И Пошло Всё Прахом

Это не совпадение. Это не может быть совпадением. Догадка обрушивается, но у Марии нет времени обдумывать ее, так как над головой свистят пули, и предпочла бы, чтобы они не попали в цель. Тем не менее, неверная или плохая информация, которую предоставляли раз за разом о предстоящих миссиях, не может быть совпадением. Сосредоточься. — Отступаем. Сейчас же! — кричит в наушник, стреляя в ответ и прикрывая команду, когда наскоро сворачивают и идут обратно. На этот раз все гораздо хуже, чем неточная информация. Мы в гребаной ловушке. Следом надвигается рекордное количество людей; как будто знали о готовящемся налете. Марии едва удается отступить на безопасное расстояние, когда в них бросают гранату. Но ударная волна настигает, и едва не валит с ног. В ушах неслабо звенит, но бомба помогла выиграть время, поскольку нападающие не могут броситься следом тут же. — Команда Бета, позиция, — запрашивает, разрывая горло, надеясь, что звон в перепонках не заглушит ответ. — Мы почти на месте, сэр, — отвечает Дейвон по связи, и Хилл рычит. Снова раздаются выстрелы, на этот раз впереди, ублюдки отрезают им выход. — Отрицательно, команда Бета. Отступайте сейчас же! Вы слышите? В коммуникаторе только помехи, а перекрестный огонь прорывается сквозь гул в ушах. Ей ничего не остается, кроме как спрятаться в укрытии и переждать. — Команда Бета! Отступление. Вы слышите? — снова кричит. Огонь утихает, и осторожно высовывает голову, пытаясь понять обстановку. Все плохо. Очень плохо. Твою мать. — Бэкс. Уведи команду оттуда, — вновь пытается. — Не могу. Нас загнали в угол. Дейвон не… — связь прерывается, слышатся помехи и выстрелы. Хилл стискивает зубы. Одна проблема за раз. — Принято. Оставайтесь на месте, не подвергайте себя излишнему риску — приказывает. Сначала нужно очистить выход. Фокусируется на своём положении, на противниках в том коридоре, откуда только что эвакуировали, и на блокирующей впереди группе. Хотя вроде есть еще один выход, однако добираться до него нет времени, и скорее всего там тоже перекрыто. Дает сигнал команде, чтобы ждали, пока кинет светошумовую гранату. Начинает обратный отсчет и крепко зажмуривает глаза, зная, что остальные делают то же самое. На цифре десять бросает, пригибаясь, и когда кричит «двигаемся», выходят как один. Хорошо, что половину не слышит; даже не слышит выстрелов, просто наблюдает, как тела падают на землю. — Стоять, — говорит, надеясь, что достаточно громко. Вновь наступают, Мария пытается сделать так, чтобы избежали столкновения, поднимаясь по лестнице в направлении команды-бета. Слух наконец возвращается, когда находит ее. Не хватает одного человека. — Где Дейвон? — кричит на ухо Грегу, но тот качает головой, указывая на дверь дальше по коридору. Ту, от которой отрезали. Черт возьми. Блядский идиот. — Прикройте меня — рявкает, оценивая ситуацию и определяя позицию противника. Их не так уж и много, но хорошо расположены, не может наверняка прицелиться в них со своего места. Поэтому припадает низко к земле и бросается вперёд, пока Бета начинает огонь. Оказывается на волоске от смерти, едва успевая подтянуть ногу, когда пуля пролетает в сантиметре. «Ладно, тебе стоит начать волноваться» — говорит сама себе, ухмыляясь. Мрачная решимость искривляет губы, когда прицеливается и убивает одного из нападающих. Пропускает следующего, но тот отвлекается, и команда убирает его вовремя. После все почти просто. Коридор очищен, только впереди все еще слышна стрельба. — Сэр… — начинает Бекка, но Мария качает головой. — Отступайте. Убирайтесь отсюда, — жёстко отрезает. — Но… — Это приказ, солдат. Не теряя ни секунды, идёт вперёд. Вот что имела ввиду, когда говорила Наташе, что желания умереть нет, но не позволит никому из своей команды погибнуть. Дейвон выбирается, но все, что может ответить — лишь покачать головой. Бекка не спускает с него взгляда весь полёт, но глаза парня прикованы к полу. Бекс хочется встряхнуть его, пинать и бить, пока не расскажет. Грег — единственный, кто сдерживает ее, когда бросается на чертова члена по команде, когда добираются до квинджета, и не находит себе места, когда поднимаются на летную палубу. Все бросают на них мрачные взгляды. Смотрят на нее так, будто Хилл погибла, но честно не может понять, почему. Вновь бросается на Дейвона, хватая его за жилет и тряся. — Что, блять, произошло? Где она? Дейвон отстраняется, всеми силами избегая зрительного контакта. — В нас стреляли! Она сказала мне бежать, и я побежал. Я думал, она последует за мной! — Ты бросил ее! — только подошедший Грега удерживает ее от того, чтобы не врезала парню. — Она сказала мне идти. Я не просил ее, блядь, оставаться там. Я был близок! Мы могли бы выполнить миссию! — кричит Дейвон в ответ. *** Когда Клинт врывается в комнату, Наташа чуть не выкалывает себе глаз пинцетом от неожиданности. — Бартон, какого черта? — сердито оборачивается, но от широко раскрытых глаз друга сводит под ложечкой. — Ты захочешь это увидеть, — объясняет, выглядя на редкость встревоженным. Настороженно смотрит на него. — Это может подождать? Мне надо сделать вторую. — указывает на свою левую бровь, но уже откладывая зеркало в сторону. — Таша, прекрати, пойдем же. Клинт выходит, и через секунду вскакивает и бежит за ним. К моменту, когда добираются до ангара, чувство липкого страха в желудке начинает вызывать тошноту. Люди, вываливающиеся из квинджета, покрыты столь толстым слоем пыли и крови, что требуется пару лишних секунд для определения, чья это команда. Сначала узнает Бекку по голосу, когда та что-то орёт Дейвону, чего Наташа не может расслышать. Наблюдает за происходящим, настороженно считая. Нет. — Она велела отступать, а ты продолжал как ни в чем не бывало! — девушка вырывается из хватки Грега. — Мы были близки к цели! Разве ты, блять, не устала быть постоянно в команде неудачников?! Бекка рычит от злости и разочарования, и Грегу приходится обвить ее двумя руками, чтобы не убила идиота, даже если не до конца уверен в том, что поступает правильно. Наташа не досчитывается и во второй раз. Узел в животе затягивается сильнее, но дышит сквозь него, пытаясь ясно оценивать ситуацию. — Бартон, зачем мне нужно было это видеть? — голос низкий и ровный, опасно спокойный. Клинт морщится, делая шаг от нее. — По связи вроде передавали, что у них одна потеря. — Что?! В этот момент локоть Бекки соприкасается с печенью Грега, и невольно отпускает ее. Бросаетя на Дейвона, и Наташа обнаруживает, что ныряет в суматоху, дабы разнять их. — Бекка, смирно! Докладывай, — рявкает. Не ее дело требовать отчета, но когда это останавливало. Бекс тяжело дышит, не переставая свирепо глядеть на идиота. — Все пошло наперекосяк. Агент Хилл разделила нас на две команды: Альфа с ней во главе, Бета с Дейвоном, Грегом, Линдом и мной. Альфа должна была отвлекать внимание, мы же идти за целью. Вот только их было слишком много. Мы почти мгновенно встретили сопротивление. Без понятия, как они узнали. Они просто уже были там. Отрезали нас, когда Хилл отдала приказ отступать, но Дейвон проигнорировал его. — Он был прямо перед носом! Мы почти его поймали, — выплевывает Дейвон. Бекка корчит гримасу, но больше не бросается. — Дейвон продолжал двигаться вперёд, и мы разделились. Нас прижали к стенке. Хилл добралась до нас, мы избавились от сопротивления, и она приказала нам возвращаться. Дальше не знаю. Дейвон вернулся, она — нет. От последних слов кровь Наташи стынет в жилах, а затем адреналин берет верх. — Понятно. Можешь идти. — отпускает воротник девушки и отходит в сторону. — Бартон. Со мной. Клинт мигом оказывается рядом. — Это Хилл, да? Ее потеряли? Романофф крепко сжимает зубы, коротко кивая ему. — Куда мы направляемся? — В оружейную. Хочу, чтобы были готовыми, когда поступит приказ. Чувствует, как Клинт странно смотрит на нее, но ей абсолютно все равно. — А если пошлют кого-то другого? — Мы все равно пойдем. Глупо, но почему-то кажется, что все это ее вина. — Таша, почему… — Я в долгу перед ней, — перебивает, ускоряя шаг. Бартон тоже идёт быстрее, не говоря больше ни слова. *** Когда просыпается, голова объята пульсирующей болью. Не уверена, как долго была без сознания, но все еще привязана к тому стулу, на котором допрашивали. Во рту сухо, а на языке привкус крови, но, если не считать распухшей щеки и разбитой губы, с ней все в порядке. Больше всего беспокоит нога. Пуля прошла насквозь, и потеряла немало крови, кружится голова. Но не мертва, так что как-то так. Вряд-ли была без сознания больше нескольких часов. Может быть даже всего один. Очевидно, с ней еще не закончили, если оставили в той же комнате. Великолепно. Шевелит пальцами, пробуя расслабить путы, но те не поддаются. Раньше тоже пыталась, однако вся награда за усилия — окровавленные запястья. Уверена, что у Романовой был бы какой-то трюк в рукаве на этот случай, но у нее его нет. Да и вряд-ли что-то провернула бы с раненной и не слушающейся ногой, плюс большая часть сил покинула тело. Ей нужна вода (ее не дали), еда (ее тоже не дали) и план действий (его, вроде, и не должны давать). Нужен план. Блять. И предпочтительно тот, который сработает. *** Звуки стрельбы, доносящиеся из северо-восточного сектора, приглушены, но пока операция проходит гладко. Наташа включает микрофон, переводя дыхание и следя за выведенными из строя охранниками. — Чисто. Направляюсь к контрольно-пропускному пункту. Подходит к углу, достает из-за пояса маленький плоский диск, активирует его и бросает в следующий коридор. Спустя два тяжелых удара током, поворачивает за угол, видя единственную дверь, больше не охраняемую двумя крупными мужчинами с автоматами. Если верить отделу разработки Щ.И.Т.а, у нее есть примерно пятнадцать минут, прежде чем придут в себя. Времени должно быть достаточно, но на всякий случай заклинивает их пистолеты, прежде чем прислонить ладонь одного из бугаев к сенсорной панели. Дверь открывается со сложной серией звуковых сигналов и щелчков, и через секунду проскальзывает в темное помещение. Мария щурится, когда на глаза падает свет. Едва успевает разглядеть движущуюся к ней фигуру перед тем, как та исчезает из виду, когда дверь закрывается. У девушки перехватывает дыхание, напрягается, прислушиваясь к любым шорохам. Не совсем такого поведения ожидает от своих похитителей, но это может быть уловкой, способом вывести из равновесия. Хилл автоматически сжимает руки и чувствует струйку крови, когда движение заставляет веревки глубже врезаться в кожу. Часики тикают и Наташе об этом прекрасно известно, но все равно останавливается, не зная, как действовать дальше, подходя к связанной девушке. Здесь темно, слишком темно, чтобы ясно оценить ситуацию, понадобится полное сотрудничество Хилл, если хотят выбраться целыми и невредимыми. Ну или не поранившись больше. — ≪Хилл, я вытащу тебя.≫ — достаёт нож из кармана униформы, собираясь разрезать путы. Мария напрягается всем телом, слыша движения позади себя, но голос внезапно звучит как музыка. Все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Может быть, все еще находится без сознания и видит галлюцинации. С каких это пор начала так воспринимать голос Наташи? С другой стороны, у неё отнюдь не много знакомых, говорящих с ней по-русски. — ≪Моя команда? ≫ — Нетронута, насколько я знаю. Бекка и Грег находятся в авангарде этой операции. Держись, сейчас будет больно. — снимает путы с запястий агента и наклоняется, чтобы освободить ноги. Мария шипит, вытягивая руки перед собой. Плечи болят, но не так сильно, как запястья. Возникает желание потереть их, но это не принесет большой пользы. — ≪Хорошо, ≫ — выдыхает, наконец-то сумев разглядеть Наташу. — Только я тебя замедлю. — Разве ты не всегда так делаешь? — усмехается. Голос Хилл дрожит, потому надеется, что сможет разозлить и удержать на ногах как можно дольше. — Ты ранена? Мария устало хихикает и пытается встать. Мысль о том, чтобы выбраться из этого проклятого темного места, ободряюща. — Скорее всего, сотрясение мозга. Пуля пробила верхнюю часть левого бедра. И потеряла немного крови. — Можешь идти? — осторожно спрашивает. — Не могу себе позволить отрицательный ответ, — протягивает Наташе руку, зная, что по-другому не получится. Романофф внимательно изучает ее, затем наклоняется, чтобы закинуть руку себе на плечо. — Пойдем, надо убираться отсюда, пока охранники не очнулись. В тот момент, когда встает, боль остро пронзает ногу и распространяется по всему телу. Подавляет вскрик, но пальцы все равно впиваются в плечо Наташи, и дыхание учащается, пока изо всех сил пытается оставаться в сознании. — Тогда нам лучше поторопиться, — выдавливает, тяжело дыша. Что ж, по крайней мере, стоит прямо. Заставляет свои пальцы ослабить хватку, перенося часть веса на поврежденную ногу. Боль ослепляет, но не позволит Наташе вытаскивать их в одиночку и уж тем более не позволит, чтобы ее убили из-за нее. Романофф делает вид, что не замечает, как Мария хватается за нее от боли, но видит, что старается поддерживать слишком много своего веса. Есть два варианта: либо возьмёт ее на руки и вытащит их отсюда, либо будет защищаться за обеих во время побега. Делать и то, и другое одновременно не вариант, и не может рассчитывать на то, что Хилл сможет долго передвигаться более менее самостоятельно в таком состоянии. Впрочем, будет решать проблемы по мере наступления. — Соколиный глаз, организуй нам воздушный транспорт. Юго-западный угловой выход. Будь готов прикрыть нас. — передает в микрофон, направляясь к двери, таща на себе Хилл. — Принято, — отвечают, за которым следует неуверенное — Нас?.. — Она у меня. Пусть медик будет наготове. — Вас понял. Буду на позиции, чтобы прикрыть вас через две минуты. Вытащи ее оттуда, Вдова. Наташа крепко обнимает Хилл за талию. — Держись, — инструктирует, вытаскивая пистолет левой рукой. Мария смеется, затаив дыхание, потому что это почему-то единственная разумная реакция, которая возникает, когда двигается с Наташей… или ее тащат за собой. Делает все возможное, чтобы не слишком ей мешать. — Можешь дать мне пистолет, но не обещаю попаданий. Наташа качает головой. — Мне просто нужно, чтобы ты держалась за меня так долго, как только сможешь. Выходят за дверь и идут по коридору. Пока никто из охранников не шевелится. Но это ненадолго. Звучит невероятно просто, но на деле оказывается трудно передвигать одну ногу за другой. К тому времени, как достигают конца коридора, осознает, что опирается на Наташу сильнее, чем следовало бы. Чувствует, что колено готово подогнуться, и крепче сжимает плечо Вдовы, перед глазами все расплывается. Наташа слегка подталкивает ее, пытаясь удержать в рассудке. — Оставайся со мной. Все усложнится, если потеряешь сознание до того, как выйдем на улицу. Когда сворачивают за следующий угол, мужчины, которых вывела из строя по дороге, начинают приходить в себя. К счастью, каблук ботинка, врезающийся в их головы, делает свое дело. Чем дольше смогут избегать стрельбы, тем лучше. — Да, сэр, — выдавливает Мария. Она не может подвести ее, но уже почти не осознает, куда идут и что делают. Осознает только Романофф рядом, резкие толкающие движения, которые посылают агонию по всему телу. Только упрямство удерживает колени от подгибания, потому что это подобное было бы просто неприемлемым. Как бы остро не осознавала, что Хилл больно, когда толкает ее, все равно делает это время от времени, пока пробираются по извилистым коридорам. Когда Мария начинает обмякать, чувствует себя намного тяжелее, и боль заставляет застыть на несколько секунд. Так девушку легче нести, хотя Наташа знает, что каждый раз приближается к полной потере сознания. Им просто нужно пройти еще немного. Они так близки… Боль — это просто уведомление тела о повреждениях. Сообщение, которое может проигнорировать. Или хотела бы, чтобы могла игнорировать. Пытается сосредоточиться на звуках. Стрельба все ближе. Дыхание Наташи тяжелеет от бремени. Сейчас. Зрение снова затуманивается, и ее трясут, когда подгибаются ноги. Борется в темноте, ударяя рукой о стену, пытаясь удержаться на ногах и не утянуть их обеих вниз. Тело в огне, сырое и пустое, и крик, который сдерживает, превращается в короткий всхлип. — ≪Твою мать.≫ — ≪Заткнись!≫ — шипит. Возможно, это более жестоко, чем необходимо, но на данный момент сочувствие не принесет Хилл никакой пользы, и если привлечет внимание до того, как выйдут за дверь, им крышка. Еще несколько шагов. Где-то в глубине души у Марии есть идеальное возвращение. Идеальный вариант, но, черт бы все побрал, если может думать об этом сейчас, когда вся энергия уходит на последние шаги. На то, чтобы держаться, облокачиваясь одной рукой на стену, чтобы не упасть снова, и прикусывает губу, это помогает слегка отвлечься от другой боли, которая пытается завладеть всем. Дверь не поддается, когда пытается ее открыть. Сука. Может легко отворить ее пинком, но шум равно неприятности. Хотя на самом деле нет другого выбора. — Соколиный глаз, ты на месте? — Подтверждаю. Стою наготове. — Хорошо. Через секунду нам понадобится помощь. — Вас понял. К западу от этой двери есть сарай. Если сможете добраться, у вас будет укрытие, пока не прибудет воздушный транспорт. Три минуты. Три минуты. Смогут продержаться. — Ладно, Хилл. Держись. — Романофф убирает пистолет в кобуру, понадежнее хватает ее за талию и вышибает дверь. На этот раз Мария не в силах сдержать болезненный вскрик. Но в поведении и движениях Наташи есть нечто, что кричит держаться, оставаться в сознании ещё немного. Прикусив внутреннюю сторону щеки, заставляет голову проясниться, перекладывая как можно больше веса на больную ногу, слыша приближающийся топот позади. Затем следует выстрел — вероятно, по ним, — но не то что бы сейчас может что-то с этим сделать. Раздается свист стрел, взрывы и его голос. Он пронизывает все остальное и звучит, как нечто родное. Крепче прижимается к Наташе, когда идут дальше. Хаос обрушивается, как красный дождь, Вдова делает всё возможное. Замечает сарай и бежит к нему, вкладывая все силы в то, чтобы наполовину тянуть, наполовину нести на себе Хилл через опасно открытый двор. Соколиный глаз сегодня в форме, слава богу, и, если не считать того, что пуля задела предплечье — ту же руку, черт возьми, но на этот раз действительно про царапина — каким-то образом удается укрыться. Бесцеремонно сбрасывает доходяну в тень стены и достает пистолет, дабы помочь соратнику. Все погружается во тьму, когда Мария падает на пол, боль, наконец, берет верх. Ненадолго, вряд-ли надолго, потому что когда вновь открывает глаза, Романофф продолжает стрелять, а звук квинджета становится громче. Громче — значит ближе, значит, ей снова придется встать на ноги. Стиснув зубы, пытается подняться, конечности дрожат от усталости. Рука Наташи мгновенно опускается на плечо. — Спокойно. Квинджет парит над головами, рядом падают веревки и ремни безопасности. Наташа сначала закрепляет их вокруг раненной, потом прицепляет и к себе что-то и даёт сигнал. Желудок сжимается, когда поднимаются и удаляются от места стрельбы. Секундой позже втягивают на борт, и отстегивается, садясь на пол и тяжело дыша. — Я не настолько тяжелая, — бурчит Мария, сердито глядя на медика, который уже что-то тыкает в нее. Даже не помнит, как потянулась к Наташе, но каким-то образом вновь вцепилась в ее жилет и не отпускает. — Ты весишь тонну кирпичей, Хилл, — рука на куртке вызывают удивление, но только берет холодные пальцы в свои и крепко сжимает их, помогая справиться с болью. — Мускулы, — выдыхает, желая потерять сознание. Странно, что руки Наташи всегда тверды и спокойны, а у нее нет. — Скорее пончики, — усмехается. Медик ободряюще кивает ей со мрачным взглядом, твердящим «продолжай в том же духе, держи ее в сознании». Сжимает руку Хилл чуть сильнее. — Если бы у тебя была хоть унция мускулов, мне бы не пришлось тащить тебя на себе. — Я покажу тебе пончики, — ворчит, с силой зажмурив глаза, поскольку все, что делает врач, вызывает агонию в теле. — Меня сейчас вырвет, — добавляет, просто констатируя факт. — Обаятельно, — морщит нос и отодвигается на пару дюймов на случай, если подтвердит заявление. — Если на меня что-то попадет, я выброшу тебя с самолета. — Я не шучу, — желудок вновь тужится, но, видимо, медик был наготове, поскольку сует ей сразу бумажный пакет. Не более чем сухая рвота, желудок давно пуст, и это напоминает о синяках вдоль живота и всех других болях, которые испытывыет. Не совсем инстинкт движет Наташей — у нее никогда не было инстинкта поддерживать или успокаивать, — но осторожно протягивает руку и кладет ее девушке между лопаток. Медик бросает на нее слегка недоверчивый взгляд, но не убирает конечность, даже пока обрабатывают и собственные раны. Мария падает обратно на пол, чувствуя себя совершенно опустошенной, рука дрожит, когда прижимает ее ко лбу. Через мгновение поворачивает голову к Наташе и просто смотрит на неё. В глазах никаких дум или вопросов, только открытость, поскольку слишком устала, чтобы скрывать какие-то эмоции или наподобие. Смотрит так, будто видит эту рыжеволосую девушку впервые, и только движение медика отвлекает внимание от ее лица. — Ты ранена. Романофф пожимает плечами, зарабатывая шлепок от врача, латающего ее. — Пара ссадин. — Хорошо, — моргает Хилл. Боль уже не такая сильная; чтобы ей не вкололи, это подействовало. — Уверена? Наташа посмеивается, наблюдая, как глаза девушки стекленеют, когда хорошие обезболивающие попадают в организм. — Хилл, я бы сидела с отрезанной рукой на коленях и все равно назвала бы это ссадиной. — Это не юмор Монти Пайтона, — жалуется. Снова тянется к Наташе, изо всех сил пытаясь подняться и осмотреть ее. Эта дурочка сейчас либо полностью игнорирует врача, говорящего ей оставаться на месте, либо даже не осознает, что он здесь. — Не будь идиоткой, Хилл. — хотя брови нахмурены, голос нежен. Они не разговаривали уже несколько недель. Один, может быть два раза, когда не удалось избежать столкновения на авианосце, поняла, что Мария тоже старается обходить ее. А теперь держится за нее, находясь под кайфом от потери крови и обезболивающих, пытаясь понять, не лжет ли о тяжести своих травм? Помогает медику усмирить ее, затем отводит колени назад, отодвигаясь подальше от расстояния досягаемости. — Заботиться обо мне — больше не твоя работа. Мария смотрит на отстроняющуюся Вдову, потом замирает, позволяя медику уложить себя. Помнит ее, злую и красивую, слова пронзают насквозь. Рука остается на полу между ними, пальцы хватают воздух, прежде чем сжаться в кулак, когда смотрит на металлический потолок над собой. — Я не убивала их, — бормочет, закрывая глаза. Все расплывается, разум силится удержать эту мысль и не ускользнуть. Они мертвы. Свет просачивается сквозь закрытые веки, и вспоминает золотое и красное, свое отражение в кольце. — Я не вела их на смерть. Я старалась не позволить им умереть. Наташа обменивается опасливыми взглядами с врачом, который держит руку на плече Хилл в робкой попытке успокоить ее. Романофф знает, о чем она говорит, даже если не в курсе того, что видит сейчас за закрытыми веками. Намеренно неверно отвечает ей. — Конечно, нет. Остальная часть твоей команды выбралась. Бекка и Грег спокойно выбрались и во второй раз. Имена просачиваются сквозь, Мария кивает и облизывает губы, ощущая привкус меди и песка. Песок проникает в каждую щель. В нос и в уши. В нижнее белье и в ботинки. Под ногти. Раздражающе. Как же раздражающе. Глупая вещь, о которой думает перед смертью. Когда солнце жарит вживую, а губы пересыхают. Трескаются. Чувствует тепло, исходящее от ноги. Оно заставляет потеть. Слишком обезвожена, чтобы потеть. Губы пульсируют, а воды нет. Есть только кровь и песок. Она их не убивала. Хотя ей не нужно что-то делать, чтобы убивать. Просто быть живой. Просто дышать. Вдыхать. Выдыхать. Песок в носу, во рту. Тонет в нем. Хочет утонуть. Вид Хилл, лежащей так — облизывающей губы, тяжело дышащей, с остекленевшими и пустыми глазами, — по меньшей мере, тревожит. Врач успокаивающе кладет руку на колено Наташе. — Это не редкость для бывших военных. Наркотики усугубляют воспоминания, но с ней все, наверняка, будет в порядке. Наташа стискивает зубы, кивая, затем шлепает Бартона, привлекая его внимание. — Дай мне свою гарнитуру. Он бросает странный взгляд, но делает, как попросила без лишних слов. Наташа прикрепляет его наушник к уху Хилл и включает свой микрофон, связываясь по рации со второй эвакуационной командой. — Соедини меня с Беккой. Через несколько секунд слышен голос девушки. — Это Бекка, слушаю. — Бекка, мне нужно, чтобы ты проинформировала агента Хилл о своем статусе. Дай ей знать, что вы выбрались и вы в порядке. — Хорошо. Агент Хилл? — облегчение наполняет голос Бекс. Наступает пауза, мгновение, занимающее слишком много времени. Мгновение, когда звук проникает в сознание Марии, но затем исчезает. — Эм, ладно… мы все здесь, сэр. Грег тот ещё идиот и ему сломали плечо, но с ним все будет хорошо. Голосам не место в песке. Он вытягивает и вытягивает, пока наконец не открывает глаза. Наташа рядом. Наташа, которая ушла. Которая выглядит слишком яркой и огненной и странно на нее смотрит, в то время как некто ей что-то нервно бормочет в ухо. Смысл просачивается медленно, голос тихий. Бекка. — Агент Хилл? Ждут. Наташа ждет, и рука Марии наливается свинцом, когда протягивает ее к наушнику и кое-как попадает во включатель микрофона. — Принято, Бекка. Хорошая работа, — говорит хрипло. Наташа медленно и с облегчением выдыхает, ее рука вновь находит плечо девушки. — ≪С возвращением.≫ — ≪Я была не здесь, ≫ — разум все еще затуманен. Знает, куда ушла, хотя и кажется странным, что это случилось. Давление на плечо ослабевает и медленно опускает собственную руку, пальцы легонько касаются бедра Наташи, как будто это простая случайность, и, возможно, ее конечность вдруг решила, что устала лежать так. — ≪Недолго.≫ — Когда рука Хилл падает на колени, медик бросает на нее многозначительный взгляд. Инстинкты подсказывают снова отойти подальше, но берет пальцы и крепко держит. Врач понимающе улыбается, пока не глядит на нее со свирепостью, заставляя отвернуться и ретироваться. Мария кивает, пальцы автоматически сжимаются вокруг руки Романофф, втягивает воздух. — ≪Не пугай моего наркодилера, ≫ — бормочет. Наташа чуть посмеивается, выражение лица смягчается. — Нет уж, Хилл. Сегодня была твоя первая и последняя доза, — позволяет ей продолжать цепляться, демонстративно игнорируя лукавые взгляды, которые Бартон периодически бросает на нее. Позже, когда действие наркотиков закончится, нет никаких сомнений в том, что снова будут избегать друг друга, вернутся к напряжению, нарастающему всякий раз, когда не смогли предотвратить то, что оказались в одном помещении. На данный момент, однако, ее миссия состоит в том, чтобы вернуть ее целой и невредимой, и если этот длительный физический контакт этому поспособствует, то так уж и быть, — Не надо. Это прикольно, — голос мягкий и, кажется, не может отвести глаз от Наташи. — За исключением песка. Ненавижу песок. Проникает повсюду. Поддерживать зрительный контакт не должно быть так уж сложно, но приходится концентрироваться на том, чтобы не отводить взгляда. Она просто должна оставаться в сознании, пока не доставят в медицинский отсек. Еще немного. — Понимаю, что имеешь в виду. Я нахожу его в волосах и в течение нескольких дней после, — каким-то образом стеклянные темные карие глаза делает беседу ни о чем более легкой и абсурдной. — Ага, — взгляд Марии перемещается на волосы Романофф, и протягивает руку, ловя прядь между пальцами. Она мягкая и навевает совсем другие воспоминания. — Я никогда ещё не целовалась с рыжими. Как огонь. От нежности этого жеста перехватывает дыхание. На мгновение замолкает, гадая, о котрой из прошлых «я» она говорит. У Марии, которую знает, нет таких фантастических представлений о поцелуях с рыжими. Мария, которую знает, скорее стала бы рвать ей патлы, чем гладить их. Кожу Наташи покалывает от осознания того, что все в салоне наблюдают за ними. Берет руку Хилл и осторожно отводит ее. — ≪Будь осторожна. Обожжешься≫ Немного впечатляет, как легко пострадавшая справляется со сменой языка в таком состоянии, но, возможно, многие мысли о Наташе каким-то образом оказываются на русском языке. — ≪Я уже обожглась, ≫ — напоминает. Теперь у нее есть две руки, за которые может держаться, и пытается переплести свои пальцы с пальцами Романофф. Наташа благодарит всех, кто бы сейчас их не слушал за то, что не знают русского, и благодарна наркотикам, циркулирующим по венам Хилл. Если повезет, через несколько часов она ничего из этого не вспомнит, и никто ничего не узнает. Эта мысль обнадеживает, но почему-то никак не уменьшает той боли, которая нарастает в груди. Позволяет ей неуклюже переплести свои пальцы и понижает голос до мягкого шепота. — ≪Я тоже.≫ Через несколько часов ничего из этого не вспомнит. Пальцы Марии нежно поглаживают и скользят. Кажется, едва ли осознает, что делает, просто смотря на нее, наркотики лишили всех тех барьеров, которые воздвигает. — ≪Ты мне не позволила.≫ Наташа моргает, глядя на нее сверху вниз, смущенная и немного встревоженная. — ≪Тшш. Ты уже говоришь чепуху.≫ Держит свои пальцы совершенно неподвижно, пока Хилл играет с ними. На самом деле, говорит не совсем чепуху, но, по-видимому, это один из редких случаев, когда Мария Хилл собирается послушаться ее и замолкает. Однако ее пальцы не останавливаются, и проводит большим по ладони Наташи, проводит по пальцам в безмолвной ласке. Хилл гладит ее руки, ощущение мурашек начинает возвращаться, медленно ползая вверх по позвоночнику. Но даже в этом случае не отпускает ее. — Эй, ты в порядке? — тихо спрашивает Клинт. Наташа стискивает зубы и кивает, желая, чтобы собственные руки оставались неподвижными. Пальцы Марии перестают двигаться, но не отпускает ее, хмуро глядя. — ≪Этот взгляд никогда не заканчивается чем-то хорошим, — вздыхает, потому что, очевидно, когда под наркотой, более наблюдательна, чем когда в ясном сознании и слишком занята тем, чтобы злиться. Дерьмо. Неужели настолько прозрачна, что оба, Бартон и Хилл, могут ее прочитать? Возвращает лицу пустое, нейтральное выражение. — ≪Не понимаю, о чем ты говоришь.≫ Мария вздыхает и крепче сжимает ее руки, закрывая глаза. — ≪Ты уйдешь.≫ — ≪Да, ≫ — конечно, она уйдет. Они вернутся, Хилл отвезут в больницу, она отправится на допрос, и на этом все закончится. — ≪Но не сейчас.≫ — ≪Но скоро, ≫ — бормочет, поднимает руку Наташи и запечатлевая поцелуй на ладони. — ≪Будь осторожна. Обожжешься.≫ Несмотря на шок, который пробегает по руке от губ Хилл, не отстраняется. Уши начинают гореть от взгляда, который знает, что бросает Бартон, но не отстраняется. — ≪Я уже, ≫ — снова напоминает, и прижимается щекой к ладони, закрыв глаза от удовольствия. На другом конце грузового отсека медик перестаёт кидать на Наташу слегка-испуганные-но-и-умилленые взгляды и начинает энергично качать головой. «Разговори ее, не позволяй заснуть». Делает первое, что приходит в голову: чуть вытаскивает ладонь из-под щеки Хилл, но быстро возвращает ее, начиная легонько пошлепывать по лицу. Глаза Марии распахиваются, хмуро смотрит, пальцы сжимаются вокруг запястья, но не хватает сил остановить ее. — Что я сделала? Так-то лучше. Хмурость — это более безопасно. Более знакомо. — Тебе нельзя засыпать, помнишь? — Дура, — бормочет, пальцы сжимаются на запястье, но без какой-либо силы или грубости, и глаза уже снова закрываются. — Ты права, я последняя дура, — в голосе скользит нотка горечи, но, надеется, что не настолько ясно, чтобы ее можно было заметить. Больше не дает Хилл пощечины, но толкает коленом, чтобы держать глаза открытыми. — Это не так, — протестует Мария, морщась, когда колено натыкается на синяки, о которых и не подозревала. — За тебя говорят наркотики, — Наташа хмурится и ещё раз задевает ее синяки. Это, наверное, самый медленный чертов квинджет во всем флоте. — Нет, — теперь раздается шипение, и пихает Наташу в ногу, наконец отпуская руку. Без Хилл, цепляющуюся за нее, становится чуть легче дышать. К счастью, медик возвращается после того, как помогает кому-то еще пересечь грузовой отсек, быстро проверяет бинты Хилл и капельницу, затем опускается на колени рядом с и хватает за руку, фактически беря на себя ответственность за то, чтобы не заснула. Наташа пользуется случаем, чтобы уйти как можно более достойно и садится рядом с Клинтом. — Итак. Что все это значит? — Бартон бормочет настолько громко, что бы только она услышала. Усмехается. — Эти обезболивающие сильнодействующие; она сейчас под кайфом, как воздушный змей. — Угу, — отвечает, ни капли не убежденный, но это последнее, что говорит, пока не причаливают к вертолетоносцу.