Мои руки жаждут тебя (my arms are hungry for you)

Шан Цинхуа с ужасом обнаружил, что весь оставшийся день думал о Мобэй-цзюне. Это было странно. В смысле, чтобы вот так сразу испытать влечение к кому-то, да еще такое сильное. Это было словно все его инстинкты говорили, что ему стоит двигаться в сторону отношений с этим человеком и двигаться быстро, чтобы точно заполучить Мобэй-цзюня до того, как это сделает кто-то еще. Он пошел домой, но и там все время думал о Мобэй-цзюне. Это было странно. Мысли были расплывчатыми. Это было как думать о нем, одновременно не думая о нем. Несмотря на свое не-думание о Мобэй-цзюне, Шан Цинхуа обнаружил, что медлит с тем, чтобы налепить на себя ароматический пластырь. Он обнаружил, что думает о своем собственном запахе и о том, был ли он на самом деле так хорош, как ему говорили люди. Шан Цинхуа было интересно, нравится ли его запах всем. Ему было интересно, понравится ли он Мобэй-цзюню… Шан Цинхуа тут же себя одернул. Это было безумие. Он всего раз встретил этого мужчину. Конечно, это был мужчина его мечты. Конечно, он пах абсолютно божественно, так божественно, что Шан Цинхуа приходилось контролировать себя так, как он раньше никогда себя не контролировал. Но несмотря на это вот все, Шан Цинхуа для Мобэй-цзюня пах как бета. Этот запах для Мобэй-цзюня был абсолютно не интересен. Единственным вариантом привлечь его внимание было не носить ароматические пластыри. Но учитывая то, что Шан Цинхуа мог встретиться с Мобэй-цзюнем только в общественном месте, этот вариант даже не рассматривался. На следующее утро Шан Цинхуа проснулся не то что бы в холодном поту, но определенно взбудораженным. Его грудь наполняло какое-то сильное теплое чувство. Наверное, это все из-за странных снов, что снились ему этой ночью, решил Шан Цинхуа. Казалось, он чувствует запах Мобэй-цзюня даже после пробуждения. Не то, чтобы Шан Цинхуа мог действительно чувствовать этот запах, скорее это было остаточное впечатление, как если бы он погрузился в него и был полностью им окружен… Запах был более успокаивающим и комфортным, чем предполагал Шан Цинхуа. Пожалуй, это было связано с биологическими причинами, решил он. Шан Цинхуа слышал о таком с детства, правда никогда не мог связать эти истории с собой. Он и раньше чувствовал приятные запахи, например, от друзей и членов семьи. Их ароматы ему нравились. Бывало, ему были комфортны даже запахи чужих людей. Но это было что-то гораздо более глубокое. Это было что-то заполняющее и вызывающее зависимость. А ведь Шан Цинхуа лишь раз почувствовал запах Мобэй-цзюня, что каскадами исходил от его волос и одежды. Он и представить себе не мог, как бы это было, уткнуться лицом в шею Мобэй-цзюня и глубоко вдохнуть… Шан Цинхуа распахнул глаза, которые снова закрылись, пока он размышлял об этом. Он уставился в потолок и почувствовал, как к его шее и лицу приливает жар. На улице все еще было темно, что отчасти сглаживало его собственное мнение о своих мечтаниях. Подобные мысли при свете дня, пусть и были нормальны по общему признанию, но для человека, который никогда о таком не помышлял, казались чересчур позорными. К моменту, когда Шан Цинхуа был полностью готов и выходил из квартиры, тяжесть последствий сна испарилась благодаря медленной методичной подготовке к рабочему дню. Он снова это чувствовал, только когда непосредственно об этом думал. Так что Шан Цинхуа думал о чем угодно, кроме этого. Шан Цинхуа подходил к кафе. Морозный утренний воздух вытягивал из него остатки тепла, которые сохранились после сна. Он снова встал рано, достаточно рано, чтобы открыть кофейню. Единственным, кто помогал ему, снова был Ло Бинхэ. А зная Ло Бинхэ, он, скорее всего, уже был на месте. Он был жаворонком, в отличие от Шан Цинхуа. Вот только сегодняшним утром Шан Цинхуа обнаружил, что вытащить себя из постели было смущающе просто. Дверь кофейни была закрыта. До открытия было только пятнадцать минут, поэтому Шан Цинхуа ее отпер и не стал снова запирать, на случай если снова забудет вовремя открыть кофейню. Шан Цинхуа снова работал в зале, готовя диспенсер с черным кофе. Дверь открылась. Шан Цинхуа взглянул на часы, которые показывали 6:30. Шан Цинхуа поднял глаза, обматерил себя за судорожно сжавшийся в предвкушении желудок и почувствовал, как от вида человека у входа в его груди затрепетало сердце. Это был Мобэй-цзюнь. Он заходил внутрь, а его глаза уже прилипли к Шан Цинхуа. – Добро пожаловать, – улыбнулся ему Шан Цинхуа. – Ты не забыл открыть дверь. Шан Цинхуа улыбнулся и занял свое место рядом с кассой. – Я не стал запирать ее за собой, когда вошел. Не хотел снова забыть. Мобэй-цзюнь моргнул, возможно, это его удивило. Но затем его выражение лица снова выровнялось. Правда он быстро нахмурил брови. – Что, если бы кто-то вошел до открытия? – Без понятия. Думаю, я бы попросил их уйти, – нерешительно пожал плечами Шан Цинхуа. Мобэй-цзюнь какое-то время изучал его. – А если бы это был я? – Мой любимый посетитель? – Спросил Шан Цинхуа, чуть наклоняясь вперед. – Я бы ему такого не сказал. Глаза Мобэй-цзюня словно приклеились к его лицу. А затем они скользнули вниз, вдоль шеи Шан Цинхуа, к вырезу его рубашки и вниз по фартуку, как сделали это вчера. А затем снова вернулись к его лицу. Шан Цинхуа позволил ему задержать на себе взгляд, а себе позволил понежиться в его тепле. Он вдохнул. Боже, Мобэй-цзюнь пах божественно. Он хотел наклониться и вдыхать еще, и еще, и еще… – Большой черный кофе. Шан Цинхуа обнаружил, что моргает. Он чувствовал легкое головокружение. А еще чувствовал, что ослеплен и очарован, а ведь Мобэй-цзюнь только посмотрел на него. Шан Цинхуа было интересно, чувствовали ли себя другие омеги также рядом с Мобэй-цзюнем. От этой мысли его окатило сильным чувством ревности и зависти, так что он экстренно развернулся и схватил стаканчик. – Мне разве не нужно заплатить? Шан Цинхуа завис с маркером, так и не прикоснувшимся к стаканчику Мобэй-цзюня. Он быстро написал его имя, отложил маркер в сторону и принял оплату. Пальцы Мобэй-цзюня скользнули по пальцам Шан Цинхуа, когда он передавал ему купюры. Снова без сдачи. От этого прикосновения у Шан Цинхуа что-то затрепетало в животе. Возможно, он смущающе сильно хотел повторить их прикосновение, при передаче денег… Шан Цинхуа наполнил стаканчик, накрыл его крышкой и повернулся к Мобэй-цзюню, передавая ему напиток. – Вот, пожалуйста. – Спасибо, – пробормотал Мобэй-цзюнь. Он схватил стаканчик и лишь на мгновение задержался, прежде чем развернуться и направиться к выходу. Прежде, чем покинуть кофейню, он в последний раз взглянул на Шан Цинхуа. – Хорошего дня, – крикнул ему вслед Шан Цинхуа. Дверь захлопнулась позади Мобэй-цзюня, и Шан Цинхуа показалось, словно из комнаты пропали все краски. Он вздохнул и облокотился о стойку, подперев подбородок рукой. Через окно он следил за тем, как Мобэй-цзюнь идет вдоль по улице, пока тот не скрылся из виду. – Ты встретил Мобэй-цзюня! Шан Цинхуа подпрыгнул чуть ли под самый потолок. Он выпрямился и схватился за тряпку, заткнутую за пояс, чтобы как-то занять руки. Он покраснел. Позади него стоял удивленный Ло Бинхэ. – Ты меня не заметил? Он не заметил. Это было так, будто запах Мобэй-цзюня был единственным, на что Шан Цинхуа мог обращать внимание. Шан Цинхуа до сих пор чувствовал его в своем носу. На вопрос Ло Бинхэ он решил не отвечать, чтобы не позориться. – Задумался. – Ты думаешь, что он привлекательный, – прищурился Ло Бинхэ. У Шан Цинхуа загорелось лицо. – Ну, да, у меня есть глаза, Бинхэ. Ло Бинхэ рассмеялся. – Я думал, тебя не интересуют альфы. – Не то, чтобы я когда-либо активно выступал против кого-то просто ради того, чтобы быть против, – пробурчал Шан Цинхуа. – Мне это просто было не интересно. – Но тебе интересен первый же клиент, которого ты встретил? Шан Цинхуа ударил его по талии полотенцем. – Не извращай! – Да ладно, я просто прикалываюсь, гэ. Шан Цинхуа свирепым взглядом сверлил его спину, пока Ло Бинхэ возвращался на кухню. Шан Цинхуа же снова повернулся к стойке. Его щеки продолжали огнем гореть, пока он яростно отчищал уже чистую стойку. Он обнаружил, что испытывает нетерпение и беспокойство. Его глаза постоянно возвращались к двери. Это было похоже на то, как он чувствовал себя ночью накануне, когда готовился к следующему дню – улегся в постель, но, к своему неудовольствию долго ворочался и не мог уснуть. Когда Шан Цинхуа понял, что дел больше нет, он облокотился о стойку рядом с кассой и уставился на дверь. Казалось, больше никто входить не собирался. Было еще слишком рано, так что на улице было всего несколько несчастных ранних пташек. И все они, по ходу, направлялись в сетевые кофейни. Он подпер подбородок ладонью, пальцами другой руки барабаня по деревянной столешнице. Это тихое постукивание было единственным звуком в заведении. Шан Цинхуа чувствовал какую-то неустроенность. Чем тише было вокруг, тем сильнее нарастало его беспокойство. Как будто с каждым мгновением становилось все тише и тише, пока он не начал слышать, как по его венам течет кровь. Это не была течка. Но, возможно, что-то похожее – пред-течка или что-то подобное. У Шан Цинхуа никогда не было сильных течек, да и случались они редко. Его пред-течки обычно были короткими и ограничивались типичными симптомами, которые напоминали ему о том, что приближается течка. Это же его состояние было приглушенным. Как пре-пре-течка. Но несмотря на это, он чувствовал, что что-то идет не так, а точнее, не знал, что с ним происходит. Он со смущением понял, что для того, чтобы его попустила тревога, ему нужно снова увидеть Мобэй-цзюня. От этого осознания Шан Цинхуа почти расстроился. Что мог сделать для него Мобэй-цзюнь, чтобы избавить от тревоги? Он точно не знал, да и не особенно хотел думать об этом. Это было слишком. Когда начали заходить клиенты, Шан Цинхуа, по крайней мере, смог отвлечься от этого чувства беспокойства. Он решил, что оставит свои огорчения до дома. Там же он их и утопит в чем-нибудь.