Atomic Reactions

            — Дим, ты меня вообще слушаешь?       — Да.       — Вот прям точно слышишь, слушаешь и понимаешь?       — Да.       — Дима, прикинь, а я беременна!       — Да.       Если бы учёные смогли синтезировать электроэнергию из концентрированной ярости и сильного негодования, то ты бы уже питала весь СССР не хуже, чем несколько АЭС. Нет, ну правда, вроде вы с Сеченовым в долгожданном отпуске, ты напредставляла, как вы вместе дружненько отоспитесь, а он опять со своей работой мается. Причём от Штока ты узнала, что академик каких-либо рабочих документов с собой не брал, так что узнать что именно он там заполняет не получится. А он на бумаге чиркает, на "Груше" печатает, времени ей больше уделяет, словно это она его жена, а не ты. Дожили, ревнуешь человека к железке. Однако в твоей бедовой головушке созрел план для мести и небольшого злорадства. Заваливаешься на кровать, одна нога согнута в колене, одну руку пихаешь под голову, другую под футболку, безбожно отжатую у академика. Короткие пижамные шорты, майка от которых потеряна слишком давно, чтобы о ней вспоминать, немного съезжают вниз, самое то для твоего плана.       — Мы же матрас с эффектом памяти купили, да? Так вот... Дима, я хочу чтобы ты отъебал меня на этом матрасе и это осталось у него в памяти навечно.       Опасливо поглядываешь на академика. Тот даже не шелохнулся, также сидит и бумаги заполняет. Значит можно действовать дальше. Резво встаёшь с кровати и идëшь к окну.       — Или в это окно вжал, чтобы аж стекло треснуло и оно всё запотело. А какой замечательный вид будет для тех, кто его взглядом зацепит, м-м-м. Или для начала можно на подоконнике посидеть, тоже хорошая поза. Или на столе твоём. Знаешь, мне всегда нравилось, когда ты становился недовольным из-за помятых документов. Такой сердитый и напористый сразу, дух захватывает. Хотя... А чего мы только спальней ограничиваемся, давай в гостиной! Как раз новый диван опробуем, правда ли он такой мягкий, как нам говорили. Колено-локтевая для этого хорошо подойдёт. Или в кресле. Сам говорил, что хотел бы позу "наездницы" опробовать. Я бы и сама не прочь тебя оседлать. А потом можно... Дима?       Взгляд ненароком цепляется за рабочий стол академика, за которым этого самого академика не было. Бумаги аккуратно сложены, "груша" выключена, в комнате тихо. Только приходишь в себя и ищешь мужчину глазами, как свет резко выключается... Темно, тихо, страшно... Свет уличных фонарей не достаёт до вашей квартиры, небо сегодня облачное, Луны нет. Ладно, немного постоять, к темноте привыкнуть и нормально. Нормально, если бы не чувство, что сзади кто-то есть.       Не успеваешь пискнуть, когда со спины резко обнимают и прижимают к себе, одна рука остаётся на талии, другая бесстыдно лезет под футболку к груди. Шею и плечи покрывают мокрые поцелуи, слабые укусы и небольшие засосы. Кончик носа водит по нежной кожей выше, к уху, которое после обрамляет горячее дыхание и шёпот.       — Всë, что ты сейчас перечисляла, это планы на весь отпуск или конкретно на этот вечер?       Вопрос можно считать риторическим, так как ответить толком не дают. Стоит немного повернуть голову в сторону голоса – резко затыкают рот поцелуем, несколько грубым и даже животным, но в то же время таким заводящим, особенно когда зубы смыкаются на нижней губе и прикусывают почти до крови, а чужой язык бесцеремонно оглаживает зубы, дëсны, щëки, твой собственный язык, огибает, сплетается с ним. Остановится можно только тогда, когда кислорода уже не хватает, но губы остаются в опасной близости друг другу.       — Могла бы сразу сказать, что внимания хочешь, а не устраивать эту планёрку.       — Так ты меня не слушал!       — Слушал, но притворялся. Просто стало интересно, что ещё ты сказать можешь.       Рука, до этого мирно лежащая на груди, начинает её потихоньку мять и ласкать, пальцы обхватывают затвердевшие соски, немного сжимают, оттягивают, что приходится стискивать зубы, дабы не заскулить от желания и удовольствия. Но долго это продолжаться не может, особенно когда вторая рука с талии идёт ниже, под шорты, сдвигает ткань трусиков и только подушечками пальцев поглаживает половые губы, водит по клитору, от чего перед глазами пляшут искры, ноги подкашиваются, внизу живота всё стягивает плотным комком и тянет. Слишком душно, мокро и хорошо. А ещё чертовски медленно.       — Д-дим...       — Потерпи, дорогая моя, скоро всё будет, обещаю.       Любая попытка протеста и требования ускорится была пресечена очередным поцелуем. Но академик своё обещание сдерживает, пальцы постепенно движутся быстрее и напористее, а когда начинают проникать во внутрь, то комната наполняется чередой сладостных стонов. Хочется ещё, хочется больше, в уголках глаз застыли слëзы, уже сама насаживаешься на пальцы, задавая собственный темп. И вот ещё немного, совсем чуть-чуть до настоящего экстаза, как всё резко прекращается, рук словно и не было, а тепло со спины пропадает. Уже хочешь начать возмущаться и материть всех и вся, как тебя резко отрывают от земли и несут куда-то. По звукам отодвигающегося стула и последующего соприкосновения тела с гладкой лакированной поверхностью понимаешь, что Сеченов решил воплотить идею со столом. Футболку задирают, оголяя спину, шорты с бельём оказываются где-то на полу, звенит бляшка ремня, шуршит ткань брюк (даже дома академик старался выглядеть, как при параде), чувствуешь, как к ягодицам прикасается член, горячий, твёрдый, с сетью проступающих вен. Мужчина пару раз немного качает бёдрами, трётся, шипит, закусив губу. Сам хочет и жаждет. Одна небольшая заминка.       Открывается один из ящичков, шуршат предметы в нём, хоть глаза и привыкли к темноте, но развидеть извлечённый предмет не удаётся. Оно в принципе и не надо, сама всё понимаешь. Страсть страстью, но защита обязана быть.       Головка в упругом латексе трётся о промежность, совсем немного проталкивается во внутрь, но и этого достаточно, чтобы с твоих губ сорвался стон, который ты глушишь, прикусив кожу на запястье. Стоило немного отпустить, так эту руку отодвинули подальше от твоего лица и зафиксировали на одном месте.       — Я хочу тебя слышать.       Один глубокий толчок — ты начала немного жалеть соседей. Хотя это твои стоны, какой громкости хочешь, такой и делаешь, пусть не слушают. Тем более когда когда так хорошо. Небольшая пауза, потом потом толчки были ритмичные, быстрые, глубокие, спальня наполнилась звуками шлепков кожа о кожу и смешанными стонами, было слишком душно, на висках выступила испарина, голова шла кругом. Ничто не сравнится с чувством заполненности, ни с тем, когда тебя целуют в макушку, целуют плечи, лопатки, шею, оглаживают живот, бока, шепчут на ухо, какая ты прекрасная, хорошая, как же сильно тебя любят, когда держат за рука, сцепляя пальцы в крепкий замок. Два тела, одно сердце.       Волна удовольствия током пронзает тело, ноги сводит, всё внутри сжимается, голова откидывается и по комнате расходится последний, самый громкий стон. Прилипаешь к столу, тяжело дышишь, обессиленная, но довольная. Если бы не такой же выдохшийся Дима, который ня тебя буквально лёг и прижал к гладкой поверхности, то ты бы буквально стекла на пол, как желейная масса.       — Н-надо будет... Повторить как-нибудь...       — Дорогой, за отлиз любой каприз, хоть сегодня ещё раз давай.       Когда спустя полчаса тебя опять в полной темноте усадили на подоконник и ты почувствовала касание губ к животу и внутренней стороне бёдер, то поняла, что ночь будет ОЧЕНЬ долгой. И что Диме лучше ничего не говорить после секса, у бедняги немного атрофируется способность понимать, где реальное предложение, а где твой неизменный сарказм. Хотя ты и не против.