И Пошло Всё Прахом

Как только Хилл выходит из камеры, ее заменяет «Этот» и небольшая команда медицинского персонала, которая проводит тщательное медицинское обследование Натальи (ни сломанного носа, ни сотрясения мозга, только причудливые синяки) и вкалывает сильное обезболивающее. После ей разрешают принять душ. Вода на удивление горячая, давление достаточно сильное, дабы смыть кровь и слегка унять напряжение в теле, и — хотя она все еще под присмотром — ей предоставляют иллюзию уединения. Дают мыло, шампунь, кондиционер (утилитарное, но хорошего качества) и мягкое чистое полотенце. Когда ее возвращают в камеру, на кровати лежит чистый комбинезон и аккуратно сложенное толстое шерстяное одеяло. Простыни заменены, пол очищен от крови (и продезинфицирован, судя по запаху хлорки). Но самое удивительное в том, что ей разрешили оставить жвачку. Ловушка. Так и должно быть. Похоже на то, что ее вознаграждают, будто лечение и улучшенные условия являются пряником, похвальбой хорошему поведению (не то чтобы она знала наверняка; Романова гораздо лучше знакома с кнутом — обратной стороной инструментального обусловливания). Выбивать дерьмо из охраны, пока она не в себе, не может быть хорошим поведением. Не так ли? Следующие дни отличаются от ожиданий Натальи. Она готовилась к куче «сеансов», к более длительным периодам смешанных воспоминаний или к пробелам в голове, которых не должно быть. Вместо того чтобы приходить в себя с туманным едва соображающим сознанием, с болью во всем теле и с тошнотворными последствиями медикаментов, ей позволено просыпаться естественным образом и засыпать естественным образом, когда захочет, день за днем. Выданное одеяло на ощупь жесткое и колющееся, но оно ещё и теплое, и увесистое, и Наталья, наконец, крепко засыпает под его комфортной тяжестью. Ее по-прежнему постоянно охраняют, проходит целая неделя, всегда остаются «Этот», «Другой» или «Новая», как она называет суровую женщину с каштановыми волосами, которая, видимо, замещает Хилл. Она не видела брюнетку после инцидента; *** Марию поносят и натягивают на кол так, как не поносили и не натягивали с тех пор, как исполнилось шестнадцать. Хотя и она стала куда послушней в шестнадцать. Происходящее кажется почти забавным — почти — пока не снимают с охраны и не запирают в карцере. Будто напившегося подростка сажают на домашний арест в комнате. Ведут себя глупо и по-детски, ей богу, и Мария спорит. Мария тоже огрызается так, как не огрызалась с шестнадцати. Бесит. Идиоты. Сказали же охранять заключенную (Черную вдову, на минуточку), и она охраняла. Удерживала ее, не давала никому причинить вреда и не позволяла погибнуть самой при попытке к бегству. Мария не говорит вслух, что сомневается в том, что Романова пыталась сбежать. Девушка требует перевести то, что сказала Романова, но получает отказ. Бесит. Как же все бесит, она вернулась в подростковый возраст. В армии тоже были свои порядки и законы, но другие. Там все было чётко, прямолинейно и жёстко, и Марии нравилось. Это ей подходило. Но здесь не так. Здесь манипуляции и ухищрения, игры в кошки мышки, множество секретов, все чего-то недоговаривают. На нее орут (Они вспоминает отца, красного, с раздутыми на лбу венами от сильного ора. Брызжет слюной, капельки противно лежат на губах. Слова проходят мимо нее. Те же обвинения, только по другой причине.) Слушает, как ее отчитывают, с пустым бесстрастным взглядом. Стоит, расправив плечи, заложив руки за спину и расставив ноги на ширину плеч. Слушает с поднятым подбородком и непоколебимым взглядом. Не вздрагивает. Выжидает своего часа. Ее отстраняют от работы и запирают на неделю в четырех стенах, разрешают выходить только для посещения обязательных курсов и тренировок. Мария отжимается от нечего делать, как гребаный тюремщик. Она почти в той же ситуации, что и Романова, тревога не покидает и не улегается. Мария неожиданно отыскивает курс русского языка в базе данных Щ.И.Т.а. Это ей на руку, даже слишком на руку, а Мария не верит, что Щ.И.Т. мог это допустить. Мария выговаривает жёсткие, сложные слова, которые чужды языку, сильно искажает их. Поначалу язык грубый, но он подходит форме рта и настроению. Подходит ее положению, поэтому Мария учится. Учится и выжидает своего часа. ***