И Пошло Всё Прахом

Мария переросла тот возраст, когда нервничаешь перед сексом, и давно уже научилась здраво оценивать возможности своего тела, потому понимает, что взять поднять Наташу сейчас на руки и отнести в спальню, целуя по дороге, как в каком-то дурацком ромкоме, увы, не вариант. Довольствуется тем, что нежно чмокает в щеку, беря за руки и переплетая пальцы, и тянет за собой спальню. Путь не долог, но ощущает каждый шаг, и не только потому что болит нога. В переплетении пальцев есть нечто гораздо более интимное, чем переплетение их губ, это заставляет Романофф вздрогнуть, но увлечь себя дальше по коридору позволяет. Желудок сжимается, однако старается дышать ровно и спокойно. Должна ей это. Мария останавливается у кровати. Надо бы уже присесть, боль в раненой конечности усиливается, однако нечто в лице Наташи заставляет колебаться. Наклоняется, касаясь ее губ своими. — Ты в порядке? — тихо спрашивает. — Да, — целует в ответ, хотя и немного нерешительно. Нервно ждет, когда голос из глубины сознания начнет твердить бежать, бежать и не оборачиваться. Похоже на демонстративное молчание, и этот факт столь же не даёт покоя, сколь и освобождает. Мария улыбается ей уголками губ, потирая большим пальцем ладонь. Сейчас не пытается играть по неизвестным правилам или ускорять все, вымещая злость, просто расслабляется, растворяясь в осторожных прикосновениям. Прежде чем Наташа успевает задуматься и нахмуриться окончательно, отсылает ненужные мысли прочь, медленно отстраняется и садится на край кровати. Окидывается назад, опираясь на локти и устремляя приглашающий взгляд на Хилл, ожидая, что последует за всем этим. С некоторым облегчением Мария садится рядом, тихий стон срывается с губ, смеется и протягивает руку, проводя по скуле Романофф. — Обычно так не кряхчу, честное слово, — комментирует свой вздох облегчения, когда вес наконец уходит с левого бедра. Вновь приближается, никак не уставая от вкуса этих губ. — Угу, хорошо, — поддразнивает Наташа, позволяя себя целовать. Запускает пальцы в черные локоны и откидывается на кровать, неспеша увлекая агента за собой. Хотя разрушительного огня между ними сейчас нет, приятная горячая возбужденность захватывает обеих. Мария устраивается поудобнее рядом, томно целуя, проводя фалангой по щеке и вниз по шее, мягкость прикосновений сильно константирует с природой касаний, делившимися в прошлом. Это медленно наполняет, внимательность, теплота и забота нарастают, становясь частью их поцелуев, приоткрывающихся губ, языка, дразнящего, когда пальцы запутываются в рыжих волосах. Упрямая, высокомерная и исключительно хорошо целуется. Теперь, когда их поцелуи перестали напоминать кровопролитное сражение, Наташа медленном согревающем пламени, создаваемом губами и языком Хилл. Отвечает прикосновением на прикосновение, дыханием на дыхание, довольная тем, что брюнетка ведёт, подчиняется ей. Любопытно посмотреть, чем все закончится на этот раз, когда ими больше не движет безмерная похоть и враждебность. Мария осторожно сдвигается, чуть больше ложась на Романофф, углубляя поцелуй, большой палец нажимает на мягкое местечко за ухом. Заманчиво остаться в таком положении, но так много еще предстоит исследовать и неохотно отстраняется. Перехватывает дыхание и губы неприятно покалывает от недовольства, но выжидает, желая, чтобы Наташа посмотрела на нее, прежде чем продолжит. Требуется мгновение, дабы изумрудные глаза сфокусировались на ней. Шпионка пару раз моргает, чуть хмурится и поднимает бровь. Выходит умилительно, но ей этого не скажет. — Что не так? Посмеиваясь, Хилл ненадолго прижимается лбом к Наташе, не в силах сдержать непонятного порыва, пользуясь моментом, даже если это не совсем то, что собиралась сделать. — Ничего, — шепчет, потираясь легонько носом. Это нежное щекотливое прикосновение не должно заставлять вздрагивать, но вздрагивает. Старается стряхнуть неожиданно нахлынувшее неприятное ощущение. — Спасибо, что на этот раз не пытаешься мне его сломать. — Ты этого заслуживала, — фыркает, прекращая потирание, вместо этого начиная покрывать поцелуями линию челюсти. — Я заслуживаю куда худшего, — бормочет Наташа, замирая. Зажмуривает глаза, стараясь смахнуть схожесть опьяняющего ощущения губ на линии подбородка с ощущениями окровавленного, почти сломанного носа. Когнитивный диссонанс, мягко говоря, дезориентирует; напоминает себе дышать. Мария вдруг осознает, что девушка едва дышит, не двигаясь под ней, и резко прекращает, приподымаясь и глядя на неё сверху вниз. — Черт, Нат. Нет, — говорит с легким отчаянием, обхватывая ладонью ее щеку проводя мягко пальцем. — Не заслуживаешь. Это была не ты. — Просто… трудно отучиться от всего этого, — пальцы Хилл посылают мощные мурашки. Держит глаза закрытыми, концентрируясь на дыхании. Хилл гладит по волосам, чмокая в лоб, стараясь разгладить эту лёгкую морщинку. — Мне жаль, — тихо шепчет. — ≪Спасибо, ≫ — утыкается в шею агенту, прижимаясь щекой выше груди. Слышит приглушенное сердцебиение и это странным образом успокаивает. Хватается за воротник футболки, будто за спасательную шлюпку. Черт, ты все испортила. Мария обнимает девушку, осторожно перекатывается на спину, притягивая ее к себе. — Я и мой умелый рот, а? — предлагает, крепче сжимая в объятиях. Романофф хихикает и, наконец, вновь открывает глаза, когда Хилл переворачивает их. Мгновение изучает ее лицо. — Ты сбиваешь меня с толку, Мария Хилл. — Как так? — спрашивает, не в силах свести с нее взгляда, протягивая руку и убирая сбившийся локон за ухо. — После того, как я поступала с тобой… — замолкает, качая головой. Что должна сказать? «Ты сбиваешь меня с толку, потому что вместо того, что бы пинком вышвырнуть из квартиры, обнимаешь и целуешь?» «Сбиваешь меня с толку и сама не знаю, хочу ли ударить тебя или поцеловать в ответ?» «Сбиваешь меня с толку, потому что не могу объяснить, почему для меня вдруг стало настолько важным, что бы думала обо мне хорошо?» «Сбиваешь с толку, потому что жажду сделать тебя счастливой, но ума не приложу как?» — Да, пару раз ты натворила делов, — тихо соглашается, обхватывая ладонью щеку, так как не хочет, чтобы отводила взгляд. Ее снова трудно прочесть; сомневается, что когда-нибудь вообще научится читать эту девушку. — ≪Прости меня≫, — требуется огромное усилие, чтобы выдавить из себя следующие слова: — Я не знаю, как быть другой. Я не знаю, как быть кем-то иным. — По мне сегодня ты зая — бормочет, запуская обе руки в огненные волосы. Но не притягивает ближе, просто спокойно наблюдает. Улыбается. — Бартон бы со мной не согласился, но не то чтобы меня волнует его мнение. — Бартон, — закатывает глаза Наташа, его имя на устах почти ласковое. — Хотелось бы сказать, что недооценил меня, но если решил позвонить тебе на случай, если появлюсь здесь, то он знает меня лучше, чем я сама, — мысль отрезвляет. Могла бы отправиться в любую точку мегаполиса, но выбрала эту квартиру… Мария вполголоса подытоживает, легонько потирая массажными движениями ее виски. — Значит, не такой уж он и никчёмный. Наташа замирает. Синяки на висках, конечно, давно зажили, но не может не чувствовать их под пальцами Хилл. — Кем ты хочешь, чтобы я была? — тихо спрашивает. Вопрос пронзает насквозь. Нежно проводит по щеке девушки ладонью, не сводя глаз с зелёных очей. — Собой. — Честно говоря, это не особо облегчает задачу, — в тоне девушки шутливость и ирония, которыя однако не доходит до глаз. — Нет? — потирает подушечкой пальцев нежную кожу, не отпуская ее. — Скажи мне, кто ты. — Да хрен его, — пожимает плечами. — Меня поломали и собрали заново. И сделали это, потому что попросила их. Твоя догадка будет не хуже моей. — Но ты выбрала имя, — напоминает агент, проводя пальцами по лбу в неких меланхоличных движениях. — Кем бы ты хотела, чтобы Наташа Романофф была? — Говоря без обиняков… не смогу сейчас ответить, — садится и отодвигается от Хилл, подтягивая колени к груди. — Лучше скажи… что за человек был у тебя в голове, когда приглашала меня сегодня на ужин? Мария вздыхает, когда дистанция между ними увеличивает, касается ее лодыжки, но больше не делает ни малейшей попытки вновь сблизиться, если Романофф нужно личное пространство. — Как насчет девушки, которая не выходит у меня с головы с первой нашей встречи? — предлагает. — Той, кто флиртует со мной с помощью какой-то жвачки и это, черт возьми, работает на «ура»? Той, кто запросто надерет мне одно место? Или той, кто оттягивает меня от края, когда настолько слепа и упряма, что не вижу черты? Эта девушка тянется ко мне, держится, будто действительно что-то значу для неё, но тут же отстраняется, когда тянусь в ответ? Часто думаю, что просто выдумала ее, игра воображения, но вот она здесь, на моей кухне, моет посуду и бросается полотенцем, и это место впервые не кажется столь пустым? Замолкает, едва дыша, смотря в потолок. Сказал больше, чем хотела. Часть ее ожидает, что Наташи здесь уже нет, когда осмеливается оглянуться на нее. Пока слушает, грудь Романофф сжимает все сильнее и сильнее и в какой-то момент не может вдохнуть. — Но ведь ты ненавидишь меня. Мария фыркает, глядя на шпионку, которая до сих пор здесь. Не убегает от разговора, хотя и трудно прочитать выражение ее лица. — Да, порой бесишь меня, отрицать не буду, — соглашается. — Но я не ненавижу тебя. И большинство людей так или иначе бесят меня, не забывай. Вдруг Хилл морщится и закатывает глаза. — Боже, я не сильна в этом. Не знаю, когда кто-то… — шумно выдыхает и снова смотрит в потолок. — Я не особо открываюсь другим. И не знаю, почему это продолжает происходить с тобой, — или почему часто возникает чувство, что дали пощечину. После нескольких глубоких вдохов Романофф перестаёт обхватывать колени мёртвой хваткой и просто скрещивает ноги. — Я знаю, о чем ты, — собственный голос спокойнее и гораздо ровнее, чем ворох мыслей. — Просто не ожидала такого вечера. Не думала, что будешь такой… чуткой, — смягчает свою прямолинейность сарказмом. — Не после того, как чуть не перегрызли друг другу глотки. Слова жалят, хотя Вдова звучит почти формально — может, жалят, потому что и говорит так сухо. Перекатывается к ней, внимательно наблюдая, пытаясь лучше понять. — Возражаешь? Наташа моргает разок, удивленная как вопросом, так и своим незамедлительным ответом. — Немного возражаю. — Хочешь, остановлюсь? — вопрос оставляет стеснение в груди. Вместо ответа Романофф перемещается и нависает над ней, становясь на четвереньки. Замирает, просто глядя вниз. — Лучше бы этому быть «нет». — полушутя бормочет агент, затем сокращает расстояние и целует. Наташа прикусывает ее нижнюю губу и оттягивает до тех пор, пока не выскальзывает из зубов. — Это и есть «нет», — опускается ниже, целуя в линию челюсти. Мария закрывает глаза, утопая в прикосновении, запускает пальцы в ее волосы, откидывая голову, дабы предоставить больше пространства. — Хорошо, — выдыхает. — Хорошо, — повторяет, проводя губами по шее. Пальцы находят подол рубашки и проскальзывают под. Хилл выгибается, льня к рукам. Пару минут назад вроде определили, кто пассив, кто актив, но сейчас более чем не возражает позволить Наташе вновь вести, если контроль дарит ей чувство успокоения. Так лучше. Безопаснее. Зубы смыкаются вокруг ключицы Хилл, но не кусает сильно. Некий компромисс — прикосновение зубов, не оставляющее следов. С тихим шипением пальцы Марии сжимаются на ее шее девушки, затем расслабляет хватку и мягко скользит под воротник. Романофф расстегивает несколько нижних пуговиц на ее рубашке, продолжая целовать в шею, и опускается ниже. На ходу ведёт языком по только что обнаженной коже. Агент втягивает воздух сквозь зубы и вновь впутывается пальцами в рыжие патлы. — Нат, — выдыхает, вжимаясь в руки. Нат. Хилл — единственная в мире, кто ее так называет, а данный контекст безусловно любимейший. Ведёт губами по линии пресса, облизывает пупок. Мария от избытка чувств случайно дёргает ее за волосы, впрочем недостаточно, чтобы оторвалась, и посмеивается. — Я думала, сегодня моя очередь отправлять тебя на седьмые небеса. Романофф приподнимает бровь, покусывая кожу. — Тебе не нравится? — О, ещё как нравится, — уверяет, слегка почесывая рыжеволосую головку. — Но? — подсказывает между поцелуями с открытым ртом. — Никаких «но», — бормочет Хилл. — Просто я тебе ещё должна. Наташа фыркает, не упуская времени и продвигаясь ниже, зацепляется за пояс брюк. — Ты мне ничего не должна. — Я буду считать, — возражает, приподнимая бедра для удобства, слегка морщась от тянущей боли в ноге. — Это так не работает, — стягивает штаны, старательно обходя рану. — Тогда расскажи, как это работает, — тихо просит, приподнимаясь на локтях, дабы взглянуть на Романофф. Вдова пожимает плечами, бесцеремонно стягивая с себя рубаху. — Какой смысл вести счет? Обычно такого не случается, но сейчас слова застревают в горле, когда вспоминает уход Наташи. Или это она в итоге ушла? Молчание Хилл заставляет уголки губ шпионки скривиться в близком напоминании улыбки. Расстегивает свой лифчик и отбрасывает его в сторону, затем тянется к остальным пуговицам на рубашке партнёрши. Глаза Марии опускаются, лицезрит обнаженную до пояса Наташу Романофф, но когда та тянется к ее одежде, прикрывается руками и подаётся навстречу для еще одного поцелуя. Вдова слегка поворачивает голову, так что ее губы встречаются с кончиком рта, сама целует ее в ухо. Прижимается оголённой грудью к Хилл, их руки зажаты между. — Нат, — голос хриплый, но сквозит некая мольба или предупреждение. — Ммм? — мычит в изгиб шеи. Перебрасывает ногу через колени агента и легко садится на бедра. — Поцелуй меня, — умоляет. Ненавидит эти слова, ненавидит то, как сильно в этом нуждается, и то, как это расслабляет стеснение в груди. Было бы так легко превратить это в издевку, продолжая прижиматься ртом к точке пульса на шее, показывая, что уже ее целует, но что-то в неосторожном, умоляющем тоне Хилл покоряет, отговаривает. Приподнимается на локтях и медленно склоняется, касаясь губами. Пальцы Марии сжимаются под коленями, резко подаётся навстречу, нуждаясь в этом поцелуе, нуждаясь в утешении, которое он приносит. Смертельная жажда, стоящая за поцелуем, заземляет, центрирует. Желание — это язык, на котором Наташа говорит свободнее, чем на русском, и чувствует, что собственный язык поднимается навстречу языку Хилл. Позволяет ей вести, целует глубоко, немного небрежно. Скользит рукой по волосам, пытаясь вырвать стон. Напряжение в теле и острая, неутомимая нужна медленно ослабевают по мере того, как поцелуй становится глубже, и Мария чувствует, как погружается в него. Жар лавой струятся внизу живота, заставляя целовать до помутнения рассудка, притягивать Наташу ещё ближе, впиваясь пальцами в ее бедра. Рывок в волосах вызывает грудной стонц. Будто падает, будто тонет. Романофф пленит, прижимаясь крепко, умелые руки, горячий рот и язык втягивают в пучину, разрушая все маски и стены, будто их никогда и не было. В конце концов, потребность в кислороде побеждает потребность нахождения языка во рту агента. Вдова разрывает поцелуй, тяжело дыша. Слезает с ее ног, дабы не перегружать невосстановившуюся конечность, отбрасывает волосы. Кончики пальцев очерчивают черты лица Хилл, ее нахмуренные брови, раскрасневшиеся щеки, острую линию челюсти, распухшие губы. Изумрудные очи темнеют, но не отрываются от девушки. От мягких прикосновений Марии хочется закрыть глаза и мурчать, но не сможет отвести взгляда от Романофф и при всем желании. Да и не хочет. — Нравится то, что видишь? — тихо спрашивает, крепче сжимая ее под коленом. — Да, — просто отвечает. Руки вновь тянутся к ее рубашке, расстегивает последнюю пуговицу. — Но покажи больше, — подтягивает к себе, вцепившись в ткань, поднимая с матраса. Мария усмехается, садясь. Стаскивает одежду. — Какую именно часть хотите так увидеть? — спрашивает, скользя ладонями по ее бокам. Романофф проводит пальцами по ее рукам, помогая снять рубашку, затем горячо целует в плечо. — Все. — Жадина, — вздрагивает, скользит вверх по спине Вдовы, поглаживая шею, и только потом отрывает руки, дабы снять с себя лиф. Наташа только мычит, ладони бегло ощупывают как можно больше открывшейся кожи. Глаза блуждают, загипнотизированные, восхищенные. На теле Хилл синяки всех размеров и цветов радуги, но та, кажется, не возражает и даже не замечает, когда прикасается к ним осторожно. Льнет, целует шпионку в щеку. Романофф прислоняется головой ко лбу агента. Начинает тянуться к ее уху, но потом останавливается и отстраняется. Какое-то время изучает ее лицо задумчиво, а затем обхватывает щеки обеими руками и неспеша целует в губы. Мария тут же забывает о том, что хотела снять лифчик, оставляет его свободно висеть на плечах. Обхватывает нежно запястья Романофф, отвечая на поцелуй. Незамедлительное отвлечение Хилл достаточно, чтобы хихикнула в губы. — Нужна рука помощи? — Разве не для этого ты здесь? — спрашивает, ухмыляясь. Отпускает ее запястья, гладит пальцами руки, склоняя голову и оставляя поцелуи на подбородке. У Романофф перехватывает дыхание от таких ласк. Стягивает топ до конца. Не теряя времени, ладонями жёстко сжимает грудь, проводя большими пальцами по соскам. Мария тихонько мычит и замирает, губы ещё касаются челюсти Наташи, когда отвлекают. Выгибается, вжимаясь в прикосновения, потом вспоминает, что делала, и продолжает оставлять короткие чмоки на нежной коже ниже уха, мягко покусывает мочку. Наташа еще некоторое время наслаждается теплом, распространяющимся от губ Хилл по всему телу. Затем кладет ладонь на центр ее груди, надавливая, укладывая обратно на матрас. Агент хихикает, но не сопротивляется. Однако сдержать своих конечностей не может, скользит пальцами по ключицам, вниз по груди, поглаживая боковые стороны округлостей. Вдова смещается, седлая неповрежденную ногу, и после того, как взгляд жадно пробегает по обнаженному торсу, спускается ниже. Обхватывает запястья Хилл, оттягивая их от груди, но вместо того, чтобы прижать к кровати, переплетает пальцы. Удивительно и более интимно, чем ожидала Мария, прижимает ладони к Наташиным, медленно скользя пальцами между ее дразнящими движениями. Глаза темны, зрачки расширены как под экстази, когда глядит на Романофф. Невероятно глупо то, что нервничает, хотя и совсем чуть-чуть. Ведь прошли те студенческие годы, когда волновалась во время секса. Медленно Вдова опускает их руки на кровать, склоняется, целуя в ухо, в гортань, в центр груди. Делает паузу, губы соблазнительно лежат возле мягких полушарий, и медленно выдыхает. Дыхание играет на коже Хилл. — ≪Прекрасна≫— бормочет, смыкая губы вокруг соска. Мария задыхается, пальцы сжимают ладони девушки почти до боли, моментально выгибается. — Блядь, — ругается, чуть смеясь. Не знает, в какой момент русский стал таким сексуальным, но сейчас каждый слог посылает горячие муражки. — ≪Ты тоже≫, — выдавливает, дыхание становится учащенным. Усмешка Романовой низка, тепла на коже. Дразнит сосок кончиком языка, слегка щелкая и одобрительно вздыхая, когда затвердевает во рту. Удивительно, как внезапно голос Марии — ругается ли или говорит по-русски с американским акцентом — умудряется ускорить биение пульса возбуждения между ног. Как бы ни хотелось потереться о ее бедро, сопротивляется. Агент крепче переплетает пальцы — беспокойное движение, когда слишком расслабляется. Хочется вцепиться за что-нибудь, когда Наташа застает врасплох или когда излишне теряется в ощущениях. Проходит совсем немного времени, прежде чем бедра невольно ерзают в поисках большего трения. Беспокойные конечности Хилл, арка, которую образует ее спина и нетерпеливость завораживают. Почти неохотно Вдова высвобождает одну руку и проводит по телу девушки, тянясь к нижнему белью, жаждя реакции, которая, как знает, обязательно последует. Мария одобрительно стонет, кладя ладонь на плечо Наташи, растирает ее мышцы, приподнимая бедра навстречу. — ≪Ну же≫ — ≪Пока нет≫, — русская хихикает. Проводит невесомо пальцами между ног, чувствуя, как тонкая ткань намокла. — Дразнишь, — догадывается, прикусывая губу. Прикосновение легкое, но сказать, что сейчас чувствительна — не сказать ничего, и трудно лежать смирно. — Ожидала чего-то меньшего? — зажимает ощутимо сосок между зубами, создавая контраст с нежным движение фаланг. — Нет, — шипит, беспомощно зарываясь в рыжие волосы. Пытается сильнее прижаться к пальцам. Шпионка убирает руку оттуда, кладет ее на вторую грудь. Перекатывает соски между зубами и ногтями. — ≪Хочешь большего? ≫ Марии требуется некоторое время на осмысление и членораздельного озвучивания ответа, если не считать разочарованного скулежа. — ≪Знаешь, что хочу.≫ Желание заставить ее умолять сильно, но Наташа не сомневается, что если рискнёт, то вышвырнут отсюда чуть позже весьма хладнокровно. Кроме того, солгала бы, скажи, что не хочет дать ей большего сию минуту. — ≪Да, знаю≫, — наклоняется, целуя агента в губы, затем встает с кровати. Руки находят бедра Хилл и резко притягивает ее к себе, к краю матраса. Мария подчиняется охотно; сейчас существует абсолютно реальная вероятность того, что Наташе под силу заставить ее сделать что угодно. С нового положения открывается хороший вид на себя, и хихикает, глядя на синяки и повязку. — Мм, так сексуально. Когда взгляд возвращается к Романофф, веселье сходит на нет, поднимает руку, касаясь ее щека. — Почему на тебе ещё столько одежды? Наташа смотрит вниз, пожимает плечами. — Подождёт, — цепляется пальцами за резинку белья Хилл и резко дергает вниз. Агент смеётся и привстаёт, помогая. — А если не хочу ждать? Вдова стягивает белье до половины бедра, затем встаёт на колени перед ней и зубами заканчивает дело. Непосредственная близость означает, что нет проблем с улавливанием запаха, и от этого обильно текут слюнки. Никогда себе в этом не признается, но тогда в спортзале словили манию не только на вкус, оставшийся на пальцах, но и на аромат. С потемневшими глазами засовывает белье в задний карман джинсов. У агента перехватывает дыхание, когда наблюдает за действиями шпионки, протягивает руку, проводя пальцами по виску и вниз по щеке. Трудно не чувствовать себя незащищенной, когда кто-то на тебя смотрит вот так. — ≪Хочешь этого? ≫ — спрашивает хриплым голосом, перемещаясь вперёд, чуть шире раздвигая ноги. Вопрос застает Наташу врасплох. — Конечно, — осторожно отвечает, делая паузу. — Ты нет? — Я тоже, — Мария проводит пальцами по рыжим локонам, которые порядком спутались. Но не притягивает ее к себе, не пытается вести. — Разденешься для меня? — Устроить тебе стриптиз с раздеванием? — Романофф дразнит своим лучшим знойным голосом. Встает, сбрасывает ботинки и тянется к молнии на джинсах. — Только если хочешь, — отвечает уклончиво, но глаза выдают, когда не отрывает взгляда от рук шпионки. Все, что бы не делала эта девушка, так или иначе завораживает. Конечно же, простое «да, пожалуйста» было бы слишком прямолинейным для Хилл. Романофф ухмыляется и стряхивает с себя притворство, просто быстро раздеваясь до конца. Отбрасывает одежду в сторону и поворачивается к ней, поза и выражение лица нейтральны. Несколько секунд просто стоит, вне досягаемости, позволяя разглядывать себя. — Нравится то, что видишь? Мария улыбается — даже если слегка разочарована тем, что шоу ей не устроили, — не торопясь позволяет глазам скользить вверх и вниз по телу Вдовы. — Прекрасна, — шепчет, протягивая руку. Русская мягко хихикает. — Они мне это часто говорили, — не берет руку Хилл, но подходит ближе, позволяя дотрагиваться, ласкать. Брюнетка хмурится, прикасаясь, нежно проводя пальцами по животу, ребрам, но теперь взгляд устремлен только на лицо Наташи, следит за каждой мелькнувшей эмоцией. Ни на секунду не поверит в то, что Романофф не знает, что хорошо выглядит. Слишком легко может представить, как все мужчины, попавшие в паутину Черной Вдовы, сначала завороженно трепетали ей об этом. Задается вопросом, повторяет ли их слова и прикосновения сейчас, становится ли также жертвой. — Скажи мне, чего ты хочешь, — тихо просит. Наташа ловит ее руку, успокаивая блуждания пальцев. — Не спрашивай меня об этом. Отпускает ладонь и опускается на колени, не обрывая зрительного контакта. Скользит вверх по икрам, коленам, бёдрам. Целует в колено. — Почему нет? Это важный вопрос, Наташа, — мягко говорит. Кладет руки на матрас, удерживая себя от дальнейших прикосновений, потому что Романофф, это будто бы им не по душе. На этот вопрос тоже не может ответить. Целует внутреннюю сторону бедер, придвигаясь выше, с каждым сантиметром в собственном животе пламя разгорается все ярче. — Я хочу дать тебе то, чего ты хочешь. Спирает дыхание и задается вопросом, нужно ли остановить ее сейчас, не будет ли так честнее, но в голосе Вдовы звучит искренность. Искренность в прикосновениях, и размышляет, правильно ли то, что не хочет этого прекращать. Издает звук, смущающе похожий на хныканье, зарываясь в яркие патлы, пытаясь не дать ей зайти слишком далеко. — А если я хочу сделать для тебя то же самое? Так заманчиво не обращать внимания на хватку в волосах и просто спрятать лицо между бедер Хилл, пока обе не забудут, о чем говорили, но все же останавливается. Садится на корточки, пытаясь восстановить самообладание. Вновь встречается глазами с Марией и вопросительно поднимает бровь. — Я думала, ты шутишь насчёт оседлания твоего рта. Моргает и качает головой, улыбаясь уголком рта, проводя большим пальцем по линии роста рыжих волос. — О, уверяю, я была абсолютно серьезна. Наташа смеется, облизывая губы. — Это может подождать? — Да, — усмехается Мария, убирает руку с волос, поглаживая щеку и подбородок девушки. — Если согласна. — Отлично, — Вдова злобно ухмыляется и кусает ее выше колена. Крепко обхватывает руками за бедра. Смесь умопомрачительного желания и нервозности — как ни абсурдно было бы нервничать для нее — скручивает желудок. Делает паузу, прижимая губы достаточно близко, чтобы почувствовать аромат и жар Хилл, и поднимает вопросительный взгляд. Только Наташа умеет смотреть так, что под ложечкой разливается лава, закусывает губу. — ≪Пожалуйста≫, — шепчет. По спине пробегают мурашки, стирая из головы последние мысли о поддразнивании. После всего, через что прошли — флирт, игры разума, драки, — первое прикосновение кажется решающим. Проводит языком медленно, стоня от горячего скользкого ощущения. — Твою мать, — разряд проходит по телу, рука останавливается на голове шпионки, и требуется дюжее усилие воли, дабы не притянуть ее ближе, не двигаться и не закрыть глаза. Она не долго продержится, не тогда, когда каждое движение обжигающего языка все туже затягивает узел в животе, будто слишком долго этого ждала. Наверное, так оно и есть, смеется, затаив дыхание, ласково почесывая волосы Вдовы. — Бля, Нат. Напряжение, оборвавшееся после того, как первый раз лизнула, очень быстро нарастает вновь по мере того, как Наташа продолжает активно работать губами и языком. От того, как Хилл матерится, когда смыкает клитор между зубами и губами, вытряхивается воздух из легких; то, как Хилл шепчет ее имя на выдохе, когда проскальзывает языком внутрь, вызывает некую сладострастную боль. Крепче сжимает ее бедра, отчасти для того, чтобы удержать на месте, но в основном, чтобы не протянуть руку к собственной промежности, так и изнывает вся, жаждя хоть какого-либо трения. Требуется немало сил, чтобы не ерзать и не направлять Романофф, но справляется. Не до конца удается держать глаза открытыми, но старается. Вид Наташи, стоящей на коленях между ее ног и отлизывающей возбуждает не меньше, чем махинации ее языка. Пока все не обрывается. Зажмуривает глаза, безумное наслаждение разливается по телу. Огонь ниже живота мчится вверх и едва может вдохнуть. Огненные локоны между пальцами, имя Романофф срывается с губ непрестанно, сродни молитве. Затем все, чего хочется — упасть обратно на матрас. Наташа замедляется, ожидая, пока Хилл переживет оргазм. Не хочет отстраняться, оставляет губы на клиторе, даже когда та рухает на кровать, шумно дыша, но каким-то образом это все же удается. Изумруд глаз чернеет, когда поднимается на ноги, вытирая рот и сопротивляется вульгарному желанию облизать пальцы дочиста. Хилл требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя, Романофф выжидает, пока откроет глаза, и мягко целует в губы. В этот раз никто не сбегает, думает Мария. Тихонько стонет в поцелуй, рука ощущается тяжелой, когда тянется, проводя по мягким лёгким кудрям. Растрепала их знатно, и от этого улыбка становится шире. — Весьма неплохо, — дразнит низким, не совсем ровным тоном, проводя по линии подбородка девушки. Вдова приподнимается на локте и начинает рисовать замысловатые узоры на ее животе. — Думаешь, сможешь лучше? — выгибает вызывающе бровь. Предмет спора очень по душе. Хилл ухмыляется, задумчиво гладя ее по щеке. — Не скажу, что лучше, но собираюсь перевернуть твой мир с ног на голову. Романофф с трудом не закатывает глаза. — Ага, изумишь меня так же, как делаешь это на ринге? — открыто насмехается. Восприятие этого, как вызова, помогает облегчить трепет и лёгкую застенчивость. Теперь Мария полноценно хохочет, обнимая ее. — Конечно нет. Знаю, что там уделаешь меня как расплюнуть. Но сейчас… — улыбаясь, горячо целует, прижимаясь для полного эффекта. — Сейчас не позволю тебе жульничать. Если бы шпионка не была столь возбуждена сейчас, возразила бы насчёт «жульничать». Но вместо этого игриво ухмыляется. — Ладно, покажи, что умеешь, нахалка. — Верно, — усмешка озаряет губы, облизывает шею Наташи, снова целуя. Не торопится, игривость исчезает по мере того, как углубляется поцелуй. Дремота уходит, внутри вновь возгорается огонь, не отрывается, даже когда лёгкие начинают гореть. Скользит руками по спине, ягодицам, притягивая ближе, отрывается от губ, чмокая у уха. — Покажи, как сильно возбудилась, — шепчет, смыкая зубы на мочке. Данные махинации заставляют Романофф ловить ртом воздух, тихо стонет, когда рот Хилл прижимается к шее. Ее слова вызывают дрожь, прикусывает губу, чтобы не захныкать отчаянно. Вцепляется в ее плечи, отвечая низким голосом. — ≪Почему бы тебе самой не проверить? ≫ — О, запросто, — обещает, не отрывая зуб, просовывая руку между ними и щипая за сосок, пока другая конечность скользит ниже. Романофф стонет, непроизвольно дергаясь. Чувствительность каждого нерва возросла до предела, ладонь агента на груди превращает натянутость ниже живота буквально в боль. Закрывает глаза, стараясь глубоко дышать, что бы не всхлипнуть от избытка всего. Марии удерживает ее за бедро, помогая не ерзать излишне. — Да ты вся течешь, сладкая, — шепчет с хрипотцой, в тоне мелькает веселье. Спускается, жадно облизывая и целуя другую грудь, намереваясь потомить ее ещё немного. — Отрицать не получится, так понимаю — усмехается, затаив дыхание. Подаётся вперёд, удерживая свой вес на руках и коленях, дабы девушке было легче ласкать ее. — Неа, — останавливается на секунду, чувствуя влагу на коже, а затем с новой решимостью впивается ртом в мягкое полушарие, в розовый сосок. Наконец убирает руку с ягодицы и просовывает ее между бёдер, желая почувствовать ее. Вдова дёргает тазом навстречу пальцам, дыхание перехватывает. — Пожалуйста, — шипит сквозь крепко стиснутые зубы, совершенно не стыдясь своего желания и нетерпения. Хотя просить и не нужно, Мария и так с жаждой просовывает пальцы меж горячих складок, ища чувствительные точки, проходясь по клитору, стоня у ее груди. Если бы рот не был занят, определенно полились бы ругательства, осторожно исследует, делая так, чтобы Романофф ещё сильнее вжималась в руку. Сочетание рта и конечностей агента мешает держать себя в вертикальном положении. Впиваются зубами в нижнюю губу, когда двигает бедрами, отчасти направляя пальцы, отчасти просто из-за того, что ничего не может с собой поделать. Это одна из самых умопомрачительных вещей, которые Мария делала. Не то, что будет отлизывать в таком положении, нет. Это не в новинку. Человек, с которым будет это делать. Через мгновение отстраняется, заменяя зубы на соске ногтями, чтобы посмотреть Наташе в лицо. Экспериментально с нажимом вращает пальцем по клитору, наблюдая, как впивается в губу. — Хочу попробовать тебя, — шепчет. К этому моменту кислорода в лёгких опасно не остаётся, давление на клиторе вызывает скуледж и под него встречается со взгляд Марии. Не хочет отрываться от пальцев, даже зная, что пройдет всего несколько секунд, прежде чем их заменит нечто более классное. К счастью, разум слегка проясняется без контакта, по крайней мере достаточно, чтобы смогла сформулировать связное предложение с оттенком поддразнивания. — Все еще хочешь, чтобы воссела на тебя? — Конечно, — грубовато сжимает ее грудь. — Поднимайся, Нат, — добавляет со смехом. Шпионку не нужно просить дважды; нетерпеливо подвигается вперед, мимо плеч Хилла, становясь на колени. — ≪Так? ≫ — ≪Именно так≫, — отвечает слегка рассеянно. Пальцами нежно раскрывает половые губы и, приподнимаясь, лижет с нажимом по всей длине. Вкус вырывает громкий стон и поспешно продолжает, повторяя ту же дорожку, которую пальцы исследовали ранее. Как бы ни хотелось поглядеть подольше на Хилл в таком положени, меж ее бёдер, этот вид быстро приближает к кульминации. Вновь прикрывает очи, стоня в унисон ритму языка. Единственное, что может сейчас сделать — только пытаться оставаться неподвижной, не мешая. Приходит мысль, что захоти задушить агента так, бедрами, та была бы не против. В отличие от прошлого раза. Марии все равно приходится обхватить ее, дабы не поднималась слишком высоко. Активно лижет клитор с минуту, затем просовывает язык внутрь, тяня шпионку ниже, дабы протолкнуться глубже. Язык Хилл находит самое чувствительное место, стонет, хныкая, откидывая голову назад. — Да, прямо там… Подсказка все, что нужно Марии, концентрируется на этом месте, вовсю стимулируя. Одной рукой мнет грудь. Как же хорошо. Наташа запускает пальцы в волосы Хилл, пытаясь обрести точку опоры в этом хаосе. Распахивает глаза, видит, как агент полностью отдалась процессу, буквально не обращает внимание ни на что другое, сконцентрировавшись, и остаётся совсем немного до… — Блядь, Мария! — задыхается, тело пробивает сильные умопомрачительные судороги. Переживает сладкий спазм молча, стиснув зубы, как от боли, крепко вцепившись в черные локоны. Только когда Наташа достигает пика, чувствует неслабую пульсацию между собственных ног. Игнорирует ее, больше заинтересованная в том, чтобы нежно вылизывать партнёршу, вкушая всю влагу, пока позволяет. Руки мягко скользят вверх и вниз по ее спине, по телу, успокаивая, пока ожидает, когда хватка на волосах ослабнет, хотя и совсем не хочет этого. Последние прикосновения языка Марии становятся слегка лишними, дискомфортными от того, насколько после оргазма чувствительна. Отстраняется резко от ее рта, падает рядом, тяжело дыша. Через несколько секунд начинает смеяться. — Да, неплохо. — Зачтено, — ухмыляется, наслаждаясь видом раскрасневшейся и запыхавшейся Романофф. Фыркнув, сокращает расстояние, приближаясь. Проводит костяшками пальцев по выделяющимся ребрам. — Перевернула твой мир? Подогнулись пальцы на ногах? — дразнит. — О, детка! — отвечает с издёвкой, все еще пытаясь отдышаться. Еще сверхчувствительна, поэтому избегает даже легких прикосновений. — Горда собой? — Ещё бы, — наклоняет голову, но не комментирует, просто вытягиваясь рядом. Небрежно вытирает лицо ладонью, через мгновение засасывая большой палец в рот. Шпионка томно щурится, глядя на ее губы и облизывая собственные. Мысль о том, чтобы попробовать себя на губах Марии, достаточна, чтобы глаза вновь потемнели. — ≪Поцелуешь меня? ≫ Хилл не в силах сдержать тихий гортанный звук при ее просьбе. Требуется некоторое усилие, дабы двигаться неспеша, контролируемо, лениво приподнимаяется, рука скользит по впалому животу девушки, когда прижимается к полным губам. Невесомо, тягуче. Даже если дыхание учащается. Романофф обнимает ее и жадно целует. Небрежно и, возможно, даже непристойно, но до чёртиков нравится, как их губы скользят со слюной друг о друга. Ее колено просовывается между бедрами Марии, не для того, чтобы попытаться снова возбудить ее — хотя Наташа, безусловно, с удовольствием пошла бы на второй раунд — просто чтобы были ближе, сплетя ноги. Заманчиво прижаться к твердому колену и потеряться, но сдерживается. Поцелуй определенно выходит не монашеским, стонет в губы, впиваясь в бедро Романофф. В конце концов Вдове приходится оторваться, дабы глотнуть воздуха, ухмыляется. — Рада, что не сообщила Бартону о моем местонахождении? Хилл фыркает, лениво протягивая руку, взъерошивая и без того растрёпанные и слегка влажные рыжие волосы. — Да без разницы. Я бы просто не впустила его. Испарина на теле начинает остывать, заставляя шпионку дрожать. — Позвонить ему сейчас? — Нет, — решительно говорит Хилл, обнимая девушку, привлекая ее к себе.