И Пошло Всё Прахом

Следующая неделя проходит аналогично за исключением того, что присутствие Марии больше не требуется в спортзале. Жизнь становится безумно скучной. Когда расписание работницы Щ.И.Т.а меняется с головы до ног, говорит себе, что чувствует только облегчение. Со временем Наташа Романофф все больше становится призраком в воспоминаниях. Лишь изредка видит ее в кафетерии и только мельком проходят мимо друг друга в коридорах. Хилл также говорит себе, что чувствует только облегчение. Слухи о Романове ходят постоянно, хотя ни один из них не должен волновать. Мария вновь с головой окунается в тренировки и миссии и начинает казаться, что никогда и не работала охранницей. Это ещё одно облегчение, но оно утомляет, заставляя посреди ночи пялиться в потолок с ворохом мыслей, крутящихся в голове и не дающих покоя. Хилл разговаривает с тенями на русском, но те уже не исправляют неправильное произношение и не учат, как соблазнить девушку какой-то жвачкой. В кармане уже долгое время лежит нераспечатанная пачка жевательной резинки. Упаковка помялась и углы начинают стираться, но не вытаскивает ее, хотя иногда возникает желание выбросить куда подальше с летной палубы. Она всегда была чувствительной, но запрятала эту свою сторону вместе с воспоминаниями о зное пустыни, крови, просачивающейся в иссушенную почву. О губах на шее, пальцах под юбкой и чувстве зияющей пустоты, поглощающем все существо. Старается забыть их навсегда, хотя именно они и составляет ее, делая собой. Подавляет их до тех пор, пока от нее не останется ничего, кроме амбиций и эффективности. Марию посылают на задания, дают команду под личное ведение. Они справляются хорошо — даже лучше, чем хорошо, — и Хилл возвращает своих людей в целости и сохранности. Безупречное исполнение, и хотя и пришлось прибегнуть к запасному плану, не может не брать гордость. Когда возвращаются в геликарриер, слышит новости о Бартоне и Романофф: они уничтожили ячейку А.И.М., они идеальная команда. В ту ночь Мария видит свою команду. Снятся те, кто были как семья, всегда прикрывали спину. Видит, как лежат под безоблачным голубым небом, палящие лучи солнца не щадят. Все ещё помнит убийственную сухость во рту, липкость и железный привкус на губах. Помнит руку Доусона в нескольких сантиметрах от себя, оторванную от тела, золотое кольцо поблескивает на пальце и является единственным, на что осмеливается смотреть. Когда Хилл просыпается, в ушах все еще звенит и еле успевает добежать до крошечной ванной, дабы выплеснуть содержимое желудка в унитаз из нержавеющей стали. Руки трясутся, и в голове помутилось. Натягивает первую попавшуюся под руку одежду и идёт на пробежку. Бежит по периметру корабля, пока конечности не дрожат от усталости. Живот урчит такой же опустошенный, как и она сама. Душ не помогает снять напряжение в теле, а пальцы между ног не приносят ничего, кроме досады. В какой-то момент бьётся головой о стену (в разумных пределах) и задыхается от эмоций, которые, черт возьми, давно должны были исчезнуть. Она Мария Хилл и в ней не осталось ничего. Ее имя Мария Хилл, и она последняя из своей группы братьев и сестер. Ее зовут Мария Хилл, она агент Щ.И.Т.а и у нее нет больше семьи. У нее есть только она сама и ее решимость. Вода в душе не холодная, но и тепла не чувствует, даже когда кожа краснеет до предела. Она Мария Хилл. Она выжившая. Боец. Выходит из ванны измученной, но разум взбудоражен, и поэтому достаёт бинты для рук из шкафчика. Это ритуал успокоения — надевать их, чувствовать защиту на запястьях и костяшках. Совершает все без лишних мыслей, практически не думая. Мышцы уже давно измотаны, когда начинает тренировку с боксерской грушой, начиная с самого элементарного. Чередующийся звук ударов наполняет пустой спортзал, кросовки скользят по полу, когда меняет позицию. Каждый удар заставляет образы медленно тускнеть, продолжает тренировку, даже когда плечи горят и их сводит. Не обращает ни на что внимания, продолжая, потому что делает так всегда. Каждый день приносит Наташе сюрпризы. Первый — когда просыпается в камере, но вместо охранника на стуле покоится папка с расписанием занятий. За ней все еще явно следят, но никто не останавливает, когда направляется в спортзал. В течение нескольких дней её переводят на питание в кафетерии, сначала в нерабочее время, а затем и в более загруженное, так вновь привыкает к большому количеству людей. Мало-помалу чувство того, что пленница здесь, исчезает. Как будто снова стала настоящим человеком. Романофф также слегка удивлена обнаружить, что Бартон не так глуп, как думала, и далеко не так глуп, как притворяется. После трудного старта их совместные тренировки сглаживаются и со временем изощряются, становясь всё насыщенней. Он быстро оттачивает свою рукопашку на спаррингах, а она перенимает несколько приемов меткой стрельбы. Вскоре (как только Бартон перестает так опасаться её) обедают и проводят свободное время вместе. Иногда Клинт называет ее «Таша», и хотя Таша не совсем уверена, что чувствует по этому поводу, не утруждает себя поправкой. Из них действительно получается отличная команда. Первая совместная миссия увенчалась таким ошеломляющим успехом, что задается вопросом, не является ли их совместимость чем-то, что запрограммировал Щ.И.Т. Но больше всего удивляется тому, как сильно взгляд притягивается к Хилл каждый раз, стоит лишь той мелькнуть или оказаться поблизости. Удивляется и тому, как приятно слышать об успехе Марии, когда той дают людей под личное командование. Наташа наблюдает из тени, когда они возвращаются с первой миссии, лицо Хилл сияет от гордости и триумфа (невероятно идёт ей). Несмотря на то, что лидерство ей подходит, Наташа также удивляется тому, что выражение лица девушки по умолчанию скорее говорит о внутреннем беспокойстве и разочаровании, нежели о довольности и готовности к новым свершениям. Поэтому не удивляется, когда натыкается на Хилл в спортзале, хмурящейся так, что могла бы поджечь боксерскую грушу этим взглядом. Наташа старается не думать о том, как блеск пота на коже агента выгодно подчеркивает вздувшиеся мышцы рук. Вместо этого сосредотачивается на мешке, дико раскачивающемся при каждом ударе. Романофф бесшумно пересекает зал и наваливается всем весом на него, удерживая на месте. Удары Марии замедляются, когда мешок замирает; она даже не слышала, как кто-то вошел. Это еще одна слабость — может настолько погрузиться в себя, что не замечает ничего вокруг, но слишком устала, чтобы корить себя за это. И слишком устала, чтобы скрыть недюжее удивление, когда понимает, что вошедший никто иной как Романофф. И слишком устала, чтобы не позволить развиться щемящему чувству в груди и боли, которая проникает даже глубже, чем готова признать. Все это происходит в мгновение ока, руки застывают в воздухе, ноги останавливаются на середине движения, мир замирает, и корабль, наверняка, тоже приостановил полёт. Затем внезапно продолжает, новый огонь горит за ударами, усиливающий их несмотря на переутомление в конечностях. Нещадно вбивает мешок в грудь Наташи.  — Думала, я единственный лунатик, не дремлющий в этот час, — тихо говорит Мария, голос хриплый и запыхавшийся, но хочет заполнить тишину, дабы та не отдавалось эхом в голове. Наташа слегка пожимает плечами в перерывах между тычками Хилл.  — В это время в спортзале меньше всего народу. Он больше не в моём личном распоряжении, знаешь.  — Да, минусы того, что доверяют и верят, что не убьёшь первого встречного. — фыркает девушка, не сводя глаз с мешка.  — Скорее верят что убью именно того, кого они хотят. — тон куда веселее, чем чувствует себя.  — Справедливо, — соглашается Мария. Это правда, и не видит смысла ее отрицать. Но такой ответ приостанавливает разговор и вновь замолкают. Сейчас двигается на полном автономе, сознание пусто и фокусируется на самоощущениях — напряженности в мышцах и новых каплях пота, стекающих по шее и дальше по спине. С каждым ударом Наташа видит усиливающуюся усталость в движениях и мышцах девушки. Заметна и сильная дрожь в руках от переутомления, свидетельствующая о том, что сейчас точно не начало тренировки. Романофф видела, как она бегает по кораблю. Если Мария не будет осторожна, то может получить травму, но Вдова умнее того, чтобы сказать об этом напрямую. Вместо этого спрашивает:  — Сколько ты уже тренируешься? Мария встряхивает головой, колеблясь, руки опускаются, когда смотрит на часы и хмурится, понимая, что поздно уже идти спать.  — Не знаю, — честно сообщает. В любом случае, уже прошло немало времени. Мда, это нехорошо.  — ≪Хочешь, помогу сделать послетренировачную разминку? ≫ Инстинкт подсказывает ответить «нет», и Мария почти качает головой, отступая и стараясь снять боксёрские перчатки. Движения неуклюжи, приходится зажать их под мышками, прежде чем всё-таки удается снять. Снаряжение с глухим стуком падает на пол, Хилл сгибает и разгибает пальцы, прежде чем провести ладонью по лицу. Кожа горячая и мокрая, устало пыхтит  — ≪Наверное≫, — Даже ее русский какой-то измученный.  — ≪Иди сюда≫, — Наташа жестом просит девушку встать перед собой, чтобы смогла надавить в нужных местах и помогла лучше прогнуться. Мария начинает развязывать бинты на кистях, направляясь к Наташе и желая, чтобы пальцы оставались твердыми. Хмурится сильнее, когда терпит неудачу и руки не слушаются. Не поднимает глаз на Романофф, так как раздражает то, что не может контролировать конечности и та это это видит. Остаётся только в отчаянии смотреть на свои ладони. Наташа наблюдает, как нарастает досада Хилл. К тому моменту, как оказывается перед ней, смотрит на бинты почти так же хмуро и сердито, как и на мешок несколько минут назад. Первое побуждение Романофф — притвориться, что ничего не заметила, но в следующее мгновение внезапно осознает, что взяла руки Марии в свои и крепко держит их. Инстинктивно хочется отстраниться, и Хилл чуть дергается, прежде чем останавливает себя. Теперь просто смотрит на их руки. Кожа Наташи сейчас намного бледнее, а пальцы сильные и твёрдые. Хилл шумно вдыхает, откидывая голову назад и смотря в потолок. Все еще чувствует себя разбитой и удивляется, почему не раздражается Наташа.  — ≪Я жалкая≫, — бормочет, заставляя себя опустить голову и встретиться взглядом с Наташей.  — ≪Конечно, нет≫ — она не позволяет Хилл отстраниться. Просто крепко держит, покуда ее руки не перестают дрожать так сильно. — Ты в порядке? — мягко спрашивает, не желая смущать, но и не желая начинать помогать растягиваться, пока не успокоится. Марии хочется ответить, что она отнюдь не в порядке — в конце концов, это то, что сказал ей психолог, — но даже не знает, как произнести эти слова. Да и это не то, о чем спрашивает Наташа, потому сгибает пальцы, медленно кивая и выдыхая.  — В полном. Господь, какая же она упрямая. Наташа отпускает ее руки и позволяет начать растяжку. Внимательно наблюдает за движениями, следя, чтобы не было лишней нагрузки на суставы или на мышцы, время от времени надавливая на плечи Хилл, дабы максимально растянула спину, помогает сохранить равновесие. Все это время молчат. Это успокаивает — проделывать знакомые движения, напрягать мышцы в последний раз, чтобы те не попытались убить ее, когда придут в себя и поймут, какому насилию их подвергла. Прикосновения Романофф странно комфортны и ненавязчивы. Поддерживающи. Она думает о руке Доусона на своём плече, с пониманием похлопывающей после мучительного ночного дежурства и целого дня сражений. Он не давал ей заснуть на полу, обязательно доводя до койки и укладывая. Воспоминание застает врасплох, и когда Наташа убирает руку, Мария выпрямляется и коротко кивает, поводя плечами.  — ≪Спасибо.≫ Внезапное вздрагивание не остается незамеченным. Наташа опускает конечность и слегка хмурится.  — Где ты была? Мария медлит с ответом, она не уверена, имеет в виду Наташа про уход мыслями сейчас или чуть раньше, и не знает, как рассказать ни про то, ни про другое. Да и не знает, почему вообще собирается что-то рассказывать.  — ≪В далёком прошлом≫ — говорит, придерживаясь русского, потому что даже если это не так — это никогда не будет в далеком прошлом — чувствуется, что так. Наташа подозревала подобное. Однако решает не давить. Только кивает. Она должна оставить ее в покое. Должна пойти и начать тренировку, которую отложила и вместо этого пошла держать боксёрский мешок. Должна попрощаться и продолжить придерживаться графика, но, похоже, не будет делать ничего из вышеперечисленного.  — ≪Позавтракаем? ≫ Мария знает, что Наташа пришла сюда не для того, чтобы помочь ей с тренировкой или пригласить на совместный завтрак, Хочет указать на это, но колеблется, и слова так и не слетают с губ. Вместо этого слетает:  — Кексы только испеклись.  — Да и кофе ещё не успел подгореть, — ухмыляется Романофф. — Ступай, прими душ. Я подожду. Мария уже вошла в душевую кабинку, когда доходит, как это прозвучало. Она отталкивает мысль, но понимает, что если бы сейчас потянулась рукой между ног, то не осталась бы неудовлетворенной. А затем старается полностью отвлечься, потому что у нее нет на это всё времени. Совсем вскоре возвращается из душа с влажными волосами.  — А теперь и пончики с посыпкой готовы, — шутит, присоединяясь к Наташе.  — Мои любимые, — поддерживает та. Душ, похоже, по крайней мере успокоил Хилл, если не полностью освежил. По дороге в кафетерий они проходят мимо «Этого», и Наташе хочется подтолкнуть Хилл локтем в бок и отметить, что он все еще охранник, а Хилл уже получила двухкратное повышение, но смалчивает. Это подождёт до окончания завтрака.