Личный лекарь эпистата

— У тебя сумасшедшее везение, Эва, — покачал головой Рэймсс, услышав наутро рассказ о том, как всё прошло. С опущением постыдных для её чести деталей, разумеется. — Сама знаю, — огрызнулась девушка. — А разве есть у меня выход? — Нет, конечно нет. Откажешься, будут сильнее приглядываться, узнают, кто ты, и тогда все наши головы полетят. В привычной манере Рэймсс свёл всё к своей личной выгоде, но Эва никак не могла избавиться от ощущения, что он искренне за неё переживает, хоть и пытается скрыть. От этого становилось только хуже. Уж если его эгоистичная душа была неспокойна, то что говорить о её собственной.

***

К вечеру, придя в дом эпистата, Эва решила сыграть в его игру и выполняла свою работу быстро и бесчувственно, избегая прямого взгляда и произнося как можно меньше слов. Она само хладнокровие, ничто не может её взволновать, смотрит сквозь него, равнодушна даже к самому соблазнительно изогнутому рельефу. Нет никого суровее лекаря Эвы! Ни одному искушению она неподвластна. В ответ Амен покорно подчинялся её лечению и солидарно молчал, на вид довольный избранной тактикой. Но на обратном пути «хладнокровной» Эве пришлось остановиться и присесть у чужого дома — столь угнетающую слабость она чувствовала после того, как все силы ушли на поддержку самообладания. Устало прикрыв глаза, она вновь увидела его, будто и не уходила. Прямой и застывший, как величественная статуя с идеальными пропорциями, но такой живой и манящий своей горячностью. Руки вспомнили тёплую, испещрённую суровыми линиями шрамов кожу, нежную от её ухода и масел. Ощутили покалыванием на кончиках пальцев пульсирующую по широким венам кровь, которую разгоняло так же, как и вчера, часто бившееся сердце. Он боролся с собой, сдерживал, но что… Ярость, нестерпимую жажду убить её без доказательств? Или же сильное, всепоглощающее влечение? Хотя есть ли разница, ведь и тогда он отрицал бы его не по причинам морали, а оттого что подозревал бы в ней ту, кого должен убить. В груди от этой мысли стало ещё тяжелее, но сладкое томление внизу живота против всякого благоразумия продолжало мягко растекаться по телу. Открыв глаза, Эва обречённо смотрела на свои ладони. «О чём я думаю, он эпистат. Верховный, Анубис его забери, эпистат! Для чего руки у него такие сильные? Чтобы крепко обнимать меня в постели? Нет! Одно быстрое движение, и шея будет переломана — вот для чего, глупая». И сжав кулаки, с новыми силами, которые придала злость, она зашагала к себе.

***

На пятый день Эва, чувствуя, что уже привыкла к временами замирающему сердцу и внезапно пробегающему по телу жару, решилась поднять на эпистата глаза и наткнулась на пристальный взгляд, с превеликим мастерством, однако, ничего не выражающий. И всё же он смотрел прямо на неё. Так внимательно, будто размышлял о чём-то. «Нет, шею не свернёт, — сглотнув, подумала Эва. — Слишком просто. Сначала сто ударов палкой, а потом… я уже сама буду молить о смерти». Уходя, она обернулась. Эпистат, прищурившись, смотрел ей вслед. «Двести ударов!» Привычка придумывать себе виды казни, в виду отсутствия какого бы то ни было разговора, прочно закрепилась и в чём-то даже помогала Эве справляться с её обязанностями. Спустя неделю своей молчаливой службы она представила, как убегала бы от него по всему лагерю, чтобы не получить по спине лошадиным хлыстом, а после не быть привязанной к его коню, который галопом протащил бы её по всем улицам Фив, пока от неё не останутся одни лишь волочащиеся следом кости. — Чему улыбаешься? Амен одним только голосом мог прекратить всякое веселье. Закашлявшись от неожиданности, Эва не знала, куда деть глаза, как ученик писаря, пойманный на рисовании непристойных иероглифов. Волнение и страх смешались, мешая думать. Наверное, потому она и выбрала честность. — Подумала о том, как бы вы наказали меня, господин. Амен нахмурился сильнее обычного. — Наказал? За что? Эва прикусила губу, ругая себя за то, что слова летели вперёд здравых мыслей, однако подозрения эпистата не усилились, он не заметил выдающего её языка тела. Вместо этого ледяные глаза метнулись к её губам, и настала его очередь прочистить горло, а затем отвернуться. Благодаря этому он упустил редкий вид озадаченной Эвы, которую волновало теперь только одно: как сдержаться и не наговорить глупостей. — За соблазнение. Не вышло. — Опять твои дерзости? Он смотрел в окно с лютой ненавистью, продолжая избегать её, что смешило ещё больше. И раззадоривало. — Сами посудите. Вы и я. Мужчина и женщина. Наедине, каждый вечер, а на вас почти нет одежды, будто сами напрашиваетесь. — Сто ударов плетью тебе будет мало за такие речи. — Всё, как в моих фантазиях, господин. Эва рассмеялась в могильной тишине его дома, но почувствовала себя глупо и замолчала. На языке так и вертелся вопрос о том, почему же он не приводит свои угрозы в исполнение, но девушка не стала ещё больше испытывать судьбу и терпение Амена. Когда она уходила, он зачем-то поднялся и проводил её до двери, чего никогда раньше не делал. Молча открыл, подтолкнул в спину, когда она застыла на месте от удивления, и захлопнул дверь перед самым носом. Охранник, заступивший в тот вечер на дозор, клялся после за кружкой пива, что слышал близ домов лающий смех гиены.

***

Время шло, Эва и Амен привыкали друг к другу, хотя последний вёл себя так, будто ему это было не нужно. Разговоров меж ними больше не стало, но иногда Эва позволяла себе незначительные колкости, прощупывая пределы его терпения и удивляясь, каким необъятным оно было. Свои подозрения, если они у него и были, эпистат не озвучивал, не допрашивал, не выпытывал тайны её друзей. Одно только тревожило девушку: красноватые пятна на его коже, игнорируя её старания, с первых дней так и не побледнели. — Мне бы взглянуть самому, тогда бы смог сказать больше, — чесал затылок Исман, перебрав в помощь Эве все свои идеи. — Думаешь, он тебя подпустит? — скривила она губы. — Куда там, я же не тоненькая, длинноволосая красавица в шёлковых одеждах… Ай! — болезненный удар в плечо положил конец безобидным подначиваниям. — Свойства кожи таких людей, как эпистат, изучены ещё мало. Ему бы Ливию показаться. — Всё ясно. Одна твоя идея безумнее другой. Похоже, только я здесь понимаю, какой он упрямый! — А с чего ты вообще так о нём печёшься, Эва? — вставил ехидное замечание Рэймсс. — Не похоже на тебя. — Ваше счастье, что мне уже пора идти. Смерив друзей уничижительным взглядом, Эва подхватила корзину и направилась к двери. Когда она закрывала её за собой, то услышала вдогонку ещё один не менее лестный комплимент: — Суровая. Совсем как твой Амен становишься. Выйти на посвежевший вечерний воздух было двойным спасением. День выдался неимоверно жарким, усугубляя страдания хворающих жителей Фив и затрудняя работу прибывшего отряда. Два охотника и лекарь к обеду слегли от изнеможения, но, по словам Исмана, сейчас им уже полегчало. Эве же каждый раз становилось лучше, когда она сбегала от проницательных друзей. Всё, что она запрещала себе, отрицала, умалчивала, они видели насквозь и почитали своим долгом ткнуть её лицом в самые постыдные мысли. Какие глупости, она совсем не хотела влюбляться! Гордая, безжалостная, стремящаяся к независимости. Разве нет? Не совсем… Что-то сломалось в Эве, и это их забавляло, а её повергало в смятение. Никогда ни о ком не заботившаяся, кроме разве что временами об Исмане, когда нужно было прикрыть от матери их совместные шалости, она испытывала незнакомое чувство тревоги за другого человека. Который при этом был для неё никем и ничем. И странным образом в иные минуты, которые она проводила с ним, казался целым миром. Частые встречи на протяжении нескольких недель помогали ей подмечать то, что тщательно скрывалось от посторонних глаз, а порой даже сбивало с толку. К примеру, всегда лежавший на столе чистый лист папируса, на который она однажды капнула масло, за что получила строгий выговор и день служения на кухне в качестве наказания. Не совсем понятно было и чем ему дорог сушёный скарабей, запрятанный в крошечной шкатулке, которую она незаметно открыла, пока он был занят, убирая одежду. Верховный эпистат мог купить лучшие, инкрустированные драгоценными камнями амулеты, но предпочитал хранить у себя старый труп насекомого. В самом доме наблюдательный взгляд Эвы обнаружил несколько сменных одеяний для прогулок, которые она никогда на нём не видела. А безукоризненный порядок, как оказалось, поддерживал он сам, не пуская в дом прислуживающую женщину. Однажды даже цветок свой полил при Эве, наградив её предупреждающим взглядом, чтобы не смела и пикнуть на этот счёт. Но Эва не смогла бы в тот миг придумать ни одну дерзость, потому как ярче прежнего ощутила, что под толщей грубости, силы и смертельной угрозы он живой человек, а не орудие для истребления шезму. Она испугалась саму себя, когда с тоской подумала: отчего они не встретились при иных обстоятельствах? За испугом последовала злость, потому как подобные выводы делали её слабее, человечнее, а значит уязвимее для любой беды. И для него. И Эва помнила об этом, когда приближалась к дому эпистата в тот вечер. Постучав в дверь и услышав привычное «Заходи», она прямиком прошла к столу и грохнула на него свою корзину так, что ни в чём не повинные склянки жалобно звякнули. Рядом с ней не в первый раз стоял нетронутый ужин. «Что же вас лишает аппетита, Верховный эпистат?» — промелькнула ядовитая мысль. Но вспомнив о плохом самочувствии людей из группы, Эва обернулась. Амен был уже раздет и, немного сгорбившись, сидел на стуле. Повинуясь глубинному предчувствию, девушка подошла к нему и бесцеремонно коснулась лба. — Да у вас жар! — Мелочи, — отмахнулся Амен от её слов, но не от руки, которая продолжала лежать на его голове. — Всем сегодня пришлось туго. — Поэтому сегодня будете лежать. — Нет, — он вздёрнул голову, сбрасывая её руку и угрожающе заглядывая в глаза. — Да! — Эва метнула в мужчину не менее грозный взгляд на правах лекаря, но милостиво смягчилась, заметив его удивление. — Не хочу, чтобы вам стало хуже, я головой отвечаю. Перед фараоном. Упоминание его непосредственного главы сыграло свою роль, и Амен тяжело опустился на кровать. Только тогда Эва поняла, что совершила очередную глупость. Нет, чтобы скорее сделать всё необходимое и бежать, она зачем-то проявила заботу, сочувствие. Кто же теперь посочувствует ей, когда она будет в немыслимых позах крутиться вокруг его кровати, чтобы покрыть все необходимые участки кожи. — Начнём со спины, — обречённо вздохнула она, и Амен перевернулся на живот. Растерев в ладонях масло, Эва подошла к краю кровати и потянулась к нему, неловко оперевшись о широкую спину. Амен повернул голову в её сторону, и на усталом лице промелькнула улыбка. — Забирайся на ложе. Нечего меня бояться. — Я и не боюсь, — заявила Эва и сама с удивлением обнаружила, что это правда. Опустившись на кровать, она подползла как можно ближе к Амену и принялась втирать новую лечебную смесь. Вдохнув потянувшийся по комнате аромат, эпистат хмыкнул. — Зачем меняешь рецепты? — Так нужно, — отрезала Эва, чтобы он не смог уличить её в беспокойстве за него, а также не заметил, как отчаянно она пытается не задеть голыми коленями его бок. — Не поможет, зря стараешься. — О чём вы? Амен без предупреждения поднялся на локте, и девушке пришлось не только ткнуть его коленями, но и ухватиться за плечо, чтобы не упасть. Мускулы под её пальцами напряглись. Их лица вновь оказались слишком близко. Эва чувствовала на щеке горячее дыхание и не могла отвести глаз от его пересохших губ. — Люди фараона не смогли убрать это с меня, думаешь, ты сможешь? — хриплый голос пробирался под кожу, и Эве казалось, что он спрашивает о чём-то другом. — Я не так глупа, чтобы тягаться с людьми фараона, — ответила она. — Но могу я многое. Может, даже то, о чём они и не ведают. — В это я охотно верю, — прищурившись, процедил вдруг обозлившийся эпистат. «Почему он… — нахмурилась Эва и тут же всё поняла, чувствуя, как обрывается её сердце: — Знает! Да он всё знает, с первых же дней!» Амен с лёгкостью читал в её глазах животный страх, вызванный намёком. На его же лице она ясно видела злое удовлетворение от того, к какому пониманию они пришли. — Давай заканчивать с этим, — разорвав взгляд, Амен перевернулся на спину и уставился в потолок. — И чтобы больше я тебя здесь не видел. «А дальше-то что? — заметалась в мыслях Эва. — Могу бежать? Он отпускает меня или только отказывается от лечения? Почему он вообще сказал мне закончить, прежде чем вышвырнуть из дома или привязать к столбу до казни?» Дрожа от ужаса, Эва зачерпнула масло и провела ладонями по его груди. Эпистат оставался суровым и отстранённым. Как бы ей хотелось знать, о чём он думает. Почему его лицо становится краснее, а дыхание тяжелеет. Почему так напряжён живот, а пальцы подрагивают в нетерпении, будто желая схватить что-то. Но отныне всякая близость и откровенность между ними были невозможны, он ясно дал понять, что игры в лечение окончены, а дальше, после этого последнего вечера вариантов было немного. И в случае худшего Эва не боялась смерти, уже привыкла жить в её ожидании. Её сердце болело только от одного — неотвратимого расставания с Аменом. Она должна была бы уже разрабатывать планы побега, но всё, о чём могла думать, — это о том, что не будет больше вечеров вместе, ни одного обмена взглядами, интимного, не для всех, ни одной редкой, мимолётной улыбки в награду за её смелые дерзости. Никогда она не проведёт ладонями по этой восхитительной коже, не коснётся каменных мышц, не увидит, как его тело откликнется на малейшую ласку, вплетённую в обычный лекарский уход. Мысли затягивали Эву в отчаяние, но её руки лишь становились неистовее в своих движениях, пока наконец он не выдержал и не остановил её, схватив за запястье. — Прекрати это! — Я ничего… Ничего лишнего, господин, как обещала. — Врёшь. Зачем ты это делаешь… так? Дурная, чего ты добиваешься?! Его рука всё сильнее сдавливала тонкое запястье, причиняя боль, на которую Эва не обращала внимания, ведь он смотрел в её глаза затуманенным от похоти взором, как на самый сладкий фрукт, запах которого дурманит голову и разжигает аппетит так сильно, что невозможно сдержаться. — Эвтида! Никто не произносил её имя с таким требовательным, злым отчаянием, угрожающим последствиями отказа. И согласия. — Нет… — едва слышно выдохнула она. — Нет?! — его голос был низким и жарким, как в лихорадке. Всё внутри содрогнулось. «Кого я обманываю?» — Эва на мгновение ослабла в его руках, прикрыла глаза, глядя на него из-под опущенных ресниц, и Амен понял, что побеждён не он один. Рывком он притянул девушку к себе и усадил на колени. Крепко сжал её бёдра, откидывая ткань одежды, впиваясь пальцами в кожу. И Эва трепетала в его руках, чувствуя, как сбивается её дыхание, как уходят прочь изматывающие мысли, как разгорается внутри огонь желания. Едва она повернула к нему своё лицо, как он обрушился на неё с поцелуем, захватывающим в свою власть. Огромные руки крепко прижимали её к твёрдому телу, и она мечтала раствориться в нём. Амен не медлил, спускаясь жадными поцелуями ниже, стягивая с её плеч платье. Каждой клеточкой тела она чувствовала мучивший его голод, который мог сравниться лишь с её собственным. Впившись губами в упругую девичью грудь, он терзал, сминал её своими руками и ртом, как ненасытное животное. Её тело, нежное, мягкое, податливое, остро реагировало на все его прикосновения. Но внутри Эвы бушевал ураган, который с корнем вырывал из эпистата всё привычное, упорядоченное и знакомое, крушил замки, семью печатями скрывавшие его от любых чувств, и забирал себе всё самое дорогое, что могло быть у человека. Сердце Амена, его тело и его душу. Не в силах больше ждать, Эва перекинула через него одну ногу и уселась к Амену лицом. Обхватив широкие мужественные скулы, она потянула его голову к себе и жадно проникла языком в рот. Громкий стон возвестил о том, что и его терпение достигло своего предела. Руки Эвы тотчас скользнули по его торсу вниз знакомыми, выверенными движениями, на которые теперь он мог реагировать открыто, в нахлынувшем безумии шепча её имя: — Эвтида… Эва… Она терзала его, смешивая нежные прикосновения с болью от острых ногтей, как до этого он мучил её своим равнодушием и молчанием. Чем большей страстью горели её глаза, тем опаснее она становилась — не покорная судьбе добыча охотника, но дикий зверь, готовый бороться до конца. Амен не знал нежности, грубо сминая её в своей хватке, и пробудившимся инстинктам Эвы было нужно именно это. Отвечая на требовательный поцелуй мужчины, она впилась зубами в его губы до металлического привкуса крови во рту, пробуждая в Амене яростную жажду и переплавляя его желание в одержимость. Наконец, сжалившись, она проникла под белую ткань и, ослабив пояс, вытянула возбуждённый член, такой же огромный, как и всё его тело. Длины её пальцев не хватало, чтобы сомкнуться вокруг него, и в страстном предвкушении удовольствия, которое несёт эта сила и мощь, Эва качнула тазом и прижалась к нему. Амен почувствовал её влажность между ног и, теряя голову, сделал движение навстречу, затем ещё одно, и ещё. Сильнее сжав её грудь, Амен втягивал в свой пылающий рот её припухшие от поцелуев губы, продолжая тереться о неё, задевая чувствительный клитор, наслаждаясь сладкими стонами. — О, Амен… Тело Эвтиды болело желанием, сгорало в его больших и жёстких руках, изнывало от жажды большего. И он дал ей то, чего она так хотела. Приподняв горячими ладонями, Амен притянул изнывающую девушку к себе. Головка большого твёрдого члена упёрлась в мокрое нежное лоно, медленно проникая внутрь, растягивая её для него. В глазах Эвы потемнело, боль вызывала вспышки неизведанного удовольствия, которое могло привести её к пику сию же секунду. Он был слишком большим, но она не желала останавливаться и с отчаянным рыком опустилась на него до конца, запрокидывая голову и крича от разрывающего изнутри наслаждения. Когда первые волны ощущений отпустили её, Эва посмотрела на любующегося ею Амена и начала двигаться вверх и вниз на его члене. Сначала медленно, всё ещё привыкая к размеру, но с каждым разом ускоряясь, подбадриваемая его шумным рваным дыханием. Всё, что она делала, отзывалось в нём первобытным восторгом, его кровь кипела, приближая к неизбежной кульминации. — Только посмотрите на себя… верховный эпистат, — Эва облизнула губы и, не прекращая движение, толкнула его в грудь, заставляя лечь на спину. Страсть ослепляла её, и, склонившись над ним, она чувствовала себя на вершине мира. — Вы мой! — объявила она со счастливой улыбкой и, лизнув мочку его уха, прошептала: — Ты мой… — Эва… Подхватив её за ягодицы, Амен круто развернулся, оказавшись сверху, и уложил девушку на кровать, не выходя из неё. Короткая заминка ради того, чтобы увидеть её опьянённые страстью глаза. — Я хочу ещё, Амен… Ещё! — единственный приказ, которому эпистат был рад подчиниться. — Ты получишь всё, Эва. Ненасытная… дикая… коварная… С каждым словом он входил грубо, жёстко, вбивая в неё всю свою ненависть к её роду, к её выбору, кем быть в этой жизни, и наказывая за свою собственную слабость перед ней. Только бы ни о чём больше не думать, ничего не знать и ничего не желать, кроме неё. И Эва полностью принимала всё, что он ей давал, разрываясь громкими криками и стонами невыносимого блаженства. — Глубже!.. Да! Да! Она царапала его спину, кусала плечи, а он вдавливал её в кровать, оттягивая в кулаке длинные мокрые от пота волосы и неистово лаская губами открывшуюся хрупкую шею. Сумасшедшая гонка в погоне за удовольствием, за единственной возможностью быть вместе, чувствовать друг друга, быть одним целым. Их стоны давно уже слились в один. Мокрые тела громко шлёпали друг о друга. Воздух стал ещё жарче, чем днём. Эва балансировала на грани оргазма, желая продлить дурманящее ожидание, но сдалась его накатывающим волнам, когда Амен резко вышел и тут же вошёл в неё до упора. Провалившись в бездну наслаждения вне времени и пространства, она заметалась по кровати, а его толчки беспощадно растягивали её высвобождение, заставляя снова и снова содрогаться от ярких взрывов внутри. Извивающаяся под ним женщина подвела к краю и эпистата, он ускорился, и эйфория поглотила его, утягивая следом. Бурно кончив вместе с ней, Амен придавил её своим весом, на мгновение потеряв все силы. Но даже не имея возможности вдохнуть, Эва только крепче прижимала его к себе, обнимая ногами и цепляясь руками, будто не желала отпускать никогда в жизни. Словно если она отпустит его, им обоим конец. Немного придя в себя, Амен перекатился на бок и утянул её за собой. Эва спрятала лицо у него на груди, ощутила, как сильные руки обнимают её плечи, и только тогда смогла наконец расслабиться. По телу блуждала приятная усталость, запах масел укутывал её. Не хотелось уходить. Подняв лицо к Амену, Эва встретила мягкий, обожающий взгляд и поняла, что их желания вновь совпали. — Останься. И она осталась. Покорно лежала в его объятиях, ведь и сама хотела этого больше всего на свете. Быть рядом и не думать ни о чём, не говорить. Продлить украденную ночь, пока жестокие дни не разделят их. Когда-нибудь ей придётся уйти, но не сейчас. Они лежали рядом, чувствуя утопающие в сладкой неге тела друг друга и засыпали с тихим спокойствием в сердцах, какое никогда прежде не могли испытывать вместе ни один охотник и шезму.