Мы пойдем на дно с этим кораблем

Андрей открыл глаза. Странно, ничего не болело, и потолок был совсем не таким, каким он его видел последние лет десять. Тело ощущалось легче, словно с него сняли водолазный костюм, голова работала ясно и быстро, как новенький компьютер. Только где-то тут затесался сбой в матрице, потому что ничего из этого правдой быть не могло. Андрей зажмурился, поморгал, реальность вокруг не изменилась: он был в своей детской комнате, а мама на кухне шумела у плиты, готовя завтрак. Андрей оглядел комнату. Все было, как он помнил, за одним исключением: со стен исчезли рисунки и плакаты любимых рок-групп. - Сынок, вставай, тебе ко второй паре, - крикнула из-за стенки мама. Значит, не в реставрационку, отметил про себя Андрей, одеваясь. В нагрудном кармане нашелся студенческий. Ого, я в Мухе, удивился он, академическая живопись? Любопытно посмотреть, что он тут рисует и почему у студента-художника дома нет ни одной работы. - Я ушел! - бросил он, выбегая на лестницу. Видеться с матерью здесь он морально был не готов. В академию Штиглица Андрей заходил с благоговением, как в музей. Поднялся по мраморной лестнице, поглазел с галереи в атриум, где под гигантским световым фонарем на полу сохли полотна дипломников. - Князев, не хлопай ушами, - позвали сзади, - там натура уже началась! Сокурсники, хихикая, подхватили Андрея под локти и ввалились всей толпой под осуждающим взглядом преподавателя в просторную студию: - Князев, Балунов, Нефедова, и почему я не удивлен, - Андрей не успел даже обрадоваться родным фамилиям, как их разогнали за мольберты. А потом посмотрел на подиум, где уже принял позу натурщик, и все остальное стало уже не важно. Потому что там обнаженный, юный, живой стоял Мишка. Андрей судорожно сжал в ладони мастихин, тупые края лопатки врезались в кожу, не до крови, но чувствительно. Этого не могло быть. В какое измерение он провалился, в параллельный мир? Или это такой заковыристый филиал ада, где его будут мучить несбывшимся? Андрей поднял голову и вздрогнул, как от удара, столкнувшись взглядом с натурщиком: Миха ему улыбался. Не случайной улыбкой из вежливости, а такой, которую посылают близкому человеку как сигнал: мы вместе, я рядом. Следующие два часа Андрей провел, как в тумане, напоминая себе каждые пять минут, что нужно дышать. Холст перед ним оставался чистым, и лишь под конец занятия он набросал какие-то каля-маля и то потому, что раздраженный препод наворачивал вокруг него круги, как голодная акула. - Скверно, Князев, - цокнул языком тот и, распуская класс, добавил, - останешься убирать. Как закроешь кабинет, ключ на вахту сдай. Ребята моментально разбежались. Краем глаза Андрей следил, как неторопливо одевается за ширмой натурщик. Желание взглянуть на него поближе, удостовериться, не сходит ли он с ума, подтолкнуло его подойти. Хотелось начать разговор издалека, но изо рта вырвалось самое сокровенное: - Ты... не умер? Мишка обернулся к нему, сверкая голой грудью в незастегнутой рубашке и, нахмурясь, тяжело вздохнул: - Да чуть не сдох два часа тут стоять. Присел на тумбу. - Ноги затекли, ё-моё. И протянул Андрей свою босую ступню. Андрей зачем-то подхватил ее, может, чтобы проверить, а теплая ли она, бьются ли внутри синие жилки, порозовеет ли кожа, если ее погладить? - Ох, Дюш, спасибо, - неприлично застонал Мишка, отзываясь на массаж. - Люблю твои руки умелые. Что, заорал где-то под черепом внутренний Княжеский голос, что ты только что сказал?! Но речевой аппарат отказывался работать, Андрей в молчаливом трансе перебирал Мишины пальцы, вжимая ступню в живот. Ну, пусть будет, уговаривал он себя, хоть чуть-чуть вот сейчас можно?! - Ну что, в мастерскую к тебе? - наконец прервал сеанс массажа Миха и потянулся обуться. - Куда? - тупо переспросил Андрей, который с объемом поступающей информации уже не справлялся. - Ну, не домой же, - усмехнулся тот и добавил игриво, - порисуешь меня? Андрей только кивнул и дальше действовал на автомате, всю дорогу следуя за оживленным (живым!) Михой, вцепившись ему в рукав, как утопающий в спасательный конец. Отперев дверь, Мишка привычно щелкнул выключателем, и Андрей остолбенел. В озаренной светом мастерской не было свободного места. На полу, стенах и мольбертах все было уставлено, увешано, заполнено портретами Миши. Теперь Андрею стало понятно, почему так пусто было у него дома. Здесь хранилось то, что он писал. То, что вряд ли он мог показать кому-то без привлечения внимания санитаров, потому что это была обсессия, великолепная, но абсолютно не здоровая. Под прицелом десятков пар Мишиных глаз Андрей чувствовал себя странно. - Тебе не кажется, что, - он обвел вокруг рукой и пристально посмотрел на Миху, - это как-то ненормально? Миша беззаботно пожал плечами: - Ну, ты говорил, что я твоя муза. И уверенно прижался к губам оторопевшего Андрея. Такой он был раскованный, открытый, что Князь не мог в него не упасть, как в пьянящий водоворот. Так радостно было ласкать его, с торжеством наблюдая, как он загорается, как ему хорошо, комфортно в своем теле, на котором не оставила следов ни пьянка, ни наркота. Этот любящий и любимый Миша был прекрасен, и Андрей был готов нарисовать его еще тысячу раз. Миша был тут счастлив, а значит, и Андрей тоже. Они переплелись телами и, утомленные удовольствием, задремали. А потом Миша зашептал ему на ухо: - Просыпайся, Андрей. - Но я не хочу, - заупрямился тот сквозь сон, - мне хорошо. Я проснусь, а тебя нет. - Как нет, - смешливо возразил голос, - ты же есть, значит, и я тоже. Понимаешь, да? - Но мне без тебя больно, - и правда, слева что-то кололо, настойчиво ускоряясь. - Потому что живой, - шепот почти угас, но он расслышал, - Еще увидимся. Андрей открыл глаза под писк больничных мониторов. Было отчаянно больно, но он все равно улыбался сквозь слезы.