Будущего нет

Андрей толкает потёртую дверь и нехотя входит. Его никто не встречает, но Миша заранее сказал, куда нужно идти. Коридор такой же, как дверь, совсем покоцанный и убитый, тут давным-давно не делали ремонт. Андрей размеренно вдохнул затхлый воздух, пахнуло чем-то сладким и противным. Князев двигался медленно, будто оттягивая момент, он заглядывал в любой просвет и всё больше мечтал уйти домой, пока подсознание подсказывало, что всё это ради Мишки. Тишина обволакивала, только едва слышные стоны то из одной комнаты, то из другой прорезали её. Потолки были покрыты трещинами, а стены провоняли болью и удовольствием. Здесь было, наверное, по-настоящему страшно. Андрей боялся вернуться сюда снова, даже захотеть возвращения – значит наставить себя на отвратительный и вязкий путь саморазрушения. - Андрюх, иди сюда, – тихим шёпотком Миха позвал его из-за угла и скрылся внутри комнаты. Князев последовал едва слышному зову, на сердце потяжелело. Мишка выглядел осунувшимся, синяки под глазами неприятно темнели, а забавная улыбка не радовала своей живостью. На него вместо друга глядел какой-то полумёртвый старик – кошмарное преувеличение, но искажённое сознание видело всё под призмой гиперболы – Горшенёв словно хотел утащить его к себе в подземелье, а Андрей шёл и не сопротивлялся. Комната была завешана непонятными коврами, два дивана стояли по центру. На одном, должно быть самом грязном, восседала худенькая и маленькая женщина, она явно выглядела старше своих лет. Миша сел на второй диван и потянул друга к себе. - Сделай нам, пожалуйста, и моему другу, – Андрей безвольной куклой наблюдал, как его рукав закатывают и затягивают крепкий ремень на манер жгута. Страх окутывает полностью, даже Мишино лицо не успокаивает. Женщина удаляется на пару недолгих секунд, которые хочется растягивать на столетия. Она возвращается и быстро вводит шприц отточенными и уверенными движениями, хотя её руки сильно потряхивает. Андрей сначала проваливается в густую неизбежность, а потом чувствует заполняющие его волны бреда и кайфа, чистого, ничем не замыленного. Проблемы уходят на второй план, словно берег остаётся позади во время заплыва в приятной солоноватой морской воде. Миша из поля зрения как-то исчезает, всё погружается в темноту, но тут же начинает мерцать. Волнение отступает, всё ровно, но так весело, а голова легче и свободнее в несколько раз. Хочется прыгать и плавать, купаться, целоваться – да всего хочется, на самом деле. Андрей не знает, что происходит с ним в реальности, которая выглядит слишком серой и неприятной. Он здесь, в правильном мире, бегает по белоснежному песку и плавает в море, а над головой летают фантастические птицы. И Мишка... Мишка сидит у камня за его спиной, он в порядке, он выглядит здоровым и красивым как всегда. Горшенёв улыбается ему, машет рукой и что-то кричит, но затопившее счастье мешает услышать хоть звук. Андрей бежит к нему и падает в горячий песок, тонет в нём, он чувствует запах Миши, видит бледность его кожи и черноту волос. Сердце уверенно погружается в чувство из реальности, но здесь оно круче, здесь всё круче. Аж крышу сносит. Любовь топит в себе, окутывает убийственным коконом и держит в стальных объятиях. - Миша, Миш, ты слышишь? – он слышит, он улыбается и прислушивается. Князев порывисто обнимает тёплое тело и дышит им, оторваться не может. – Я тебя люблю, Мишк, люблю тебя. - Я, Андрюх, тоже, – Горшенёв тёмными глазами гипнотизирует, притягивает и держит, он, наверное, волшебник, потому что от него никогда не получится отречься. Сердце стучит в ушах, барабанит в горле и вибрирует по всему телу. Тепло разливается мелодично в каждую клеточку. - Мих, давай? – Андрей не обозначает, но через секунду он лежит под горячим и по-здоровому тяжёлым Мишкой на тёплом песке и влажно с ним целуется. Всё тело потрясывает, голова дурманится и кипит. Миша вылизывает его шею, кусает её, он сам будто замедленный, но слишком быстрый, а движения нечёткие и порывистые. Губы перемещаются по всему торсу и оставляют за собой влажную, стягивающуюся дорожку. Горшенёв хватает мягкие бёдра и сжимает, кажется, до синяков. Он прижимается к коленке носом и ведёт вверх, заставляет шумно выдохнуть и закрыть глаза. - Андрей, Андрюх, – Андрей открывает глаза. Он всё в той же затхлой комнате, рядом Миха, другой Миха, который осунулся и похудел, кинул его и ушёл к хмурому. Горшенёв потрясывает его за плечо и пылко улыбается какой-то кривой, сумасшедшей улыбкой. - А, что? – собственный голос звучит где-то далеко, а потом становится больно, обида, что приятный сон ушёл, безжалостно вернул его в ужасную реальность. Кажется, начинают течь слёзы, а сердце сжимается, что-то ломается внутри. - Князь, – Мишка, такой родной и любимый, тыкает его в щёку, и пробивает на смех. Грудь трясётся в истерическом хохоте, мышцы болят, и тянет сблевать. – Ничего, всё нормально будет. - Да-да, – Андрей скукоживается и снова падает в непроглядную тьму. Миша цепкими, мозолистыми пальцами ведёт по его животу, цепляет рёбра и кусает под соском. Всё кружится, остаются только касания и горячее дыхание. Князев тихо стонет, а зубы мягко покусывают тёмно-бордовую бусину соска. - Мих, – Горшенёв завораживающе кивает и медленно стягивает пляжные шорты с худых ног. Он не смотрит ниже – тут же возвращается к мягким бокам. Кусает тонкую жировую прослойку и оставляет поцелуй. - Перевернись, – Андрей переворачивается на живот, и мир исчезает. Перед ним снова реальный Миха, которого ещё сильнее хочется поцеловать, кивает и преспокойно укладывает голову на свободные теперь колени. Миша выглядит совсем не спавшим, он, наверное, через день гоняет по этим чудным мирам: умер в одном – находишь новый, так можно было сразу слететь с катушек, но нет – всё понимает. Темнота настигает его снова, а Мишка держит его за бёдра и кусает ягодицы. Он облизывает мягкую кожу языком и вводит его в поджатое кольцо мышц. Андрей стонет и удивлённо оборачивается, тело мелко трясёт. Язык плавно оглаживает стенки и вытаскивается обратно, чтобы снова, едва оказавшись вне, вернуться в мягкие складки. Миша трахает его языком, кажется, несколько минут, но они растягиваются в сладкую вечность, а потом всё обрывается, и у входа оказывается первый палец. - Дюх, ты как? – Миха разглядывает пристально и лукаво улыбается. - Да в порядке, а что такое? – собственное создание не поддаётся контролю. - Ты стонал моё имя, – Горшенёв тянет его на себя и впечатывается в губы. Темнота. Три пальца свободно входят в Андрея и даже не доставляют ему дискомфорта, наоборот, он сдавленно стонет и кусает большой палец, стараясь сдержать громкость. Миша убирает руку и пристраивается сам, а Князев только подаётся назад. Он чувствует, как головка проходит по чувствительной точке, и снова выпадает. Миха целуется медленно и размашисто, он разморён, а дыхание пахнет обречённостью. Андрей валится на него полностью, и горячие руки обхватывают, кажется, со всех сторон. - Миш, Миша, Мих, – Горшенёв ведёт его за собой к широкой, расправленной кровати, которая в обычной жизни даже панкам показалась бы грязноватой. Они валятся уже вместе и просто влажно целуются, пока в голове непонятный дурман. Миша входит в него медленно и плавно, а потом срывается на резкие толчки, от которых Андрея бросает в ощущениях из стороны в сторону, становится почти больно от удовольствия. Он кончает слишком, должно быть, быстро, но тут же оказывается в объятиях настоящего Горшенёва, который ничуть не хуже, может, лучше даже. За крошечным, засаленным окном уже посветлело, видимо, утро, целая ночь прошла. Андрей открывает глаза и чувствует руку Миши на себе, а ещё видит воду, которую друг протягивает ему. - Это нас убьёт, Мих, нужно остановиться.