Прорицание для скептиков

В это же время в голове Гермионы Грейнджер 22 августа 2002 г. Драко, или, возможно, кто-то, кто позаимствовал тело Драко, расхаживал рядом с их столиком. Поначалу Гермиона приняла его появление за чудесное спасение, потому что она и Парвати оказались катастрофически несовместимы — всего 24% (не так чтобы Гермиона об этом не догадывалась с самого начала; см. также Инцидент 1994 г.: Нет, Это Не Моя Зубная Паста. Нет, Правда, Не Моя. Ты Спрашивала Лаванду? Какая Разница, Что Она Твоя Лучшая Подруга? Я Не Разговариваю С Тобой Свысока, Я Просто Так Разговариваю). В тот момент, когда Драко свалился как метла на голову, Гермиона (еще не оправившаяся от полномасштабной академической дискуссии на тему, являются ли методы прорицания магически жизнеспособными, или это просто самореализующийся эффект плацебо) всерьез обдумывала вариант поджечь их столик и, не прощаясь, аппарировать. Однако через некоторое время присутствие Драко из отвлекающего превратилось в странное, а затем и вовсе в загадочное. — Я не знаю, как сказать тебе, чего я хочу, — словно в горячке произнес он. — Я не знаю, на каком языке это сделать, правда, не знаю. Ты права, это нелогично, потому что основано на эмоциях… Нелогично, потому что основано на эмоциях. Внутри что-то щелкнуло и встало на место, как будто к замку наконец подобрали ключ или отмычку. В течение многих дней Гермиона снова и снова подходила к закрытой двери и пыталась провернуть ручку, требуя и недоумевая, но все было безрезультатно. И вот наконец объявился Драко и открыл эту чертову дверь. — …Это нелогично, потому что мы люди, Грейнджер, и мы идиоты… Нелогично, потому что основано на эмоциях. Годрик! Так вот в чем было дело! Ну, конечно. Эмоции. Это объясняло и параметр времени. Гермиона полагала, что ее чувства к Драко были необъяснимы из-за чего-то, что она упустила. Она вновь и вновь мысленно прокручивала все моменты их взаимодействия, пытаясь отследить последствия каждого из них, чтобы понять, где именно произошел сбой и случилась утечка контроля. Она хотела найти дефект, по вине которого элементы пазла отказывались собираться в единое целое, надеясь все исправить, когда его обнаружит. А оказалось, что истинным нарушителем спокойствия стал программный баг, который был ее личной ошибкой в расчетах — ушлым мотыльком нерациональности, упорхнувшим из паутины непогрешимой логики. Известно, что в природе несмотря на всю ее закономерность нередко происходят случайности. Взять хотя бы генетику. Твердая, предсказуемая линия эволюции при возникновении событий, вызванных катаклизмами или проявлениями какой-либо другой непреодолимой силы, становилась причиной последующих аномалий и мутаций. Проводя исследование, Гермиона учла все факторы, кроме одного: если «цепочка ДНК» выстраивалась именно так, как задумала сама Вселенная, то существовала редкая, но от этого не менее реальная вероятность, что она случайно, в результате той самой мутации, ужасно и чудовищно влюбится в Драко Малфоя. (От нее не ускользнула ирония, что данное откровение накрыло ее прямо на глазах у любительницы искать ответы в хрустальном шаре.) — …и я прошу тебя… просто разделить эти глупые чувства со мной, — продолжил Драко, испытывая мгновенный приступ когнитивной синхронности. — Блять! — вдруг выругался он, схватив себя за волосы. — Я ведь даже не спросил, есть ли у тебя… — Есть, — тихо произнесла она. — Продолжай. Гермиона подозревала об их наличии уже какое-то время, но для Драко это была неизвестная переменная, затруднявшая его собственные внутренние расчеты. Что ж, вполне объяснимо, ведь в данный момент она сама находилась в процессе переосмысления жизненных формул. — Правда? — Его голос звучал ошеломленно. Она хотела иметь твердую опору под своими чувствами не из-за увеличения ее совместимости с Драко Малфоем, которого, по общему мнению, она должна была ненавидеть (см. также разделы: Грязнокровка, Лошадиные Зубы, Воронье Гнездо, 1991–1997 гг.), но, что более важно, из-за ее собственной отчаянной потребности в этом увеличении. Ей важно было не столько понять, по какой причине их проценты выросли (см. также разделы: Лето Искупления Драко Малфоя и Беспощадное Обрушение Неуязвимой Логики Гермионы Грейнджер, 2002 г.), а почему она так отчаянно в нем нуждалась. И теперь, невольно или нет, он дал ей ответ, о поисках которого она даже не догадывалась. Та самая закрытая дверь, у которой она топталась, отказывалась впускать ее внутрь, потому что ждала, пока Гермиона придет к единственно верному умозаключению, чуть ранее уже сделанному Драко. Нелогично, потому что основано на эмоциях. Она не могла объяснить свои чувства к Малфою, потому что для ее рационального мозга они были совершенно нелепы. А вот для сердца… — Это нелогично, — подсказала она Драко, — но?.. Гермиона хотела услышать, на какую конечную станцию прибыл поезд его размышлений, гадая, были ли ее собственные выводы — я совершенно иррационально влюбилась в тебя, несмотря на мои твердые намерения этого не делать, — схожи с его. К счастью, тот, кажется, не возражал: либо так, либо Малфой уже просто не мог затормозить состав на полном ходу, что было ей знакомо (см. также раздел: Давай Поужинаем Втроем С Твоей Новой Девушкой Падмой, 2002г.). — Возможно, я не тот человек, на чью любовь ты рассчитывала, — произнес он, — но клянусь, если ты позволишь мне, я буду любить тебя больше всех. Возможно, в нас никогда не будет смысла, но я не собираюсь обманывать тебя или принимать как должное. Я буду заботиться о тебе, твоих мыслях, твоем счастье и твоих убеждениях. Я не буду просить тебя быть чем-то большим или меньшим, или ждать, что ты изменишь ради меня хотя бы один волосок на своей голове. Я буду любить тебя такой, какая ты есть, за все, кто ты есть и кем ты станешь. Я хочу быть рядом, Грейнджер, чем бы ты ни занималась. Я хочу учиться с тобой, смеяться, страдать и расти вместе с тобой, и я хочу быть человеком, которого ты полюбишь, Грейнджер, потому что кем бы ни была эта версия меня, если она будет любима тобой, тогда к драклам все, я хочу ею быть. Значит, это был выбор, и он его делал. Разве Падма не говорила ей то же самое? Что одних чувств было недостаточно? Что даже совместимости самой по себе было недостаточно? Разве от процентов зависит, кого мы выбираем? Таким образом, Гермиона могла или отказаться от потворствования иррациональным чувствам — принять случившиеся мутации и продолжать жить своей прежней жизнью, насколько это было возможно; или же — и здесь все становилось более умозрительным — отдаться во власть менее управляемых эмоций, если она решит, что их первопричина не так уж важна. Первопричина, источник, рассуждения, логика… Гермиона могла отбросить все это в сторону. В конце концов, она была экспертом в «пропускании мимо ушей» того, что она не хотела слышать. Может быть, она любила Драко, и, судя по его выдвижению гипотез, он, может быть, любил ее тоже. Как показывала жизнь, «может быть» в итоге превращалось в «да» или «нет». Однако с точки зрения науки они не смогли бы этого выяснить, не попробовав применить эмпирический подход. Их уделом было либо довольствоваться уже имеющимися ответами, либо продолжать проводить необходимые исследования. Насколько могла судить Гермиона, в этом и заключалась суть дела — продолжительный эксперимент, мало чем отличающийся от предложения Тео узнать как можно больше о Гарри, чтобы выяснить, к чему все идет. Они могли до бесконечности изучать друг друга и самих себя и только в конце определить, стоило ли их «может быть» затраченных усилий. И именно они решали, когда подвести черту. Соединив все точки, Гермиона совершенно ясно поняла, что она стоит на перекрестке, где было всего два исхода: остановиться или продолжить. Однако прежде чем она успела что-то сказать, Парвати с шумом втянула газировку через соломинку. — Малфой, забодай тебя двурога! — обратилась она якобы к Драко, а может быть, и к самой себе. — Вау. — Она впечатленно покачала головой, и ее серьги зазвенели. — Мы отвратно проводили время. — Парвати кинула негодующий взгляд в сторону Гермионы, как будто это не было в равной степени ее собственной виной. — Она стала еще более раздражающей, чем раньше, хотя казалось, что дальше уже некуда. — (Это Гермиона слышала бесчисленное количество раз.) — Так что не стоило тут распускать павлиний хвост, хватило бы и пары перьев. Но если ты действительно все это чувствуешь, то это… ну, это прямо дичь. Совершенно неожиданно во всех смыслах. Сегодня утром я раскладывала карты и… — Давай продолжим, — перебила ее Гермиона, приняв наилучшее из возможных решений в рамках имеющихся у нее данных. Драко моргнул. — Что? Он ее, конечно, не понял. Гермиона была человеком логики, а еще аудиалом. Но у Драко был совершенно другой тип восприятия информации, поэтому она поднялась из-за стола и обхватила его лицо ладонями. — Давай продолжим, — повторила Гермиона, и на всякий случай, если такого простого кинестетического жеста ему бы показалось недостаточно, погладила пальцем щеку, как бы добавляя: «Ты дорог мне, какими бы причинами это бы ни было обусловлено». Казалось, он уловил суть, сумев улыбнуться, и поэтому Гермиона повернулась к Парвати: — Я ухожу, — сообщила она. — Боюсь, другие места в данный момент кажутся мне более предпочтительным выбором. — Это первая по-настоящему умная вещь, которую я от тебя услышала, — заметила Парвати, что было не совсем вежливо, но, по крайней мере, подтверждало обоюдную заинтересованность в прощании на веки вечные. — Ну, удачи, что ли… хотя, если бы ты позволила мне прочитать твои карты, я бы могла… — Пока, — махнула рукой Гермиона и в ту же секунду аппарировала вместе с Драко, чтобы в следующий момент приземлиться с мягким стуком в своей спальне. Судя по тому, как он начал к ней наклоняться, ему не терпелось тут же перейти от теории к практике, но она его остановила. — Есть кое-что, что мы должны сперва обсудить… некоторые риски. Гермиона честно могла признать, что несмотря на принятое решение продолжить отношения, к чему бы те ни привели, главным препятствием на их пути оставалась она сама. Ее беспокойный мозг не мог просто так взять и отпустить ситуацию (да-да, Парвати пусть и в грубой форме, но озвучила неприглядную правду — Гермиона была занудной и раздражающей особой). Драко по понятным причинам выглядел обеспокоенным, но не проявлял нетерпения: — Риски типа?.. (Лучше уж сразу сорвать пластырь и обнажить неприятные стороны своего характера, ответив любезностью на любезность.) — У меня есть некоторые ограничения, — с сожалением призналась она. — Скорее всего, я не смогу закрывать глаза на наши… — Гермиона запнулась, подбирая формулировку. — …недостатки. Я не готова к громким заявлениям о том, что меня не волнуют проценты — по крайней мере, пока. — Она взяла его за запястье, плотно прикрывая светящиеся цифры часами. — Поэтому я хочу двигаться вперед, не владея информацией о совместимости. — Методика слепого исследования. Вот как это называлось. Казалось, Драко одновременно почувствовал облегчение и удивление, как будто он ожидал худшего, но точно не этого. — Так ты говоришь, что ты… — В одном я уверена, — твердо произнесла Гермиона, — в том, что прямо сейчас я хочу быть с тобой. Но если в будущем возникнет что-то новое, — попыталась объяснить она, стараясь быть реалистичной, даже если это причиняло боль им обоим, — тогда независимо от того, что я чувствую, мне придется это переосмыслить. Боюсь, я все еще могу загоняться на тему, не совершаем ли мы ошибку, решаясь на что-то серьезное со столь низкими шансами на успех, — Гермиона начала перечислять гипотетические ситуации, угрожающие целостности мозга Драко, — или наступит день, когда мы… Малфой прервал ее поцелуем. Робкий росток необходимости пробился сквозь толщу сомнений и расцвел в принятие, когда ее вздох облегчения заполнил отчаянно жаждущую пустоту его рта, превращаясь во что-то более глубокое, более полное, укоренившееся в пространстве между ними. Это был новый уровень откровения; за то время, что они провели вместе, Драко научился отделять умозаключения, требующие его соучастия в их развитии, от горящих мыслей, нуждающихся в срочном пожаротушении, и вовремя перенаправил ее тревожность в другое, огнеупорное русло. Свет настольной лампы бросал на его лицо отблески открывающихся возможностей, и когда Гермиона распахнула глаза, она смогла разглядеть самое важное. Она скучала по нему. По его лицу, запаху, ощущению языка, сплетающегося с ее собственным. Стоило его рукам сжаться на ее талии, как она отбросила все постороннее, лишнее и непостижимое. Возможно, она любила его гораздо больше, чем подразумевало неуверенное «может быть». — Думаю, — заметил он, отражаясь в странном зеркале ее мыслей, — ты меня немного пугаешь. В хорошем смысле. — А может быть страшно в хорошем смысле? — Это было новостью. Какой поучительный вечер! — Полагаю, да. — Драко снова поцеловал ее, снимая резинку с хвоста и распуская волосы. — У этого слова есть и другие коннотации, взять хотя бы «страшно красивая». Гермиона выдернула край рубашки из-под пояса и провела кончиками пальцев по кромке брюк, почувствовав, как у него перехватило дыхание от предвкушения дальнейшего движения ее пальцев по намеченному маршруту. — Ты пытаешься соблазнить меня с помощью лингвистики, Малфой? — Ну, если это работает… — Драко провел руками по кудрям, слегка оттягивая их назад, чтобы поцеловать чувствительное местечко под челюстью. Похоже, сегодня он был в настроении проверить, как поживает каждая из ее эрогенных зон. Все ли на месте? Никто ли не переехал? По части прелюдий его, пожалуй, можно было назвать фанатиком. В хорошем смысле. — Но в качестве альтернативы ты могла бы убедить меня обсудить и другие вещи. Я накладываю вето только на две темы: змеиная кожа и барабанщики. — Что? — в замешательстве отстранилась Гермиона. — Неважно, — произнес он, снова настойчиво сокращая дистанцию. Она скользнула рукой по его затылку, соглашаясь, и потянула за собой, пока они не уперлись в кровать. Малфой осторожно подтолкнул ее и приземлился на предплечья сверху. — Твои предложения? В плане беседы? — подсказала Гермиона озадаченному Драко. Лично она бы не возражала, если бы их разговор затронул происходящее под тканью брюк. Ее всегда завораживало ощущение эрекции под ее ладонью и то, как дергался его член, с интересом реагируя на ласку. — В плане беседы? Готов задекларировать, что хочу тебя трахнуть. Медленно. Настолько медленно, чтобы у нас было время обсудить все волнующие геополитические вопросы, прежде чем я заставлю тебя кончить. И в идеале, — добавил он, укладывая Гермиону так, чтобы расположиться между ее бедер, — к тому моменту, когда кончу я, мы уже решим проблемы Израиля. — Да ты у нас филантроп. — Она слегка прикусила линию его плеча, отогнув воротник рубашки. — Твой альтруизм обескураживает, — пробормотала Гермиона, расстегивая пуговицы и прокладывая путь губами от шеи к торсу. — Я очень терпеливый человек, Грейнджер. Я никогда не тороплюсь. — Драко приспустил ее платье, обнажая грудь и ловя языком сосок. — Ни в прелюдиях, ни в ухаживаниях… — Он проследил, как ее кожа покрывается мурашками удовольствия. — Ни в спланированных убийствах… — Технически ты не выполнил свои договорные обязательства по убийству, — напомнила ему Гермиона. И Драко скользнул зубами по соску в знак протеста, вырывая из нее прерывистое «ах». — Надеюсь, что к вопросу моего оргазма ты подойдешь более ответственно. Он провел пальцами по внутренней стороне ее бедер, вынуждая раздвинуть их шире. — Ты хочешь сказать, что мне следовало убить Дамблдора? — спросил он, поглаживая ткань ее трусиков. — Разумеется, нет. Но если ты собираешься сравнивать затраченные усилия… Перспектива почувствовать его язык между своих ног больше не беспокоила ее, как это было в самом начале. Гермиона достаточно часто ласкала себя, вспоминая о Драко, чтобы удостовериться в том, что она по-прежнему желанна и что прикосновение к ней подобно прикосновению к бархату: розово-красному и мягкому, как лепесток розы, соблазнительно влажному и гладкому. Он наклонился вперед, опаляя горячим дыханием кружево и вызывая дрожь по позвоночнику. — О, не беспокойся, ты кончишь, Грейнджер. Я обязательно прослежу. — Его обещание, произнесенное низким хриплым голосом, отразилось сладкой вибрацией внизу живота. И мысль о том, что Драко вот-вот отодвинет ткань белья и скользнет языком внутрь, была, скорее, облегчением, чем опасением. Он утверждал, что ему нравится ее вкус, и у нее не было причин ему не верить. И кроме того, если Гермиона откровенно наслаждалась беззастенчивым вниманием его рта к своей верхней половине тела, то она вполне могла закрыть глаза и позволить ему сотворить волшебство и с нижней. — Ты кончишь, — снова повторил Драко, — и тогда, может быть, я дам тебе время прийти в себя, пока это не случилось во второй раз. — А может быть, я не позволю тебе верховодить, Малфой, — возразила она, широко распахнув глаза и встречаясь взглядом с его нахально-высокомерной ухмылкой, — может быть, — ее пальцы сжались на его волосах, когда он отодвинул ее трусики в сторону, чтобы поцеловать, — это я буду той, кто заставит тебя кончить первым. Ты не рассматривал такую возможность? Он слегка провел языком по клитору, прежде чем посмотреть на нее, а затем подтянулся, скользнув губами по скуле. — Ты уверена? — прошептал Драко ей на ухо. — Может, все же позволишь мне пойти своим путем? — Или, — выдавила она, шипя от удовольствия сквозь плотно стиснутые зубы, как только он вернулся к работе языком, — ты недооцениваешь меня и просто забыл за давностью, насколько я хороша. Он что-то произнес, но Гермиона не расслышала, отвлеченная движением его большого пальца по пульсирующему центру. — Что? — Я сказал, — повторил он, слегка покусывая ее бедро, — что такое сложно забыть. Если бы она ему позволила, Драко снова бы довел ее до бессвязных всхлипов и дрожащих ног, но у Гермионы были на его счет другие планы. Она потянула Малфоя вверх, перекатилась через него и рывком стянула штаны, достаточно низко, чтобы обнажить член, который, как она знала, был уже невероятно тверд и жаждал к себе внимания. — В любом случае, я буду счастлива напомнить, — заверила она, проводя рукой по стволу. — А если я хочу, — Драко судорожно вздохнул, когда она оседлала его бедра, — чтобы мы занимались этим всю ночь, хм? — А если я хочу, чтобы все было быстро? — Гермиона аккуратно, пуговица за пуговицей, расстегнула оставшуюся часть рубашки, потираясь о него промежностью. — Мои желания тебе не важны? — Она позволила ему с рычанием стянуть платье, пока оно бесформенным облаком не собралось вокруг ее талии. — Может быть, я уже знаю, чего ты хочешь, — выдохнул он, переворачивая ее на спину и освобождая ее от одежды. — И может быть, я не остановлюсь, пока не выполню твое желание. — Драко чувствовал острую необходимость слиться с ней в единое целое и убедиться, что он надежно заперт между ее бедер. «Может быть», как она знала, часто превращалось в «да», но был только один способ проверить эту гипотезу. — Драко, — выдохнула она; на данный момент ему было достаточно такого одобрения его плана. Он вздрогнул, вслепую находя ее губы и жадно обхватывая ладонями лицо. Острый уголок его часов булавочным уколом вонзился Гермионе в щеку, но этот отвлекающий фактор был… Гермиона никак не могла подобрать подходящее определение, хотя оно и вертелось на кончике ее языка. Малозначительным, вот что, пришло ей на ум с некоторым запозданием. Все было малозначительным, кроме него и нее. — Гермиона, — выдохнул в ответ Драко, и она мысленно разжала руку, отпуская в небо ниточку размышлений. В каком бы темпе ни наступила кульминация, она была желаемым и всецело приемлемым компромиссом.

***

Драко думал, что любовь или приближение к этому чувству, которое могло наступить, а могло и не наступить, будет чем-то вроде адреналинового приключения. Взлеты и падения, скачки пульса и аритмия; острое разочарование, сменяющееся всепоглощающей удовлетворенностью… а затем снова вспышка гнева или желания, или того и другого, приводящая к сексу. И так по кругу. Он всегда считал, что любовь — это сражение, которое он мог предположительно выиграть (хотя статистика его побед была неутешающей). Но вопреки ожиданиям страстная влюбленность, завладевшая его умом и сердцем, сделала его ленивым, почти заторможенным, словно его накачали транквилизаторами, чтобы он был не в силах распознать опасность или иметь возможность ей сопротивляться. Драко думал, что любовь похожа на агонию сродни той, когда он хотел и не мог признаться в своих чувствах. Но его заполнило нечто мягкое и всеобъемлющее — вид помешательства, который был, скорее, продуктивным, чем токсичным. Его рассудок беспрестанно атаковали стайки сумасбродных идей (поистине вызывающих тревогу): например, заявиться в офис редакции с обедом, чтобы удостовериться, что она не забыла поесть. Он внимательно прислушивался ко всем размышлениям Грейнджер, собирая, словно капли дождя, собственную коллекцию из идей, когда-либо приходивших в ее голову. Он даже начал просыпаться раньше, чтобы продлить время бодрствования и быть уверенным в том, что его жизнь от рассвета до заката заполнена выкристаллизованными моментами с подписью «Гермиона». Возможно, именно поэтому неделю или две спустя он согласился пойти с ней на последнее заседание суда по очень публичному делу «Бастьен Куинсбери против Джорджа Уизли», во время которого Визенгамот рассматривал заявление рок-звезды о полученном моральном и финансовом ущербе, понесенном в результате приобретения чар во «Всевозможных волшебных вредилках». С некоторым опозданием заблудившаяся в тумане «Новых Очень Настоящих Отношений» сплетня все же сумела добраться до ушей Драко, так что он был в курсе, что Тео Нотт по совету неизвестного молчаливого партнера «Уизли Индастриз» согласился быть адвокатом Джорджа и что Джордж, в свою очередь — для поддержания имиджа магазина или из естественных склонностей к саморазрушению, — согласился взять в защитники Тео Нотта. А только что вернувшиеся из медового месяца Пэнси и Перси позволили включить себя в список возможных свидетелей для дачи показаний в защиту чар. Драко, который, последовав примеру Гермионы, также отказался от знания их процентуальности (она, конечно, пыталась его разубедить, заявив, что он не обязан быть опекуном ее тараканов, на что он заверил ее, что это его священный долг как неравнодушного гражданина и партнера по исследованию, и теперь она носила шелковый шарф, повязанный вокруг запястья, про который Падма якобы сказала, что это топчик), совершенно не заботило ни будущее чар «Твой идеал», ни судьба их создателя. Он пришел поучаствовать в слушаниях только потому, что она его попросила. Войдя в зал, он сразу же заметил Гермиону на одном из первых рядов. Это был несложный квест: во-первых, Драко смотрел на нее достаточно часто, чтобы по щелчку пальцев находить в любой толпе, а во-вторых, она носила свой обычный значок корреспондента «Ежедневного пророка» и привычно хмурилась, давая последние наставления перу. Драко пробрался сквозь скопление людей и занял свободное место рядом с ней, пытаясь не раздуться от счастья, потому что она специально зарезервировала его для него. — О, вот ты где, — произнесла Гермиона вместо приветствия, очевидно, обеспокоенная его благополучием в связи с двухминутным опозданием. — Я гадала, нет ли у тебя с утра вызовов. — Был один, — признался он, поскольку это служило единственным оправданием для тех двух минут, что были потрачены впустую вдали от нее. — Но я думаю, меня подменят. Она повернулась, чтобы посмотреть на Драко: — И? Тебя подменят? — Наверное, Грейнджер. Почему нет? Я не Обливиатор и мой портрет не висит на доске почета отдела. Не хочу быть уличенным в распространении порочных слухов, но, кажется, я постоянно слышу о том, что Министерство взяло на себя обязательство действовать самостоятельно в мое отсутствие. — Тем не менее тебя не беспокоит, что ты просто… ушел? — А должно? — пожал плечами Драко. — Вряд ли мир маглов внезапно обнаружит, что среди них живут волшебники только потому, что я сказался больным. А если и так, то это явно проблема Департамента. На мгновение на ее лице что-то промелькнуло. — Мм, — прокомментировала Гермиона, что вряд ли поддавалось классификации как момент озарения или настоящее слово. — Мм? — уточнил он. Раздался резкий стук молотка, возвещающий о появлении председательствующего судьи, и Гермиона протянула руку, переплетая их пальцы. — Ничего, — сказала она и поцеловала его в щеку. — А теперь подвинься. Ты же знаешь, мне нужно место для пера. Драко почтительно сместился, заметив, что Джордж Уизли снова вырядился в мантию оскорбительного (для любого человека со вкусом) оттенка фиолетового и крайне неуместный цилиндр. Рядом с ним восседал Тео, судя по всему, позаимствовавший по случаю одну из мятых рубашек Поттера и, вероятно, его очки. Первым свидетелем, вызванным истцом, был личный терапевт Бастьена. Тео относительно быстро расправился с ним, почти не утруждая себя перекрестным допросом. Затем выступил сам Бастьен, поэтично рассказывая о своих возвышенных чувствах и время от времени профессиональным жестом отбрасывая модно постриженные длинные волосы с полных вселенской печали глаз, хотя опять же, Тео выглядел так, как будто все происходящее не имело на кону каких-то ставок, тем более многомиллионных. Его очевидное безразличие (отказ встать или задать вопросы типа «О, этот парень, да?», прежде чем отклонить опрос свидетеля) было либо блестящей юридической тактикой, либо причудливой авантюрой, хотя по завершении первой половины слушаний стало заметно, что в поведении Нотта все же что-то переменилось. — Защита хотела бы вызвать в качестве первого свидетеля мисс Лили Мун, — объявил Тео. Что ж, это объясняло количество людей в зале. Драко уловил движение в дальнем конце помещения и увидел, как Падма Патил проскользнула внутрь в компании корреспондента «Ведьминого досуга». Он нахмурился, собираясь рассказать об этом Гермионе, но понял, что все ее мысли были прикованы к стройной фигуре Лили, поднимающейся к трибуне для дачи показаний. — Мисс Мун, не могли бы Вы для протокола назвать свое имя и род занятий? — Лили Мун, я автор песен и исполнительница. — И весьма успешная, не так ли? — Да, я полагаю, это так. — Правда ли, что Вы рекордное время возглавляете волшебный поп-чарт, мисс Мун? — На данный момент, да. — Вы также являетесь исполнительницей с наибольшим количеством синглов, занявших первое место в чарте в течение года? — Да. — А самые успешные продажи? — Вообще-то связаны с рождественским альбомом Селестины Уорбек. — Ну, естественно, — сказал Тео, переглянувшись с председательствующим судьей, который выглядел одним из тех, кто получает огромное удовольствие от рождественского альбома Селестины Уорбек. — А разве Ваш последний тур по Великобритании не был самым прибыльным сольным туром всех времен, мисс Мун? — Подсчет еще ведется, но, похоже, что так, — снова согласилась Лили. Драко заподозрил, что другой исполнитель на ее месте, обладающий такими же достижениями — скажем, Бастьен Куинсбери — вряд ли бы отвечал на вопросы с той же степенью скромности. — Не самая продаваемая, — подвел итог Тео, показывая последнюю статью Гермионы в «Ежедневном пророке» о турне Лили, — но имеющая самый высокий заработок среди всех исполнителей. Верно? — Да, верно, — подтвердила Лили, бесстрастно взглянув на Бастьена. — Спасибо, мисс Мун. Ваша Честь, я хотел бы представить это в качестве доказательства, — сказал Тео. — Возражение, — вскочил на ноги адвокат истца. — Основание? — уточнил судья, жестом попросив Тео принести ему статью. — Это периодическое издание, Советник, не имеющее никакого отношения к вашему клиенту. — Вряд ли его содержание можно классифицировать как показание с чужих слов. — Ну, это… неуместно! — не собирался сдаваться адвокат. — К чему ведет эта линия допроса, если не к попытке дискредитации моего клиента в глазах суда? — О, я сожалею, — сказал Тео, выглядя при этом так, как будто он не только никоим образом не сожалел, но, возможно, даже не знал, что означает эта фраза. — Ваш клиент полагает, что успех мисс Мун каким-то образом лишает его дело юридической силы? Адвокат загнанно взглянул на Бастьена. — Я… — Прошу прощения, позвольте мне перефразировать мой вопрос, — сказал Тео тоном, в котором не было и намека на необходимость в чьем-либо дозволении. — Основано ли ваше возражение на том факте, что мисс Мун более успешна, чем Ваш клиент? — Я не… Ваша честь, дело в том, что… — Продолжайте, Советник, — обратился к Тео судья, принимая статью Гермионы в качестве доказательства. — Возражения истца отклонены, но Вы не до конца прояснили Вашу точку зрения. — Формально, я только что сделал это, — пожал плечами Тео, — но если Вы настаиваете, мисс Мун, — повернулся он к Лили, и краешком глаза Драко заметил, как Гермиона позволила удовлетворенной улыбке скользнуть по ее губам. — Вы любите Бастьена Куинсбери? — Нет, — ответила та. — Тогда у защиты больше нет вопросов. — Подождите, — неожиданно раздался голос Джорджа Уизли, за которым последовал жест, подзывающий Тео. После короткого обмена мнениями Тео кивнул, снова поворачиваясь к Лили. — Мисс Мун, еще один вопрос. Как вы относитесь к широким романтическим жестам? На мгновение на ее лице отразилось явное замешательство. — Ну, меня никогда не привлекало подобное со стороны мистера Куинсбери, — осторожно произнесла она. — То, что он написал песню обо мне, — это своего рода причина, по которой мы здесь собрались. Драко заметил, что перо Гермионы нацарапало в блокноте что-то ужасно похожее на «ПОДАТЬ НА УБЛЮДКА ВСТРЕЧНЫЙ ИСК О ЗАЩИТЕ ЧЕСТИ И ДОСТОИНСТВА», хотя выражение ее лица при этом ни на кнат не изменилось. — Хорошо, скажем, у кого-то нет особого музыкального таланта, — беспечно предложил Тео. — Что еще? — Мне также не очень нравились оптовые поставки цветов, — продолжила перечислять Лили, — или проникновение в мою гримерную с целью признания в любви. В общем, я предпочитаю, чтобы мои романтические партнеры не загоняли меня в угол или не угрожали иным образом. — Возражение! — закричал адвокат Бастьена. — Предвзятое отношение к моему клиенту! — Поддерживаю. Мистер Нотт, к чему вы ведете? Драко вздрогнул, услышав такой знакомый вопрос. Он сильно сомневался, что этому судье повезет больше, чем любому другому человеку, которому посчастливилось ходить по одной земле с Тео. — Ладно, ладно. Если предположить, что есть кто-то, кто Вам нравится, кому Вы тоже нравитесь. — Голос Тео звучал так, будто он зачитывал вслух валентинку от Пэнси к Драко на четвертом году обучения, только, конечно, гораздо более воинственно и с нотками скрытой угрозы. — Вы бы одобрили его попытки покорить Вас с помощью широких романтических или каких-либо иных жестов? — Я… — Лили нахмурилась. — Извините, что? — Речь не обо мне, — поспешно заверил ее Тео. — Золотко, ты, конечно, очень талантлива, но… млх… — Это, видимо, должно было звучать как объяснение или, по крайней мере, как набор звуков, произнесенных с намерением служить таковым. — Знаете что? Неважно, — внезапно закруглился он. — Мы еще вернемся к этому. — О, ладно… стойте, мы закончили? — Вы? Да. — Подождите, — встрял адвокат Бастьена, — у меня есть несколько вопросов… — Нет, у Вас нет, — возразил Тео, быстро поворачиваясь на каблуках. — Как Ваше имя? Ричард? Прекрасно! — постановил он, подходя к столу истца. — Могу я называть Вас Дик? — Я Майкл, — поправил его адвокат. — Но Вы же позволите называть Вас Диком? Так вот, послушайте совета, Дик. Вы действительно не хотите проводить перекрестный допрос мисс Мун. И знаете почему? Потому что каждое слово из ее уст будет еще больше дискредитировать Вашего клиента, так что в конце концов Вы только потратите наше время впустую. Адвокат, который был по крайней мере на двадцать лет старше Тео и, безусловно, более квалифицирован, на мгновение нахмурился, ошеломленный справедливостью его замечания. — Советник, — вмешался судья, — Вы не имеете права указывать адвокату противной стороны, что ему делать. — Ну что Вы, это всего лишь дружеская рекомендация, — улыбнулся Тео, небрежно прислоняясь к столу истца в подтверждение своих слов. — Я по жизни душка. Драко услышал вздох, принадлежащий, как он был почти уверен, одному аврору, временно лишившемуся очков. — Советник, — обратился на этот раз судья к адвокату Бастьена, — Вы хотите подвергнуть свидетеля перекрестному допросу? — Гм. — Адвокат взглянул на Тео, который доброжелательно осклабившись, покачал головой. — Э, нет, спасибо. — Отлично. Тогда защита вызывает Джорджа Уизли, — объявил Тео, выпрямляясь, чтобы подозвать своего клиента к трибуне. — И, мисс Мун! — окрикнул он Лили, словно внезапно вспомнив. — Я бы попросил Вас остаться, если Вы не возражаете. Она нахмурилась, но кивнула и села с краю в дальнем конце зала, пока Джорджа приводили к присяге. — Мистер Уизли, Ваше имя и род занятий? — Джордж Уизли. Предприниматель, изобретатель, прожигатель жизни и ее разрушитель. — Предположительно, — уточнил Тео. — Хм? О, нет, — возразил Джордж, — я говорю не про этот конкретный случай, я про свою деятельность в целом. — Хорошо. Итак, мистер Уизли, какова цель чар «Твой идеал»? — Обеспечить уверенность в мире неопределенности. В частности, позволить обрести ясность в глазах тех, кто находится в поисках любви. — Понятно. А что вы думаете об утверждениях Бастьена Куинсбери о том, что Ваше изобретение и 91% совместимость с Лили Мун повинны в его недавних злоключениях на любовном поприще? — Возражение! — воскликнул адвокат истца. — Вы уверены? — пристально посмотрел на него Тео. — Подумайте, Дик. — Я… — начал Дик, который, по-видимому, был Майклом, и нахмурился. — Вопрос слишком неконкретен. — Это правда, — ободряюще согласился Тео. — Но мы все равно к этому придем. — Да, но формулировка… — Советник, — с гримасой обратился к Дику судья. — Несмотря на убежденность в обратном, адвокаты не вправе решать вопросы в частном порядке в моем кабинете. Каковы Ваши возражения? — Эм-м-м, — вероятно-Майкл заколебался, снова взглянув на изогнувшего бровь Тео. — Нет возражений, — пробормотал он, возясь со своим нагрудным платком, его щеки слегка покраснели. — Мистер Уизли? — вернулся Тео к Джорджу. — Да, точно, — встрепенулся тот. — Ну, чары сказали мистеру Куинсбери, что они с мисс Мун совместимы, это правда, — признал Джордж. — И оно, вероятно, так и было, пока он не стал одним из тех парней, кто ради достижения цели готов извалять в грязи женщину, которую, как он утверждает, любит, а она этого не оценила. Выводы мистера Куинсбери понятны, но не во власти чар принимать за кого-либо решения. Это делает их владелец. — Значит, чары не обладают свойствами Империуса? — подсказал Тео. — Они не могли, например, заставить истца купить цветы для мисс Мун и доставить их в ее гримерную, несмотря на ее прямую просьбу уважать ее личное пространство? На лице не-Дика отчетливо читалось сомнение, стоит ли возразить, которое продолжалось столь долго, что момент был упущен. — Нет, у них нет гипнотического эффекта, — подтвердил Джордж. — Может ли «Твой идеал» приобрести цветы по собственной инициативе? — Нет, у чар нет двигательных функций или мотивов. И, конечно же, собственных финансов. — То есть Вы утверждаете, что чары не писали о ней песню? — Нет. У них отсутствуют творческие способности, музыкальные или иные. — Так в чем их суть, мистер Уизли? — Расчет совместимости. Вот и все. — А могут ли чары манипулировать данными? — Нет. Они их только собирают и обрабатывают. — Может, они обладают какие-либо другими любовными качествами? Скажем, вызывают помрачение или иные изменяющие сознание эффекты, свойственные Амортенции? — Нет. — А что насчет предсказаний? — Необязательно. — Пауза. — На самом деле нет, — поправил себя Джордж. — Чары ничего не предсказывают, они просто делают вывод о том, как обстоят дела на данный момент. — Значит, это просто цифры, — заключил Тео. — Верно? — Да, — подтвердил Джордж. — Просто цифры. Драко посмотрел на Гермиону, которая выглядела задумчивой. — А как насчет психологических эффектов? — продолжил настаивать Тео. — Может ли кто-нибудь принимать обоснованные решения, отталкиваясь от процентов? — Обоснованные? Да. Хотя я не верю, что это случай истца, — добавил Джордж. Тео оглянулся через плечо. — Возражение, — одними губами подсказал он адвокату, который вскочил на ноги. — Возражение! — крикнул тот. — Причина? — вздохнул судья. — Эм, ну?.. — Дик взглянул на Тео. — Ваша честь, я не думаю, что есть повод для возражений, — холодно отрезал Тео. — Истец открыл дверь для этой линии допроса, когда стал настаивать на обоснованности своих действий во время дачи предыдущих показаний. Кажется-Майкл бросил на Тео оскорбленный взгляд. — Отклонено, — согласился судья. — Пожалуйста, продолжайте, мистер Уизли. — Ну, в общем-то, — пожал плечами Джордж, — идея заключается в том, что вы каким-то образом неизбежно будете действовать в соответствии с тем, что говорят вам чары. Скажем, вы встречаете симпатичную девушку на свадьбе, — он взглянул на Лили, которая именно в этот момент подняла на него глаза — ее замешательство быстро сменилось любопытством. — Она красивая, забавная и немного дерзкая, и плюс ко всему талантливая, и, скажем, вы случайно замечаете, что она совместима с вами на 87%. Обоснованной реакцией в этом случае было бы предположить, что между вами может быть нечто большее, чем ничего. Поэтому следующим обоснованным шагом было бы попытаться это выяснить, скажем, пригласив ее на ужин. И, скажем, она упомянула в ходе разговора, что она какое-то время не была в Лондоне и скучает по дому. Было бы обоснованно предложить отвести ее в какое-нибудь знакомое место, где вы могли бы пропустить по бокальчику в надежде ее рассмешить, чтобы она согласилась на вторую встречу. Однако было бы неразумно настаивать на том, что вы и она созданы друг для друга. Конечно, у вас могут быть свои собственные мысли и предположения на этот счет, — согласился он, еще раз бросив лукавый взгляд на Лили, — но они, безусловно, остаются только вашими, каким бы высоким ни был процент совместимости. Разница не в выборе действия, а в возможном результате. Чары просто придают уверенности, чтобы сделать первый шаг. Они не гарантируют того, что вы будете жить долго и счастливо, но они подсказывают, что такая вероятность существует. Драко на мгновение взглянул на Гермиону и моргнул, когда понял, что она тоже смотрит на него. — Что? — спросил он. — Ничего, — ответила она, возвращаясь к своим записям. На другом конце зала Лили улыбнулась, а Джордж подмигнул. Затем он пожал плечами, возвращая внимание к Тео. — Если то, что я только что описал, недостаточно волшебно для мистера Куинсбери, — произнес Джордж, — то должен с сожалением признать, что как владелец магазина «Волшебных вредилок» предоставил ему некачественную услугу. Я счастлив полностью возместить ему стоимость чар, так как, похоже, его деньги были потрачены впустую. Я также с удовольствием добавлю предупреждение, чтобы избежать в будущем судебных преследований и уберечь клиентов от подобных эмоциональных расстройств, — любезно предложил Джордж, хотя Драко был почти уверен, что текст будет содержать что-то вроде: «Чувак, не будь наивным идиотом, это заклинание не сможет заставить людей полюбить тебя». — Ну, я думаю, это справедливо, — согласился Тео. — Полная стоимость чар в качестве возмещения за разочарование истца в предоставленной услуге звучит как вполне хорошая сумма компенсации. Что думаете, Дик? Дик-который-Майкл был, кажется, слишком растерян, чтобы ответить. — Хорошо, — сказал судья, стукнув молотком. — Садитесь, мистер Уизли, и я озвучу свое решение. — Спасибо, сэр, это было круто, — Джордж легко спрыгнул с трибуны и, прежде чем вернуться на свое место, бросил злорадно-веселый взгляд на Бастьена Куинсбери. — Суд постановил обязать ответчика, мистера Уизли, выплатить истцу, мистеру Куинсбери, стоимость чар в полном объеме в качестве компенсации причиненного ущерба, — объявил судья, ударив молоточком в последний раз. — Дело прекращено. — В этот раз я даже никого не целовала, — фыркнула Пэнси. — Я тоже, — пожаловался Тео. — Верни мне мои очки, — потребовал Гарри, материализовавшийся рядом со столом защиты. — Пэнси, подожди, пока мы вернемся домой, — посоветовал Перси, а затем, передумав, добавил, — или, по крайней мере, пока мы не доберемся до моего офиса. — На вот, держи, — Джордж поднялся со своего места, чтобы бросить Бастьену один галлеон, который рок-звезда поймал с хмурым видом. — Не трать попусту, — посоветовал он, а затем подошел к Лили Мун, вежливо протягивая ей руку. Она подала ему свою, улыбаясь, и Джордж склонил голову, касаясь губами костяшек пальцев. — Ты очень хорошенькая и талантливая, — заметил он, взглянув на нее. — Я сам довольно красив и талантлив. Почему бы нам не обсудить это за ужином? — Отвечая на вопрос твоего адвоката, я не люблю широкие жесты, — сказала Лили. — Можешь называть меня неромантичной, но я гораздо больше ценю, когда мужчина находит время, чтобы быть рядом вместо того, чтобы присылать шикарные букеты цветов. — Ну, вероятность того, что я не согласен с этим, составляет 13%, но в любом случае всегда найдется повод передумать, — подмигнул Джордж. Драко, который был почти уверен, что все разрешится относительно легко, повернулся ко все еще задумчивой Гермионе. Она посмотрела куда-то в пустоту, на мгновение прищурилась, а затем нацарапала что-то в своем блокноте, прежде чем поднять на него взгляд. — Это было интересно. Я очень надеюсь, что у Нотта есть свободное время, — добавила она, — поскольку хотела бы привлечь его внимание к еще нескольким делам. — Готовься, Куинсбери, мы идем за твоими барабанными палочками, — донеслось откуда-то со стороны, и Драко вздохнул. — Ты же понимаешь, что если Нотт продолжит заниматься адвокатской деятельностью, то в конце концов получит право на назначение в Визенгамот, — уточнил Драко. — Ты готова внести свой вклад в любые вытекающие из этого тяжелые социальные последствия? — Я доверяю его мнению, — пожала плечами Гермиона. — Даже если факты говорят об обратном? — Вообще-то именно факты говорят, что я должна, хотя все мои инстинкты против. Справедливо, но все же. — Знаешь, я тоже получил хорошее образование, — проворчал Драко, и Гермиона со вздохом протянула руку, прикоснувшись большим пальцем к его скуле. — Я знаю и считаю, что ты впустую растрачиваешь свои интеллектуальные ресурсы. — Она наклонилась вперед, целуя его в щеку, а затем стерла следы помады подушечкой пальца. — Увидимся позже? Драко ненавидел, насколько болезненно-сладко для него прозвучало предложение увидеться позже, произнесенное небрежным тоном. Это было одновременно гнетуще и чудесно, словно ему дали возможность погрузиться в забвение холодного звездного света или согреться в угасающих лучах последнего летнего солнца. — Конечно. Люблю тебя, — добавил он, не задумываясь, а затем застыл на месте, размышляя, не лучше ли будет немедленно отыскать удобный шкаф для метел, чтобы без шума и пыли покончить с собой. Однако Гермиона, казалось, совершенно не впечатлилась его признанием. Она бросила на него краткий взгляд, прежде чем снова погрузиться в записи. — И я тебя, — ответила она, как если бы он прокомментировал погоду или, возможно, состояние волшебной экономики — что-то, что объяснялось бы фактами. Грудь Драко наполнилась таким ужасным восторгом, что он опять почувствовал себя на краю гибели, но уже по совершенно другой причине.

***

За несколько часов до суда Падма буквально ворвалась в офис Гермионы. Каждый яростный шаг девушки сопровождался снопами миниатюрных вспышек молний, образуя целую дорожку из искр. Гермионе не требовались объяснения, чтобы понять эмоциональное состояние Падмы — она сама не раз через это проходила, однако ее коллега пронеслась по коридорам редакции не для того, чтобы помолчать в приятной дружеской обстановке. — Я кое-что написала, — объявила Падма без предисловий, бросив папку, которая с неуклюжим шлепком приземлилась на стол Гермионы. — Расширенную версию статьи о коррупции, приведшей к арестам в Департаменте магического правопорядка. О чиновниках и доказательствах дисбаланса сил: о женщинах, которым было отказано в продвижении по службе или они были понижены в должности и которых оставили на задворках власти. Взять хотя бы Глэдис, — указала она на секретаршу Гермионы, возвышавшуюся над рабочим столом полупрозрачной нежитью, — она почти наверняка стала жертвой одного из твоих предшественников-мужчин. — И Донтлесс отказался это печатать? — ДОНТЛЕСС ОТКАЗАЛСЯ ЭТО ПЕЧАТАТЬ, — подтвердила Падма, ударив кулаком по столу Гермионы, прежде чем упасть в кресло напротив, обессиленно сползти вниз и закрыть лицо руками. — Считает, это навредит нашему Министерству, — пробормотала она. — Но журналистика создана для того, чтобы контролировать политику, — нахмурилась Гермиона. — Это основная работа вашего отдела. — Именно так я ему и сказала! — зарычала Падма, растопырив пальцы, чтобы с негодованием посмотреть на Гермиону в образовавшийся между ними просвет. — Извини, я знаю, что ты все понимаешь, но… — Кричи на здоровье, — пожала плечами та. — Ты не первая, кто выходит из себя из-за малодушия редактора. Определенно не первая в этом офисе, — добавила она, — и я очень сомневаюсь, что последняя. Падма, продолжая раздраженно потирать висок, открыла папку, которую бросила Гермионе на стол. — Прочти это. — Она отлевитировала ей письмо, на котором красовалась печать «Ведьминого досуга». Уважаемая госпожа Патил! Возможно, это предложение покажется вам необычным, но «Ведмин Досуг» отметил прекрасную работу, которую Вы проделали в «Ежедневном пророке» в качестве главного корреспондента Министерства. Поскольку мы отчаянно нуждаемся в редакторе нашего раздела политических вопросов, мы бы хотели… — Это предложение о работе, — охнула Гермиона, нахмурившись. — Они хотят, чтобы ты… — Занималась политическими новостями, — подтвердила Падма. — Бóльшая часть их редакции собирается уйти на пенсию в ближайшие два года. Это быстрый путь к должности главного редактора журнала. — Но… — Да-да, это «Ведмин Досуг», — с гримасой признала Падма, — зато, насколько я знаю, Министерство не имеет никакого контроля над тем, что они печатают. — Но их читатели… — В основном домохозяйки, — кивнула Падма. — Но мы могли бы это изменить. — Я даже не знала, что они печатают политику… — Я тоже. Но я ознакомилась с тем, что у них есть, и это неплохо, — признала Падма, доставая копию журнала из папки и подсовывая ее через стол Гермионе. — Два года — достаточный срок, чтобы повлиять на целевую аудиторию. А может, к драклам все! — воскликнула она с новой вспышкой гнева, скрестив руки на груди. — Только потому, что «Пророк» издается для политически консервативных мужчин, еще не значит, что это единственное издание, которое нужно воспринимать всерьез. Я собираюсь с ними встретиться и выслушать их предложение. — В самом деле? — Я расскажу им о своих самых противоречивых идеях, которые отклонил Донтлесс, — заверила ее Падма, — и посмотрю, как они на это отреагируют. Гермиона перевернула страницу журнала, поморщившись, когда дошла до разворота о кэжуал-стиле Лили Мун. — Послушай, я не утверждаю, что это идеальный вариант, и я не говорю, что возьмусь за эту работу, но если я решусь, я хочу, чтобы ты пошла со мной. Гермиона замерла. Мысль о том, что она может оставить единственный серьезный источник журналистики в волшебном мире, была чем-то вроде удара молнии. — Что?! — Ты пишешь гораздо лучше меня. У тебя сильный слог и яркие статьи. Я считаю, такие тексты должны быть на видном месте. — Но… — Если я стану редактором, то дам тебе карт-бланш, — заверила ее Падма. — Я доверяю твоим суждениям. А если кто-то вздумает на тебя нападать, я, в отличие от Донтлесса, буду защищать тебя как дракон свою кладку. Ты же веришь, что я заступлюсь за тебя? — в ее голосе появились умоляющие нотки. — Конечно, — твердо кивнула Гермиона. Мысль о том, что это не так, была до нелепости абсурдной. — Тогда подумай об этом. — Падма взглянула на часы и поднялась. — Я знаю, что ты должна освещать суд над Джорджем, — добавила она, — поэтому не буду тебя больше задерживать. Просто подумай… — Падма, — осторожно произнесла Гермиона. — Ты уверена, что… — Нет, — сказала Падма. — Нет, я не уверена, но, Гермиона, посмотри на свою жизнь, — она наклонилась вперед, чтобы опереться на стол. — Я знаю, ты любишь прокручивать различные сценарии в своей голове, — сухо заметила она, оставляя папку для изучения, — так запусти это шоу. Выясни, какой бы ты хотела видеть свою жизнь через десять лет, а потом расскажи мне, как ты собираешься добраться из пункта А в пункт Б. — На этих словах Падма вышла из кабинета Гермионы, оставив ту задумчиво хмуриться ей вслед. Остаток дня прошел без особых эксцессов: Джордж добился желаемого соглашения, которое стало отличным завершением ее статьи о чарах, а Тео показал себя прекрасным кандидатом, чью мощную движущую силу можно было направить в другие судебные процессы по тем статьям, которые отказался печатать Донтлесс. Единственная сложность заключалась в том, что для этого конкретного локомотива нужен был подходящий машинист, который мог бы хоть как-то сдерживать радостно несущийся по бездорожью состав и время от времени направлять его в колею. Правда, одно небольшое неординарное событие все-таки произошло. Драко, у которого еще не было карьерного кризиса, но который, как надеялась Гермиона, очень скоро его испытает, впервые открыто признался ей в любви, продемонстрировав огромный эмоциональный скачок. Она уже давно знала о его чувствах и пыталась разными способами выразить свои, и теперь Гермиона купалась в озере безопасности, появившемся на месте иссушающей душу пустыни бесконечных сомнений. Это было похоже на ее любимое ощущение завершенности, только вынуждало стать чуточку выше и, возможно, сиять немного ярче. Осознание, что чувства взаимны, сделали мир гораздо понятнее для восприятия и приятнее для существования, даря удовлетворение и покой. Это было действительно романтично: человек, который, казалось, был буквально соткан из сложностей, старался максимально упростить ее собственную жизнь. — Итак, — произнес Гарри, нарисовавшись в дверном проеме спальни, — ты уже решила, как оформишь статью? Да. Хотя не это беспокоило ее в данный момент. — Гарри, ты доволен своей жизнью? Это то, чего бы ты хотел? — ответила вопросом на вопрос Гермиона, с усилием отрывая взгляд от своего внутреннего мира, где прокручивались сценарии возможного будущего, и переводя его на друга. — Я имею в виду… твоя работа и Нотт… — Полагаю, что я никогда об этом не задумывался, — Гарри вошел внутрь и присел на край кровати. — Ты же знаешь, я особо не рассчитывал дожить до семнадцати, так что… — И все же, — вздохнула Гермиона. — У тебя должны же быть какие-то представления. — Ну, уж точно не такие, — заверил он ее с усмешкой. — Я про Нотта… — уточнил Гарри, что не было бы особенным откровением, если бы не выражение обожания на его лице, — но в остальном… — Пожимание плечами. — Я рассчитывал, что с уходом Долиша станет лучше, но все свелось к бумажной волоките. — Никаких острых ощущений? — с улыбкой поддразнила Гермиона. — Никаких острых ощущений, — подтвердил он. — Не все же время охотиться на Волдеморта. — Что думает Рон? — Насчет того, что он аврор? Полагаю, его все устраивает. — Пауза. — Хотя мы всегда хотели разного, — признался Гарри. — Для него пережить войну означает покончить с волнениями. А для меня, — начал он, а потом, бросив на нее косой взгляд, уточнил: — для нас жизнь без борьбы — это не жизнь. Слова Гарри задели Гермиону за живое, потому что были правдой. Тем не менее она так и не пришла к окончательному выводу по поводу предложения Падмы, пока ее не вызвал Донтлесс. — Эта статья фантастическая! — объявил редактор. — Анализ создания чар и подробное объяснение, как разработка Уизли ниспровергает убеждения целого поколения, просто великолепны! Отлично! Поп-культура развила в Вас тонкое восприятие деталей, Гермиона, которого Вам не хватало в работе над политическими новостями, — добавил он, якобы поздравляя ее с прекрасно проделанной работой, перевернувшей ее карьеру журналиста-расследователя. — Я знаю, что Вы были недовольны своим назначением в этот отдел, но думаю, будет справедливо отметить, что это было к лучшему. Не то чтобы он руководил ею в ходе ее предполагаемого «профессионального роста». Он также не предоставил ей никаких ресурсов. Донтлесс просто отодвинул ее в сторону, потому что Гермиону нельзя было уволить, не вызвав негативной реакции общественности, и он явно провел лето, живя смутной надеждой, что все волшебным образом само собой рассосется. — Ну, если это все, — осторожно отреагировала Гермиона, собираясь уйти, но редактор остановил ее. — Газета подумывает об увольнении мисс Патил с должности корреспондента Министерства. Она не совсем командный игрок, — пожал он плечами. — И у Вас лучше получается излагать факты, так что… — Вы предлагаете мне ее работу? — напрямую спросила Гермиона. У нее не было времени на хождение вокруг да около. — Она должна была быть Вашей с самого начала, — кивнул Донтлесс. — Вы самый сильный молодой писатель в штате, и, кроме того, Вы Гермиона Грейнджер — героиня войны… — Падма Патил выдержала год в Хогвартсе под руководством Кэрроу. Она отказалась пытать других студентов под угрозой собственных пыток, а также помогала людям сбежать от Волдеморта во время битвы за Хогвартс. — Я не говорю, что она не героиня в своем роде, — поспешил исправиться Донтлесс. — Просто с точки зрения всего того, что происходит… Учитывая, что Поттер задержал высокопоставленных чиновников… — Он взмахнул рукой. — Было бы неплохо иметь кого-то еще из Золотого Трио… на стороне Министерства. Очевидно, до него дошли слухи, что Падма собирается уйти. Либо так, либо Патил показала себя слишком строптивой лошадкой, чтобы на нее можно было надеть седло. — Хм, как интересно, — протянула Гермиона. — Кое-кто недавно посоветовал мне представить свою жизнь через несколько лет, а затем проложить путь в эту точку. Казалось бы, все просто. Главный корреспондент «Ежедневного пророка» в Министерстве. Первая женщина-журналист, получившая Орден Мерлина. Затем публикация книги. Потом еще нескольких. — Прекрасный план, — Донтлесс с облегчением улыбнулся. — Да. Но знаете, кто еще ждет меня на этом пути? Редактор, которого я уважаю. Коллеги, чей вклад ценен. Пожалуй, я не хочу быть самой крупной рыбой в водоеме, если рассматриваемый нами пруд — отвратительная выгребная яма, и я не хочу быть единственным героем, который удержался на ногах. Я хочу разделить свой успех с единомышленниками… Она замолчала, внезапно нахмурившись. А затем резко направилась к двери, поняв, что больше не может ждать. — Гермиона! — позвал ее Донтлесс. — Гермиона, постойте! Но она не остановилась. Гермиона не верила в гадания на чайных листьях, но у нее возникло стойкое предчувствие, что она была на правильном пути.

***

Драко как раз заканчивал свой последний отчет о группе подростков, которые ради фана блокировали действие любых GPS-систем в одном магловском городе, когда перед его столом внезапно материализовалась Гермиона, изрядно его напугав. — Я думала, у тебя свой кабинет, — сказала она, оглядывая пространство, в котором помимо Драко трудились пять или шесть других пчел Министерства. — Вы делите общее помещение? — Да, и это совершенно восхитительно. Нехватка квадратных метров творит чудеса с нашим командным духом! Сидящая рядом с ним ведьма, сорокалетняя сотрудница по имени Магда, которая никогда ничего не говорила, кроме слов формального приветствия и прощания, уставилась на него широко раскрытыми глазами. — Пошли, — потянул за собой Гермиону Драко, ведя ее в одну из плохо освещенных переговорных комнат офиса. — Все в порядке? — спросил он, закрывая за ними дверь. — Я думал, ты на работе. — Я… ну, была, да… — Она замолчала. — Я хотела тебя кое о чем спросить, вернее кое-что тебе сказать. — Ладно. — Он был умеренно обеспокоен по шкале от легкой задумчивости до крайней степени тревожности. — Только говори быстрее, нет смысла заставлять меня мучаться от неизвестности, если только это не твоя конечная цель. — Вообще-то, я хочу узнать нашу текущую совместимость, — заявила Гермиона. — А? — Наш процент совместимости, — уточнила она, как будто именно отсутствие слова «процент» в предыдущей фразе было хотя бы отдаленной причиной его замешательства. — Грейнджер, — вздохнул Драко, — я не знаю, если… — Дело в том, — перебила она, — что Падма попросила меня представить себе мою будущую жизнь, потому что предложила бросить работу в «Пророке» и начать писать для «Ведьминого досуга»… Драко ошарашенно уставился на нее. — Что?! — …но сначала я вообще ничего не могла визуализировать. Вернее, не совсем так. Я думала, что увижу Орден Мерлина или мои многочисленные книги, расставленные на полках в довольно приличной квартире… — Это твои… устремления? Честно говоря, я не могу оценить, слишком ли они высокие или, наоборот, низкие… — …но на самом деле я видела только тебя, — буднично закончила Гермиона, и на этих словах Драко прекратил пытаться отбивать мячик, который ему даже не подавали. Это было, ну… — Меня? — с трудом выдавил он. — Тебя. — Она задумчиво на него посмотрела. — Я не ищу идеального мужчину, Малфой. Раньше я этого не понимала, но зато понимаю сейчас. Она подошла ближе, беря его за руку. — Чего я хочу, так это быть рядом с человеком, с кем можно расти. С кем можно меняться и бороться за лучшее будущее, потому что я сама определенно не идеальна. Даже не близко. — Она перевернула его руку, проводя большим пальцем по очертаниям ладони. — Я самая обычная девушка, которая надеется найти того, с кем можно построить идеальную жизнь, — пробормотала она. Драко собирался оспорить ее желание увидеть проценты — он был счастлив, ничего не зная о совместимости. Ее слова наполнили его чувством абсолютной эйфории, и он боялся, что суровая реальность в виде цифр на его запястье заставит ее взять их обратно. — Ты… — Он сглотнул, наблюдая, как Гермиона поцеловала его в центр ладони, как раз туда, где, как однажды сказала им профессор Трелони (см. также раздел: Бесполезные Уроки, Которые Однажды Обретают Смысл, 1993г.), можно было найти доказательства существования сердца человека. — Ты уверена? — В том-то и дело. Мне не нужно быть уверенной. Я просто хочу быть с тобой. Драко почувствовал, что еще чуть-чуть, и он просто лопнет как воздушный шарик. Он любил ее так сильно, что это могло разорвать его истерзанное сердце напополам, и будь он проклят, если позволит гребаным чарам Джорджа Уизли разрушить это чудо или отнять у него надежду умереть от счастья. — Гермиона, послушай. Я думаю, что мы должны просто… Но она уже сдвинула циферблат, заставив Драко в ужасе замереть. — Вот видишь, все не так страшно. — Она улыбнулась, скользнув пальцами по высветившимся 54%, пока он пытался восстановить дыхание. — Это вроде как твой рекорд? — Да, — сглотнул Драко. — И это значит, что за три месяца наша совместимость увеличилась на 200%. — Да. Но было ли этого достаточно? Он чувствовал себя, как человек, который свисал с отвесной скалы над пропастью, держась за тонкую ниточку пульсирующей тишины. — Ну, тогда только представь, чего мы сможем добиться за целую жизнь. Гермиона подняла голову, встречаясь с ним взглядом, и Драко ощутил абсурдное чувство гордости за нее, потому что она говорила именно то, что думала. Она была по-настоящему уверена. Она отказывалась иметь твердое обоснование для абсолютно всего, происходящего в ее жизни, чтобы поставить на него свое счастье, а это значило, что настала его очередь сказать что-нибудь значительное. Например, пообещать говорить ей о своей любви до тех пор, пока у нее не опухнут уши и она не потребует, чтобы он ради Мерлина заткнулся; заверить, что он будет сражаться вместе с ней во всех ее битвах, независимо от того попросит ли она его об этом или нет; убедить, что он всегда будет рядом, куда бы она ни направлялась, и даже если это в конце концов ее прикончит (гриффиндорцы!), то он все равно встанет на ее сторону, потому что она сделала тоже самое, просто выбрав его… — Магда пялится! — произнес вместо этого Драко, раздосадованный, что не может поцеловать Гермиону под прицелом чужих глаз так, как ему хочется. — Ой. — Гермиона, нахмурившись, бросила взгляд через плечо, а затем снова повернулась к нему. — Ну, мы все равно увидимся вечером. А вообще я собиралась сказать, что мне придется уволиться, — вздохнула она, — иначе я просто не удержусь и врежу Донтлессу, и… К Волдеморту эту Магду. Драко наклонил голову, почти касаясь губами губ Гермионы и наслаждаясь роскошью момента, прежде чем они соприкоснулись. — Я тоже хочу этого. Всего, — заверил он, в последний момент осознавая, что ей только что предложил. Всю жизнь. Азартную игру. Какими бы ни были проценты. Гермиона тут же ответила, вовлекая его в поцелуй. Похоже, они оба находились в одном шаге от безработицы, потому что Драко, кажется, и сам был в разгаре увольнения. (Но его приятно грела мысль о галлеонах в семейных хранилищах Гринготтса.) Когда рука Драко обвилась вокруг ее талии, вжимая в свое тело, и стало ясно, что они собираются серьезно оскорбить целомудрие его рабочего места, Гермиона прервала поцелуй и отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза. Погладив большим пальцем его скулу, она стянула со своего запястья шарф, и они оба завороженно уставились на цифры. — Ну, — спросила она, — что думаешь? — Думаю, что должен Джорджу Уизли корзину с фруктами, — сказал Драко и притянул ее обратно в свои объятия, довольный тем, что столь нехитрой шуткой заполучил самый желанный приз. Ее искренний смех.