Из глубин

Вернуться к распорядку первых своих нескольких недель в этом домике оказалось довольно легко: Уилл гулял, ловил рыбу и играл с Грацией — только теперь он мог ходить гораздо дольше и с гораздо меньшим дискомфортом. Он поддерживал с охранниками ровно столько контакта, чтобы удостовериться, что ничего не изменилось. Это по-прежнему были те же самые люди, чередующиеся в том же самом порядке, и если они и вели себя чуть более напряженно (поскольку Джек их предупредил, что Ганнибал может заявиться сюда в любую минуту), на их поведении с Уиллом это никак не сказывалось. Уилл открыл новую вкладку с Tattle Crime, где ежедневно (ну, может, по нескольку раз в день. А иногда, когда шёл дождь и ему было скучно — скорее, ежечасно) проверял сайт в поисках следов Ганнибала. Предыдущую вкладку — с рекламным баннером, меняющиеся цвета которого подтверждали, что он действительно реален и существует — Уилл оставил нетронутой. Объявление Джека, оформленное в точно таком же стиле, как у Ганнибала, появилось на сайте на следующий день, предлагая услуги в Оквуде гипнотерапевта, специализирующегося на лечении офидиофобии. Уилл начислил Джеку бонусные очки за попытку убедить Ганнибала, что тот зря опасался змей, но Джек опоздал: Ганнибал в это уже не поверил бы, так что Джек лишь подкрепил изначальное предупреждение Уилла. В этот раз Уилл не беспокоился, когда шёл день за днём, затем — неделя и даже дольше, а его поиски не приносили никаких новых результатов. Возможно, Ганнибал даже не собирался снова пользоваться Tattle Crime (теперь, получив ещё больше информации), но Уилл всё равно проверял. Ганнибала не поймали — такая новость появилась бы везде. А пока его не поймали, с ним всё было в порядке. Что бы там ни думали идиоты, комментирующие на Tattle Crime, никаких трупов, похожих на творения Ганнибала, тоже не появлялось. Ганнибал не искал внимания, как тогда, в Италии, потому что он уже завладел полным вниманием Уилла. Разумеется, он снова изменит свои методы: даже Уилл точно не знал, сколько неидентифицированных убийц за последние десятилетия на самом деле являлись Ганнибалом. Но Уилл повидал достаточно, чтобы разглядеть закономерности внутри закономерностей, и он опознал бы увиденное. Ганнибал не был классическим психопатом: он не испытывал проблем с целеустремлённостью и долгосрочным планированием (и он любил Уилла — это определённо нельзя было назвать типичным), и он никогда не повторял одних и тех же ошибок дважды. Свой опыт тюремного заключения он постарается не повторять с особенным усердием. Единственной ошибкой, которую Ганнибал повторял, был Уилл — и это потому, что он не считал Уилла ошибкой. Уилл воспользовался парой дней без дождя, чтобы изучить экстерьер дома. Единственный этаж означал, что с крыльца было легче влезть на крышу, даже с таким плечом, как у Уилла. Обычно в такое время года он бы что-то ремонтировал: чинил треснувшую после зимних бурь черепицу, менял подгнившие доски или перекрашивал облупившиеся, но Мэйсоны поддерживали этот дом в хорошем состоянии. Очень удачно, потому что Джек не оставил в сарае набора плотницких инструментов. На ферме Маскрат Ганнибал очень ярко продемонстрировал возможности нетрадиционного применения молотка — неудивительно, что Джек предпочёл не дарить ему такого шанса здесь. Ничто из этого не было жизнью Уилла — эта была всего лишь передышка между приливами, прежде чем снова нахлынут волны, но у Уилла бывали и более неприятные интерлюдии. Он не знал, как долго продлится эта — явно не два года, как с Молли, — но он никуда особенно не торопился. Ему некуда было торопиться. Его колено заживало, плечо стабилизировалось, и если он чувствовал подобие счастья только благодаря Грации — в этом тоже не было ничего ужасного. К концу месяца погода испортилась: вместе с потеплением грянула серия гроз. В перерывах между ними Уилл ещё больше гулял по лесу или просто сидел у ручья и смотрел на воду. Для рыбалки в такие дни было слишком ветрено — никакой возможности забросить крючок в затенённые заводи, в которых пряталась рыба. К этому времени у Уилла закончились новые места для изучения: он уже знал все тропинки и изрядный кусок леса между ними (там, где растительность была не слишком густой). Выполняя требование Джека оставаться в лесу, Уилл избегал простирающихся дальше полей; у него были свои собственные причины не хотеть, чтобы его увидели и узнали. Он ещё несколько раз натыкался на хозяев Грации (особенно, когда ходил по тропкам к востоку от своего домика) и уклонялся от их приглашений в гости. А потом начал уклоняться и от этих маршрутов, сходя с троп, когда шёл в ту сторону. При необходимости Уилл умел выкручиваться во время общепринятого социального взаимодействия, но это утомляло. Его колено уже могло справиться с неровной поверхностью, а мягкая почва и лесной мусор больше мешали бы Дайерам, учитывая их возраст. Грация же могла найти Уилла где угодно, если хотела. Поймав краем глаза какое-то движение: размытый силуэт, слишком чёткий, чтобы оказаться качающимися от ветра ветками, Уилл наполовину ожидал увидеть Грацию. Он повернул голову в ту сторону — и его сердечный ритм подскочил, наверное, процентов на пятьдесят, потому что это оказался человек. Женщина. Воспоминание всего нескольких дней трёхлетней давности — и она была настоящей. Здешние охотники не носили европейских двубортных пальто и высоких кожаных ботинок, поэтому она оделась попроще, подражая местному стилю: в свободные джинсы и флисовую кофту. Но всё равно выглядела стопроцентно отличительно. Она несла в руке дробовик, а с её пояса свисала пара мёртвых кроличьих тушек. Посмотрев прямо на Уилла, она легко зашагала в его направлении, без труда пробираясь сквозь мелкие ветки и заросли ежевики. Уилл прислонился спиной к ближайшему дереву, ожидая, пока она подойдёт поближе. Она выбрала хороший день: весенний ветер усиливался, набирая обороты к обещанной вечером буре; треща ветвями и взмётывая опавшие листья. «Хвосту» Уилла нужно было бы стоять к ним лицом к лицу, чтобы их услышать. — Я всё ещё не совсем восстановился после ножевых ударов и падения со скалы. Предпочёл бы, чтобы ты не стреляла в меня снова, — сообщил Уилл в качестве приветствия. По крайней мере, на этот раз Чийо точно не могла столкнуть его с поезда. Чем бы она ни занималась последние три года, это явно не включало в себя совершенствование чувства юмора. — Это зависит от тебя и твоих намерений, — взгляд Чийо оставался ледяным, когда она наклонила голову, изучая Уилла. — Он считает, что у тебя хорошие намерения, поэтому я тоже буду так считать, пока ты не докажешь обратного. У Уилла ещё быстрее (если это вообще было возможным) забилось сердце. Ганнибал по-прежнему ему доверял. Уилл и сам это знал (хотя это было абсолютно нелогичным), но теперь перед ним стояла Чийо, заверявшая, что это действительно правда. — Моё единственное намерение прямо сейчас — это чтобы никто больше не умер, — Уилл покачал головой, уставившись в землю. — Тебе нельзя здесь находиться. Джек Кроуфорд тебя знает. — Но не его люди. Джек Кроуфорд сейчас находится у себя в офисе. И он мне задолжал, — Чийо сузила глаза, и её взгляд ожесточился. — Если он об этом забыл, я ему напомню. Насколько Уилл знал, Джек встречался с ней всего раз — и это было в Италии. Вряд ли он предупредил насчёт Чийо частную охрану Аланы, и Чийо совершенно точно не являлась Ганнибалом Лектером. «Хвост» Уилла доложит Джеку, что Уилл мельком поговорил со встреченной в лесу охотницей, и если он не станет упоминать её национальность, Джек даже не догадается впоследствии, что это было. События развивались бы совсем иначе, если бы здесь показалась Беделия дю Морье: Уилл не сомневался, что уж она-то значилась в разосланном Джеком чёрном списке. Не то чтобы Уилл мог представить Беделию пробирающейся по лесу в своих юбках-карандашах. А разделить её с винным бокалом, наверное, пришлось бы хирургическим путём. — Что бы Джек тебе ни задолжал, это для него не так важно, чем наш общий друг. Гарантирую, — отозвался Уилл, потому что Джек был уже не тем человеком, что раньше. Точно так же, как и он сам. Точно так же, как и Алана. Ганнибал был чёрной дырой, искажающей своей гравитацией время и пространство; меняющей всех, кто находился в пределах его орбиты. — Возможно, — Чийо снова окинула Уилла внимательным взглядом. — Он действительно пробуждает… экстремальные эмоции. От этих слов Уиллу пришлось рассмеяться: коротко и немного горько, потому что он знал о пробуждаемых Ганнибалом экстремальных эмоциях всё. Обо всех без исключения, теснейшим образом и под любыми углами. — Он хочет знать, под замком ли ты здесь. Хочешь ли ты отсюда выбраться, — продолжила Чийо, и Уилл вскинул голову, чтобы снова на неё посмотреть. Ну разумеется, Уилл был здесь под замком — и речь шла не только о Джеке. Но если бы Уилл ответил, что находится здесь под замком, вскоре он проснулся бы ночью и обнаружил, что это место превратилось в кровавую бойню. Ни ему, ни Ганнибалу не стоило привлекать к себе такого рода внимание. А на второй вопрос Уилл не мог ответить даже себе самому. Хотел ли он отсюда выбраться? «Выбраться» предполагало, что существовало место, куда он собирался отправиться. — Я могу уйти отсюда в любой момент, — ответил он, и это было правдой; теперь. — Но я ещё не решил. — У тебя может оставаться не так много времени на принятие своих решений, как ты думаешь, — предупредила Чийо. — Иногда сюда приходит рыжеволосая женщина с камерой, но пока что ей не удаётся подобраться близко. Однако Фредди продолжит пытаться. И как только у неё получится сделать фото, вся игра снова изменится, заполучив в свою сложную схему ещё одну шестерёнку. Опубликует ли Фредди это фото сразу, или воспользуется им, чтобы надавить на Джека, для Уилла это в любом случае будет означать потерю ещё одного кусочка, который он сейчас контролировал. Чего Фредди точно не станет делать, так это шантажировать Уилла напрямую — её чувство самосохранения в разы превышало её же мнение об Уилле Грэме. А значит, Уилл не получит никакого предупреждения перед тем, как это произойдёт. — Держи. Сделай заинтересованный вид, — Чийо протянула ему дробовик, натренированным движением отвернув в сторону ствол, для безопасности. А вместе с дробовиком — передала Уиллу маленькую полоску бумаги; длинную и тонкую, с аккуратно обрезанными краями. Уилл поднёс дробовик к плечу; медленно и осторожно, чтобы не перенапрячь свои недавно зажившие мышцы. Затем, направив ствол на покачивающиеся верхушки деревьев, прицелился, оценивая вес и баланс оружия. Древесина под его пальцами была отполирована до совершенства, а металлический затвор — покрыт искусной гравировкой. Этот дробовик являлся произведением искусства в ничуть не меньшей степени, чем оружием, великолепно подходя владеющей им женщине. Опустив дробовик, Уилл вернул его Чийо, одновременно с этим опустив взгляд на полоску желтоватой бумаги в своей ладони. Там был записан телефонный номер, длинный, и даже в виде цифр этот аккуратный, безупречный почерк невозможно было спутать ни с одним другим. — Других контактов не будет, — сообщила Чийо, и это было правильным решением, потому что игра, которую вёл Уилл, была слишком опасной и затягивала в себя находящихся рядом людей — как и всегда. Но Уилл почувствовал тяжёлый вес её слов, и это было не то, чего ему хотелось. Очередное открытие, добавленное в очень длинный список вещей, которых Уиллу Грэму не хотелось. Оставляя так мало тех, которых ему хотелось. — До свидания, Уилл, — с этими словами Чийо развернулась и зашагала обратно к тропинке, в том же направлении, в котором шла изначально. Уилл посмотрел вниз: на уходящие глубоко в землю древесные корни у своих ног, на гонимые ветром листья возле своих ботинок. Он очень старательно не смотрел Чийо вслед, потому что его «хвост» наблюдал и нельзя было допустить, чтобы он понял, как сильно Уиллу хотелось посмотреть Чийо вслед; как она была важна. Хотя Чийо уже скрылась, у Уилла продолжало судорожно колотиться сердце. Сунув в карман руку со своим кусочком бумаги, он пошёл обратно к ручью. Ему нужна была вода и спокойствие потока, ему нужна была возможность поразмыслить. По дороге он вертел эту бумажку между пальцами, чувствуя кожей её гладкую поверхность и острые края: его доказательство реальности Чийо; его доказательство всего. Добравшись до ручья, Уилл сел на берегу с его мягкой, усыпанной листьями почвой, глядя, как вода играет со сломанными ветками и ноздреватой пеной, унося их прочь в поисках океана. Прижав записку Ганнибала к ладони большим пальцем, Уилл развернул кисть так, чтобы взглянуть на написанные цифры — всего раз, мельком, — и положил руки на бёдра. И у него снова подпрыгнул пульс от знакомого вида этого почерка с идеально ровными изгибами и безупречными линиями на невидимой строчке. Уилл крепче стиснул пальцы. Если он так себя чувствовал после встречи с посланницей, как он себя почувствует, увидев Ганнибала? (Стоя на коленях на обрыве, Уилл впервые за долгие годы прикасался к Ганнибалу, который взял его за руку и потянул вверх, помогая встать. Не отпуская, продолжая держать… и они оба увидели это друг в друге — увидели это всё. Уилл прикасался к Ганнибалу всё крепче и крепче, пока не прижался к нему вплотную, так что везде был только Ганнибал: у Уилла в мыслях и в сердце, целиком и без остатка…) У Уилла появились некоторые догадки, как он себя почувствует. И это… больше не казалось ему таким шокирующим. Он провёл годы, ненавидя Ганнибала. Ненавидя Ганнибала за то, что он любил Уилла; ненавидя себя за то, что любил Ганнибала; ненавидя их обоих за всё, что разлетелось вокруг них вдребезги, прошив осколками их друзей — но ничто из этого так и не изменило его любви. Что наконец-то рухнуло после стольких лет напряжения, так это ненависть. Уилл её больше не испытывал. После всего, что Ганнибал сделал: с Уиллом, его жизнью и его друзьями, Уилл сейчас чувствовал лишь… что он скучал по Ганнибалу. И он знал, что если (нет, не если — когда) он снова увидит Ганнибала, «скучал» станет огромным преуменьшением, потому что рядом с Ганнибалом всё становилось более интенсивным, даже дыхание. И Уилл чувствовал целые слои эмоций под этим «скучал», но… Уилл скучал по Ганнибалу. Он скучал по их разговорам, по безоговорочному принятию. Он скучал по тому, чтобы кто-то увидел Уилла Грэма насквозь, но не счёл чем-то странным, чем-то почти жутким. Сейчас к этому добавилось ещё больше. Вообще-то, это «больше» существовало годами, но то, с чего всё началось, до сих пор служило главным якорем; до сих пор привязывало Уилла к остаткам этой жизни. Бумажная поверхность слегка царапала ему пальцы, и Уилл наклонил голову, чтобы увидеть написанный на ней номер. Впился взглядом в скрытый отбрасываемой его телом тенью клочок бумаги, пока не выучил эти цифры наизусть, пока не удостоверился, что никогда их не забудет. А потом продолжил на них смотреть, потому что этот номер был его каналом связи, от которого всё зависело. Затем Уилл скомкал бумажную полоску в тугой шарик и, наклонившись вперёд, бросил в ручей у своих ног, потому что это тоже необходимо было сделать. * * * На краю поляны Уилл остановился, прижавшись спиной к дереву и позволяя ветру играть со своими волосами. Домик стоял на месте, обрамлённый своей лужайкой с травой и цветами, и грунтовым подъездом: простое сооружение из дерева и стекла, которое люди сделали жилищем. Теперь, когда Уиллу и впрямь было что скрывать, этот домик, со всеми его охранниками и камерами, казался гораздо более зловещим, чем раньше. Уилл больше не видел в нём никаких уютных напоминаний об Эбигейл или о собственной тихой гавани в Вирджинии. Уилл был здесь пойман на неопределённое время в остатках своей жизни — пойман своими собственными решениями и решениями Ганнибала, да и Джека. Совсем как Чийо, когда Уилл впервые её нашёл, на годы застывшую в стазисе из-за своих решений — и решений Ганнибала. Уилл её от этого освободил, дал ей возможность выбрать другую жизнь. Возможно, выбранная Чийо жизнь в итоге не так уж и отличалась — раз она ездила через полмира, доставляя сообщения Ганнибала. Но не важно, что она выбрала. Важно, что у неё был выбор. Чийо дала Уиллу телефонный номер. Это не было одним и тем же. Этот телефонный номер вёл прямиком в очередную ловушку. Огромную, как весь мир — вместо маленького домика и клочка леса; маленькую, как всего один человек, от которого Уилл никогда не мог убежать. (Окружённый кровью, и лунным светом, и Ганнибалом, Уилл улыбался). Уилл не мог себе представить, что когда-нибудь захочет от этого убежать. Ему стоило ужаснуться самому себе. Он и ужаснулся. Он стоял на краю обрыва, и его мир рушился, тонул в уникальности Ганнибала; убийцы, пару дней назад пославшего Долархайда убить его жену и приёмного сына. Вот Уилл и сделал единственно возможную другую вещь: сбросил их обоих с обрыва. Ужасаться самому себе было утомительно. И не могло длиться вечно. В этот раз Уилл решил вместо попытки суицида выпить виски. Уже почти стемнело (раньше обычного, из-за тяжёлых, плывущих по небу облаков) и изрядно похолодало: древесная кора у Уилла под ладонью была теплее, чем порывы ветра. Скоро обещал начаться дождь. Перейдя поляну, Уилл зашёл в дом, взял стакан и бутылку виски, сбросил ботинки и растянулся на успокаивающе пахнущем псиной диване. Налитый в стакан виски золотисто мерцал под жёлтым электрическим светом и приятно защекотал Уиллу горло, когда тот сделал маленький глоток, обдумывая известную ему информацию. «Других контактов не будет». Эта часть переданного Чийо сообщения была не совсем правдой. Ганнибал предлагал Уиллу некоторое уединение, время поразмыслить, но это была иллюзия выбора, а Уилл больше не питал никаких иллюзий. При необходимости Ганнибал мог быть терпеливым — он это более чем доказал, — но если Уилл не позвонит по полученному телефонному номеру, в один прекрасный день (через месяцы, год или даже несколько лет) Ганнибал устанет ждать и придёт к нему сам. Ганнибал, который попытался убить Молли и Уолтера. Ганнибал убил Эбигейл, и Уилл ему это простил. Дважды. И во второй раз это ничуть не стало проще. Ганнибал убил Беверли и попытался убить Алану. И Джека. Раньше, когда это больше для Уилла значило. Ганнибал пырнул Уилла ножом, повесил на него свои убийства и предоставил верить, что он сходит с ума. А ещё ведь была та пила (хотя, к счастью, данный отрывок Уилл помнил смутно). Уилл уже перестал задаваться вопросом, существовало ли хоть что-то, чего он Ганнибалу в итоге не простил бы. Он уже установил, что для Уилла Грэма не существовало никакого будущего, которого ему действительно хотелось бы. Не факт, что ему вообще светило долгое будущее, реши он начать содействовать объявленному в международный розыск убийце, но Уилл не был уверен, что этот выбор был значительно хуже прочих. Ганнибал предлагал ему ловушку, завёрнутую в любовь; любовь совершенно безоговорочную, не зависящую от того, что Уилл мог сделать или не сделать. Ганнибал его любил, невзирая на предательства, попытки убийств и три года тюрьмы. Очень вряд ли он перестал бы любить Уилла из-за того, что тот не убрал тёрку для специй в нужный ящик на безупречной Ганнибаловой кухне. Уилл не удержался от мысли, что, возможно, немалое напряжение вызвала бы разница их уровней терпимости к собачьей шерсти, но он не сомневался, что в этом вопросе можно было найти компромисс. И сама идея подобной беседы вызывала у него улыбку. Ганнибал предлагал ему не только любовь, и Уилл это знал. Он предлагал Уиллу лунный свет и кровь (чёрную, тёплую, обволакивающую пальцы), и яростное, крышесносное удовольствие избавления от мусора — но это было опциональным бонусом. Это не было опциональным для Ганнибала, но Ганнибаловы поступки были заботой его собственной совести, а не совести Уилла. Уиллу не требовалось принимать все решения насчёт своей жизни прямо сейчас. Некоторые из них могли подождать. Их можно было обдумать и… принять позже. «Есть и другие способы воздействия, кроме насилия», — вспомнились ему слова Чийо, произнесённые годы назад. Когда Уилл применял к Ганнибалу не-насилие, когда он применял улыбки и дружбу, вечера с совместными ужинами, вином, и негромкими беседами — результаты оказались жизнеопределяющими для них обоих. Разрушительными, но совершенно безболезненным способом… пока Уилл не начал сопротивляться, после чего Ганнибал начал давить в ответ, и в итоге они опустошили оба своих мира. Уилл снова задумался, как дела обстояли бы, если бы четыре года назад он сделал другой выбор. «Мы можем исчезнуть прямо сейчас. Сегодня ночью». Тогда Уилл не мог сделать этот выбор: он ещё не стал тем, кем был сейчас. Он попытался поступить правильно, а не так, как ему хотелось, и в итоге это искалечило жизни всем вокруг, пережили они это или нет. Оглядываясь сейчас в прошлое и оценивая все свои решения, все свои мотивы, Уилл не видел варианта, при котором всё сложилось бы для него иначе, чем сложилось. «Это — лучший из всех возможных для тебя миров, Уилл. Ещё лучшего у тебя не будет». Уилл тихо засмеялся от этого воспоминания, потому что, раз уж он собирался оставить эту хрупкую реальность и сбежать в закат с серийным убийцей, казалось странным образом уместным сделать это по совету Фредерика Чилтона.