Попал

В младших классах Вару Вайфде Вильямс учился в католической подготовительной школе при малоизвестном колледже его небольшого родного городка. В школьные годы Вару серьёзно увлёкся искусством и культурой. По собственной инициативе в десять лет мальчик уговорил родителей записать его в театральный кружок, по-любительски умел танцевать и нередко участвовал в различных актёрских конкурсах. К одиннадцати годам парень настолько часто мелькал на мероприятиях, посвящённых театральному искусству, что это просто не могло остаться незамеченным. Как говорит сам Вару, именно его бабушка в тот момент обратила внимание на умения внука и своевременно записала его на кастинг спектакля по мотивам всем нам известной драмы с маленьким мальчиком в главной роли. Вару перевели в Художественную Школу Исполнительного и Театрального Искусства, и после двух с половиной лет усердного обучения он наконец был принят в труппу. Через несколько месяцев Вильямс успешно дебютировал в театральном мюзикле «Город света» в роли Даниэля, позже сыграв в этом амплуа более ста спектаклей.

В мир же большого кино юный актёр попал благодаря упорству и труду. В пятнадцать мальчишка впервые попробовал себя в настоящем кинопроекте, и главный герой фильма «Топот» по мотивам одноимённой книги в исполнении Вару оказался настолько ярким и упорным, что это заметил многим известный...

      Сопровождаемое булькающим звуком, на краю экрана вылезло маленькое окошко уведомления. Проверять его парень не спешил.       Тихо щёлкнула мышка, оповещая хозяина о том, что его желание на горящем белым светом экране поспешно выполнено. Сайт с историей становления актёра был закрыт.       Дальше Куромаку читать не стал. Потому что не хотел, а ещё потому что знал, что какого-либо смысла это не имело. За годы работы профессиональным фотографом он научился понимать практически сразу, с чем придётся работать, опираясь разве что на парочку записанных выступлений модели и вот её биографию.       Несомненно, самой успешной компания, в которой работал Куромаку, не была и миллионным бюджетом не обладала, однако опыт работы со звёздами всё же имела, так что Куромаку мог об этом что-то, да говорить.       Прочитав совсем немного жёлтой прессы, Куромаку с уверенностью мог сказать, что очередная слезливая история, резко переходящая в бомбезную популярность актёра или какой бы то ни было другой знаменитости, всегда сулила только одно — характер у прекрасного счастливчика будет той ещё головной болью. Так случалось практически всегда, порой от этого становилось даже смешно. И в конце концов звезда, представшая перед фотографом и его коллегами в самом своём отвратительном свете, будет оправдана всеми, кем только может. Или не может. Ну, или просто заплатит кругленькую сумму поверх той, что прописана в договоре, и всё сомнительное никогда не выйдет в люди.       Информацию о том, кого уже завтра ему придётся снимать, Куромаку, к слову, изначально читал только по собственному желанию. Необходимым для работы пунктом это не являлось, но отлично занимало время.       Несмотря на достаточно печальную картину скорой работы и все вышеописанные мысли, Куромаку разрывался между двумя совершенно противоположными концами своего эмоционального диапазона. Конечно, ему бы думать только о том, что очередной зазвездившийся актёр наверняка не будет считаться с тем, что Куромаку не только фотограф, но и человек, однако вместе с этим он никак не мог отрицать, что перспектива хорошего заработка волновала мысли не меньше. Все те нечастые разы, когда в галерее твоих работ появлялись действительно значимые снимки, удушающий закон «работают все, а деньги уходят только верхушке компании» наконец-то отступал, и работа оценивалась эквивалентно звёздному заказчику или заказчице. В остальных же случаях денег парадоксально хватало ни больше ни меньше на только нужное.       Это, может, и удручало, но к своим двадцати пяти годам Куромаку успел смириться. Может быть, даже несколько раз.       Отец говорил идти в розничную торговлю. Мать — в финансы, подмечая поразительные умения сына. Он сам бы сказал, что в настоящее время мог бы обучиться в сфере кибербезопасности и прочих областях, связанных с технологиями, в крайнем случае — в маркетинге. Развился бы в консалтинге и наверняка зажил.       С математическим складом ума Куромаку все эти варианты действительно были куда лучше, чем то, чем он занимался сейчас. И с этим ему, однако, уже ничего не поделать.       Куромаку снял очки и устало потёр ноющую переносицу.       Копаться в сведениях об актёре с каждым часом начало казаться всё более ужасной идеей — мало того, что сам фотограф к вечеру совершенно выдохся, так к этому ещё и прибавлялось то, что спустя несколько часов он переставал отличать достоверную информацию от журналистских преувеличений. В удачное время тем не менее Куромаку бы назвал это умение своеобразной профдеформацией.       Он снова посмотрел на ноутбук.       Работы наверняка будет много.       Дальше этой мысли цепочка в голове не пошла, потому что навязчивый звук уведомления послышался ещё раз. А затем ещё и ещё. Ведомый скорее раздражением, нежели интересом, Куромаку щёлкает на всплывшее окошко. Общий с коллегами чат раскрывается на весь экран, и взгляд фотографа успевает заметить, как надпись «Четыре непрочитанных сообщения» в секунду сменяется на «Пять непрочитанных сообщений». Николь: Стоит ли стесняться выражений? Зонтик: Для начала да) Николь: А вот наш будущий "объект", судя по всему, не очень-то и стесняется! Даже на камере!       Куромаку фыркает, не определившись, усмехнуться ему или счесть каламбур совершенной глупостью. Николь: Да и вообще тип странный. Посмотрела я некоторые его интервью. Да он же даже частично не выглядит искренним! И кто только такому поверит?! Сидит себе в его этих очках, лыбится и вечно над чем-то ржёт. Вот что красивый он, это да. А так... Что вот в нём фанаты нашли? D: Зонтик: Может быть, тебе просто так кажется, и всё не так уж плохо...       Непрочитанные сообщения кончаются, но в поле статуса чата видно, как Зонтик и Николь вместе, переставая лишь на мгновенье, печатают что-то ещё. Остальные же двое участников либо были не в сети, либо предпочли сделать вид, что не в сети. Николь: Одних персонажей! Зонтик: Нервничает он, например. Он же тоже человек. А персонажей ему таких дают вполне обоснованно. Ему идёт Николь: А кто спорит-то?       Куромаку, щёлкая клавишами, позволил себе вмешаться. В конце концов, он и так редко пишет что-то не по делу. А тут, под влиянием стадного чувства, да и в общем ситуации, ему и самому было интересно.

Каких "таких" персонажей ему дают?

      На несколько секунд воцарилась онлайн-тишина. Потом Зонтик начал писать. Зонтик: Великолепных мерзавцев. Вару играет такого почти в каждом фильме Зонтик: Обычно это харизматичные, но совсем беспринципные парни. Со стороны морали их нельзя не осудить, но выглядят и ведут они себя при этом так, что нельзя и не восхититься. Обычно у них хорошо прописанная мотивация Николь: Не всегда они такие уж великолепные. :D Зонтик: Это название типажа, а не комплимент...       Потом чат снова замолчал, должно быть, сойдясь на том, что уже завтра они убедятся во всех своих догадках лично. Ну, либо диалог прервался, потому что накануне фотосессии у всех были свои дела. Куромаку, ради приличия отправив последнее, как планировал, сообщение, вышел из чата.

Понятно. Я никогда не смотрел.

⭑⭑⭑

      Подушечкой большого пальца Куромаку погладил корпус фотоаппарата, а потом и опустил на него взгляд. Около пальца, чуть левее, на нём красовались две звёздочки — часть логотипа фирмы, название которой серебряным цветом виднелось на противоположной стороне фотокамеры. Фотограф отложил её на импровизированный столик в углу комнаты.       На место съёмки они приехали за двадцать минут. То ли актёр, в силу своей напыщенности, то ли его менеджер, ещё за долго до дня встречи, решил, что помещения компании Куромаку им не подходят, так что на их условиях дорога к их месту встречи заняла около получаса. Естественно, Куромаку с коллегами понадобилось некоторое время, чтобы установить оборудование и настроить свет.       Сейчас, когда подавляющее большинство приготовлений было выполнено, Куромаку стоял напротив светоотражателя с зеркального типа покрытием.       Смотря на своё слегка искажённое отражение, Куромаку словил себя на мысли, что пытается понять, с каким выражением лица будет выглядеть наиболее презентабельно. Он удивился от самого себя — то ли это слова Зонтика так отложились в памяти, то ли некоторый трепет перед звёздами у него имелся на подсознательном уровне. Не сказать, что Куромаку когда-то всерьёз мог считать, будто кто-либо в шоубизнесе мог быть лучше или важнее других людей только от того, что у него есть сомнительная фанбаза, а у них, на минуточку, честных и принципиальных людей — нету.       Вполне очевидно, важность той или иной личности для Куромаку определялась не этим. И тем не менее, представляя, как человек с большой аудиторией, имеющий явно больше власти и денег, чем сам Куромаку, будет сильно чем-то разгневан, фотографу хотелось съежиться и нервно взяться за что-нибудь твёрдое. Скажем, книгу.       — Ну где он там, блин... Его не учили, что опаздывать — это неприлично?! — голос Николь резко раздался в тишине, до этого момента нарушаемой только позвякиванием от перекладки оборудования и тихим жужжанием, доносящимся откуда-то с краю.       Мысленно Куромаку отметил, что у неё сегодня явно нет настроения, потому что обычно Николь мыслит на куда более позитивный лад. Несмотря на это, в данный момент ему хотелось поддержать ход её мыслей.       — Надеюсь, что в его планах нету фразы «показать свою непунктуальность при первой же возможности», потому что у него уже отлично получается.       Зонтик, как раз закончивший протирать и переустанавливать макрообъектив в свой фотоаппарат, взглянул на коллег.       — Не понимаю, почему вы так негативно к нему настроены... — он тараторил в привычной себе манере, нервно сжимая камеру в руках. — Может быть, у них какие-то проблемы. Или на пути просто пробки, вот они и задерживаются.       Куромаку досадливо выдохнул, решив, что объяснять банальные правила этикета двадцатичетырёхлетнему парню уже бесполезно. Раньше надо было учить.       — К тому же, — настойчиво продолжал голубоглазый, — ему ведь надо было приготовиться к фотосессии. Может быть, возникли трудности!       — Зонтик, — сверкнув карьими, практически рыжими на свету глазами, мгновенно отвечает Николь. — Только не говори, что ты, блин, его фанат!       И тут Куромаку передёрнуло тоже. Он вопросительно посмотрел на парня, поправив очки, и тогда Зонтик стушевался прямо на глазах. Провёл указательным пальцем по пластике фотоаппарата, как-то совершенно неловко отвёл взгляд.       Всё было ясно ещё до его ответа. И было это определённо плохим знаком.       Зонтик с самого начала отлично показал себя — слегка социофобного, смирного парня, который пошёл в фотографы явно не потому, что любит работать с людьми. Куромаку догадливо предполагал, что в отличие от него самого Зонтик искренне любил свою работу, наслаждался снимками и вело его от эстетики окружающего мира нехило.       Это, ко всему прочему, не отменяло того, насколько бедный парень порой нервничал из-за пустяков.       — Я, ну... Почему сразу фанат-то? Не то чтобы прямо фанат, просто смотрел некоторые фильмы с ним... Ну, может быть бóльшую часть его фильмографии, и всё равно...       — Зонт, чёрт тебя дери! — Куромаку понял, что его догадки в мгновенье стали чистой правдой, а от того и в голосе возникло чистое недовольство. — Почему ты сразу не сказал, что фанатеешь по нашей модели?!       — Но это же ничего не меняет! Я не работаю от этого хуже или-       — О, ещё как меняет. Если ты думаешь, что со стороны не видно, как ты не любишь находиться на людях: поверь, очень даже видно. Ты тут сейчас будешь с ног из-за него падать, потому что волнуешься, так ещё и фанатеешь, а позориться в итоге всей команде, потому что плевать он, наверняка, хотел-

— А вот это, между прочим, совсем не правда!

      Все, кроме Николь, которая будто бы была к этому совершенно готова, вздрагивают от неожиданности. Кто же знал, что в этой студии такие невообразимо тихие двери: Голос, слегка скрипящий, но не настолько, чтобы быть противным, принадлежал их модели, которая внезапно появилась на пороге.       Прежде чем Куромаку успел хоть что-то осознать, он продолжил.       — Потому что мне никогда не было плевать на своих фанатов. Могу даже дать автограф, прям щас! На бумажке, на лбу, хе-хе, на груди...       Вильямс самодовольно улыбался, показывая белоснежные зубы, поправлял эти его фирменные пафосно-зелёные очки, глубоко дышал в сине-белой рубашке. Не то чтобы она отличалась хотя бы чем-то от самых обычных рубашек — тех, которые Куромаку от неимения альтернатив носит практически повседневно; но в момент, когда Вару стоял в уверенной позе, в его очках белой звездой отражался свет с панорамных окон комнаты, а позади него одетый в строгий костюм тихонько стоял его то ли менеджер, то ли просто помощник, к воображаемому ценнику рубахи прямо на глазах Куромаку добавлялись нули.       Зонтик стоял статуей, неловко глядя на Вару и пытаясь что-то выговорить одними губами.       Вару посмотрел на него, как на идиота, а затем просто хмыкнул. Возможно, ещё закатил глаза, но под салатовыми линзами очков нельзя было разглядеть. Актёр прошёл вглубь комнаты, приблизившись к фотографам, осмотрелся и жестом пригласил за собой менеджера.       А его коллеги тем временем решили не теряться, в отличие от самого Куромаку. Руки у него вдруг неприятно поледенели, несмотря на то, что они и обычно не самые тёплые, а взгляд теперь уже был прикован к тёмно-зелёным джинсам, на поясе которых красовались четыре выстраивающиеся в горизонтальный ряд около-золотые кнопки.       По крайней мере, он определённо знал толк идеи сегодняшней съёмки.       — Здравствуйте, — наконец-то, заговорила Николь, спасая всю команду. — Мы вас заждались! У нас всё готово, так что можно начинать, если вам не требуются какие-то ещё приготовления.       — Попали в пробку, — легко ответил Вару, пожимая плечами и подходя к широким окнам. — Красивый тут видок. Почти как я.       Куромаку проморгался и машинально взялся за камеру.       — Кхм. Я — Куромаку, а это мои коллеги, Николь и Зонтик. Отлично, что вы всё же пришли. Мы будем вашими фотографами на этой фотосессии. В частности, я и-       — Да-да-да, знаю, понял. Когда уже приступим?       — Прямо сейчас! — Николь, вернувшая свой позитивный настрой, обворожительно улыбнулась, но в голове у Куромаку уже сверкали молнии.       Вокруг все задвигались. Зонтик прошёл прямо перед глазами, до белых подушечек пальцев сжимая камеру, а Николь говорила о чём-то с самим Вару, умудряясь крайне бурно жестикулировать.       Куромаку смотрел прямо на него.       Какого. Чёрта. Он. Перебивает.       Хам с раздутым эго.       — Куро? Мы начинаем, хе-ей! Простите его, он, должно быть, просто переволновался или...       Названный разжал кулаки. Сделал глубокий вдох. Затем не менее глубокий выдох.       Работали они славно. Не сказать, что этот Вару в процессе работы стал хотя бы на немного более приятен для Куромаку, чем прежде, но когда дело касалось его работы он, похоже, становился куда сговорчивее. Невероятно важные актёровские условия кончались на кратком «сделайте красиво и наиболее мужественно и так, чтобы свет переливался в очках», а ещё он, не считая идиотских гримас в короткие перерывы между кадрами, не выражал ничего такого, что могло бы подтвердить его уже сложившийся в сознании фотографа образ раздолбая.       Вару делал всё как надо. Складывал холёные руки на груди, чуть наклонял голову, сжимал губы в ухмылке. Потом напротив — улыбался фирменной улыбкой, одну руку клал в карман. Затем поворачивался другой стороной, и солнечный свет, шедший из окна, около которого он выразительно позировал, огибал его скулы, очерчивал часть шеи и плеч, давал разглядеть еле видимые веснушки на щеках.       Это его, бесспорно, только красило, и, смотря на получившиеся кадры, любой бы сказал, что парень объективно красив.       Засмотреться можно было. Но вернее было сказать так — нельзя было этого не сделать.       Хотя, что уж там говорить — был он раздолбаем или не был, благодаря всем благам и умению правильно себя подать, сейчас его лицо светилось не только на телевизоре, но ещё и в модных журналах, статьях, различных сообществах и множество раз на парочке стендов центральных улиц.       — Немного ниже голову. Пару сантиметров, — как-то слишком отрешённо диктовал Куромаку, когда они доснимали буквально последний кадр. Солнце, поменявшее положение и вместе с тем меньше падающее на Вару, игралось в его глазах.       Актёр согласился снять один единственный кадр без очков, и отчего-то Куромаку, который вообще обычно холоден к своим заказчикам, показалось, что это был лучший кадр, что они сняли. Даже без обработки и подсветок.       Под солнечными лучами цвет радужек Вару поразительно неестественно менялся с зелёного на практически жёлтый.       Потом актёр предпочёл сбить к чертям всё настроение и весь баланс.       — Ну мы закончили? И без того стою тут перед вами, как будто голый, — зеленовласый многозначительно ткнул пальцем туда, где на его лице должны были начинаться стёкла очков. — Пол-лица отняли.       Свою гримасу Куромаку со стороны не видел, но, если быть честным, увидеть бы и не предпочёл.       Что хам — это точно.       — Все кадры отсняты. Осталось обговорить детали, — Куромаку пришлось говорить сквозь плотно сжатые от накаляющегося терпения зубы.       А Вару снова не слушал. Он повернулся к неприметному менеджеру, совершенно спокойно ухмыльнулся.       — Сгоняй-ка мне за кофе. Тут кофейня была, я видел совсем рядом, на углу. Надеюсь там делают нормальное. Возьми латте со льдом и взбитыми сливками. Будут сиропы — попроси карамель.       Касательно денег Вару ничего не сказал. Как и его менеджер, молча кивнув, ничего не спросил. Куромаку взглядом проследил за тем, как актёр разворачивается обратно к нему.

⭑⭑⭑

      Говорить с ним было невозможно. То и дело он отвлекался, уходил в другую тему и просто усмехался, ведя себя так, будто у них здесь непринуждённая беседа, а не деловое обсуждение. Если бы не его идиотская манера общения, Куромаку мог поклясться, они бы уложились в шесть минут. Но взошедшая звезда не спешила осознавать ситуацию, и именно поэтому они пытались определиться с цветовыми наработками вот уже пятнадцатую минуту.       Затем дверь в снятое помещение бесшумно, как и ранее, открылась, и менеджер Вару зашёл, держа в руках стаканчик небезызвестной кофейни, вдобавок к которому дали картонный и, судя по фактуре, переработанный подстаканник. Цветом он напоминал контейнер для яиц.       По лицу парня можно было понять, что подобная беготня уже вошла в привычку, хотя едва ли подобное входило в его обязанности.       — Ваше кофе, — протянул стакан менеджер, а Вару взялся за него всей ладонью, ничего не ответив.       — Так о чём мы там? — попытался он вернуться к диалогу, и Куромаку прикинул, как много сил ему стоило не перейти к какому-то бреду снова.       Куромаку глубоко вдохнул.       Глубоко выдохнул.       Затем поджал губу, смотря, как Вару демонстративно щелкает пластиком крышки от стаканчика и хлебает холодный кофе.       — Мы о цветокоррекции, пожелания к которой вы не можете внятно сказать вот уже около семнадцати минут, хотя-       Ему опять не дают договорить.       — Знаешь, что? Я, пожалуй, оставлю это на вас. Вы же профессионалы. Сделайте красиво!       Он опять перебивает.       Этот блядский актёришка, возомнивший о себе невесть что и, видимо, ни разу не слышавший о культурных нормах.       Опять перебивает. В чёрт его знает какой, сука, раз.       — Знаете, что, — кисти рук у Куромаку привычно подрагивают, когда он, наклонившись совсем близко к Вару, невероятно жалеет, что под рукой не оказывается ничего тяжёлого, — Вам следует сначала узнать о грёбанном приличии...       Затем он дёргает его за воротник к себе, в гневном порыве не слыша ни одной своей мысли.       Изумлённое лицо актёра оказывается совсем близко, и от резкого наклона тот совсем опешил.       А потом Куромаку улавливает всего несколько секунд, прежде чем бумажный стаканчик падает, и кофе из него с плеском оказывается на всём и сразу: на полу, на ботинках Вару, на его же джинсах, а ещё на начищенных туфлях Куромаку и немного его брюках.       Куромаку молчит.       Вару молчит тоже.       Куромаку понимает, что только что натворил, а ещё вспоминает вдруг, как несколько раз благородные знакомые предупреждали, что если он не будет контролировать свои гневные порывы, то это обязательно выльется во что-нибудь хреновое.       А Вару глубоко вдыхает, дёргаясь и вырываясь тем самым из хватки бледных фотографских рук.       — Ты чё творишь, серый, — от былого настроя Вильямса не осталось и следа. — Ты, блять, хоть представляешь, сколько эти джинсы стоят?!       Затылок у Куромаку леденеет.       — Я уже, нахуй, молчу о том, что ты орёшь на меня хер его знает, за что... Я за них семь кусков отвалил, умник, семь! Ты хоть раз видел штаны с кнопками из платины?! Сегодня, нахуй, увидел!       Руки Куромаку затряслись уже от другого, и тело обдало неприятным холодным потом. Ни одни из джинс Куромаку отметки в двадцать долларов не превышали.       Так что слова о семи тысячах больно ударили под дых.       — Извините, я не знаю... Я не знаю, что на меня вдруг нашло, я... — на секунду он умоляюще посмотрел на Николь и Зонтика. Они ничего не говорили, выражая взглядом вселенское сочувствие. — Я просто что-то...       — Нихуя ты не «просто», фотограф хуев! Поправляй свои дохуя умные очки и думай, что собираешься с этим делать, потому что я эту хуйню просто так не оставлю!       Возражать желания не было. Вару зло сверкал зелёными очками, чуть ли не скалился, а кнопки из платины как будто стали гораздо более ярко и издевательски блестеть.       — Я просто не знаю, как я могу сделать что-то с ситуацией... Если есть что-то, что я могу сделать в качестве извинения, просто... Просто моя зарплата...       Куромаку не помнил, когда в последний раз говорил настолько жалостливо, умоляюще.       На этот раз наклонился к нему Вару, сделав шаг так, что фотограф услышал совсем небольшой всплеск лужицы из кофе. В тот же момент он почти вздрогнул.       — О, я в курсе, что у тебя нет таких денег. А у меня — есть. У меня есть очень много денег. И я много чего могу с ними сделать, — зеленовласый был уже угрожающе близко. — Так что советую подумать, прежде чем спрашивать, что ты можешь, сука, сделать.       Затем он помолчал, пока сероглазый, мельком осознав, что ниже актёра чуть ли не на полголовы, вжимал эту самую голову в плечи.       И в следующий миг, будто бы специально, видимо, для пущего унижения, Вару тихо добавил.       — Захочу — семью твою выкуплю. И ты никак не сможешь мне помешать.       С этим Куромаку был практически согласен. Он, безусловно, понимал, что зазвездившийся парень определённо преувеличивает, и купить никак не причастных к бизнесу людей он не сможет. Куромаку ведь не тупой.       Так что было ещё кое-что, что Куромаку ясно понял, смотря на зелёные линзы очков прямо в том месте, где должны быть уверенные глаза актёра. Он попал. В самую откровенную жопу.