Перерождение

Может этого не должно было произойти? Я подозревал, что по-моему плану пойдёт что-то не так. Но лишний человек… Когда я пересчитал всех членов организации, что встали на пути моим изначальным целям. Как я мог допустить эту маленькую ошибку? Очень важный козырь в моём рукаве, я видел его крылья, я видел последний взмах. — Чёртова крыса. Ты не убьёшь меня, Мразь! — Мой пистолет наведён на лидера этой шайки. Это было слишком легко. Зря я потратил кучу нерв и времени на такую мелочь. Но как бы то ни было, всегда хорошо перестраховаться. — Это твоё наказание за преступления, — мой большой палец снял с крючка пистолет в моих руках, я могу застрелить прямо сейчас, но помедлил из-за дальнейшего пролившегося из его уст бреда. Так чарует страх людской. — ты сам грешен! Как ты смеешь винить меня, хотя сейчас твой пистолет у моей головы! — Прищурившись, я надменно ухмыльнулся. Хотелось разглядеть его глупость через эту коженую маску называемое «лицом». Он мог сказать всё что угодно, чтоб уйти на покой. Почему именно эти слова? Люди глупы. Я смотрю на кровотечение между бровями сделанное мною. Зачем вообще я решил заняться этой миссией сам? Я был неуверен в своих товарищах? Всё же миссия мелочна. — Мы ведь закончили. Почему медлите, Дост-кун, Испугались выстрела? — Я смахнул рукой, словно развивал все надвившее над мной вопросы от человека за моей спиной. Поворачиваясь к нему. — Николай, не шутите так, — я мягко улыбаюсь человеку, обвернувшего меня плащом. Способность этого мужчины полезна, особенно, когда нужно уйти незаметно. Но почему-то он смотрел на меня, и не перемещал моё тело к припаркованной машине. — Николай, что-то не так? — взгляд перед моим вопросом казался таким уставшим, а сердце при этом сжимается именно у меня. Заметно, как он закусывает нижнюю опухшую губу с бессменной улыбкой. Так не хочется рушить маску, но иногда прискорбно, что не мог понять, что он чувствовал под ней. — Я думаю, хотя… — Снова неуверенность. Хотелось закрыть тяжёлыми от недосыпа веки, и уже был готов снова заводить сладкую песню о том, что я понимаю, то что Николай хочет мне сказать. Он заволновался за мою задумчивости после выстрела? Милое беспокойство. — Я понимаю, что вы хотите сказать, так что позвольте, я… — Фразы прерываются, когда я вижу снова эти бесцветные глаза без жизни. Я видел этот взгляд ни раз, когда касался человеческой плоти. Сам взор пах разложением и сыростью. Запах настолько дурманит разум, что хочеться, чтобы никто не заметил наслаждения, когда принюхиваешься и присматриваешься к оголенным внутренностям. Именно тогда человек показывает всю свою подноготную, покажет то, что таил в своём уже заполненном паразитами теле, если они погибли от моей руки, то явно заслужили такого наказания, как потерю своего тела и дальнейшего пути души. Я же прав? Сейчас я смотрю именно в эти глаза — своего товарища. Выстрел заставил мои внутрености закрутиться в подобии водоворота, а от удивления глаза раскрылись и прослезились. Не от печали, нет, явно я просто испугался за собственную жизнь. Но именно рядом с Николаем я почувствовал уже не запах гнили, а запах июльского пылающего солнца и вьющегося ветра. Николай меня переместил. А сам? Где он? Я услышал выстрел. Он остался там? Что с ним? Кажется, сейчас Я почувствовал волнение — Господин, вы один. Мы можем выдвигаться? — Я впервые хотел ответить «не знаю». Глаза были похожи на две копейки, продолжали слезиться и тут же просыхают. Я смотрю на здание и жду, когда передо мной или из базы врага выскочит счастливый клоун. Снова громко заявит, что это была глупая шутка, что решил подкинуть загадку демону. Я ждал около тридцати минут. Моя поза изменилась на положение сидя. Я не отрываясь, смотрел и ждал. Мой сотрудник ждал дальнейших указаний уже в автомобиле. После часа было очевидно, что птица выбралась из золотой клетки. Он ведь хотел освободиться. Этот человек выполнил хорошую роль. Можно было бы поставить других членов организации на его место в моих планах. Не страшны перестановки, всегда есть второй вариант. Но почему я сижу и жду? Верно, нужно уходить, пока нас не заметили. Всё же за телом вернуться нужно. Николай. Снова возвращаясь из пелены размышлений, мои глаза раскрылись перед мониторами. Бегающие буквы в вперемешку с цифрами. Редкий писк системы. Ко всему этому за столько лет можно было и привыкнуть. Настолько, что план стал нечто подобием замены сна и приёма пищи. Изредка пью травяной напиток, чтобы хоть как-то наполнить свой организм и огородить от обезвоживания. Иван честно признается, что моё тело исхудало. С его стороны это не корректно, что он понимает и извиняется за сказанное. Напоминая о каждом приеме пищи, что я успешно игнорирую, предпочитая откусывать грязные ногти. Всё же тело тоже требует внимание, а особенно мочалка с мылом. Приходиться соскребать частички грязи с кожи. Может от запаха Гончаров предпочитает оставлять еду под моей дверью, или он не заходит после моего приказа не трогать меня эти два дня. Я наконец-то встаю с кресла после безрассудного решения сделать это резко. Нескольких дней измывания над собственным организмом дают о себе знать. Головокружение — мой главный враг, хотя он не сравниться с мигренью. Я выхожу из комнаты, снова впиваюсь в несчастный обкусаный палец. Раньше опухшие кончики смазывали щедрым слоем зелёнки или же йода. Это были руки в красных перчатках с запахом пороха и чего-то металлического. От воспоминаний я прокусываю ноготь, очевидно, не там, где стояло бы. Алые капли просовываются из-под кожи на месте укуса. Мой взор привлёк поднос с блюдом накрытым колпаком. Очевидно, обед приготовил Гончаров. А может, завтрак? Сколько времени? Я опускаюсь на колени и открываю колрак. Еда приготовленная моим сотрудником. Суп, обычный куриный бульон с лапшой. Пахнет аппетитно. Сидя на полу, я принимаюсь попробовать охладевшее блюдо. Всё в меру, как и ожидалось от Ивана. Золотые руки у моего подчиненного. Я беру во вторую руку тарелку и поднимаюсь с пола. Начиная есть, не отрываясь на подошедшего Ивана, что аккуратно вытягивает у меня тарелку с супом, по всей видимости, ведя меня на кухню. Я смотрю на него с непониманием. — Знаю, что вы проголодались, но соблюдать рамки приличия нужно не забывать, — Я промолчал. Просто хотелось поесть. Оказывается, когда я вышел из своей комнаты, наступило 10 часов вечера. Моё «пробуждение» потревожило мужчину, который собирался ложиться спать, но, услышав шуршание в коридоре, решил проверить, наткнувшись в итоге на меня. С «обедом» было покончено. Я всё ещё сижу в крошечной комнате, которая отдаленно напоминает кухню. Всё же из-за отсутствия лишних вещей и «эстетического беспорядка» она кажется не такой уютной. Наблюдая, как Иван моет за мной тарелку, я продолжаю вспоминать руки в красных перчатках. — Господин, вы закончили с планом. Вам стоит отдохнуть, — Красные перчатки, те, что пахли порохом, металлом и запахом пачки из-под новых карт. Такой запах описывает погибшего — Господин, — Я поднимаю голову, когда слышу, как вода в раковине прекращает течь, а голос Ивана развивает мои бессмысленные воспоминания. — Вы сделали хорошую работу, — Он подумал, что мои мысли лишь об исполнении плана в жизнь. Это, конечно, так, но… Кивнув, я снова ушел от дальнейшего диалога в иную реальность, пока на то у меня есть силы и желание. Гончаров удалился сразу, как закончил маленькую уборку на кухне.

***

— Кушай-кушай, почему ты не ешь? — Мать трясёт голову малыша у своей оголенной груди. Темные длинные пряди и такого же цвета ткань, накинутая на исхудавшие плечи укрывает ребёнка. Помои с этой душераздирающий картиной никак не стоят рядом. Сердце у любого прохожего вот-вот выскочит из груди. –ЖРИ-ЖРИ! — Ласковая рука матери бьет по голове собственного ребёнка. Комок в руках кричит и срывает свой голос под ударами матери. –прости… — Громкий голос матери становится на тон тише. Та крепко держит и горько плачет. Ребёнок, что перебивал её всхлипы и слова прощения. Ребёнок, что был явно старше, чтоб вскармливать грудным молоком. — Я могу помочь вашему несчастью, –Женщина вздрагивает и поднимает свой взор на мужчину, что носит почти что весною ушанку и тяжёлый на вид накидку. Кому нужны эти принципы, когда на руках умирает от голода собственный ребёнка. Мать прижимает платнее своё чадо. Обычное недоверие к незнакомцу, что протягивает руку. — Вам разве не нужна моя помощь? — Женщину эта «помощь» манит, опьяняет разум, что хороший конец для них обоих всё же возможен. Ребенка она практически прячит в лоскуты, не давая глазам Достоевского разглядеть кричащий комок. Защищая от взора людского, как настоящая мать. Протягивает в ответ худую ладонь, падая от прикосновения, с холодной хваткой прижимая кричавшего маленького человека. Громко кашляя и отхрякивая кровь в перемешку с кусочками вязких волокон. Где-то внутри она сомневалась в счастливом финале, но ребенка старалась всячески закрыть своим ослабевшим телом. Людям свойствено оберегать, то что им дорого и сейчас вот-вот отнимут, даже под угрозой собственной кончины. Достоевский вздыхает перед тем, как сесть рядом с матерью, по одному пальцу, с трудом выпуская душу из хватки, собираясь отправить ребёнка туда же, что и его мать, но по случайности, может, по воле Божией. Лёгкий ветерок сдувает с лица ребёнка ткань. –Николай, — Волос мягкий и тонкий настолько, что можно заметить чистую голову. Такие бледные, словно самый светлый божий свет, пальцы с засохшей кровью щупают чистый волос, трогая как будто хрупкий бутон. Не дай Бог не оторвать хлиплый лепесток. Глаза, как недавно поспевший плод зеленых яблок и кажется, уже почти что истощен. Они не разные, как у мертвеца, но это поправимо. Из-под накидки появляется охотничий нож. Такой же, нет, тот же нож был у мёртвой копии этого ребёнка. — Сашенька… — Слышится от почти что захлебываешься в собственной крови матери. — Вы ошиблись, — Лёгкий взмах ножа по бледной коже ребёнка, словно оставленное клеймо на всю жизнь. «Это новое перерождение»