой, потому что он видит, как на лучшего друга реагируют другие люди. — Давай ближе к вечеру будем думать, — снимая мини-кастрюлю с плиты, предлагает Костя, разливая кофе по кружкам. Юра, дабы не мешать хозяину квартиры, садится за стол, закидывая ногу на ногу и наблюдая за широкой спиной друга. — Мне ещё Аня звонила, интересовалась, не у меня ли ты отдыхаешь. Ты не сказал своим о планах? — Серый в курсе, я от него почти сразу к тебе погнал, — немного подумав, пожимает плечами Татищев, понимая, что за всё время общения с дочкой так и не упомянул эту деталь. — А вот Катя да, без понятия. Она даже не упоминала, что собирается ко мне. — Серёга сначала ей позвонил, а уже потом мне, — разворачиваясь к другу, объясняет Уралов, поставив перед собеседником кружку с кофе и садясь напротив. — Вы с ним не разговаривали после?.. — Нет, — покачав головой и аккуратно отпив кофе, Юра смакует мягкий вкус на языке, рассматривая напиток в кружке. — Утром поели, и я к тебе на поезде. Челябинск видит краем глаза, что Уралов кивает его словам, отпивая кофе и размышляя. Юра даже и не думал, что могут возникнуть какие-то проблемы из-за его отъезда: больничный ему выдали без проблем, с Серёжей они разошлись без криков и ссор, а Костя спокойно принял его у себя. Они жили вдвоём без особых проблем, поэтому Татищев даже и не думал, что возможны недомолвки. — Тебе лучше поговорить с ним об этом, — прерывает тишину Уралов, заставляя собеседника поднять голову, заглянув в глаза. — Сам ведь знаешь, что вы оба вспыльчивые. Наговорите друг другу всякое, а после ходите вокруг да около. — Да я и без ора наговорил достаточно, — поджимая губы, хрипит Татищев, вспоминая свои слова. Он отводит взгляд, думая, а после вновь поднимает его на друга, вздыхая. — Когда ты понял, что тебе нравятся парни, что ты чувствовал? Уралов приподнимает брови, удивляясь вопросу, а после хмурится до глубокой складки меж бровей, недовольный подобным развитием диалога. Юра видит, как лучший друг отводит взгляд, видит, как он напрягается в руках, сдерживая себя. Екатеринбург молчит, а Челябинск уже думает о том, что зря он вообще поднял эту тему, когда Уралов тихо, опустив голову, признаётся: — Отвращение. Юра чувствует, как в груди всё скребёт от смешанных чувств. Разумеется, он был разочарован, что лучший друг в принципе мог чувствовать подобные эмоции, когда дело касалось такого светлого и красивого чувства, как любовь. Он также был зол, что Катюша был вынужден скрывать не только свои мысли, но и эмоции, дабы только не оказаться грешником. А учитывая многолетнюю веру Уралова, Юра бы не удивился, узнай он, что Костя приходил к самобичеванию каждый раз, когда просто поддавался чувствам. Не видь Татищев голую спину друга, которая была чиста, заподозрил бы страшное. Но самое мерзкое, что в этом клубке самым ярким чувством было чёртово отвращение. Не только к обществу и церкви, но и к самому себе. Ведь Татищев сам не один раз опускал тошнотворные комментарии касательно голубых, и, что самое ужасное, продолжает это делать. Юра смачивает горло горячим кофе, громко стукая кружкой о стол, прежде чем положить руку на плечо лучшего друга. Татищев сжимает мышцы под пальцами, желая поделиться своей поддержкой, вместе с тем отказываясь зацикливаться на собственных мыслях. — Катюш, сейчас, если какой-то пидор начнёт до тебя доёбываться, просто звони мне, — игнорируя тот факт, что Костян крупнее его раза в два, если не в три, Юра заглядывает в глаза друга, улыбаясь. — Вместе начистим ему ебало, чтоб не вякал, идёт? — Юр, девяностые уже прошли, — напоминает Уралов, заставляя Татищева хмыкнуть. — И что, забыл, как руками работать? — похлопав по крепким плечам, Юра убирает руку на стол, облокачиваясь на спинку стула. — Нет ничего постыдного встречаться с кем-то, а тому, кто лезет в чужую постель, следует нахуй пойти. Тот факт, что Челябинск сам лезет в постель лучшего друга, был благополучно отодвинут в сторону.

***

Юра отпивает приличный объем чая, прислонившись плечом к дверному проходу и наблюдая за лучшим другом. Тот молчаливо просматривал отчёты уже четвёртый час подряд, даже не прерываясь на принесённые Татищевым кружки. Он наощупь находил их на столе, выпивал, а после возвращался к работе, в то время как Юра ждал хотя бы банального пожелания заварить кофе, а не сладкого чая. Челябинск допивает свой напиток, подходя ближе и заглядывая сначала в чужую кружку, а после в монитор. Пускай Татищев не был начальством, что-то во всех этих отчётах он всё же понимал. Потому он и указал на явную ошибку в документе, прикасаясь к плечу друга и мягко сжимая. Тот факт, что извечный трудоголик откладывал свои дела ради него, оставлял манящее чувство удовольствия, смешанного с терпкой виной. Юра не был против подождать друга в гостиной, в конце концов, это он заявился в конце месяца к начальству в гости. Однако Уралов позволял себе работать только ночью, либо же рано утром, пока Татищев ещё спал. — Иди спать, Илюхе я напишу, что он долбоёб и должен исправить отчёт, — настаивает Юра, запуская руку в разноцветные пряди и аккуратно сжимая их, потянув у корней. Он не желает сделать больно, просто хочет дать понять Косте, что тому пора спать. — Мне осталось работы на два часа, — хмуро сообщает Костя, ведя головой и уходя от чужой ладони подальше. — Закончу, а там и сон будет. — Катюш, у тебя под носом такая ошибка была, а ты как в глаза обдолбанный, — ставя свою кружку на стол, Татищев толкает Уралова за плечи, буквально выгоняя со своего рабочего места и подталкивая его к постели. — Пиздуй уже, работа не свалится, в отличие от тебя. — Юр, я лучше закончу сейчас, нежели потом буду сидеть, — тяжело вздыхая, объясняет Уралов, надеясь получить понимание, но Челябинск только ещё ощутимее толкает друга в постель. — Из-за своего невменяемого состояния ты потом ещё дольше сидеть будешь, поэтому заткнись уже и послушай своего лучшего друга, — запуская руку в мягкие пряди, Юра взъерошивает их, игнорируя злой взгляд товарища. — Я уже который день на это смотрю, сделай, как я прошу. — А ты мне что? Юра замирает, чувствуя табун мурашек, что поднимался от поясницы к плечам. Лёгкие, едва ощутимые, они заставили его вздрогнуть, убирая руки подальше от собеседника. Уралов тоже замирает, не понимая, что произошло. Он хмурится, но уже не недовольно, а скорее растерянно, выпрямляясь и наблюдая, как лучший друг отворачивается в сторону, прокашливаясь. Он по привычке кладёт руку на чужую лопатку, похлопывая, когда Татищев более чем чётко отходит от него и его прикосновения. Костя с непониманием смотрит в спину удалившегося из спальни Юру, думая о том, что их детское ребячество с мотивацией в их возрасте работает через жопу. А Челябинск закрывает за собой дверь спальни, пересекая гостиную и выходя на балкон. Руки быстро достают сигарету с зажигалкой, открывая окно нараспашку и высовываясь из него, чтобы крепко затянуться. Они были близки три века, став семьёй. Веселились, ссорились, мирились, делились и игрались — всё то, что делают братья. Юра знает, какой порошок обожает Костя, а тот знает, какой чай любит Татищев. Они заботились друг о друге не только в военные, но и в обычные дни, делились сокровенным. Челябинск и сам понимает, что Костя стал для его детей Дядей — членом семьи, к которому всегда можно прийти, пускай и не родным, но названным братом отца. Юра выпускает дым, открывая крышку банки из-под кофе и делая последнюю затяжку. Сигарета шипит в чёрной воде, пока Татищев достаёт ещё одну сигарету. За всё то время, что Юра пробыл с Катюшей рядом, он ни разу не вспоминал о своём последнем сне. Да, порой он подмечал растрёпанные волосы друга или засохшую корочку слюны у края губ, но они не заставляли его думать о порнушке, главные роли которой занимал Татищев с Ураловым. Но хриплый голос, полумрак в помещении, шелковистые пряди меж пальцев — всё это в общей сумме заставило Юру почувствовать себя не в своей тарелке. Потому что перед глазами пробежали картинки их возможного секса с основой на мокрый сон Татищева. Юра не привык флиртовать. Он даже с возрастом не стал понимать, когда собеседник флиртует, а когда просто пиздаболит. Но именно сейчас, в этот самый миг, его словно прострелило глупой мыслью, что Катюша мог с ним заигрывать. Мог специально включать глупые фильмы, дабы Юра переключал всё своё внимание на него; мог специально мазаться или демонстрировать неуверенность, когда они готовили, чтобы привлечь его к делу; мог полюбить его детей и относиться к ним, как к родным, чтобы показать, что он ничем не хуже Ани. Сигарета выскальзывает из рук, а Юра ловит пальцами воздух, высовываясь из окна. Дыхание перехватывает от собственных мыслей, заставляя задыхаться. Однако мозг продолжает работать. Костя никогда не давал понять, что как-то симпатизирует ему. Не было глупых ухаживаний, слов, действий, не было неловкостей и смущений. Уралов был другом, и исполнял эту роль на все сто процентов. Уж точно не Юре искать подвох в чужих взглядах. — Всё хорошо? — раздаётся тихое сбоку, заставляя Татищева сделать глубокий вдох. Челябинск прикрывает глаза, сглатывая ком в горле, а после складывая локти на подоконнике. Он прячет лицо за ладонью, сгибаясь и чувствуя, как чёртовы щёки начинают пылать от стыда. — Сигарету выронил, — честно сообщает Юра, продолжая прятать лицо от собеседника, что подошёл ближе, открывая второе окно и выглядывая на улицу. Татищев не мог похвастаться красивыми мускулами или захватывающими достижениями. Он в принципе мало думал о том, как он выглядит в чужих глазах, так как имел свои. И он видел собственные недостатки, признавал их и работал, чтобы избавиться. У него была мотивация — любовь к Ане, но результата она не дала. Любимая девушка продолжала смотреть на его лучшего друга, а тот даже не думал о ней в романтическом плане, больше внимания уделяя парням. — Не думаю, что возникнет пожар, — сообщает Уралов, закрывая окно. — Я всё же схожу проверить, — выпрямляясь, делится планами Юра, закрывая банку из-под кофе. — А ты иди спать, приду — проверю твое местоположение. — Понял, принял, — шутит Уралов, вместе с другом покидая балкон. Костя прячется за дверью спальни, в то время как Юра надевает шлёпки, открывая дверь и хлопая ею. Татищев быстро спускается по лестнице вниз, чувствуя глупый смех от идиотизма ситуации. Ведь, окажись Уралов влюблённым в лучшего друга, их уральское трио оказалось бы в ёбаном уральском треугольнике. Благо, что в их компании у каждого есть мозги, особенно что касается Кости. Выходя на улицу и вздыхая свежий воздух, Юра лезет в кусты, игнорируя темноту вокруг. Точно так же он игнорирует и дрожь в руках. Юра думает о том, что ему нужно будет время, чтобы это всё обдумать. И желательно в одиночестве.