И Пошло Всё Прахом

Прошло две недели с тех пор, как Мария получила разрешение для Наташи тренироваться в спортзале. В ее поведении чувствуется лёгкое самодовольство по поводу того, что другим охранникам Романову не доверяют, и потому она единственная, кто сопровождает ее в спортзал и из него трижды в неделю. Хотя Хилл не уверена, что может контролировать Романофф. Та с ней так спаррингуется, что на теле синяк на синяке красуется и до сотрясения мозга по самоощущениям не долго осталось. Но оно того несомненно стоит — давно у Марии не было таких первоклассных поединков (если вообще были, потому что Наташа искуснее в бою чем кто-либо на ее памяти). Она и не осознавала, насколько все это нравилось, покуда не пришел приказ об увольнении с места охранницы. Мария старается убедить себя, что не расстроена. Но она весьма и весьма расстроена. Так отдалась этому посту, что теперь, когда его отнимают, не может не сожалеть. Задается вопросом, так же ли чувствуют себя тренера, работающие с самыми зелёными агентами, а потом вынужденные передавать их на попечение других. Все это глупо и сентиментально, и в ее работе нет места ни тому, ни другому, поэтому передает свое место без слова поперёк, лишь надеясь, что всё к лучшему. Охранники уже не обращают внимания, когда приносит с собой две чашки кофе. На дне картонного подноса спрятан жирный пончик (глазированный и без посыпки, была слишком занята, а этот пончик был единственный, что оставался в кафетерии, когда в кои то веки добралась до него) Хилл достает свою стакан и протягивает коробку Наташе.  — Надеюсь, ты хорошо отдохнула. Планы изменились. Как обычно бывает в первые минуты смены Хилл, Наташа уделяет всё своё внимание чашке кофе, которую ей вручают. Первые несколько стаканов были отданы настороженно, но в последнее время в обмене ощущается дух товарищества. То, как сидят в тишине, потягивая дешевое бодрящее питьё из столовой Щ.И.Т.А — почти рутина. На этот раз кофе немного подгорел, а пончик, который подсовывают, немного черств, но сахар, кофеин и дружеское общение заставляют Романофф чувствовать себя почти человеком. Слизывая остатки глазури с пальца, озорно приподнимает бровь.  — Неужели ты сегодня собралась выиграть раунд? Или даже два, а, Хилл? Улыбка Марии — не более чем сухой изгиб губ. В ней есть что-то печальное, но это что-то быстро скрывает под глотком. Она сидит, примостившись на полу и упираясь о Наташину кровать, хотя тут же окажется на ногах и с пистолетом в руке, если появится необходимость.  — Не я, — наконец говорит, все еще глядя только вперед. — Они решили дать тебе больше привилегий. С этого момента будешь тренироваться с Соколиным Глазом. — Хилл не объясняет, кто это такой. Наташа сдалась именно ему, поэтому нет сомнений, что знает о Клинте Бартоне куда больше, чем положено. Соколиный глаз. Клинт Бартон. Исключительно одаренный стрелок, но, если Вдова правильно помнит, не очень хорош в рукопашке. На самом деле жаль, что это перераспределение произошло именно в тот момент, когда Наташа и Хилл стали спарринг-партнерами. Охранница заметно прокачалась в своих навыках за их полудюжину тренировок, Вдова не могла не впечатлится тем, как быстро та учится, усваивает и отрабатывает все советы и рекомендации. С другой стороны, если эта замена и означает что-то, то только то, что тренировки с Бартоном вполне могут стать большим шагом к возвращению на поле боя, но уже под флагом Щ.И.Т.А, и эта мысль воодушевляет. Но Наташа не может не испытывать некоторого опасения. То, как Хилл сидит по стойке смирно и явно на взводе, обижает. В ее поведении нет ни капли обычного гнева, раздражения или беспокойства, но что-то еще заставляет ее нервничать. Она выглядит то ли недовольной, то ли разочарованной. Ревнует? Романофф отгоняет мысль, бросая на охранницу молчаливый, насмешливый взгляд. Продолжительное молчание со стороны левого плеча заставляет Марию оглянуться, вопросительно поднимая бровь, мол что та хочет прочесть по ее лицу. Возникает острое глупое желание заполнить тишину словами, но знает, что редко это приводит к чему-то хорошему, поэтому лишь качает головой, сминая бумажный стакан в руке. Наташа вливает в горло остатки кофе, кожу покалывает от растущего напряжения в камере. Хотя обычно между ними и витает почти осязаемая энергия, уже казалось, прошла пора, когда длительное молчание было некомфортным. Хочется спросить, что беспокоит Хилл, и чувствует, что Хилл тоже хотела бы, что бы ее спросили, но когда между ними все было так просто? Да и каким бы ни был ответ, Наташа знает, что вряд ли он ей понравится. Вместо этого по умолчанию использует юмор, дабы облегчить этот дискомфорт.  — Не ревнуй, Хилл. Если правильно помню, его удар с левой не идёт ни в какое сравнение с твоим. Наверное, именно такой сейчас человек Наташа: будет отшучиваться, лишь бы избежать неприятного, но важного разговора. Хилл тоже научилась маскировать искренние чувства под юмором. Так безопасней. Мария вздыхает, вынимая пистолет и вертя его в руке.  — Знаю. Но этот парень — ходячая катастрофа. Ещё соскучишься по мне. Наташа моргает, пораженная осознанием того, что, несмотря на саркастический тон, Хилл права. Она может заскучать. Нехорошо, очень нехорошо. Романофф быстро сменяет тему.  — И чем ты будешь заниматься, пока я буду выбивать все живое из Робин Гуда? Раздражение начинает возвращаться, Мария пожимает плечами.  — Я все ещё должна буду сопровождать тебя туда и обратно. И быть поблизости на случай, если действительно захочешь избить Соколиного Глаза до полусмерти. Есть шанс на то, что будешь вести себя прилично? Наташа чуть посмеивается. Ни единого.  — Если буду плохо себя вести, придёшь и приструнишь меня?  — Думаешь, агент Бартон не справится с тобой? — спрашивает Мария, определенно выглядя скорее удивленной, чем оскорбленной по поводу умений своих коллег.  — О, уверена, агент Бартон попытается приструнить меня любыми способами, — Наташа озорно ухмыляется, — но в прошлый раз он выиграл. Не хочу, чтобы страдал от иллюзий, что это когда-нибудь повторится. Мария не сомневается, что единственная причина, по которой Соколиный Глаз и выиграл последний бой, заключается в том, что Наташа позволила ему. Хилл провела достаточно времени в спортзале, наблюдая, как тренируются и спаррингуются полевые агенты вроде него, но ещё никогда не видела, чтобы кто-нибудь двигался так, как это делает Вдова.  — Не позволь им узнать об этом, Романофф, — тихо говорит ей.  — Беспокоишься обо мне, Хилл? — Наташа не совсем уверена, как реагировать на мягкость голоса охранницы.  — Ты не нуждаешься в моём беспокойстве, — подчеркивает Мария. Не то, чтобы знание этого помешало ей встать между Наташей и Щ.И.Т.ом. Хилл никогда этого до конца не осознавала. Мысль на мгновение ошеломляет, она приходит вместе с пониманием того, что больше не сможет как-то положительно влиять на отношение организации к Романофф.  — Нет, но ты все же беспокоишься, — как ни в чем не бывало замечает Вдова. — Иногда я задаюсь вопросом, состоит ли твоя задача в том, чтобы держать меня в узде или быть моим ангелохранителем. Наташа не знает, почему сказала это вслух. Конечно, не скажет вслух, как сильно ценит то, что Хилл изо всех сил пытается что-то сделать для неё. У нее не было раньше кого-то, кто бы так за ней присматривал, и хотя сейчас это уже определенно то, без чего смогла бы прожить, все равно приятно. Мария фыркает и закатывает глаза, скрещивая руки перед собой.  — Я скорее какая-то подобпытная. Наняли самого нового рекрута на корабле, дабы в случае чего его потеря не была большой потерей. — притворяется, что не слышала ранних слов девушки. Шутливость полностью исчезает из тона Наташи.  — Думаешь, все только и пытаются тебя облапошить? Мария могла бы отмахнуться и перевести тему, но Вдова рассказывала ей нечто и похуже и пооткровеннее о себе, и есть нечто в том, как Наташа смотрит на нее, что заставляет хотеть быть честной.  — Это то, к чему привыкла. Никто не встанет на мою сторону и не будет бороться за меня, поэтому я научилась бороться за себя. Она — та неуклюжая девчонка с плоской грудью, которая повалила таки своего обидчика на землю, но в ответ получила от родителей только аррест на месяц и удар по голове, от которого звенело в ушах и болели зубы. Наташе слишком хорошо знакомо это чувство. На мгновение что-то защемляет в груди. Коротко кивает.  — Это хороший инстинкт самосохранения, хотя и немного удивителен для военной.  — Почему? Надо быть обязательно бескорыстной, чтобы хотеть сражаться и за других? Да и от меня больше толку, если останусь в живых. Так для всех лучше. Особенно для меня.  — Нет, я имела в виду, разве вы там все не братья, сестра, не товарищи? Типа доверяете друг другу жизнь и все такое? Хилл может быть обидчивой. Романофф сейчас придется следить за словами. Дерзость и раздражение, которые присутствовали мгновение назад в голосе Марии, исчезают. Она замирает, тело напрягается, когда отводит взгляд.  — Просто потому, что мне не легко довериться, не значит, что я не доверяю, Романофф. Нечто в тоне Хилл заставляет мышцы живота Наташи напрячься. Может быть, это то, как произнесла ее фамилию, но вдруг приспичило хорошенько подраться. Жаль, что они больше не спарринг-партнеры; она была бы рада возможности несколько раз приложить девушку о татами. На мгновение подумывает о том, чтобы поиграть ещё на ее нервах, спровоцировать на словесную перепалку, если нет возможности для физической, но идея «дебаты» звучит далеко не так удовлетворительно, как «врезать прямо в челюсть». Наташа чувствует, как хмурится сильнее, даже когда делает глубокий вдох, пытаясь остыть. Слова едва доходят, потому что Мария больше не здесь. (Она не оглядывается назад. Никогда не думает о прошлом. Никогда. Лишь иногда видит сны о нём). Но сейчас на миг вспоминает, каково это — иметь людей, которым доверяешь, каково стоять плечом к плечу и каково, когда все отнимают. Теперь они призраки, которые преследуют повсюду, и она вернулась на свою одинокую сторону, должна вновь водиночку стоять за себя. Хилл расправляет плечи, заставляет себя взглянуть на Наташу.  — Давай, не будем заставлять твоего нового партнера ждать.  — Ладно. — девушка раздраженно встает на ноги, все еще хмурясь. — Веди же. У Марии есть искушение оставить пустой стаканчик здесь, но, чуть корчась, забирает его, Наташа направляется к двери и передаёт свой охранникам. У них уже нет сопровождающих, Хилл, направляясь к спортзалу, не оглядывается, дабы убедиться, что Романофф следует ли за ней. Вдова спешит догнать длинноногую охранницу. Это занимает несколько быстрых шагов, но затем сокращает дистанцию настолько, идя прямо шаг в шаг, что в какой-то момент (неумышленно, конечно) наступает той на пятку. Мария чуть спотыкается, но продолжает идти как ни в чем не бывало. Она случайно, говорит себе, хотя знает подноготную. Всё-таки это Наташа. Когда это происходит во второй раз, стискивает зубы. В третий раз… поворачивается и смотрит на Романофф сверху вниз. — Ты закончила? Наташа, намеренно продолжив идти, сталкивается с ней под видом невнимательности. Она не избегает пристального взгляда Хилл, а скорее моргает в ответ с плохо сыгранной невинностью.  — Прости, бога ради. Волосы Марии едва не встают дыбом, она продолжает пристально смотреть на рыжеволосую, задаваясь вопросом, какого лешего жалела, что ее сняли с задания. Проходит мгновение, прежде чем понимает, что это именно то, чего добивается Наташа, снова и снова.  — Ты не сожалеешь. — возражает и снова поворачивается, продолжая идти так, будто никогда не останавливалась. Во всяком случае, растущий антагонизм между ними заставляет Вдову хотеть подраться еще больше. Сжимает руки в кулаки, пытаясь подавить желание пригнуться и ударить Хилл плечом в бедро. Нет. Прибереги это для тренировки. Каким-то образом ей удается добраться до спортзала, даже не шлёпнув впередиидящую по затылку. Мария открывает дверь в спортзал и цокает, поскольку Клинт уже здесь и разминается. Кивает ему, здороваясь, и отступает назад, пропуская Наташу. Глаза отведены, так как пытается игнорировать ту злость, которой, кажется, вся вибрирует заключенная. Такое ощущение, что ее наказывают. Так наказывает кошка своего хозяина, если тот отдает ее другому владельцу. Присутствие Бартона здесь кажется странным после того, как две недели зал принадлежал только Наташе. Ну, ей и Хилл, но все равно он здесь неуместен. Она не видела мужчину с тех пор, как позволила ему привести себя сюда. Он выглядит растрёпанно со взъерошенными волосами и пиратской повязкой над левым глазом, но по движениям не скажешь, что является убийственной катастрофой. Вообщем, время покажет. Наташа игнорирует Хилл так же демонстративно, как игнорируют её, без слов направляется к своему шкафчику переодеться. Мария наблюдает приподнятую бровь Бартона и вопрос в его глазах. Он, видимо, понятия не имеет, кто она такая, но просветлять его не собирается. Не говоря ни слова, разворачивается на каблуках и выходит из помещения. Она на дежурстве, так что далеко уйти не сможет, но сильно сомневается, что понадобится им. Какая бы минута взаимопонимания у них с Романофф не была только что, в какой бы момент Наташа не намекала, что предпочла бы ее, а не его, сейчас это прошло, и, это, наверняка, к лучшему. Когда Вдова возвращается из раздевалки и обнаруживает, что Хилл уже ушла, не может понять, больше раздражена или разочарована. Однако нет времени думать об этом, Бартон подходит. Она бросает на него острый взгляд, и тот резко останавливается в паре метров. Неловко почесывая затылок, представляется.  — Привет, я Клинт Бартон. Ты, наверное, помнишь меня.  — Наташа Романофф. — не удосуживаются пожать протянутую руку. Вместо этого наклоняется, начиная разминку. Бартон неловко откашливается.  — Приятно познакомиться. Ещё раз. Я имею в виду, мы вроде как уже встречались. Думаю, ты сильно изменилась с тех пор, как…  — Начнём или как? — Наташа перебивает, быстро уставая от этой застенчивой болтовни.  — Кхм, конечно. — Клиет принимает боевую стойку, но прежде чем успевает опомниться, Романофф наносит отточенный за две недели тренировок с боксеркой удар правой. Мария выжидает некоторое время, прежде чем вернуться и проверить, все ли нормально. Было бы неловко создавать впечатление, что считает, что справится с Романофф лучше, чем более опытный агент. Она вообще ненавидит эту мысль, все это. Отмахивается от глупых чувств. Умывается, смывая все ненужные мысли в раковину, надеясь, что холодная вода прогонит призраков, вызванных разговором с Романовой. Чувствует себя немного свежее и яснее, когда идёт обратно в спортзал, что-то подсказывает, что, возможно, пришло время осведомиться о положении дел. Когда толкает дверь, задается вопросом, следовало ли ей вообще отлучаться. Наташа едва отрывает взгляд от гантель, с которыми занимается, при звуке голоса Хилл. Кивает ей, затем указывает подбородком на Клинта, распростертого на полу.  — Теперь и он должен мне кофе с пончиками. Если Мария и поджимает губы и бросает на Наташу странный взгляд, то это конечно, ни в коем разе не имеет отношения к тому, что у них уже есть такая же ставка, а ещё… Вдова с ней всегда знала меру, не продолжала нападать, если слишком уставала, и уж точно никогда не накаутировала. А с этой бедолагой даже не добрались до ринга.  — Мне стоило это предвидеть, да? — спрашивает, подходя к Бартону и похлопывая того по щеке, смотря, очнётся ли. Интересно, что ей скажет начальство за то, что Романофф в первые же пять минут, вероятно, обеспечила нового коллегу сотрясением мозга.  — Опять краснеть из-за меня. — соглашается Наташа, самодовольно улыбаясь. — С ним все будет в порядке. Я задела его самолюбие сильнее, чем челюсть. Романофф выглядит непозволительно довольной, и, несмотря на всё, Марии просто хочется рассмеяться. Она прикусывает губу, прячет улыбку, когда Бартон двигается, но не питает иллюзий по поводу того, что Наташа не заметила.  — Без резких движений, сэр, — говорит, кладя руку тому на плечо, чтобы не вскочил. — Что ты сделала?  — Выиграла, — просто говорит девушка, поднимая гантель над головой, чтобы потренировать задние мышцы рук.  — Ооох, мы же даже не начали, — со стоном жалуется Клинт, потирая затылок. Мария приподнимает бровь и убирает руку, бросая взгляд на девушку, пытаясь понять, тронет ли ее это. Наташа старается убрать хмурость с лица. Начинает чувствовать себя виноватой за то, что позволила плохому настроению взять над собой верх. Хилл на самом деле не заслуживает того, чтобы принимать на себя основную тяжесть ее хренового отношения, а Бартон действительно не заслуживал того, чтобы его использовали в качестве боксерской груши. Романофф слишком хорошо известно, что тот мог легко всадить стрелу ей в горло и покончить с делом. Она встает перед Бартоном, как только тот на ногах, и постукивает себя по подбородку.  — Давай. У тебя один бесплатный удар. Клинт некоторое время изучает ее, затем пожимает плечами.  — Это не по мне, — наконец говорит и снова протягивает руку. — Попробуем ещё раз? Мария немного напрягается при этом жесте, ее глаза в основном устремлены на Наташу.  — Отлично, давай ещё раз. — Вновь игнорирует руку, принимая боевую позицию. Просто потому, что чувствует себя виноватой, не значит, что не будет упрямиться. Клинт бросает на Марию взгляд, говорящий: «Она серьезно?» Мария пожимает плечами. Не то что бы у нее есть инструкция о том, как работает Романофф.  — У тебя классный правый удар, — комментирует мужчина, также готовясь к поединку. — Ты обращаешься так со всеми, с кем спаррингуешь, или я особенный? Больше Хилл здесь не место, и встаёт на ноги, чтобы уйти, даже если хотела бы услышать ответ. Обходит их, направляясь к двери. Итак, этот парень любит поболтать, слегка неуклюж и, возможно, немного сексист, думает Наташа, но это при условии, что он не хотел ее бить, потому что она женщина, а не только потому, что боится, что она снова его уложит. Наташа начинает кружить, ожидая, когда Бартон сделает первый ход. Она не собирается отвечать ни на что из того, что он сказал, но когда Хилл закрывает за собой дверь спортзала, обнаруживает, что слегка улыбается.  — Спасибо. Я училась у лучших.