Sub rosa

Эсми, хлопнув дверью, зашла в дом и, увидев Маркуса, вместо объяснения, где она была, потребовала: — Дай мне сигарету! — Зачем? — Маркус с недоверием посмотрел на жену. — Где ты вообще была? Почему я не в курсе? Я запрещаю тебе так делать! Больше без моего ведома ты никуда не пойдешь! Ясно? Это телка придет уже минут через десять. Ты чем вообще думаешь? — Дай мне сигарету! — почти скатываясь в истерику, повторила Эсми. — И я все расскажу. Маркус нехотя протянул ей пачку из кармана. Эсми вытащила одну, прикурила от палочки и, затянувшись, начала рассказывать. — Я была у колдомедика, а потом пошла к деду. — А что ты делала у колдомедика? — нахмурился Маркус. На здоровье она не жаловалась, а просто так Эсм по колдомедикам не ходила. — Да не важно, — отмахнулась Эсми и глубоко затянулась. — Ага, три раза, — Маркус начал злиться. — Что ты, блядь, делала у колдомедика? — Только не ругайся, ладно? — Эсми затянулась, помолчала какое-то время, а потом, выпуская дым, проговорила: — Я снова беременна. Маркус замолчал, как бы взвешивая сказанное, а потом заорал: — Тогда какого хера ты куришь? Быстро, блядь, выкинула сигарету! — Нет! — Эсми затянулась еще раз. — Ты не понимаешь, у меня уважительная причина. Мне нужно перекурить. — Из-за того, что ты беременна? — Маркус пытался сообразить, каким заклинанием ее можно приложить, чтобы не нанести вреда. — Нет, — Эсми покачала головой, — из-за того, что я деда по башке канделябром стукнула. — Он сдох? — напрягся Маркус. Только убийства деда им сейчас и не хватало. И так от смерти Октавиуса еле отошли. С другой стороны, это действительно повод, чтобы курить. Эсми затянулась и, покачав головой, на выдохе ответила: — Нет. — Тогда это нихера не уважительная причина, — он махнул палочкой и выбил Экспеллиармусом сигарету из ее руки. — Нехер травить моих детей. — Да от одной сигареты ничего не будет, — попыталась оправдаться Эсми, потом виновато посмотрела на Маркуса и спросила: — Ты не обиделся? Не расстроился из-за беременности? — Я похож на мудака? — Эсми молча помотала головой. Маркус подошел и затушил упавшую на пол сигарету. — Тогда к чему такие вопросы? — Не знаю! — Эсми пожала плечами и заплакала. — Не знаю. Марк, я ужасный человек. — Ты можешь нормально, блин, рассказать? — он посмотрел на часы. Уже скоро придет эта журналистка, а Эсм тут рыдает. Просто отлично. — Я не собиралась к нему идти, — начала рассказывать Эсми, вытирая слезы. — Просто что-то после колдомедика хотелось побродить. Обдумать все. Я еще ждала, что ты будешь психовать из-за третьего ребенка. Твой отец всегда говорил, что третьего ребенка нам рожать не надо. А я вот... — Почему я должен, блядь, психовать? — не мог понять Маркус. — Я в курсе, как дети делаются. Я предполагал, что ты можешь снова залететь. Вот если бы я тебя не трахал, а ты бы залетела — тогда бы да, я бы психанул. А так в чем проблема? Да и мало ли, что там отец считал. Мне на то, что он считал, глубоко похер. — Не знаю, — Эсми виновата опустила голову. — Эдвард злился, когда я второй раз забеременела. — Так Эдвард-то там был не при чем, — снова не мог понять Маркус. — Ладно, хер с ним. Короче, я не злюсь. Родишь и ладно. Будет еще один ребенок. Они у нас вроде нормальные выходят. Наймем еще десяток нянек, денег-то дохера. Не проблема. Давай про деда. Ты пошла к деду и стукнула его канделябром. — Нет, — Эсми помотала головой, — то есть да. Короче, я пришла без приглашения. Он там со своими какими-то знакомыми или коллегами общается. И он вообще нормально выглядел. Не больным. И он им говорит: «Вот, скоро мои внуки переедут жить ко мне». И я подумала: к чему бы это? Ну, я это случайно услышала. А потом дед их выпроводил, меня принял и начал расспрашивать, как дела. И снова такой больной, сил нет. Я ему про беременность не стала говорить. А он начал интересоваться, когда я наконец документы по Антиохии подпишу. Подписала я или нет. А я же помню, что тогда Теодор тебе сказал, что их нельзя подписывать. Я же читала его заключение. И я у деда так аккуратно спрашиваю: «А может, мне их не стоит подписывать? Может, ты сам?» И он такой: «Я старый и больной. Что ты, что ты. Вот ты такая молодая и полная сил. Лучше ты». И, типа, замок сразу Септу достанется. И у меня такое ощущение было, что он хочет меня обмануть. Ну, в плане, как будто он знает, как будет на самом деле, но мне врет. И я короче вытащила палочку, обездвижила его, как Беатриче учила, а потом приставила палочку к его голове и сказала: «Легилеменс». Не зря же я столько этому училась. И я как все увидела... Он хотел нас с тобой поссорить, чтобы я от тебя ушла. Чтобы забрала детей и осталась жить с ним. И убить он тебя пытался. И меня он не против был убить. Ему нужны наши дети. Даже конкретно Септ. Хотел меня отправить в эту сраную Антиохию, запереть в замке. Я как это увидела, палочку у него отобрала. Вот она, кстати, — Эсми вытащила из сумочки длинную палочку из ореха. — Он начал блеять: «Ой, ты все не так поняла». А я подумала: вот за себя я не сильно парюсь. Когда он на тебя пытается гнать, я злюсь. Но вот за Септа и Элизу я убью. Там канделябр стоял. Я как этим канделябром ему по башке врезала... Он отключился, но потом очухался. Я палочку ему к горлу приставила и говорю: «Я выжгу тебе глаза и язык! Хочешь жить, прямо сейчас сам подписывай документы по Антиохии». Он сказал, что это твое дурное влияние, что я веду себя, как ты. Но документы в итоге подписал. Ну, это очень вкратце. — Вот же уебок! — заорал Маркус. — Я сейчас пойду и сам его убью, голыми руками. Даже без палочки. — Да, не надо, — Эсми погладила мужа по руке. — Он уже в Антиохии. И оттуда он никогда не вылезет. И бабку он с собой забрал. — Блядь, вот что за уебок! — не мог успокоиться Маркус. — Я — ужасный человек, — снова заплакала Эсми. — В плане? — опешил Маркус. — Ты же даже его не убила. Ты ему хоть глаз выжгла? — Нет, — Эсми покачала головой. — Ничего я такого не сделала. Но я наложила на него Империо, чтобы он подписал документы. И Круцио наложила пару раз. И еще канделябром врезала. И мне это даже понравилось. Это ужасно. — Да, он вообще легко отделался, — Маркус обнял жену. — Я бы его за такое убил. Мой отец бы за такое убил. Касс бы за такое убил. Еще и изощренно как-нибудь. Главный психопат в нашей семье все-таки он. Так что ты хороший человек. Ты вообще слишком добрая. Да за такое руку надо было отрезать, как минимум. — Теперь все свалится на Адриана, — Эсми выпуталась из обьятий Марка и, подойдя к стене, сползла на пол. — А он ученый, он же не хотел этим заниматься. — Эсси, ну не реви, — Маркус сел рядом. — Адриан справится. Он уже здоровый хер. Нормально все будет. И если дед такой уебок, то Адриан только спасибо тебе скажет. Он же в курсе, где ваше это хранилище? — В курсе, — Эсми кивнула головой. — Он даже в нем бывал несколько раз. — А ты нет? — удивился Маркус. Эсми отрицательно помотала головой. — А почему? Это из-за того, что ты баба? — Нет, — Эсми нахмурилась. — Моя кровь вполне сработает. Я сама не хотела туда идти. Туда если придешь, местные стражники из тебя всю душу вытрясут. Типа ты должен быть чистым и покаяться. Там с ума многие сходят. Я, что-то не готова к такому. Эдвард ни разу туда не ходил. Говорил, что не готов встречаться со своими демонами. А Адриан ходил. Поэтому он такой. Всегда извиняется, всегда такой понимающий. Никого не осуждает. — Ну, я не очень с ним хорошо общаюсь… — пожал плечами Маркус. — Мне поверь. Эдвард рассказывал, что когда Адриан был молодой совсем, у него забеременела подружка. Он дал ей зелье, чтобы выкидыш вызвать. А она наврала ему о сроке и истекла кровью и умерла. И он типа себя всю жизнь за это винит. Но это типа секрет. — Так а он то в чем виноват? — не понял Маркус. — Если она о сроке наврала. — Считает, что виноват. И это у него все началось как раз после похода в хранилище, — Эсми многозначительно посмотрела на мужа. — Эдвард поэтому туда даже не стремился. Хранилище людей меняет. Но я знаю, где оно. Идти просто туда не хочу. Зачем? Это все равно все не принадлежит нам. Мы просто охраняем эти реликвии. Маркус задумался и покачал головой, а потом вдруг сказал: — Если хочешь, я выгоню эту телку. Иди поспи или что там. Тебе не обязательно давать это интервью. Ни сегодня, ни в целом. — Нет, — Эсми встала. — Я закрою все вопросы сегодня. Если уж я нашла в себе смелость деда канделябром приложить, я смогу рассказать, кто я такая на самом деле. — Эсси, если это только ради меня, — Маркус попытался успокоить жену, — то не надо. — Я это делаю ради себя и ради детей, — пояснила Эсми. — Я так устала жить в этих тайнах. Никому не говорить, кто мой отец, кто я на самом деле. И моим детям грозит то же самое. Я этого для них не хочу. Я говорю: на себя мне пофиг, но за них я убью. Я сегодня это прям осознала. Это было как просветление. Ты решил, кстати, насчет клуба? Будешь переходить? — Еще не решил, — Маркус тоже встал. — Это сложный вопрос, и я его еще до конца не обдумал. — Ну, и какие у тебя аргументы «за» и «против»? — Эсми внимательно посмотрела на мужа. — Эсси, блядь, — разозлился Маркус. — Я сам решу. Ты-то не лезь. — Я тут перед тобой душу открываю, — разозлилась девушка. — На деда непростительные наложила! А ты не можешь просто мне объяснить, о чем ты думаешь! Маркус хотел что-то сказать, потом замер, так и не произнеся ничего, и, покачав головой, начал рассказывать: — Понимаешь, я с самого детства мечтал играть в «Лионских львах». Это была прям цель всей жизни. И вот мне предложили контракт, и вроде я должен охереть от счастья. А я что-то вообще не радуюсь. И я вот все это время думаю, что же тут не так. И получается, что не так все. Я-то хотел играть там с Эдвардом. А я буду играть там без него. По понятным причинам. Под номером три я не буду играть там никогда, потому что он теперь навечно закреплен за Эдвардом. И получается, что это нихера не то, о чем я мечтал. С другой стороны, там гораздо круче играть. Для охотников попасть к ним — это просто мечта. Никаких ограничений. Полная свобода. Тут я согласен с Тибо. Деньги и реклама меня не очень волнуют, а вот возможность играть, как я хочу — да. Я туда перейду и окажется, что моя мечта полное говно. А если не перейду, буду всю жизнь мучиться, что так я и не перешел в Лион и не играл так, как хотел. — Ох, Марки, — Эсми обеспокоенно посмотрела на мужа. — Это такие сложные вопросы. Я даже не знаю, что сказать. — Тебе-то что говорить? — удивился Маркус. — Я сам все решу. Просто рассказываю, раз ты хочешь узнать. Эсми хотела что-то ответить, но в дверь вошла домовая эльфийка и, поклонившись замерла. — Ирма! — Эсми закричала. — Ирма, что случилось? Марк, вот у нее такие странности бывают. Она как будто забывает зачем она пришла. Есть какие-то специалисты по домовым эльфам? — А я знаю? — удивился Маркус. — Ирма, блядь! В чем дело? — К вам пришли, хозяин, — наконец смогла ответить эльфийка. — Женщина. Ждет на улице. Я в дом не пускала. — Это, видимо, к тебе, — Маркус покачал головой и пошел к двери. — Дома хочешь с ней болтать или где? — Давай в саду, — Эсми махнула рукой в сторону второй двери, выходящей во двор. — Пойду туда ждать. Колдофотки захвачу. Она достала свой альбом, вышла в сад, села за свой любимый столик и задумалась. Столько лет хранила эту тайну, а теперь об этом узнают все. Было неспокойно. Вышел Маркус в сопровождении рыжеволосой невысокой женщины. — Это моя жена, — указал Маркус. — Эсм. Она хотела с вами поговорить — Эсм, это Анна. Рюскэ говорит, что она норм. — Мы с Боэмундом давние знакомые еще со времен Тулузы, — усмехнулась женщина и подошла к столу. — Очень приятно. Я Анна. Как мне лучше к вам обращаться? — Эсми, Эсмеральда, — Эсми неловко встала со стула — Хорошо. Очень приятно, Эсмеральда, — Анна раскладывала на столе блокноты и перья. — Получить интервью от жены самого скрытного игрока лиги — это много стоит. Маркус, спасибо, что проводили. С вами мне тоже очень приятно познакомиться. Но мы, наверное, поговорим одни. Хорошо? — Почему? — не понял Маркус, а Эсми закатила глаза и махнула рукой, а потом, видя, что муж не понимает, сказала: — Марк, ну, правда, мы одни поговорим. Все хорошо. Я отсюда никуда не денусь. Честно. Пожалуйста! Маркус недовольно посмотрел на них, но все же ушел. — Итак, Эсми, — Анна села наискосок от нее. — Как сегодня день? Все хорошо? — Отвратный сегодня день, — вздохнула Эсми. — Но это ладно. Так, зачем я Вас в принципе позвала. Я хочу рассказать правду, кто я есть. Хочу, чтобы мир это узнал от меня. Это все не ради славы или денег. Хочу, чтобы была озвучена правильная версия. Моя версия. — Да, хорошо, — напряглась Анна. — Ты жена прекрасного французского охотника. Не нашего, конечно. Он англичанин. Но мы его все равно любим. Он про тебя никогда ничего не говорил. Мы все просто догадывались, что ты есть. Из некоторых случайных колдофоток с закрытых мероприятий. — Да, Марк вообще не любит светить ни меня, ни детей, — криво улыбнулась Эсми. — И про детей вы ничего писать не будете. Им это не надо. Но я немного не об этом. В общем, какое дело, — она поставила локти на стол и задумалась, как правильно сформулировать. — Меня не только Эсм зовут. Это мое второе имя. А вообще зовут меня Жозефина. И, если уж начистоту, то звать меня до брака должны были Жозефина де Моле. Анна напряглась, но продолжила писать. А Эсми покачала головой, как бы взвешивая сказанное, и, глядя на Анну, продолжила: — Эдвард Моле — это мой отец. Анна замерла и ошарашенно посмотрела на девушку. Эсми придвинула ей альбом с колдографиями и выдохнула. Самое сложное было произнесено. Пока Анна листала альбом, Эсми накручивала прядь волос на палец и думала, как бы психовал Эдвард, узнав, что она сделала. И как будет психовать дед. Второе было приятно. — Это правда? — Анна, казалось все еще не могла поверить. — Это правда? — Все, кто узнают, примерно так и реагируют, — пожала плечами Эсми. — Не вы первая. Знали бы вы, в каком шоке был Маркус, когда узнал. — А Маркус в курсе? — уточнила ошеломленная Анна. — Ну, конечно, Маркус в курсе, — засмеялась Эсми. После того, как она рассказала свою страшную тайну, ей сделалось так легко. Хотелось рассказывать все дальше и дальше. — Мы ведь женаты. И Эдвард с Маркусом, конечно же, были знакомы. Эдвард меня за него замуж выдал, к алтарю вел. — Почему вы решили рассказать сейчас? — Анна продолжала краем глаза смотреть на колдографии. — Эдвард считал, что эту информацию никому нельзя говорить, — задумалась Эсми. — Считал, что журналисты мне жить не дадут. Он вас не любил. — Ох, это я знаю, — тяжело вздохнула Анна. — Пыталась несколько раз после матча брать у него интервью. Много нового о себе узнала. Хотя, конечно, я вам соболезную. — Спасибо, — кивнула Эсми. — Ну вот. И я всегда жила под фамилией матери. И о том, что я его дочь знали только несколько человек в его клубе. В руководстве. Тренер, помощник тренера. Может быть, знал Гийом, но про это не пишите. Не хочу сюда его вплетать. Он хороший, хоть и занудный. И у них было подписано соглашение с Эдвардом. О том, что они хранят эту тайну. Видимо в обмен на что-то. Не знаю на что. Может на то, что он никогда не уйдет из Лиона. Его же многие пытались перекупить. Но он всем отказывал. Ну и, видимо, были какие-то гарантии от деда. Граф Бургундский Жак де Моле — это мой дед. Отец Эдварда. И нет, он не умер, это чушь, которую Эдвард придумал, чтобы бесить деда. Так вот, я думаю, были какие-то гарантии от деда. А сейчас Эдвард умер. Дед... уехал. Соглашение закончилось, и я каждый день просыпаюсь с мыслью: «Напечатали они уже про меня в газетах или нет?». Не хочу ждать. Устала. Поэтому рассказываю сама. — А почему они тянут, по-твоему? — напряглась Анна. — Я думаю, потому что они хотят перекупить к себе Марка, — ухмыльнулась Эсми. — А он еще не дал ответ. И если он откажет, то на следующий день статьи про меня будут во всех газетах. Но про это тоже не пишите. Ругаться с функционерами Львов я совершенно не хочу. — Как сложно быть Жозефиной де Моле, — внезапно произнесла Анна. Эсми согласно закивала. — Не то слово. — А какой был Эдвард? — задумалась Анна. — Расскажи нам. Ты ведь знала его лучше всех. — Да, пожалуй, я знала его лучше всех, — Эсми глубоко вздохнула. — Он был прекрасный. Яркий, живой, не похожий ни на кого. Он никогда никого не слушал, не следовал ничьим советам. Он никогда в себе не сомневался. Он был цельным и совершенным. Таких, как он больше нет. — Он был хорошим отцом? — спросила Анна. — Ну, — Эсми засмеялась, — и, да и нет. По меркам обычных людей он был ужасным отцом. Но я его знаю, и он совершенно не создан, чтобы заботиться о ком-то. Он даже о себе не мог позаботиться. И я понимаю, что он прикладывал какие-то неимоверные усилия, чтобы быть отцом. Для него это было гораздо больше, чем он мог дать мне. Он всегда меня защищал. Не только от журналистов, но и вообще. От всего, чего мог. Он всегда мог меня выслушать, даже дать какой-то совет. У него было какое-то совершенно странное представление о вселенной, о себе, о нашей семье. Но я знаю, что для меня он делал все, что мог. — Вы сильно переживаете утрату? — Да, — Эсми кивнула, — сильно. Я очень горюю. Это был очень сильный удар для меня. Но вообще я благодарна судьбе за то, что была знакома с Эдвардом. Что мне довелось узнать такого великого человека. Попасть под его «божественное сияние», — усмехнулась Эсми. — Он так всегда говорил. Что он позволяет остальным греться под «божественным сиянием» его величия. — Как они общались с Маркусом? — Анна тоже улыбнулась. — По-разному, — Эсми закатила глаза. — Они игроки в квиддич на одной позиции. Так что, сами понимаете... И оба с очень сложными характерами. — Но вас это не пугает? — записала Анна. — Так я с другими и не общалась, — пошутила Эсми. — А вообще, нет. Они оба очень интересные. Чем интереснее человек, тем сложнее характер. Так что мне вообще везет на интересных людей рядом. — А расскажите про себя, — вдруг спросила Анна. — Что про себя? — смутилась Эсми. — Я дочка Эдварда и жена Маркуса. — Это я все понимаю, — кивнула Анна. — Но что насчет Жозефины. Какая она? Когда она не жена Маркуса и не дочка Эдварда? Что бы вы рассказали о Жозефине? — Она…она... Это сложно. Сложный вопрос. Мне кажется что я как будто спала, — задумалась Эсми. — Раньше. А сейчас проснулась. Меня как будто несло по жизни, как пушинку. Я сама ничего не решала. Оно само все происходило, без меня. А сейчас я чувствую, что я могу сама, что я не кукла. После того, как умер Эдвард, я сама чуть не умерла. Но я проснулась, ожила. И вот знаете, я вам расскажу. Я об этом все время думаю, все время, — Эсми вскочила со стула, — почему мы так несчастны? Почему нас с детства учат терпеть, молчать, не любить. Это неправильно. Знаете, моя мама меня бросила. У меня почти нет хороших воспоминаний о детстве. У Марка тоже нет. Потому что он с детства должен то, должен это. Его дрессировали, а не воспитывали. Это неправильно. И я смотрю на своих детей — и я не хочу им такого. Я не знаю, как надо воспитывать. Но я знаю, как не надо. У меня перед глазами много примеров. И я подумала, что именно я выращу этих детей счастливыми. Я — тот человек, от которого они ждут опоры и защиты и любви. Они будут другими, не такими, как мы. Они все. У Марка недавно погиб брат, и мы забрали к себе племянников. Но про это не пишите, про это не надо. — И ты хотела бы заниматься этим всю жизнь? — Не уверена, — пожала плечами Эсми. — Но пока я буду заниматься этим. Буду учить их быть счастливыми. Я точно бы не хотела заниматься квиддичной аналитикой, легилименцией, хотя она неплохая, выращивать растения я бы тоже не хотела и покупать новые платья тоже нет. Это все здорово и неплохо, но я этим заниматься не хочу. Я потом, может, напишу книгу о методах воспитания. У меня материала много. Смогу изучить и провести определенные корреляции. Я же когтевранка, хоть и год там всего отучилась. — А сама ты счастлива? — прищурившись спросила Анна. — Да, — Эсми кивнула, — да, счастлива. Я горюю по Эдварду. Безусловно, ругаюсь, злюсь. Но я счастлива, — она положила руку на живот и задумалась, — я себя наконец-то какой- то цельной чувствую. Не пустой куклой. Но вы же пришлете мне статью перед печатью? Я хочу все проверить — Да, конечно, — заверила ее Анна. — Мы все равно напечатаем это после чемпионата. Потому что во время всем будет не до того. Кстати, насчет чемпионата. Твой муж выиграет чемпионат? — Конечно, да, — засмеялась Эсми. — Это единственный возможный ответ на этот вопрос. — Расскажешь еще? — улыбнулась Анна. — Про себя, про мужа, про чемпионат? — Да, — закивала Эсми. — Расскажу. Спрашивайте.