Инстасáмец и Алéк

Саша Леонтьев известен своим провокационным образом, действиями и контентом, нередко создающими хайп в информационном пространстве Рунета.

***

— Маш, я обещаю, я въебу этому хмырю, когда он только задышит в мою сторону! Честное слово! — страшная, но совсем негромкая ругань разливается по небольшому узкому коридору, когда миниатюрная, на вид очень хрупкая, а на деле сильная и крайне стойкая девушка тащит за собой юношу, на вид лет восемнадцати, не больше. Девушка эта очень милая, очаровательная, с простым, но красивым макияжем и в стильной одежде. Кто только научил этого юношу так грязно ругаться перед такими прекрасными девушками? Мария, конечно, близкая подруга для него, но придержать язык за зубами, наверное, стоит, хотя бы потому, что этот коридор совсем не пустой, здесь точно сидят ещё люди, скрывающиеся за дверями, которые слышат этот мат. Только вот Саша не хочет об этом подумать и понять. Ему кажется, что самый развязный и отвратительный мат будет наиболее уместен в сложившейся ситуации. Именно так он показывает всё своё недовольство происходящим. И наплевать на всех прочих, кому он этим может доставить неудобства. — Да ты мне потом спасибо скажешь, придурок! — девушка краснеет немного из-за поведения друга, пытается шикнуть на него так, чтобы успокоить, но, конечно, ничего не выходит. Она гордо взмахивает распущенными ухоженными волосами, после чего ускоряет шаг, потому что упёртого Сашу терпеть уже нет никаких сил. Девушке очень сильно хочется поскорее свалить этого парня уже на чьи-нибудь плечи, чтобы он в конце концов заткнулся и больше не трепал нервы бедной Марии. А она, в свою очередь, сделает выводы о том, чем чревато помогать друзьям в трудных жизненных ситуациях. Себе дороже, на самом деле, ведь хочешь как лучше, а получается, как всегда. Эта шумная "парочка Твикс" двигается по пустому светлому коридору дальше. Мимо них проносится огромное количество дверей, но Маша ищет среди всего этого обилия одну конкретную. Если бы Саша не знал точно, где они сейчас находятся, точно сказал бы, что этот коридор — путь к смерти. Слишком уж в этом месте чисто и светло. Ему это в дикость, как человеку, привыкшему работать и записываться на самых страшных студиях. "Чем страшнее студия — тем больше в тебе андеграунда, Санечка", — со смешком говорил ему его бывший продюсер, Алексей, который хоть и не мог похвастаться хорошими условиями для записи музыки, зато морально с ним Саше было очень просто. Действительно просто. Леонтьев видел в себе гениальность, не смотря на то, как хорошо или плохо получалась у него его музыка, как много он получал за неё (если вообще хоть что-то получал) и насколько много популярности зарабатывал таким вот способом, да и количество влитых в это дело денег не беспокоило. Саша считал, что лучше всего та музыка, в которую он вкладывает много своих сил, а не денег. Да и продюсер, с которым Леонтьев работал, помогал не беспокоиться из-за разного рода мелочей и постоянно хвалил Сашу за "андеграунд". Только вот материально на этом андеграунде не разживёшься толком. Саша пошёл в музыкальную индустрию только ради денег и популярности, больше ничего, и это та правда, которой парень не стыдится, совсем. В восемнадцать лет очень остро встал вопрос о том, чтобы самостоятельно зарабатывать деньги, и не так, чтобы выживать на махонькие суммы, а действительно стать богатым. С двумя родителями-предпринимателями не трудно выжить в этом жестоком мире, всегда есть возможность опереться на кого-то. Однако сложно стать действительно богатым человеком, который мог бы удивить своих родителей своим успехом. Предпринимателем у Саши никогда не получится стать, это просто не его дело, подобные занятия ему не нравится и совсем не интересны. А вот читать рэп — пожалуйста. Это он может. Только вот начать бы ещё на этом рэпе зарабатывать. С Лёшей, конечно, было всё очень здорово, комфортно и удобно, но так медленно развиваться, на самом деле, невыносимо скучно. Хочется побыстрее получить желаемое, чтобы как можно раньше стать независимым ни от кого человеком. На самом деле Сашино желание зарабатывать больше денег на своём, откровенно сказать, жалком и сомнительном творчестве, которое он высказал своей лучшей подруге, Маше, совсем не значило, что он хочет прибиваться и околачиваться рядом с какими-то крутыми продюсерами, имеющими профессиональные навыки. Ему было гораздо комфортнее с тем человеком, который был примерно на равне с Сашей. Тогда он чувствовал себя стоящим даже сам по себе. А сейчас он чувствует себя никем, когда Мария так предательски тащит его за руку по коридору того здания, где сидит сборище каких-то особо важных в музыкальном плане персон. Ну, по крайней мере, Леонтьеву так кажется. Интересно только, как Маша сюда вообще ход нашла? Каким образом она связана со всей этой индустрией? Разве могут обычные люди вот просто так прийти в такое место и безнаказанно шататься по коридорам? Ясное дело, что нет. Но сколько бы Саша не спрашивал, Нефёдова только отмалчивается и все вопросы подобного формата игнорирует, либо же говорит, что он скоро всё сам узнает и увидит. Это действительно интригует, именно это та причина, по которой Саша идёт следом, а не та сила, с которой девушка его тянет за собой. — Маш, это пиздец, — кратко и ёмко Леонтьев охарактеризовывает сложившуюся ситуацию в паре слов, после чего Нефёдова только устало цокает языком и закатывает глаза с характерными вздохами, сжимая руку друга в своей посильнее, чтобы не смел даже на секунду остановиться и упереться. На самом деле Саша выше и больше этой миниатюрной девчонки, он спокойно может просто резко остановиться, и тогда она ничего не сможет сделать, не сможет и на сантиметр сдвинуть его с места. Но Леонтьев, вместо того, чтобы притормозить, вырваться и пойти назад, наоборот, прибавляет шаг по мере того, как ускоряется Маша. Он её слушается. Как бы сильно не возмущался на словах, а на деле подчиняется ей. — Всё. Пришли, — Нефёдова глубоко вздыхает с каким-то определённым облегчением, когда перед ними всё-таки предстаёт нужная дверь. Она сделана из светлого дерева, аккуратная, и на ней красуется небольшая синяя табличка с золотистыми буквами, как на школьных кабинетах, ей богу. Саша не успевает в неё вглядеться, не успевает толком прочитать содержание, особенно мелкие буквы, а вот фамилия с таблички очень быстро, буквально за одну секунду, цепляется за глаз и остаётся в памяти, даже когда Маша резко открывает двери, дёрнув за ручку, и буквы из Сашиного поля зрения исчезают. "Алек Щиголев", — и что это за имя такое, Алек? Саша не уверен в том, что такое имя вообще существует, но почему-то кажется, что это так и нужно на самом деле. Мало ли, какая национальность у этого Алека (Саша точно так же не уверен, склоняется ли вообще это странное имя по падежам, но на это уже откровенно наплевать). Двери по воле Машиной руки открываются, а за ними... оказываются ещё одни двери. У Саши сама по себе скептически подскакивает вверх одна бровь. Он уже ожидал увидеть в лицо этого самого Алека. А увидел железную чёрную дверь. Честно, настолько непредсказуемых студий у Леонтьева в жизни ещё не было, чтоб прям с порога такие вот неожиданности. На секунду Саше даже показалось, что там, за второй дверью, будет и третья, но Мария открыла её внутрь. А жаль на самом деле. Леонтьев не против открывать с ней вместе бесконечное количество дверей, которые никуда не ведут, кроме небытия, и ничего за собой не прячут, кроме очередных дверей. Леонтьев вообще на всё на свете согласен, только бы не знакомиться сейчас, а потом, в последствии, не работать с каким-то крутым, самоуверенным, понтовым, а что самое главное, стоящим своих понтов продюсером. У Саши вообще-то довольно хрупкая самооценка, хоть он и притворяется по жизни самым крутым и уверенным в себе человеком, на деле это совсем не так. Он прекрасно знает свою настоящую цену. Леонтьев может запросто обмануть всех вокруг, но самого себя он обманывать не способен. А работать с кем-то, кто хоть на грамм лучше, чем Саша, просто невозможно, никак. Маша, конечно, может бесконечно доказывать обратное, заставляя друга выходить из зоны комфорта и расти в окружении тех, кто уже вырос, как поступают, например, шахматисты, но Саша её убеждениям и доводам не доверяет. Когда и вторые двери открываются, Леонтьеву уже хочется сбежать, причём как можно скорее, только бы не пришлось заходить в это помещение, только бы не пришлось смотреть на "крутых", уже сформированных и состоявшихся личностей. Почему-то кажется, что рожа у этого продюсера жирная до невозможности, а ещё ему под тридцать лет, у него лысина на голове и мерзкие улыбка и смех. Саша не может иначе представить в своей голове тех, кто хоть что-то из себя представляет в музыкальном плане. В таком месте не могут сидеть простые люди. Простой здесь только Саша с его отвратительнейшим авторским рэпом про хэви-метал. И, конечно же, сейчас придётся притворяться, что всё на самом деле совсем не так: это Саша для них слишком сложный. Закатить сцену и уйти. Это очень просто, иначе поступать Саша и не намерен. Но после такого он уйдёт отсюда только с сильнейшим убеждением в том, насколько же он сам по себе никчёмный человек. Саша злится на Марию. Это всё она и её упёртость. А ещё её желание помочь лучшему другу в развитии... но это добродушное и светлое желание Саша не хочет учитывать. Да, Нефёдова, несомненно, хотела лучшего, но в итоге всё равно получается какая-то шляпа. Ещё ничего толком и не произошло, но Леонтьев твёрдо убеждён, уже заранее, в том, что всё это дело целиком является провальным. Бояться Саше, вроде как, нечего, ведь он вообще ничего не потеряет после такой встречи. Но он, почему-то, всё равно боится. До ужаса. — Привет! Ты не занят? — Маша уверенно заходит на студию, будто к себе домой, сразу же натягивает на лицо привычную улыбку и ласково, максимально мило и тепло здоровается с хозяином этой самой студии. Саша вымотал ей абсолютно все нервы по дороге, потому девушке приходится притворяться свежей и радостной сейчас. Она, зайдя в комнату, следом за собой заводит Леонтьева, будто насильно, продолжая держать его ладонь в своей настолько крепко, что Саше кажется, будто там появятся синяки к вечеру. И не понятно, откуда столько сил в тонких пальчиках этой хрупкой девушки. Нефёдова сейчас выглядит, как настоящая мать, или как минимум очень ответственный опекун. Саша поддаётся женскому давлению (который раз за сегодня), заходит следом и начинает спешно разглядывать всё вокруг внимательными глазами. На самом деле студия самая обычная, в целом тёмная, по размерам небольшая, почти идеально чистая, с элементом лёгкого творческого беспорядка. Большой и широкий стол занимает в комнате почти половину места, а на нём стоит огромное количество аппаратуры, в том числе два монитора, три большие и массивные колонки, в общем, всё так, как надо. А прямо над столом, в стене, окно, за которым виднеется вторая, отдельная часть студии. Там есть звукоизоляция, микрофон, кажется, пара инструментов, типа гитары и баса, в целом, тоже ничего необычного, всё так же, как и на прошлых студиях, Саша успел повидать множество подобных. Леонтьев не чувствует дискомфорта в этом помещении, хотя ожидал, что здесь будет прямо-таки сущий пиздец. Чем-то всё-таки это место отличается от всех предыдущих. Даже пахнет тут понтом. Оправданным понтом, настоящим богатством, ведь вся аппаратура выглядит просто, но при этом максимально качественно и дорого. Не сказать, что Саше от этого как-то неприятно. Скорее просто непривычно, без доли негативного ощущения. За столом сидит мужчина в больших наушниках, спиной к двери, подпирает рукой голову и над чем-то лениво работает, щёлкая мышью, видно, что не очень важным. Больше никого здесь нет, он один. И Машино приветствие очень быстро привлекает внимание, Щиголев сразу же оживляется, отрывается от дела, снимает наушники, поворачивается в кресле ровно на 180 градусов и начинает разглядывать обоих молодых людей по очереди, это не занимает много времени, всего несколько секунд, после чего на лице вырисовывается в общем приятная, но какая-то снисходительная и совсем немного надменная улыбка. — Привет, Маш, — в этот момент Леонтьев, наконец-то, видит перед собой лицо Алека, и то, не полностью. Щиголев приветливо улыбается, поправляя свои солнцезащитные очки, которые и скрывают за собой его глаза. Удивляет сразу же всё: мужчина этот очень молодой, едва ли он старше Саши на много лет, максимум три или четыре года разницы. На первый взгляд кажется, что в этом мужчине вообще нет ничего из того, что Саша придумал в своей голове на его счёт. Даже лицо стройное, как и шея, и руки, да и всё тело в общем. Он худой, почти как та же Маша. — Привела, как и обещала. Это Саша Леонтьев. Ты говорил, что тебе нужен какой-то нестандартный рэпер. Думаю, это то, что тебе подойдёт, — Мария поднимает немного вверх руку, в которой сжимает ладонь Леонтьева, будто хвастаясь им, как какой-то необычной и экзотичной вещью, которую притащила в подарок. Мужчина наклоняется чуть назад, удобно расположившись в своём кожаном крутящемся кресле. Он смотрит на Сашу пару секунд, понятно, что оценивает, наверное, ещё и щурится при этом. Но его эмоции сразу сходу прочитать невозможно, потому что глаз совсем не видно за чёрными линзами. Леонтьев, как бы сильно этого не хотел, а не может моментально понять, какое отношение к нему, какое мнение о его личности формируется сейчас у мужчины с первого взгляда. Всё, что Саша замечает, это приподнявшиеся брови, виднеющиеся из-под редкой чёрной чёлки, и кто знает, что они значат вообще, как это понимать и воспринимать. Именно по этой причине Саша и не любит людей в солнцезащитных очках. Они всегда либо скрытные лгуны, либо наркоманы упоротые. А иногда два в одном. "То, что тебе подойдёт", — у Леонтьева жутко засвербило внутри от этих слов Маши, они завертелись в сознании и множество раз успели повториться, будто эхом. Хотелось возмутиться сразу же, но он только нахмурил брови и гордо поправил свои очки, которые, к сожалению, не давали ему такого же преимущества, как у Щиголева. Сашины глаза прекрасно видно за прозрачным стеклом. И в них, верно, отображается всё возмущение, которое Леонтьев испытывает в этот момент, снова и снова вдумываясь в слова своей подруги, ведь они его действительно задели. Саша что, красивое украшение или новая сумка от Chanel? Это он ещё должен кому-то подойти? Как бы не так. — Маша-мамаша за ручку привела, — Щиголев прыскает от смеха, намекая на их переплетённые руки (на что Нефёдова никак реагирует, они продолжают держаться за руки), а потом тянется к рабочему столу и наощупь находит там, среди прочего беспорядка, свою электронную сигарету. Примерно на этом моменте Саша уже начинает чётко различать в этом "запахе богатства", витающем в воздухе, сладкие нотки, которые, как теперь уже стало ясно, взялись именно из-за этого. В студии накурено. И ладно бы это был табачный дым, но нет, это сладкий и едкий пар. Щиголев что, школьник, чтобы курить вот это? По крайней мере Саше всегда казалось, что электронки курят только пятнадцатилетние малолетки, но никак не взрослые мужчины, а особенно продюсеры, — Ну, ладно, посмотрим. Он скромный? — мужчина делает затяжку, выдыхает сладкий дым в воздух, чуть сощурившись, а потом кивает на Сашу, но вопрос задаёт всё равно Марие. Это тоже обижает и задевает. Он что, считает, у Леонтьева языка нет? Что это за переговоры через подружку? — Да хуй вам, а не скромность, — Саша жмурит нос, поднимает свободную руку вверх и привычно показывает фак. Ну, а что? Будет он ещё стоять, скромника из себя строить? Здесь нужно сразу показать себя настоящего. Саша всегда готов крутить факи каждому прохожему, причём без единой тени сомнения или неуверенности. А чем этот продюсер отличается от остальных? Ничем. По крайней мере, если Сашу сейчас отсюда погонят взашей за подобное невежество, он будет только рад. — Саша! Закрой свой... — Маша сильнее сжимает руку парня в своей, даже дёргает вниз, от чего в плече появляется лёгкая боль, и начинает возникать на Сашу. Как кажется Марии, так себя вести вообще нельзя, но она почти ничего не успевает сказать толком, как-то вразумить Сашу и настрашить, ибо Щиголев её перебивает. — Всё нормально. Даже прекрасно, — мужчина, почему-то, улыбается. Сашу это действительно удивляет. Он, конечно, не очень сильно хотел, чтобы на его выпады реагировали как-то крайне негативно, но хоть капля серьёзности должна же появиться. Обычно сдержанные люди, не слишком вспыльчивые, так и реагируют на все Сашины выходки. Они становятся серьёзнее, будто пытаются показать Леонтьеву, насколько он неуместен в их обществе. А этот либо вообще не серьёзный, либо... Саша не знает, что ещё может быть. Щиголев теперь кажется совсем простым человеком, никак не выше самого Леонтьева по статусу. Ожидалось ведь совершенно другое. — Да, он с характером немножко. Не злись на него сильно, если что, — Маша очень не хочет, чтобы её инициатива закончилась скандалом, потому заранее старается сгладить все острые углы. Это ведь она пообещала Щиголеву нового рэпера, а Леонтьеву нового продюсера. И тот факт, что они могут совсем не подходить друг другу в музыкальном плане — это Машина зона ответственности. Очень не хотелось бы, чтобы началась ругань между ними. Саша ведь подстраиваться под кого-то не станет, уж Нефёдова-то знает. Но есть надежды на железное терпение Щиголева. Всё-таки у него таких, как Саша, было много, наверное, научился находить общий язык с подобного склада людьми. Сам же просил нестандартную личность. Леонтьев как раз такой, как надо. — Ты мне как-будто щенка принесла, — Алек улыбается ещё шире и хихикает, слегка покачиваясь из стороны в сторону в своём кресле. Сашу воротит от сравнения с глупой, маленькой, беззащитной и беспомощной собакой, но он лишь сжимает челюсти в негодовании, не произнося ни слова больше, — Спасибо, Маш. Давай, я сам с ним поговорю, да? Оставишь нас в приватной обстановке? — на самом деле, оставаться с таким человеком один на один Саше максимально сильно не хочется. Но так будет действительно лучше. Без Маши будет проще открыто обозначить свою позицию и показать себя именно таким, каким Саша хочет быть в чужих глазах. В конце концов, без Маши ему элементарно будет проще покрыть человека матом в случае чего. — Шура, если что, за все его слова, сказанные в моё отсутствие, я ответственности не несу, — Маша лукаво улыбается и, наконец-то, отпускает Сашину руку, после чего поправляет сумку на своём плече и плавно выплывает из студии, закрыв за собой обе двери. У Саши округляются глаза, когда он слышит, как девушка обращается к продюсеру. Поначалу он вообще подумал, что Маша говорит ему. Только вот она никогда не обращалась к нему подобными формами его имени. Он был для неё всегда просто Сашей. Сразу стало ясно, что она имела ввиду Щиголева. Удивило, конечно. Они, оказывается, тёзки. С себя ответственность девушка сняла. Щиголев, наверняка, не будет на неё ругаться, в случае чего. Главное, чтобы не поубивали друг друга там. Между ними сразу же образовалось какое-то напряжение, Нефёдова его почувствовала быстро, но ей теперь остаётся лишь надеяться, что всё пройдёт гладко. В конце концов, ну что может случиться плохого? Самый ужасный исход — это отказ работать вместе, но каких-то последствий он за собой не несёт. Просто как факт: Мария не смогла помочь обоим своим друзьям, вот и всё. Страшного в этом ничего нет. Потому она со спокойной душой оставляет этих двоих решать все вопросы, а сама остаётся ждать за дверью. Шура пригласил парня сесть в пустое кресло рядом с ним. Саша, конечно, послушался, пафосно приземлившись и сделав один полный оборот вокруг себя на крутящемся кресле, удобно расположился и настроился вести себя, как последняя сука, но только по необходимости. Они молчали всего несколько секунд, и в тишине Шура раз за разом затягивался сладким паром, размышляя. О чём он думал, Саша даже не парился особо. Очевидно, что Шура думал о нём. А какие именно мысли крутились в голове старшего, Леонтьеву и знать особо не хотелось. — Сколько лет? — сходу уточняет Щиголев, который будто очнулся, моментально вышел из транса и, сняв тёмные очки, всё-таки показал Саше свои глаза. Не очень красивые на самом деле. Обычные. Просто карие глаза, вполне живые, но и не очень яркие. А Леонтьев даже так, через прямой зрительный контакт не смог прочитать конкретных эмоций. Шура будто безразличен, по крайней мере так говорит его лицо. Ну хоть не упоротый, на том спасибо. — Восемнадцать, — так же сходу отвечает Саша, с некоторой гордостью в голосе. Не то чтобы он хвастался своим возрастом, но достаточно забавно наблюдать за чужой реакцией, ведь раньше она была совершенно другой, почти везде. Где бы он не появился, его отшивали, как малолетку. Именно потому и пришлось работать с Алексеем, который был всего на один год старше, потому охотно согласился. Они были равны между собой почти во всём, их труд был равносильным: Лёша даёт идеи, Саша даёт своё прекрасное исполнение. — Неплохо... Опыт же есть, да? Какие-то свои треки, — Шура активно жестикулирует, и жесты у него, честно сказать, очень странные и экспрессивные. Двигаются не только руки, но и плечи, шея, а с ней и голова. Это выглядит живо и очень искренне. Саша рассчитывал, что с ним будут разговаривать монотонно, со сложенными на груди руками. А Щиголев ещё и одноразкой затягивается в паузах, — Если есть, можешь скинуть мне парочку, я послушаю, проанализирую потом, — и Щиголев сразу же тычет ему свою визитку с контактным номером, почтой и прочей информацией. Саша с нежеланием её принимает и кивает. Всё-таки перспектива похвастаться своей авторской музыкой звучит заманчиво. Шура вряд ли скажет о ней что-то хорошее, всё-таки он профи, но послушать должен до конца. Возможно, он будет единственным человеком, который дослушает Сашины "шедевры", конечно, не потому, что ему понравилось, но хотя бы из надобности. Леонтьев с радостью скинет их ему, хоть все. Для чего-то же они с Лёшей потели всё это время. — Ты вообще чего от музыки получить хочешь? — вроде как серьёзный вопрос, на который Саша должен дать наиболее честный, открытый и, желательно, конечно, развернутый ответ. Только вот Леонтьев не способен долго и растянуто разглагольствовать о своих целях. Просто потому, что цели у него самые элементарные. Физически невозможно долго о них говорить. "Ну и хуй с ним. Краткость сестра таланта", — говорит Саша сам себе, когда понимает, что может ответить точно так же коротко, в двух словах. Таким образом он себя успокаивает. Ну, а зачем, собственно, врать? Уж точно не для того, чтобы понравиться какому-то продюсеру. — Денег и популярности. Всё, — Саша говорит серьёзно, но в конце не может сдержаться и начинает улыбаться. Он прекрасно знает, что со стороны выглядит, честно говоря, как обычный малолетка с завышенными ожиданиями и детскими мечтами. Но это правда его настоящие цели, и если Шуре такие стремления не понравятся, то, опять же, какой смысл им тогда вместе работать? — Молодец, — и снова Щиголев удивляет. Он никак не пытается Сашу поучать и доказывать ему, что подобные цели преследовать в музыке — эгоистично и глупо, как делали, в принципе, все. Не только продюсеры, но и просто друзья, знакомые, родители, в общем, все, кто слышал от Леонтьева такие заявления. Наверное, меньше всех его поучала Маша, именно поэтому Саша с ней и общается лучше всех, она ему ближе, чем вся семья. И то, даже она пыталась парня ненавязчиво заземлить, но, пожалуй, её методы заземления самые терпимые из всех, что использовало Сашино окружение. А Щиголев просто кивает. Никаких нравоучений, никакого осуждения, он, блять, просто кивнул, — Значит надо притвориться, что всё это у тебя уже есть. Тогда всё и появится, — Шура расслабленно пожимает плечами и тянется к столу за своим маленьким стаканчиком с кофе. В этот момент взгляд Саши падает на его руки. Честно, Леонтьев думал, что больше удивляться уже некуда, но нет. У Щиголева на ногтях едва заметный, но красивый маникюр. Чёрно-белый геометрический рисунок красуется на каждом ногте. Ну ебануться, и всё тут. Сущий пиздец, но, честно, выглядит так красиво, что Леонтьеву аж самому себе такой захотелось сделать. — Гений, — с едкой насмешкой заявляет Саша. Он не над маникюром насмехается, вовсе нет. Над логикой старшего. Она, честно говоря, такая же абсурдная, как и Сашины цели в жизни. Вот уж в чём, в чём, а в этом они сходятся. — Я серьёзно. Хочешь — верь, хочешь — не верь, а такой подход работает лучше всего. По личному опыту говорю, — Щиголев делает несколько глотков крепкого и терпкого кофе без сахара, от чего его голос становится свежее и даже немного громче, а движения рук, мимика и жесты становятся ещё энергичнее. Как-будто бензина, а не кофе только что выпил, — Ты обманываешь людей в своих словах, причём это должен быть очевидный обман, а они, в свою очередь, делятся на две касты: тупые верят, умные с пеной у рта доказывают тебе же, что ты лгун. — Понял, — Саша кивает, как школьник. Насмешка почти сразу пропадает с его лица. Шура по отношению к нему открыт и полностью откровенен, будто они уже подписали контракт на пять лет, если не на десять, и старший точно уверен, что Леонтьев будет с ним работать. Хотя тот ещё ни разу не сказал, что на всё согласен. Он и не согласен, в целом. Но такие слова, конечно, подкупают, хоть и звучит всё это смешно. Точно так же смешно, как сам Саша. Потому создаётся впечатление, что они друг друга стоят. Может быть, оно обманчивое, но Саша ничего не потеряет, если поверит этому мнимому впечатлению. — Псевдоним есть? — Шура всё-ещё напряжённо думает, размышляет о чём-то, это видно по лицу. А Леонтьев вообще не думает. У него вся мозговая деятельность заостряется на изучении собеседника, ведь это совершенно новый человек в его жизни, который, к тому же, ведёт себя довольно интересно. Одет он, кстати, очень даже неплохо, хоть и просто. Чёрная объёмная толстовка с маленьким белым принтом в левом верхнем углу грудной клетки, и чёрные шорты по колено с белыми полосками по бокам. Это Adidas, причём не какая-то паль, а качественные оригинальные вещи. Щиголев выглядит со стороны очень просто, но при этом действительно дорого. Этим он полностью соответствует своей студии. Здесь ничего не кричит о том, насколько он крутой и богатый, но это чувствуется на подсознательном уровне. Странно, что такой человек хочет добиться от Саши дешёвых понтов и вранья, когда сам по себе сдержан. Но, наверное, это нужно лишь как образ для показухи и хайпа, не более. — Нет, — Саша врёт, у него было уже несколько псевдонимов, но сейчас кажется, что ни один из них не стоит озвучивать. Все они были слишком уж вычурными, Леонтьев уверен, что ему сейчас могут придумать и предложить варианты получше. — Нужен по-гламурнее. У тебя Инстаграм есть? — вопрос глупый, на самом деле, ну у кого нет Инстаграма? Мало того, что у Саши он есть, так там и подписчиков прилично. Как ему самому кажется, это на данный момент его главная заслуга и достижение в жизни. Только непонятно, как наличие этого достижения вообще относится к псевдониму, и Саше сначала кажется, что, наверное, никак. Щиголев смотрит прямо в глаза и делает очередную затяжку, чередуя их с глотками кофе. Вот же терминатор. — Пф! Вообще-то да, у меня сто пятьдесят тысяч аудитория, если что! — премерзко, как смотрится со стороны, а как кажется самому Саше, очень даже стояще кичится он. На подобное экспрессивное заявление с надменным закатыванием глаз, Шура почти никак не реагирует, только шумно глотает кофе и уводит взгляд в потолок. — Ага, — безразлично кивает Щиголев и снова делает затяжку, после чего выдыхает едкий, сладкий и приторный пар в воздух. Сашу уже немного воротит от запаха, с каждым разом, как "Алек" выдыхает пар в воздух, хочется выхватить из его рук электронную сигарету и разбить об пол к чертовой матери. Но Леонтьев старается это вытерпеть, — Будешь Инста... Инста... — Инстадива? Инстатёлка? Что ещё выдаст твой мозг? — тут уже Саша начинает петушиться. Ну кто сейчас использует в псевдониме названия социальных сетей? В каком веке Щиголев застрял? Леонтьеву серьёзный псевдоним нужен, а не херня низкосортная. Такое он и сам может придумать на ура. Хотя, чего можно ожидать от человека с псевдонимом Алек? — Это всё выдал твой мозг, Саш, не путай, — Шура усмехается, незаметно, но очень внимательно наблюдая за тем, как Леонтьев моментально, почти как спичка, загорается и закипает от чистейшей ярости, она его буквально пожирает изнутри и разъедает. Это забавно. И очень хорошо. Именно такого человека Щиголев и искал. Молодого, энергичного, вспыльчивого, взвинченного, а главное — честного и открытого, без тени страха в выражении своих настоящих эмоций. Их лишь необходимо направить в нужное русло, чтобы получился выгодный для них двоих образ, причём не полностью ложный, а основанный на настоящей личности Саши, так будет гораздо проще, — Инстасáмец. — Что, блядь? Ты ебанутый? — Саша кривится в лице и хмурит брови. Ну это же действительно отвратительно звучит, ещё и с таким ударением. С таким псевдонимом можно сразу начинать носить чёрную маску и очки, чтоб твоего лица никто не видел, только бы не позориться. Было-было, но такого у Саши в жизни ещё не было. — Инстасамец, — с лёгким напором в голосе утвердительно повторяет Шура, будто и не слышал никаких возмущений со стороны младшего, — Можешь не спорить, не утруждайся. Всё-равно гламурнее этого ты ничего не придумаешь, — ладно, в первый раз Саша проигнорировал это мерзкое слово, но во второй пропустить его мимо ушей уже невозможно. Ну какого черта, а? Какой вообще может быть гламур, если Саша по своей сути и характеру ну совсем не похож на гламурную сучку? Он и становиться ею совсем не хочет. Кажется, что это причина молча встать и уйти, но нет, Леонтьев сидит на месте, будто корнями к креслу прирос. — Да нахуя мне сдался твой гламур? — Леонтьев пока что ещё не кричит, но заметно повышает голос от возмущения. Кровь в венах закипает, все нервные окончания возбуждаются, и хочется начать вопить, как животное. Он, в целом, уже готов завопить, но пока что терпеливо ждёт разъяснений, почему же всё-таки Щиголев решил, что Саша станет играть подобного рода роли в его личном театре. — А как ты хотел, и бабки, и популярность, без гламурности? Спешу расстроить, сейчас такое не получается, — Шура разводит руками и отвечает достаточно спокойно. Видимо, электронка и стаканчик с кофе — это его личное успокоительное, иначе Саша никак не может объяснить этот нежный и даже ласкательный тон, с которым старший говорит, вообще-то, очень давящие слова. Это он так манипулирует, или что? Леонтьев таких манипуляций ещё не видел ни разу, но то, что они работают, это факт. Тявкать в ответ на такое сдержанное заявление сразу же расхотелось, — Не хочешь писать со мной гламурный рэп — пиздуй из моей чистой студии обратно в свой андеграунд. Я не держу, — Щиголев держит лицо, будто и правда ему безразлично, останется ли Саша сейчас, или же развернётся и уйдёт. Но на деле внутри себя Шура улыбается и надеется, что юноша всё-таки согласится и останется. Кажется, что второго варианта на самом деле и нет вовсе. По крайней мере если Леонтьев его выберет, он будет полным идиотом. А потерять идиота, хоть и выгодного, Шуре вообще не страшно. Саша замирает. Когда он шёл сюда, изо всех сил надеялся, что сможет как-то отделаться от этой участи, надеялся, что быстро сбежит. А сейчас, когда ему кивают на двери за непокорность, становится не по себе и хочется остаться. Леонтьев не уверен ни в чём, ни в себе, ни в продюсере, но ему кажется, что уход будет ошибкой, тем более, что из-за такой мелочи, ведь во всём остальном Щиголев вполне терпимый человек, с которым правда можно хорошо сработаться. И что, Саша потеряет этого хорошего человека и пойдёт обратно к Алексею? Бред же. Щиголев больше ничего не говорит. Он не настаивает на уходе, но и остаться не просит, оставляя этот выбор для Сашиного внутреннего монолога. Проще говоря, Шура даёт ему время подумать, и Саша правда начинает уж было работать извилинами, взвешивая все "за" и "против". Много времени на это не уходит. Леонтьев, конечно, совсем не блондинка, жгучий брюнет от природы, а долго думать всё-равно не любит, от этого неприятное чувство появляется. Если и принимать какие-то решения, если и делать важный выбор, то только по внутреннему порыву души. Что-то там взвешивать Саше вообще не хочется, он же не кассир в супермаркете, в конце-то концов. — Ну так, что надумал? Работаем, Инстасамец? — с намеренной издёвкой спрашивает Щиголев и снова улыбается, надевая свои большие наушники на шею, как-бы говоря, что времени у него, чтобы ждать от Саши какого-то конкретного ответа, нет. Его дела изначально были не такими уж и важными, когда Саша только увидел его за работой, но это всё-равно дела, и жертвовать ими ради каких-то уговоров Щиголев не хочет. Он вообще не любит тратить своё время на уговоры, это самое бесполезное занятие на свете. — Работаем. Алек, — Саша буквально выплёвывает псевдоним продюсера, причём с такой едкой улыбкой, с таким недовольством, будто бы его заставили так ответить, принудили согласиться, используя насилие, хотя на самом же деле никакого давления нет, Саша всё решил сам. И Шура удовлетворённо улыбается ему на такой ответ, предвкушая появление чего-то очень хорошего, а рождение этого "чего-то" будет брать своё начало именно с этой точки на временной шкале. Щиголев видит тот потенциал, который плещется в Саше. И он прекрасно знает, как сделать из Саши то, чем он сам вряд ли когда-нибудь решится стать.