До нашей следующей встречи 16425 дней.

Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! Война окончена! Фашистская Германия полностью разгромлена!

. Война окончена. Третий Рейх повержен. Повержен. Не может такого быть! Неужели это конец? Его правитель, что так уверял его в победе, застрелился, выбрал быструю смерть. Его генералы, что были уверены в светлом будущем, разбежались по углам, словно крысы. А Рейх остался. Бежать некуда. Нет смысла. Его найдут и тогда лучшим будет выстрел в голову, собачья смерть. Самое страшное, что такой исход не только лучший, но и справедливый. Сейчас, когда на улицах Берлина едут русские танки, Рейх вдруг осознал, что всё это время ему пудрили мозги. Весь бред о арийской рассе, процветание немцев и полное уничтожение евреев оказался лишь словами, которые смогли погубить тысячи, миллионы жизней. Сидя в своём кабинете Рейх думает обо всём. О том что сделал, что натворил. Паника нарастает, заставляя дыхание участиться, а зрачки предательски сжаться. Бумаги летят на пол. Истерический крик расноситься по кабинету. Так можно сойти с ума. Ему просто нужно выпить. С такими мыслями немец берёт бутылку. Пьет с горла, наплевав на культуру. Сейчас об этом уже можно не думать. Слышно голоса. Русскоя речь на первом этаже Рейхстага. Ожидаемо. Алкоголь даёт о себе знать. Больше нет мыслей. В голове пусто. Торопливые шаги. В ящике блестит дуло пистолета. Это последний шанс. Дверь содрагается от сильного удара. Звук треска дерева. Рейх не воспользуется оружеем. Пришло врем платить по счетам. Петли не выдерживают натиска. … К Рейху преставили вооруженных людей, отдав приказ стрелять на поражение если нацист попытается предпринять попытку бегства или нападения. За небольшое количество времени, советские солдаты перерыли весь кабинет, изучая каждый документ даже незначительный. Рейх другого и не ждал. Сейчас его уже не заботили эти бумажки. Больше он переживал за детей. Где они? Немец нервно оглядывался пытаясь найти хоть намёк. Его прервали чётким ударом рукоятки ружья в область печени и строгим «Не дёргайся там.» Рейх поморщился, но продолжил бегать глазами по помещению. Беспокойство помогло слегка оправиться от недавно выпитого алкоголя. Не найдя знакомых лиц в толпе нацист вздохнул. Единственное, что оставалось это лишь ждать. … На улице, несмотря на общее настроение в стране, стояла хорошая погода. Солнце почти полностью спустилось за горизонт. Рейха вывели «Полюбоваться на разруху» и отвезти в его временное место жительства, до вынесения приговора. Руки были заведены за спину, их крепко сковали верёвкой, а так же, для большей надёжности, держали и сжимали сильнее. Уже около грузовой машины Рейха словно током бьёт. Если он туда сядет, то он не увидит улицы родного Берлина ближайшее столетие и это в лучшем случае. Ступор, а затем и оцепенение от страха, заставляет немца замереть. Люди, ведущие его к военной машине, в непонимании толкают его дальше, но конечности Рейха словно каменные. Ноги отказываются разгибаться из полусогнутого положения, а тело просто онемело. Перед глазами небольшая дымка, то ли страх, то ли предобморочное состояние. Один из военных раздражённо выдыхает и с размаху бьёт нациста в висок рукояткой пистолета. Темнота заполняет сознание. … Очнулся Рейх уже камере и с головной болью. Само помещение было небольшим. Если быть точным 4×4 метра с погрешностью 4-5 сантиметров. Откуда такая точность? У немца было очень много времени, что бы посчитать всё по паре сотен раз. Время судебного процесса всё откладывали по неизвестным нацисту причинам. Так прошёл примерно месяц. Всё это время Рейха окружали лишь кровать, туалет и дверь с небольшим окошком, через которое ему переодически давали еду. Не одной живой души. Даже пометки сделать нечем да и понять когда прошёл день тоже та ещё задачка, окон ведь нет. Помещение освещает лишь одна тусклая лампочка. Немец уже был готов на потолок лезть от скуки и одиночества, как железная дверь открылась. На пороге встала знакомая фигура. Высокий мужчина, в форме Советского генерала. Каштановые волосы выглядывали из-под фуражки. Острые черты лица, на котором отражалось спокойствие и холодность. Изумрудные глаза, которые заглядывали прямо в душу. Сам Советский Союз пожаловал к своему поверженному сопернику. Но смысл его визита? Рейх слегка поморщился, но отнюдь не от отвращения к вошедшему, а скорее из-за его намерений. СССР явно пришёл не мирно поговорить. — Ну здравствуй, Третий Рейх, — Советы сделал один уверенный шаг к нацисту. — Ожидаешь своей участи? — Ещё пол шага. Немец попятился назад, но габариты комнаты позволили ему лишь один шаг, остальную часть заняла кровать. — Was willst du? (Что ты хочешь?) — Огрызнулся Рейх, слегка скалясь. — Ничего такого, просто узнать кое-что. — СССР стоит на месте — это радует. А вот его требования уже настораживают. — Ihre Soldaten sollten inzwischen alles gefunden haben. (Твои солдаты уже должны были все найти.) — Усмехнулся Нацист. — Sie stecken ihre Nase in jede Ritze. (Они суют свой нос во все щели.) — Ты, псина, от темы не уходи, где вот эти люди? — Союз достаёт из внутреннего кармана мундира фотографии, взятые из личного дела. На них три высших чина. — Все документы, за исключением имён и фотографий, исчезли. — Fahr zur Hölle, russisches Schwein. (Иди к черту, русская свинья.) — Даже сейчас Рейх не может просто сдаться. А вот СССР терпеть этого не будет. Он быстро сокращает расстояние между собой и собеседником, хватая его за волосы и впечатывая лицом в стену. — Я же по-хорошему хотел, — Союз приподнимает голову немца и вновь с размаху бьёт её об бетонную стену. Струйка крови стекает из разбитого носа — А ты, мразь, как обычно упрямишься. — Русский вновь тенет голову нациста на себя. Но вместо нового удара прошёлся взглядом по лицу, которое уже покрылось царапинами, а на лбу была достаточно больша для двух ударов рана. Рука на волосах слегка ослабила хватку, а после вовсе отпустила. Рейх не дал себе упасть, придерживаясь рукой о стену. — Даю последний шанс, где они? — СССР вновь показывает фото, а голос звучит спокойно, словно это не он только что бил Рейха головой об стену. — Ich weiß nicht, jeder ist einfach in alle Ecken des Landes gegangen. (Не знаю, просто все разъехались по всем уголкам страны.) — Голова кружилась, но составить, что-то похожее на связную речь вышло. — Ясно, ты хоть должности сможешь назвать? — Ответом послужил слегка сконфуженный кивок. . Получив нужную, хоть и неточную информацию, Союз оглядел нациста. — Тебе стоит подготовиться, — Русский прошёл к выходу- Суд пройдет через две недели в Москве, там и определим твою судьбу. — Кинул на последок СССР и удалился, оставляя немца на едине со своими мыслями. … Снова одиночество. До этого Рейх даже представить не мог, как сильно тишина и скука может влиять на него. Нервы по немногу сдают. Иногда он говорит сам с собой, даже не замечая этого. Удивительно, что Рейх даже заскучал за такой недолгой, но такой нужной беседе с Союзом. Да, возможно она была немного болезненной, но это лучше чем гнить одному в крохотной камере. Будь обстоятельства немного другими, у них могли бы сформироваться дружеские отношения или может даже, что-то большее. Хотя, по их недолгой дружбе судить сложно, ещё сложнее размышлять об иного рода отношениях, когда их максимумом стал поцелуй в щёку в их последнюю встречу до того, как они стали полноценными странами. Раздумья помогли отвлечься от скуки, а так же от головной боли. Конечно, никто не собирался дать бывшему нацисту хотя бы смыть кровь, не говоря уже о какой-то медицинской помощи. Хотя, наверное небольшое повреждение это минимум, что он мог бы получить. … Прошло наверное больше 5 дней с последней встречи Рейха с живым человеком. Это заставляло немца всё больше погружать в себя. Будь проклят тот день, когда он пропал сюда. Будь проклят тот день, когда всё пошло не по плану. Будь проклят тот день, когда он избрал в призеденты чертового психа. Будь проклят тот день, когда умер Веймар. Будь проклят вся его жалкая и нечтожная жизнь. Рейх хотел снести все, что будет попадаться на его глаза, но в камере не было ничего. Единственным объектом ненависти стал он сам. Нациский крест с размаху летит на пол снова и снова, пока не ломается пополам. Жалкие обломки теперь не выглядят так величественно. Фуражка, мирно лежавшая на кровати, тоже пострадала. Из-за удара об стену у железного орла отломалось пол крыла. Сам нацист после своей резкой вспышки агрессии забился в угол. Он кажется сходит с ума. Не может больше быть тут. За пределами камеры раздаются тяжёлые шаги, заканчивающиеся у двери. Рейх не обращает на это никакого внимания, смотря в одну точку, его слегка потряхивает. Дверь скрипит и на пороге появляется раздражённый СССР. — Чего ты тут буянишь? — Союз недовольно оглядывает камер, замечая сначала крест, который сейчас напоминал лишь кучу железа, потом фуражку, которая так и осталась лежать у стены, а уже потом самого виновника сия погрома. — Слышишь меня, нет? Заметив дрожь у нациста, русский проходит вглубь помещения, не забывая закрыть дверь, мало ли притворяется. Не замечая никаких действий, проходит дальше уже практически в плотную. Реакции всё ровно нет, Рейх словно не тут. — Рейх, — СССР легко прикосается к плечу собеседника и тот наконец подаёт признаки жизни, вздрагивает и переводит взгляд на Союза. — Ты чего тут устроил? Рейх ничего не отвечает, а только окидывает взглядом помещение и испорченные вещи, ремонту они теперь точно не подлежат. Да и наверное не нужны они ему больше. — Так и будешь молчать? — Молчание. Потому что гордость не позволит немцу признать, что у него была продолжительная истерия из-за отсутствия контакта с социумом. СССР раздражённо выдыхает и присаживается рядом. — Ладно, они тебе всё ровно уже не нужны, — Говоря это, русский шарит по карманам и достаёт упаковку лекарств без каких-то обозначительных знаков. — А теперь открой рот. — Союз наклоняется и пытается впихнуть Рейху таблетку, которую достал из упаковки. Нацист рефлекторно отворачивается. — Was zum Teufel machst? (Что, черт возьми, ты делаешь?) — Цедит сквозь сомкнутые зубы немец, не поворачивая головы на собеседника. — Слышь, не беси меня, — СССР хватает Рейха за нижнюю челюсть и, разворачивая его к себе, давит, размыкая рот и впихивая туда таблетку. Нацист пытается выплюнуть эту дрянь, но широкая ладонь перекрыла не только рот, но и нос, не давая воздуху попасть в организм.Попытки отпихнуит от себя наглеца не увенчались успехом. Из-за недостатка кислорода голова начинает кружиться. Русский свободой рукой проходится по шее, вызывая глотательнвй рефлекс.- Ну вот, больше показухи. — Рейха отпускают, давая вздохнуть. — Was war das? (Что это было?) — Откашливаясь, спрашивает немец. — Успокоительное, что бы ты солдат не поубивал, когда тебя будут доставлять в Москву. — Хмыкает Союз. СССР встаёт и хочет было направиться к выходу, но его останавливают. Рейх схватил его за рукав. — Warten… (Подожди…) — Нацист смотрит умоляюще. Не хочет вновь остаться один в четырёх стенах. Вытерпит даже компанию русского, лишь бы не чуствавоть это ужасное чувство одиночества. — Kannst du bleiben? (Ты можешь остаться?) — Наплевав на гордость и собственное достоинство, проговорил Рейх. — Чего? Ты совсем тронулся что-ли? — Союз опешил, на автомате отдёрнув руку. Но когда немец вместо того, что бы отпустить русского подался вперёд, буквально вставая на колени, СССР решил уступить. Мало ли, вдруг действительно головой ударился, ещё что-то пойдёт не так, Союз будет виноват. Советы вновь сел рядом с немцем. — Ну, и что? — Нацист вздыхает. На самом деле он даже не надеялся, на то что СССР действительно останется. — Rede mit mir. (Поговори со мной.) — Слегка неловко подаёт голос Рейх. Неужели он на столько пал? — О чём мне с тобой говорить? — Союз снова хмыкает. — Meine Kinder. (Мои дети.) — Единственное, что слышит в ответ СССР, а глаза напротив наполняются надеждой. — Твои дети в относительном порядке. Один из них, мальчик, сейчас у Франции, Великобритании и США, а девочка у меня. Ничего больше я сказать тебе не могу, не положено. — Нацист вздыхает. На большее он и не рассчитывал. Зато теперь можно немного расслабиться, его дети в «Относительном порядке», значения этих слов немец не особо понял, но «в порядке» уже звучит хорошо. Рейх уже чуть спокойнее откидывается спиной на стену слегка сползая по ней. — Ты это, особо не спи, тебе ещё до машины идти. — Союз слегка пихает немца в бок. В ответ недовольное мычание. — На тебя как-то быстро повлияли таблетки. Нацист фыркает, но молчит. Усталость разом окатило всё тело. Скорее всего повлияли бессонные ночи, которые немец провёл за раздумьями. — Так, ясно. — СССР вновь встаёт, хватая Рейха за локоть и резко поднимая его. В глазах немца слегка потемнело, но это Советы не заботило. Дверь камеры скрипит, разрезая тишину помещения. Союз тащит Рейха по коридору, абсолютно не задумываясь о том, что он просто претворяется и может напасть или сбежать. Бояться нечего. Вокруг охрана. Яркий свет слепит немца, слегка отрезвляя сознание. Оказалось, что камера нациста была лишь малой частью от большого здания, похожего на лагерь. Вокруг было много солдат, военных машин, шум. Рейх поморщился с непривычки. Его продолжали тащить сквозь толпу, пока не дошли до уже знакомой машины, в которой немца сюда и привезли. — Здравия желаю, товарищ генерал! — Резкий вскрик заставил нациста вздрогнуть, а вот Союз и бровью не повёл. Трое парней выстраилтсь в ряд в стойке смирно. — Вольно, — Как-то сухо бросил СССР, подталкивая Рейха вперёд. — Его нужно везти. Смотрите мне, чтоб без вольнечества. — Так точно, товарищ генерал! — Нацист не понял, что именно Советский имел ввиду под «Вольничеством», но решил не спрашивать, да и не до этого сейчас, хотелось просто закончить со всем этим, сил думать уже не осталось или это препарат так сильно действует на сознание. — Я сейчас вернусь, а вы поторопитесь, — Союз развернулся и пошёл в сторону здания. А вот до Рейха дошло, что он сейчас свободен, но быстрее него сообразили солдаты, так что мимолётная свобода была утрачена. Немец даже не стал сопротивляться, когда его, можно сказать, запихали в кузов и его руку приковали к одном из перекладке. Вместе с ним были ещё два солдата с оружием. Сознание к тому времени становилось всё мутнее. И как только машина двинулась с места, Рейх начал медленно отключаться.