Будущего нет

Когда Андрей впервые видит Анфису, в нём что-то разбивается, а осколки плотно врезаются в сердце и лёгкие, мешая вздохнуть. Было очевидно, что однажды Миха найдёт кого-нибудь, но друг такими глазами смотрел на новую девушку. От этого взгляда и плохело удивительно быстро. - Дрюх, Анфиска такая...ты не представляешь, – Князев и не хотел представлять, он молча слушал и зажёвывал губы до мяса, потому что внезапно появились целые две вещи, на которые его легко променяли. Этому тоже радоваться не приходилось. - Миш, я всё понимаю, но тебе не кажется, что пришло время бросить? – намёк понятен с самого начала, кристален, как алмаз. - Да чё ты? Я ж пробую просто, слезу, когда захочу эксперименты эти закончить, – разговор льётся рекой в другое русло, а Андрей сглатывает своё беспокойство и оставляет болтаться где-то в желудке.

***

Мишу у него воруют двое, и они действуют так умело, что почти обидно, как сам-то не додумался. Героин убойно откидывает мысли о другом, а Анфиса поддерживает любое начинание. Они больны, вместе и друг другом, Андрею даже жалко, хотя сердце у самого крайне нездорово сжимается каждый раз. И он искренне не желал их расставания, пока происходящее не начало вредить обоим. Анфиса выглядела слишком плохо в последнюю их встречу. Князев заметил всё: от бесчисленных следов на сгибе руки до бешеного, отрешённого взгляда – бедную скоро начнёт по-страшному ломать. На Мишу смотреть было боязно: худой почти до костей он улыбался только истерично, кожа побелела, а местами и посинела. Больно как-то всё это видеть, но Князь продолжал замечать детали, чтобы потом объяснять нахождение обоих в рехабе. Когда перед концертами Горшку приходится вмазываться, чтобы не ломало, Андрей медленно начинает разводить панику и продумывать дальнейшие ходы. Миша спит с ним в одном номере, так что лицезреть его попытки скрыть совсем уж очевидное доводят до истеричных вздохов и смешков. Делать нечего, за звонок родителям друг его не простит, но спасать-то нужно. Мысли о недавних молодожёнах теперь исключительно грустные, Андрей не может ничего поделать. После небольшого тура он везёт обоих в рехаб: Мишу обманом, а Анфису за компанию, но развозит по отдельности. Последующие недели спокойствия отдаются металлическим холодом в мозге, почему-то снятся кошмары, в которых над другом вьются демоны и черти, а во главе стоит едва ли не дьявол. Анфисы во снах не было, но за неё тоже боязно – она же мягкая совсем, добрая, как Мишка. После выписки Горшенёву забирает мама, а Андрей к себе Миху тащит, потому что родителям его ни слова не сказал – справлялись же без них как-то раньше, сейчас тоже справятся. - Как же так, Мишк? Говорил, что бросишь, а вон на что идти пришлось, – они сидят на тёмной кухне с чашками чая, пива не хочется, да и нет его, Князевы решили не задавать пока лишних вопросов и молча скрылись в спальне с наступлением ночи. Миша трогательный какой-то, глаза блестят слезливо, взгляд нездоровый, такого только обнять покрепче хочется да спать уложить. - Прости меня, Андрюх, – смотрит пронзительно, ждёт прощение, как дети день рождения. Эх, Мишка, совсем ты расклеился. – Пока был там столько всего передумал. - Завтра расскажешь? Пойдём спать, – засыпают на единственной кровати, едва друг друга касаясь, а Андрей не может глаза закрыть, так друга чистым видеть нравится, да ещё и с собой рядом, без баб, как раньше. Когда глаза сами собой слипаются и шанса не дают на сознательное продолжение ночи, Князев думает о том, что всегда и всё ему простит, это ж Мишка.