Личный лекарь эпистата

Это конец. И это станет новым началом. Когда судьба забирает своё, она всегда отдаёт что-то взамен. Слова Анубиса из сна Эвтиды

«Личный лекарь эпистата». Прозвучало бы гордо и до безобразия интимно, если бы не комментарий главного лекаря Фив, коим он сопроводил сие назначение. — Да что этот выскочка о себе думает! — вскричал Ливий за несколько минут до судьбоносного решения, не стесняясь богов и людей, находившихся рядом. Для виду занятые своими делами, за перепалкой лекаря и смотрителя лагеря наблюдали Эвтида с Рэймссом. По неизвестной широкому кругу лиц причине, наименее опытные и умелые среди всех, кто приехал с отрядом охотников, они уже неделю были погружены в заготовку ингредиентов и простых лекарственных смесей, пока Исман и Дия ходили с другими на ответственные задания в город. Однако, чем менее ты заметен для вышестоящих, тем интереснее сцены, разыгрывающиеся перед твоими глазами. Рэймсс своей роли невольного зрителя был не рад и, почти не переставая, зевал после очередной напряжённой ночи в доме охотников, но Эвтида, изрядно заскучавшая от монотонной деятельности, не стала противиться природному любопытству и навострила уши. — Господин Амен заслуживает особого к нему отношения, ибо очень важен для нас и для успеха всего дела, — вкрадчиво заметил Келадон. — Господин Амен может сам прийти ко мне и получить помощь лекарей наравне с остальными, ибо для успеха дела мне важны все мои люди! — парировал Ливий. Но смотритель недаром получил свою должность, ведь он как никто другой умел решать подобные вопросы. Готовая внимать хитросплетению его речей, Эва предвкушала расправу, ожидавшую раздувшееся эго Ливия, которым он неосторожно задел девушку, день и ночь жалуясь, какая же она криворукая. Будучи негласно лучшей среди учеников Рэммао, она достаточно спокойно относилась к тому, что в лекарстве годилась лишь для работы с травами, часто схожими с теми, что пользуются шезму. Но этот мужчина умудрился ей изрядно досадить за всё время пребывания в Фивах, и ущемлённая гордость желала ему всяческих страданий. — Позвольте вас исправить, господин главный лекарь. То не прихоть эпистата, но личная забота фараона. — Фараона? — пыл Ливия заметно поостыл, и Эва украдкой бросила на него взгляд, подмечая, как своенравный мужчина нахмурился, заслышав одно точное, словно оружие охотника, слово. — Сам Менес Второй желает, чтобы с верховным эпистатом не случилось беды, и в ваших же интересах не гневить его, — дошлифовал Келадон свою быструю победу. — Да и требование наше невелико: назначьте одного из младших ответственным за лечебные масла и отправляйте его каждый вечер в дом эпистата. В остальное же время этот человек полностью ваш. Вконец забросив нарезку корений, Эва с удовольствием разглядывала гримасу побеждённой ярости, перекосившую лицо её надменного начальника. Увы, это и стало её ошибкой. Непозволительно откровенная улыбка привлекла к себе внимание Ливия, которому нужно было на ком-то выместить свой гнев. — Ты! — вскричал он, указывая на неё. — Живо ко мне. Предчувствуя недоброе, Эвтида переменилась в лице и медленно поднялась под взволнованным взглядом Рэймсса. Чувствуя, как ноги налились свинцом, она подошла к Ливию. — Да, господин? — Вот вам личный лекарь эпистата! — ядовито представил он её Келадону. — Самая никчёмная из всех, кого он привёз мне с Гермополя. Пусть она и возится с ним. «С ума сойти!» — огорошенная услышанным Эва не знала, какую реакцию выбрать: оскорбиться за нелестные рекомендации или же сразу пожелать господину лекарю быть съеденным заживо саранчой. В её планы не входило стать разменной монетой в скрытом противостоянии верховного эпистата и главного лекаря, которое призвано было выяснить, лишь чьё высокомерие больше. — Но господин, — попытался вразумить Ливия смотритель, явно согласный с абсурдностью назначения. — Смею заметить, что эпистат ожидает лекаря, с которым, как бы сказать, ему будет удобнее… гхм… совершать все процедуры. Разумно ли отправлять к нему юную девушку? — Она не девушка, она лекарь, посредственный, но годящийся для вашей цели. Я не могу жертвовать драгоценными людьми ради удобств эпистата, даже если об этом просит сам фараон. Моя задача куда важнее. И если господин Амен не может заботиться о себе сам, то получит от меня только её и никого более.

***

«А правда, почему он не может ухаживать за своей кожей сам? — размышляла Эва вечером того же дня по пути в дом эпистата, самый большой и относительно красивый в их лагере. — И отчего фараон проявляет к нему такое внимание? Настолько уж он незаменим?» В памяти всплыли небезосновательные слухи о его поразительном чутье на черномагов, и, поёжившись, девушка отогнала прочь все пугающие вопросы. Нельзя дрожать перед ним, нельзя давать лишних поводов для подозрений. Нужно оставаться храброй и неунывающей на пути к своей тайной цели, а это Эва умела. Ради неё она готова была на всё. В попытке отвлечься, она взглянула на корзину со склянками, которую несла в руках, и, повеселев, представила, как неловко будет крутиться вокруг этого великана, точно собирается достать финики с высокой пальмы. «Добром это не кончится». Но и начало так же мало обнадёживало. На появление Эвы у своего порога эпистат отреагировал довольно сухо. Сложив руки на груди, он прислонился к стене дома и недобро процедил: — Снова ты. Сбивчивое объяснение, что снова она оказалась перед ним не по своей воле, а направлена главным лекарем, не помогло завоевать расположение. Но хотя, слушая её, Амен недовольно хмурился, с желанием фараона об усиленном уходе спорить не стал. Молча развернувшись, он направился вглубь дома, и Эва, приняв это за приглашение, вошла следом. Убранство временного жилища Верховного эпистата отвечало его высокому статусу. Красивые дорогие вещи и безукоризненный порядок, в котором они содержались, заставляли Эву неуверенно оглядываться в поисках места для своей скромной корзины. Она уже почти поддалась панике, которую так старательно глушила, когда услышала строгий голос. — Поставь на стол. Голос привлёк взгляд к его обладателю, и на щеках девушки вспыхнул румянец. Эпистат раздевался, небрежно скидывая на ложе своё верхнее облачение. При каждом движении под белоснежной кожей бугрились огромные мышцы. Широкие плечи притягивали взгляд мощью, которой могло бы хватить на то, чтобы держать целое небо. Открытая грудь казалась ещё больше, ещё крепче, ещё внушительнее. Словно само воплощение древней мужской силы обрушилось на не ожидавшую ничего подобного Эву, когда эпистат, оставшись в одних штанах, обернулся к ней и выжидательно посмотрел прямо в её широко раскрытые глаза. Она чуть было не спросила возмущённо, что это он делает, но, к счастью, вовремя вспомнила, что пришла как лекарь и что характер лечения подразумевает почти полный доступ к коже. «И только вспышка моего слабоумия остаётся загадкой: отчего я раньше не подумала о подробностях того, как всё будет происходить?» Возможно, страх юной шезму быть раскрытой затуманил разум. Или же злую шутку с ней сыграло то, как она до последнего отказывалась признаваться себе в том, что грозный вид охотника, источающего кровожадную опасность, способен вызвать в ней дрожь не от одного лишь ужаса. Вспоминал ли он так же, как она, поездку в колеснице? Её руки на своей груди. Неловкость момента и разгоревшийся от их случайной близости пожар. Чувствовал ли он что-то, кроме раздражения, видя её здесь, в его доме, у его постели, готовую вновь подойти к нему и делать то, что он мало кому позволял… Прикасаться к себе. Эва была вынуждена воззвать к своему разуму и хладнокровию, заставляя себя вспомнить навыки, которые успела обрести за время поверхностного изучения искусства врачевания, и советы вернувшегося из города Исмана, спешно надиктованные перед её уходом. — Для начала я проведу осмотр, — заявила она. Эпистат приподнял бровь так, будто это не обычная практика, а вызов. — Проводи. Едва дыша, но внешне демонстрируя крайне самоуверенный вид, Эва подошла к обнажённому по пояс мужчине и осознала, что при их разнице в росте ничего у неё не выйдет. — Не могли бы вы сесть, господин? Когда он сел, не произнеся ни слова, она внимательно оглядела его кожу, ежесекундно одёргивая себя от навязчивого желания прикоснуться к ней, — «Слишком рано, Эва, будь благоразумна!» — а затем обошла вокруг. Несколько покраснений, даже на её неопытный взгляд, выглядели тревожно. — Вы следуете всем предписаниям дворцового лекаря? — Если они не мешают моей работе. «Упрямец. Делает лишь самое необходимое, — Эва отвернулась к своей корзине, пряча ухмылку. — Так вот почему фараон наказал приглядывать за ним». Как бы ни хотелось оттянуть момент, которого она боялась и с любопытством ждала, необходимые масла вскоре были готовы. Личный лекарь эпистата медленно приблизилась к нему со спины и, набрав в грудь побольше воздуха, положила смоченные в лечебном составе ладони на плечи. На мгновение всё замерло. Она, он, время, даже её сердце. Но ничего особенного не произошло. Выдыхая, Эва повела руки в стороны, покрывая маслами как можно больше, вернула их обратно, надавила сильнее, втирая в кожу и привыкая к теплу, исходящему от его тела. Амен, с послушанием воина, так и сидел не шелохнувшись. В какой-то степени, это обижало: она так трясётся, а ему хоть бы что. Чуть более резкими, чем нужно, движениями девушка закончила со спиной и вновь отошла за маслом. Вернувшись, она нарочно встала прямо перед его лицом и с холодным удовлетворением понаблюдала сверху за тем, как он отводит взгляд от её груди, прикрытой тончайшей тканью. Опустившись перед ним на колени, она заставила его возвести глаза к потолку. Но коснувшись грудных мышц, растеряла весь запал дерзости, когда ощутила, как под её ладонями бьётся его сердце. Бешено, страстно. Подобный ритм мог свести с ума. И Эва почувствовала, что ей осталось недолго. Чуть дрожа, руки скользнули вверх, к ключицам. Снова вниз, до — напряжённых? — сосков. Никогда прежде Эва не замечала, что так бывает и у мужчин. Её собственные соски отреагировали на это маленькое порочное открытие, затвердев не меньше. «О, боги». Но она не должна была останавливаться. Движение ниже, очерчивающее его мерно вздымающуюся грудь. И ещё ниже, лаская каменные мышцы живота. В какой момент лечение стало походить на прелюдию? Ей и не нужно было что-либо представлять, всё происходило в реальности, распаляя и затуманивая разум. Вопрос был только в том, сможет ли она остановиться. И что он сделает с ней, если нет. Руки переставали слушаться от нахлынувших вариантов. Эве не единожды приходилось накладывать мази. Практиковалась на Дие, Исмане, даже ехидные замечания Рэймсса её не смущали. Но сейчас руки так напряжены, что никакой силой невозможно было их расслабить, они выдавали то, что должно оставаться втайне. От досады на саму себя Эва резко отпрянула назад, и, махнув ладонью, опасно скользнула вниз по мускулистому животу, до самого края штанов. По телу эпистата пробежала лёгкая дрожь. Они оба почувствовали её и на мгновение уставились друг на друга. Золотистые лисьи глаза и чистые небесно-голубые, карающие тьму одним своим взглядом. — В чём дело? Рычание эпистата привело её в чувство. Чувство гнева и злости, не менее сильное, чем охватившее и его. «В тебе!» — чуть не выкрикнула Эва, нахмурившись. Она злилась на себя, на свои мысли и желания, но на кого злился он? На Эву — за то, что снова, как в колеснице, случайно позволила себе лишнее, или на себя — за то, как отреагировал на её прикосновения? Какого ответа он от неё ждал? «Нет, спокойно, нельзя себя выдавать». Хуже секрета о том, чем она занимается в чёрной накидке под покровом ночи, может быть только то, чем она хотела бы заниматься с ним. Желания, от которых она обязана избавиться. — Нужно больше масла, господин эпистат, — проговорила Эва ровным голосом. — Тогда делай своё дело. — Непременно. Она отвернулась к своей корзине. — И ничего лишнего. — Не беспокойтесь. Господин эпистат. Скорее покончив с заданием, Эва брела к дому по тёмной улице засыпающего поселения, думая лишь об одном: «Хорошо, что шезму не могут видеть сны».