Сыновья Кроноса

Только здесь в одном моменте

Ты - и жертва, и палач,

Слышен в аккомпанементе смех,

А может это плач.

Больно, как же больно! Как в первый день, когда я отворил вены, и драгоценный ихор начал течь наружу. Неужели так оно ощущается - умирать? Мы собрались в одном зале, том самом, который так любят изображать смертные. Светлом, с кучей тронов. Сейчас здесь сумрачно. Вулкан притащил ложе, на которое уложили Диониса. Или Вакха? Все смешалось. Краски разлились, а Посейдону сейчас не до чистки. Лица, имена, все смешалось. Я вспоминаю... Вспоминаю свои прежние имена... Аид, Серапис... вспоминаю, как я сражался с братом за любовь мою, мою душу, мою Прозерпину, Персефону, Исиду... и только потом я смог завоевать её любовь, и не силой. Я вспоминаю, как меня мотало по Ойкумене, маленькой тогда, как границы известного мира рвались и трещали по швам, и как с ними рвались и мы... Я вспоминаю страшный смех, который преследовал меня за спиной, мойры, вы всегда смеялись, когда люди решали спорить с богами. С кем же сражались мы, когда вы смеялись над нами? Я вспоминаю огни пожаров, как пылали отроги Отриса. Я вспоминаю... как в очередной раз горел Великий Рим, когда Гай Германик назвался сыном Юпитера, не соврав, впрочем, и пытал Рим огнем и железом. Я вспоминаю как брат мой пытался выиграть время всем нам. И лишь приблизил наш конец, когда отпрыск его жег мерзкую плесень христианства в Риме. И вошёл в историю как безумец, Нерон, который сжёг Рим. Я вспоминаю вас, отпрыски моей семьи. Многочисленные племянники и племянницы, которые расширили наш мир, неся наши имена во все уголки, славя имя Юпитера, - и забывая его суть. Дионис умирает. Умирает некрасиво, то пропадая из нашей реальности, то возвращаясь. На руках его иногда возникают стигматы, на голове - венец из колючих ветвей. Я понимаю, что он сейчас лишь проход для иного бога, отнюдь не дружественного нам. Эх, племянник, отчего ты был столь наивен и позволил так себя провести? Я вспоминаю. Быстрая поступь Меркурия, вечно улыбчивого моего племянника. Он никак не может усидеть на месте, тряхнув гривой смоляных волос, он пускается в путь. Я вспоминаю как спросил его, не страшно ли умирать? Засмеялся Гермес, и сказал, что всегда хотел попробовать нечто новое. Даже в умирании он не теряет себя. Я вспоминаю Афину, которая сидела на своём троне. Её лицо тоже не задела печать ужаса. Что же это выходит - лишь мы, трое старших, дрожим в душе от ужаса и осознания, лишь у нас рвётся наружу крик? Не хочу, не верю в то, что Прозерпина моя была права, и я лишь трус. Хотя душа моя редко ошибалась. Я вспоминаю как по нашему потолку пошла белая трещина, а потом кусок небесного мрамора ринулся вниз, целя в голову Церере. Я вспоминаю как Марс отбил этот убийственный обломок, о честный мой племянник, ты был готов умереть в бою, грудью встретив врага, но так умирать... хотя и тебе умирать не страшно. Я вспоминаю, как обломок этот отлетел в сторону. Тиха, маленькая, всегда незаметная, ты и погибла так же - по воле случая. Камень, отбитый Марсом, убил тебя наповал. И драгоценный ихор никто не вытирал с мраморной пола. И снова я вспоминаю. Вспоминаю царственную тётю мою, прекрасную Венеру. Ты улыбаешься, как всегда улыбаешься, и за улыбку твою готовы убивать и умирать и боги и смертные. Страшно ли тебе? Я не знаю. Думаю, что нет, ведь люди никогда не перестанут любить. Как, впрочем, и убивать. Я вспоминаю, как умирала Гестия. Ее, полупрозрачную, уже не держали ноги, и богиня, бедняжка, упала в очаг. Гестия вспыхнула, как смола на факела, и кричала, кричала... мы смотрели на неё, пылающую, как на отблески собственного погребального костра. Никто не пытался её потушить. Я вспоминаю, как Эрида, хохоча, бегала по залу. Она смеялась, смеялась, смеялась... пока молния не прекратила её, да и наши страдания. Я вспоминаю. И хочу проклинать собственную память за это, Хаос, как же я хочу забыть... Как же я хочу жить! На что я готов ради этого? Может, на все? Пожалуй. Не вспомнить - это почти блаженство. И да, я готова. Готова жить дальше.