Бродяга из Руконгая

Ямамото стоял в тишине, когда шаги троих окончательно стихли за дверью. Он слышал, как удалялись их голоса. Нытьё Кьёраку, усталый, но всё ещё связный голос Укитаке. И странный, почти безумный смех Каору — истощённый, но будто слишком довольный. Что-то было с этим мальчиком не так. Неужели он действительно так рад? Генрюсай жил много лет, он не раз слышал такой смех раньше — у людей, что возвращались с поля боя, вымазанные кровью по уши, уверенные, что стали сильнее самой смерти. У тех, кто восседал на груде тел, вообразив себя королями, с глазами, в которых не осталось страха. Души, у которых внутри что-то выгорело. Или наоборот. Разгорелось. Он закрыл глаза. Тяжело, устало. Но ненадолго. Ему не привыкать. Каждый, кого он когда-либо готовил к роли воина, был чудаком. А те, кого он поначалу силой загнал на посты капитанов, порой были даже хуже. Но их заменят. Рано или поздно — все будут заменены. Таков порядок. Трое, что стояли перед ним сегодня, не были идеальны. Ещё нет. Но каждый проявил потенциал. Они дрожали от усталости, прятали боль, но не сдались. И это было уже немало. Кьёраку. Легкомысленный. Гибкий. Он смеётся, чтобы скрыть свои настоящие намерения, и использует безалаберность как броню — как забрало шлема. Но за этой маской скрывается расчёт, хищный и точный. Он видит бой, как танец, но пока танцует не ради победы, а для публики. Ему нужно напомнить, что сцена — это поле боя, аплодисменты — кровь, а единственные зрители там — мертвецы. Укитаке. Спокоен, умен, но слишком добр. В его ударах нет злости, нет желания поразить. Он всё ещё думает, что жизнь — это то, что можно сохранить, всегда. Когда поймёт, что иногда единственный способ спасти — это убить, тогда его меч по-настоящему обретёт остроту. И Каору. Он… другой. Совсем. В его глазах — не детское любопытство, не стремление доказать что-то миру, а взгляд зверя, которого приучили к охоте. В них нет места сомнениям и доброте. Один лишь инстинкт. Он держит меч, будто родился с ним. Не как с долгом — как с продолжением себя. У него в руках смерть. Этот юнец уже не боится её, но ещё не научился уважать. И в этом его слабость. Слишком рано мальчик поверил в себя, это может сломать его. Или других. В таких легко зреет гордыня, и так же легко отмирает страх. А тот, кто ничего не боится, слишком близок к тому, чтобы стать чудовищем. Было в нём что-то чуждое. Не только по духу — по самому ощущению. Как будто он уже бывал на краю. Уже шагал в пустоту и вернулся. Не один раз. Это оставило в нём жажду. Не власти, не мести. Просто потребность идти вперёд. Снова и снова. Но если направить… …из него получится меч, который не гнётся. И не дрожит. Он не видел перед собой детей. Он видел будущее. Они не готовы к войне. Но он научит их. Пока его пламя живо — Готей не встретит смерть вслепую. Пока он держит меч — никто не падёт напрасно. Пока Ямамото дышит — у Сообщества Душ будет защита. Но что могла сказать о его учениках другая наблюдательница сегодняшнего урока? Та, что с его молчаливого согласия предпочла остаться в тени и наблюдать издалека. — Рецу, покажись, — негромко произнёс он, поворачиваясь к едва заметному даже для опытного глаза искажению воздуха у дальней колонны. Из переливающегося марева шагнула она — капитан Четвёртого отряда Унохана Рецу. Прямая спина, руки в рукавах, а маска безупречна. Будто она всегда здесь находилась. Что, в сущности, было правдой. Сначала она собиралась наблюдать открыто, но передумала. Решила, что её присутствие повлияет на исход их первой тренировки. Что, если она скроется — результат будет чище. Она ошиблась. Бакудо №26: Кьёкко скрыло её облик и реацу, но не смогло обмануть инстинкты Каору. Она была рада ошибиться. Всё стало ещё интереснее. — Ваши ученики, безусловно, талантливы, Ямамото-сотайчо, — спокойно произнесла она. — В нашем саду распустились три любопытных цветка. Под «садом» она, как и он сам ранее, подразумевала Сообщество Душ. Ямамото мысленно вздохнул. Дал бы Король Душ ему терпения. Каждый раз, когда она начинала говорить цветочными метафорами, это превращалось в пытку. Он сам виноват, когда-то давным-давно посоветовал ей отводить душу за чем-то мирным. Икебаной, например. Успокаивать разум. Кто бы тогда мог подумать, чем это ему обернётся спустя века. Ямамото лишь молча кивнул. Знал, что за этим последует. Несмотря ни на что, Унохана не была склонна к поэтическому пустословию. Если она выбирала образ, то он был неслучаен. — Кьёраку-кун — жёлтая лилия, а Укитаке-кун — белая. Обе прекрасны, — её мягкая фальшивая улыбка казалась на этот раз почти искренней. Жёлтая лилия. Двойственность. Веселье и благодарность, но также легкомыслие и ложь. Белая лилия — чистота. Спокойствие. Искренность. Ямамото не был экспертом языка цветов. Знал только то, что сама рассказала ему кровожадная убийца под маской лекаря. Без Уноханы вряд ли бы за каждым отрядом закрепился собственный символ. Даже тёмно-фиолетовая хризантема для Первого отряда была её предложением. Хризантема. Правда и невинность. Тёмно-фиолетовый. Успех, победоносное достижение. И пусть Совет 46 утвердил его по формальным причинам, настоящая подоплёка была… менее официальной. Сасакибе рассказал ему правду, но слишком поздно. Он всегда интересовался западными традициями, которые отвергал Ямамото. Фиолетовые букеты хризантем обычно покупали старикам для пожелания выздоровления и долголетия. Юная, в сравнении с ним, чертовка, что построила между собой и миром стену вежливости и безразличия, единственный раз в жизни решила подшутить. Над ним. — А Каору? — наконец спросил он. В её глазах чуть дрогнуло что-то живое. — Он тоже цветёт. Только лилия у него — красная. Паучья. Ликорис, она имела в виду. Цветок, что в легендах Мира Живых растёт на границах миров. Тот, что прорастёт на месте встречи с тем, с кем вам суждено расстаться навсегда. Его не дарят живым. Его приносят на похороны. Ямамото Генрюсай снова прикрыл глаза. Если Рецу что-то вбила себе в голову, её невозможно было остановить. Только сдержать, до поры до времени. Пускай наблюдает за ним. Если захочет, пускай возьмёт себе первым учеником. Не важно, рассчитывает ли она сама вырастить себе цветок на похороны или же полюбоваться и срезать под корень, когда он увянет. Она ошибается. Находит его интересным, но не понимает, что он не так прост. Почему же Каору так иногда на них смотрит? Будто уже видел день их смерти. … Я упал на футон, как мешок с цементом — лицом прямо в подушку. Каждое движение вызывало, если не боль, то противный, ноющий дискомфорт. Руки вообще не ощущались. Хотелось уснуть и проснуться уже после того, как тело восстановится под действием навыков. Судя по храпу Кьёраку, он отключился ещё до того, как его голова коснулась подушки. Сражаться с гиллианами казалось проще. Пожалуйста, просто бросьте меня в Лес Меносов. Честно — я справлюсь. «Эй, не хочешь заглянуть? Я тут кое-что интересное придумала. С тем красным песком,» — голос Кобальт всплыл в голове, лёгкий, почти весёлый. Я поморщился. Ну конечно. Именно сейчас, когда я едва чувствую своё тело, ей вздумалось «кое-что интересное придумать». Пришлось идти. Внутренний мир ждал. — Сегодня без тренировок. Я слишком устал, — сразу предупредил я Баншо. — Как пожелаете, Мастер, — она поклонилась. — Если передумаете, я всегда буду готова. Я конечно же заметил, что она была без маски. Той, что сейчас висела на поясе белых брюк простым аксессуаром. Её лицо действительно было прекрасно. Будь я таким же бесстыдником, как Кьёраку, тоже бы заливался соловьём о красоте своего занпакто. — Так что там с песком? — спросил я, переводя взгляд на Кобальт. — Раз интересно — пойдём наружу, — хмыкнула пустая с предвкушением в голосе. Я невольно напрягся. Воспоминание о том, как мной насквозь пробили стену башни, было ещё свежо. Но выбора не было. Я подумал о первом этаже — и платформа, не опускаясь, мгновенно перенесла нас туда, словно телепорт. — А можно ли спуститься ещё ниже? — спросил я вслух, но тут же почувствовал — что-то невидимое не пускает. Не хватало только огромного красного уведомления «ДОСТУП ЗАПРЕЩЁН». — Пока что нет, — мотнула головой Золотая. — Платформа может пробить туда путь только естественным образом. И, возможно, это к лучшему. Мы не знаем, что там. Я ей поверил, действительно. Но что, если она просто пыталась меня от чего-то защитить, а потому не говорила всей правды? Я скосил взгляд на Кобальт. Если бы она хотела мне что-то сказать, она бы это уже сделала. Но та лишь развела руками и отрицательно покачала головой. Вспомнился наш откровенный разговор из не столь уж далёкого прошлого. Платформа начинает падать, только когда я нахожусь в отчаянии… Хорошо, тогда лучше не испытывать судьбу. Створки массивных чёрных ворот отворились сами, стоило лишь приблизиться. За ними раскинулись алые дюны под белоснежным небом. Интересно, как они вообще сформировались без ветра? Впрочем, не важно. Плоский мир был бы невероятно скучным. — Только не падай в обморок от восторга, — хихикнула Кобальт, опускаясь на одно колено и проводя пальцами по песку. — Смотри. Багровый песок начал шевелиться. Он поднимался, вихрился, собирался в очертания фигур. Сначала расплывчатые, потом всё чётче. Телосложение, рост, даже манера держать оружие. Один за другим — мои противники. Бандиты из Зараки. Хикару. Такао Ямаока. Кайто Кобаяши. Чикане Иба. Джуширо. Шунсуй. Пустой-богомол. … даже моя Banshō? Не только те, кого я поглотил. А те, с кем сражался. Песок поднялся высоко, и из него резко выросла фигура Меноса Грандэ. Гигант встал, обтекаемый крупицами, сбрасывающий излишки, пока не обнажился в своей полной форме. Он не выделялся ничем особым, но своего первого гиллиана трудно забыть. — Этот песок — не просто декорация. Он впитывает память о каждом бою. Следы боли, страха. Борьбы. И если сосредоточиться… — она подняла ладонь к небу. — Можно начать лепить. Сначала тени. Потом силуэты. И, если повезёт, копии. Я оглядел песчаную армию. Некоторые силуэты были размыты, другие — чёткие, словно вырезаны искусным мастером. Лица, почти как живые. Чёрный песок на них переливался, создавая иллюзию мимики. — И как это работает? — Я не проверяла. Но выглядит ведь круто, согласись? — ухмыльнулась Кобальт. — Пока образы безлики. Но если вложишь в них достаточно воспоминаний — они станут точнее. И тогда начнётся настоящее веселье. Песчаные статуи начали рассыпаться. Волнами. Без звука. — Это не духи. Не проекции. Просто тренировочные фигуры, — пояснила она. — Они не чувствуют и не думают. Но повторяют движения. Настолько точно, насколько ты их запомнил. — А чёрный песок? Что это? — Когда ты проливаешь здесь кровь, красные частицы темнеют. Чем больше чёрного песка — тем полнее образы и точнее лица. Но в целом, это просто для красоты. Очки стиля тоже важны, знаешь ли, — подмигнула мне Кокуу. Я усмехнулся. Что ж, если в этом мире кто-то и должен был отвечать за его диковатую эстетику — это определённо она. — Считай это ареной. Галереей. Студией. Местом, где ты сможешь ваять своих врагов, ломать их заново, пока не поймёшь, как одолеть в реальности. Только ты, песок и немного воображения. Я прищурился. Сначала огромная башня-библиотека, теперь вот эти… пески времени, то есть, памяти. — Это ведь тоже по своей сути какой-то «архив»? — сделал я кавычки пальцами. — А как ты думаешь? Твоя же душа, — тихо хмыкнула Кобальт. — Всё, что ты не хочешь забыть. Всё, что хочешь победить. Или боишься снова встретить. Всё это можно вылепить из песка. Вопрос лишь в одном: помнишь ли ты достаточно? И готов ли смотреть им в лицо? Я перевёл взгляд на Баншо. Она по-прежнему держалась чуть в стороне, но наблюдала внимательно. — Она права, — произнесла Золотая. — Это не новая сила или способность. Это инструмент. Он требует внимания, контроля и дисциплины. Я бы советовала использовать его с умом. — Не переживай, золотце, — усмехнулась Кокуу. — Я присмотрю за нашим Героем. — Вот этого я и боюсь, — вздохнула Баншо. Я сосредоточился и мысленным усилием попытался сделать из песка стул. Не получилось. Лишь ненадолго удалось собрать его в нужную форму, на несколько секунд, но это требовало невероятных усилий по её поддержанию. Стоило к нему прикоснуться, как контроль не выдерживал в принципе. Эх… Ладно, постоим. Кажется, у меня появилась новая арена. Даже с некоторыми любопытными функциями. Если выражаться более поэтично… у меня появился новый способ помнить. Тех, кто был мною убит, с кем я тренировался и кого не смог победить. Или же… новый способ учиться и побеждать. Пусть я устал, но здесь меня хотя бы ничего не болит. Почему бы не попробовать? Хитоцуме: Надегири. Возможно, не сегодня, не завтра, но ты мне поддашься. — Banshō, остановка времени в башне также действует и снаружи неё? — Верно, Мастер. Выполняю, — уловила она мою мысль. Через пару секунд послышался скрежет. Ох, а снаружи он гораздо громче, чем внутри. — Спасибо, — ответил я, зная, что она меня услышит. Первым делом я вызвал Меноса. В отличии от физических объектов, будущий тренировочный манекен отозвался сразу. Зачем? Ну… может, если я попытаюсь провернуть это на гигантском противнике, мне это как-то поможет. Думаю, проще сосредоточиться на мысли об уничтожении одним ударом такой громадины, а не воображаемого противника в воздухе. Красный песок завихрился и потёк к центру, собираясь в гигантскую фигуру. Конусообразная фигура в балахоне, безликая маска буратины, тягучая медлительность движений. Всё, как я помнил. Песок шуршал, как сухой шёлк, и когда создание было полностью сформировано, я поднял меч. — Hitotsume: Nadegiri, — пробормотал я себе под нос, как заклинание, которым можно было пробить этот упрямый барьер между «почти» и «идеально». Я поднял занпакто — этим мечом будет всяко привычнее. Постарался в точности повторить его замах. Тот самый, которым Ямамото разрубил Химеру Айона в два счёта. Мощь. Чистота. Окончательность. Один удар, один итог. Без второго шанса. Я шагнул вперёд и с грохотом обрушил удар на ногу песчаного гиганта. Ничего. Ну, не совсем. Песок разлетелся, но разрез вышел рваным, неубедительным. Никакой поющей струны в воздухе, никакой чистоты. Только слепая сила. Я выругался и отступил. Песчаный Менос медленно воссоздал себя, как вода, что обратно собиралась в лужу после броска камня. Я пробовал и пробовал. Чего мне не хватало. Жажды убийства? Генрюсая и ребят здесь не было, я больше не сдерживался. Занпакто покрыла густая, но мнимая чёрная аура. Удар! В полную силу. Ноги Меноса попросту смело, дезинтегрировало. И он упал, превращаясь в песок, чтобы сформироваться заново. Это был хороший удар, мощный. Возможно, я бы даже убил им настоящего гиллиана. Вот только он не имел ничего общего с нужным мне приёмом. Мне не нужен занпакто для такого удара, достаточно было бы и деревянной палки. Может спросить своих духов занпакто? Со стороны им виднее, что я упускаю. — Ну, наконец-то ты додумался, — похлопала за моей спиной пустая. — Так бы и сразу. Ты ведь понимаешь, что мы твои части? Не стыдно спросить у нас совета. — Верно. Даже если вы можете добиться успеха сами, полагаться на нас — это не слабость. Пускай мы сами не осваивали этого удара, но наш совет может помочь вам. — Ладно-ладно, вы двое, не заставляйте меня чувствовать себя виноватым, — отмахнулся я. — Если вы можете помочь, то скажите, пожалуйста, что я упускаю? Я снова встал в стойку и нанёс удар. Лучший из тех, что у меня получался. Почти. — Ваша форма удара безупречна, Мастер, — коснулась моих рук Золотая, чтобы проверить не дрогнут ли они. — Но дело не в ней. — Как и направление мыслей, оно у тебя верное, — кивнула Кобальт. — Но ты хочешь убить по ощущениям. Не по воле. Тебе нужно захотеть окончательной, неоспоримой смерти врага. Одним ударом — Так, и в чём же загвоздка? — черкнул я мечом по песку в разочаровании. — Тебе нужно направить Яки, — сказала Кокуу. — Но не так, как сейчас, нет. Тебе нужно… открыть в себе не просто Жажду Убить, а Жажду Убить Одним Ударом. Ты слышишь эти заглавные буквы? В голове снова щёлкнуло. Да… Таким получался ответ, если совместить короткие подсказки старика Генрюсая, которые он повторял словно мантру, и шёпот моего Инстинкта. Правильный ли это ответ? Не знаю. Может быть. Но теперь у меня хотя бы есть направление. Это ведь лучше, чем топтаться на месте, не так ли? Даже, если я забреду не туда, у меня есть учитель, который выведет меня на нужную дорогу. Теперь мне всего лишь надо призвать из памяти ублюдка, которого я захочу убить одним ударом. От всей широты своей души. Кого я могу так сильно ненавидеть? Токинаду? Нет, я ненавидел его, но как персонажа. Ничего личного в этом не было. — Кокуу, можешь снова вызвать Хикару? — попросил я её. — Конечно, — злобно ухмыльнулась она. — Не переживай, я всё сделаю в лучшем виде. Менос рассыпался, на его месте собрался Хикару. Высокий, худощавый, с насмешливой ухмылкой. Его лицо сформировалось из чёрного песка особенно детально, даже шрам под губой. Воспоминания о боли… всё ещё не отпускает меня. Он оставил шрам у меня на спине. Тогда я думал, что умру. Он резал не для победы — для удовольствия. Большая часть моей злобы к нему рассеялась после убийства и поглощения. Сложно ненавидеть человека, у которого ты в итоге отобрал всё, даже шанс на перерождение. Но вид его, даже в такой форме, вызывал у меня давно подавленный гнев. Кокуу отлично играла моим впечатлением от него. Псевдо-Хикару подозвал меня, приглашал начать бой. Он развернулся спиной ко мне, и провёл по ней наискосок ногтем большого пальца. Его лицо было лишь слегка повёрнуто ко мне, но я видел, какую мерзкую ухмылку рисовал на нём чёрный песок. Я дал гневу волю. Один взгляд. Один шаг. Один удар. Фигура моего старого врага, которого я давно перерос в десятки раз по всем направлениям, собралась заново и продолжала скалиться. Он выбросил меч и с наглой ухмылкой расставил руки. На мол, режь. Сколько раз ты его не разрежешь — всё равно не получится правильно. Возможно, Кобальт легка переигрывала в артистичности этого ублюдка. Я встретился с ней взглядом. — Я делаю всё, что могу, окей? Твоя задача злиться. Сосредоточься. Песчаный Хикару продолжал издеваться надо мной. Своей мимикой. Жестами. Я знал, что он не настоящий… но гнев, который я чувствовал был что ни на есть таким. Удар. Удар. Удар. Удар… … Сколько бы я не бил, Дневник отказывался регистрировать навык. Но я не сдавался. Это был просто вопрос времени.