жемчужина

      Билли просыпался раненько ― не успевал Роб продрать глаза в каюте да омыть в тазу лицо и шею.       Сегодняшним утром только залёживался. А глаза распахнув, улыбнулся, словно приласканный уж любовник.       Покамест Роб не одарил его ни одним касанием. Думал ― а ну как растает, что туман с поверхности моря?       Билли смелее ― примкнул с густым поцелуем, мешая языки до кипячёной слюны. Да отстранился, ни слова Робу не вымолвив.       Зеркальце       стекляшку       лишь на него направив ― в свет-блики опутывая.       Мой теперь.       Одевшись и покинув каюту, Роб огляделся ― барк покачивался на якоре. Запрокинул голову ― матрос на грот-мачте всё выглядывал прыски из-под воды.       «Фрейя» закуталась в туман ― словно в богатое одеяние, стесняясь показывать свои телеса. Опасно, верно, в такую погодку сушить якорь да прокладывать курс ― ветер зовёт на встречу с ведьмами.       Договорившись иль с минке, иль с Билли.       А тот ― с Ньёрдом. Вот, верно, кто ему верховный бог да отец.       Роб поднялся на шканцы ― молоденький матрос, в том году ещё ходивший в юнгах, уступил ему место за штурвалом.       Есть не хотелось. Верно, насытился.       Сколько б ни сыскивал в трактирах любви ― за бесценок иль далеров за сто, ― всё не то ему было. Всё не эдак.       Слыхал от кого-то, у юнцов нурланновских слыл капризным любовником ― в койку с ним лучше не прыгать. Да не только оттого, что длани сквозь китовье мясцо продирались за талым золотом.       С Билли иначе. Будто отыскал наконец родную тёплую пристань.       Нут поглядел на Роба, сверяющегося с картами близ штурвала, из-под кустистых бровей. Кольнуло взором-то, что гарпуном.       А хвост-то ещё не успел отпустить. Ежели верить Биллиному шёпотку.       Хоть кричи, хоть молчи ― всё одно Роб поверил бы.       ― Каков курс, капитан Грей? ― спросил Нут, пожёвывая табак поодаль.       Роб сверился с картами, на которых раскинулось побережье Нурланна да крохотный Будё. Все местечки он помечал алым карандашом ― те, что богаты на минке. «Фрейя», ежели выловить долготу, замерла близ одной согретой пузами китов бухточки.       Да поблизости ― хоть и не застилай туман её ясного взора ― ни одного фонтана.       ― На Нурланн, ― бросил ему Роб, подняв голову. От Нута ― ишь, вздохнул ― до него донёсся запах табака да рыбы. ― Вертаться надобно, пока пресная вода не исчерпалась.       ― Это что ж, порожними пойдём?       ― Порожними. Впервой нешто?       Нут примолк ― подыскивал, верно, каких выражений для Роба, чтобы чаянием не обидеть.       Да любые сгодятся. Оно ж вестимо любому моряку, что на зад насажал ракушек, ― плох тот капитан, что по морю бродит без цели.       Иль Роб к своей пришёл. Только экипажу не по нраву.       ― Дело, капитан, твоё, да только вот… ― сплюнул Нут и отёр ладонью бороду, вычесав крупинки табака. ― По нраву ль то команде придётся? Вот о чём ещё подумать стоит.       ― Коли хотят без воды издохнуть, так дело ихнее, ― пожал плечами Роб, вглядываясь в движение на корме ― матросня там вновь перекидывалась от безделья в гнав. ― А сдохнет один, и как миленькие загрести возжелают к Будё.       ― Авось ты и сам этому делу помочь способен.       Роб нахмурился, переведя на него взор.       Покончить с Кнутом       тупая рыбёха       это ж запросто. Знал ли только Нут, что предлагать намерился?       ― Капитан, ― шагнул он к Робу, и глаза его под бровями сверкнули, что колотый лёд, ― всеми богами, морскими да земными, тебя заклинаю. Избавься ты от этого дьяволова отродья. Видно же, что разум светлый твой искусил да смутил. В том их цель, дьявольских созданий-то этих. Уж Ионой тебя скоро кликать станут.       Роб вдохнул ― нет, брагой от Нута не несло. Да и всё в его лице словам вторило. Глядишь, и дело говорил ― морякам его почётных лет в море-то чего только ни привиделось.       Юнги не верят, а бородатые старпомы ― с полуслова.       Неохота слушать. Вот где сказки да липовая молва, склеивающая, что смола, уши, ― в россказнях о детворе Сигурда морского.       Не в Биллиных устах.       ― Вижу, что пропал ты, капитан Грей, ― покачал головой Нут и опробовал в Робово лицо вновь заглянуть, шагнув вбок ― сапог лишь пристукнул. ― Господь тебя в свои кущи райские не возьмёт.       ― Ни разу мне туда шагу не было.       ― Помилуй… ― прохрипел Нут. В глазах его вновь что-то блеснуло ― словно из ножен показались клинки. ― Господь всепрощающ. Избавишься от дьяволова отродья ― и тебя простит. Как любимое дитя.       Роб не взглянул на него ― ещё, чего доброго, клинки-то в глазах пырнут.       Отстранился только от штурвала, кивком веля дать ему дорогу, да прошествовал со шканцев прочь. Пока вонь жёваного табака преследовать не перестала.

* * *

      Ночью «Фрейя» задремала, словно согретая в материнском лоне.       Авось и она Биллина сестра?       Он оделся, кутаясь в рубаху. Всё болтал о звёздах ― какие боле всего видать маленечко поодаль, куда солнце поутру бросает заспанный взгляд. Вот они, мол, первыми-то и прячутся.       Билли, интересно, примут райские кущи?       Тогда, конечно, когда на земле       в воде       он обратится пеной.       Иль там ему тоже, как Робу, будет не любо. Ему, правда, потому, что водица чересчур сладка. Робу ― потому, что солнце выжигает чешую с хвостов.       Стоя на палубе поодаль, Билли, покачиваясь на пятках, наблюдал, как Роб снаряжает вельбот, прежде чем спустить на воду.       ― Ловки у тебя ру-ручища, Роберт, ― промолвил он. Дыхание обернулось клубочком пара ― ночи нынче ещё стылые, сколько б Роб ни заматывал его в шерстяную куртейку. ― Такими средь моего народа жемчуга всё до-добывают.       ― На что ж они потом?       ― На всяко, ― пожал плечами Билли. ― На ук-крашеньица вот.       ― Отчего ж у тебя таких нет, жемчужинка?       ― Мал ещё, ― улыбнулся Билли, утирая нос, что земной мальчуган, набегавшийся вдоволь. ― Мне же в-всего сто один рыбий хвост.       Спустив вельбот ― вода приветила его плевком о донце, ― Роб снарядился вниз по штормтрапу. Да Билли помог, прихватывая его за талию-руки.       Он покосился на донце, громыхнув обо что-то сапогом.       ― На что тебе гарпун? ― прошептал.       ― Неведомо ж, что в море повстречать можно.       Билли взгляда от гарпуна не отвёл. Словно уже ― вонзился в его тощенькую грудь.       Разведать, не прячет ли сердце, что богатый сундучок, жемчужины.       Прячет, вестимо, иное. Жемчугов куда дороже.       Опустившись на банку, Роб стиснул черенки вёсел да погрёб от барка прочь. На миг Билли обернулся ― следил, видно, как нос лодчонки лопнул пучок света от фонаря на палубе.       И сделалось тихо. Разве только волны разговаривали, пришёптывая.       С Билли? С Робом?       Прислушался ― и уразумел вроде, что море привечало его, словно в родном доме, где никогда не погаснет свет.       ― Уб-бить меня вздумал, ― промолвил в тишине Билли.       Роб поднял взор с его острых коленок ― взглядом он пронзил не хуже гарпуна. Цвета глаз не разглядишь ― но, верно, сгустился, что тучи в небе перед самой бурей.       А Билли её призовёт?       Да нужды вроде как нет. Холод покалывал запястья и шею ― пот студил. Иль поталкивались под кожей       жабры?       совсем как у Билли.       Отведи меня домой.       ― Что, возиться неохота на своём суд-дёнышке? ― Билли вскинул подбородок ― и звёзды, казалось, ему вторили над головой. Вскинулись выше ― озверев, как рой хищных птиц. ― Ты же к-китов бил. Разве одним хвостатым б-брезгуешь?       ― Вовсе нет.       Наступив на гарпун носком сапога, Билли отшвырнул его Робу под банку, к корме.       Умирать, верно, не боязно. Всё одно море даст тебе кров.       А Робу?       Он оставил черенки вёсел ― вода болтанула ими разок да оставила, заскучав. Гарпун подняв, выпустил его в воду, что остроносую барракуду.       Вдаль глянешь ― не поймёшь, где море кончается и владеет небо. Глядишь, уже под водой.       Не топи лишь, хавсро.       ― Ты чужой зд-десь. А слушаешь тех, кто мо-оре пленить задумал, ― промолвил Билли.       Примкнув коленками к донцу вельбота, он присел перед Робом ― в лицо ему заглянувший. Роб ― в его.       Словно никогда они       промчись хоть сто один рыбий хвост       не расставались.       Ловили бы вместе жемчуга. Роб сыскал бы для него с глубины, где       наверное?       жабры жмутся в щель ― не дыхнёшь.       ― Я от-тведу тебя домой, Роберт, ― прошептал Билли ― ладонь возложив на Робово колено да шевельнув ушами. ― Там, где м-морю никто не хозяин.       ― И ты, жемчужинка?       ― Я-то подавно, ― улыбнулся Билли, поднявшись.       Разулся ― да пустился в воду прямо с борта. Лишь брызги засолонели у Роба на руках. То море расхохоталось.       Приникнув к штирборту, в угольной воде Роб его не разглядел. Позади плеснуло ― обернуться вынудило.       Билли цеплялся за бакборт пальцами ― побелевшими до того, что согреть их возжелалось. Хвост, блеском звёзд украшенный, разгуливал близь ― ласты хлопнули по глади.       Одёжа, видно, потонула. Вода на нагих плечах заклинала устами их накрыть.       ― По-оглядим, могучий ли у тебя хвост? ― приник Билли подбородком к борту.       ― Я захлебнусь?       ― Сперва. А потом не надышишься.       Билли протянул ему ладонь ― мокрую, белёсую, словно у утопленника с самого дна.       Роб ухватился ― теплее, чудилось, чем у него. Звёздами, что ли, отогретая?       На что Билли жемчуга, когда с ними играться горазд.       ― Одаришь меня, Роберт? ― прошептал Билли.       Не он приблизился ― сам к нему.       Уж в чём Нут прав       ты чужой зд-десь       так в том, что чаровался Роб им быстро. Верно, с той поры, как первое зеркальце принёс ему в дар.       Наклонившись, Роб коснулся солоноватых Биллиных губ ― словно крови с живой ещё раны испил, али       я от-тведу тебя домой       в висках загудело ― словно всё ещё Билли в объятиях своих       нутра горячего       грел.       я от-тведу тебя домой       Роб потянулся ― воду телом разбил, сомкнувшуюся поверх осколками. И море в ушах зашептало гласом Билли, притихая.