Where’s my home?

Ноябрь пришёл с хорошей погодой. Солнце роняет свои лучи на церквушку в районе с узкими переулками. Всё застроено домами, но почти из каждого здесь выглядывают растения, что наслаждаются нечастым теплом. — Есть же так много сбежавших из дома детей, — сегодня не воскресенье, поэтому прихожан не так много. Голос Кима слышится почти единственный и громко разносится по светлым коридорам. Сынмин работает в церкви семь дней в неделю и по будням видит либо страдающих от депрессии, что решают спрятаться от реальности здесь, в поисках покоя, либо знакомых Минхо. Последний тоже захаживает чаще, чем положено. Иронично, что святое напрямую граничит с чем-то мрачным. — И я однажды спрашивал их, каково это было: месяцами жить без своей семьи, в совершенно небезопасном и непонятном месте. Они мне знаешь, что отвечали? Но тот, кто приносит смерть, всё равно имеет полное право на то, чтобы тянуться к жизни. — Что? Его голос тоже прорезает тишину, впервые за почти десять минут сынминовского монолога. А ведь бедный мужчина всего лишь задал интересующий вопрос. Ты Киму слово, он тебе — двадцать; язык ничуть не лишён изворотливости. — Что для них время, проведённое вне дома, было самым мирным и лучшим. Что не было никакой растерянности — они чувствовали себя счастливыми, свободными и умиротворенными. Сынмин бегает между рядов скамеек и расставляет какие-то коробки со свечами. Церковная одежда становится неудобной в моменты, когда приходится так носиться: широкий низ путается под ногами, а ремень на талии буквально стягивает внутренности. — С тех пор я и не помогаю полиции, — на выдохе выплёвывает парень, ставя тяжелую коробку; чуть ли не надорвался. — Они ищут всех этих малых, чтобы вернуть домой, считай в ад. — Я понимаю, о чем ты говоришь. Но из-за желания быть свободными у этих детей, наши люди попадают под раздачу. Полиция считает, что мы их похищаем и насилуем. Вышла просто целая куча лживых статей и новостей по центральному телевидению. — Что за вздор? — хмурится Сынмин, отряхивая пыльные ладони, но довольно быстро отвлекается на фигуру, виднеющуюся за пришедшим. — Я об этом и говорю, — качает головой мужчина. — Но ты ни разу не думал, Намхун, — входит в его поле зрение Минхо, — что кто-то из твоих людей и правда принимает определённое участие во всех этих делах? — О чем это ты хочешь мне сказать? — Просто говорю о том, о чем думаю. Круглое — кати, знаешь же. Никаких намёков. Мне кажется, — он беспечно кладёт руки в карманы брюк, разминая шею, — что кто-то из твоих людей как-то замешан. Не хочешь проверить? Сынмин понимает, что свои пять копеек вставить уже не удастся, и надувшись, выходит из помещения за очередной коробкой. — Я не думал об этом, но…Если ты ошибаешься, Минхо, я приму это за оскорбление. Предлагать кому-то вроде нас делать зачистку в собственном клане… — У меня есть знакомые, которые могли бы разузнать про всё это лично. — Серьёзно? То есть, предлагаешь помощь? — Но что ты дашь взамен? — вздыхает Ли, показательно теряя интерес. — Хитрый же ты лис, — смеётся наёмник, но подобное развитие событий было крайне предсказуемо. На Минхо, как на правой руке «номера один», лежит большая ответственность. Посему этот парень за всеми подчищает, собирает для себя наёмников и все бонусы, которые только может унести. — Я знал, что так будет, но отказаться в этот раз будет неправильным. Говори, что ты хочешь. Брови приподнимаются, сопровождаемые ухмылкой. Что ему нужно от Намхуна — Ли прекрасно знает. Осталось только проследить за тем, что он сам сможет сдержать обещание. Ведь собственная нога в логово к сбежавшим детям не сунется — вопреки хорошо сохранившемся лицу, сам он уже не так молод. Зато есть человек, который идеально подойдёт на роль. *** Хёнджин помешивает суп, собирает плавающие овощи по краям и дует, прежде чем съесть вместе с юшкой. — Дуешь на суп? — кажется, что он — как гром среди ясного неба, но в это время ждать его было объяснимо. Хёнджин скептически переводит незаинтересованный и даже чуть раздражённый взгляд, но вот владельцу низкого грубоватого голоса, кажется, очень даже весело. — Всю удачу выдуешь, ха-ха-ха. В последнее время этот мужчина часто захаживал сюда по вечерам. «Как будто она у меня когда-то была», — проносится в голове. Хёнджин напросился мыть посуду у тётушки, владелицы ресторана. И теперь, за исключением того, что спит в мотелях и питается одними и теми же остатками еды — вполне себе сносно существует. Хотя вряд ли протянет в таком ритме слишком долго. Мотели тоже нынче дорогие: почти двадцать тысяч вон за ночёвку в клоповнике. — У меня есть к тебе предложение. Хёнджин, в уголках губ которого застыла красная юшка, смотрит на Минхо полными непонимания глазами. Какое предложение у кого-то вроде него может быть к какому-то вроде Хвана? Они же из разных миров. — Дяденька…Что за предложение? — Ты ведь сбежал из дома. Они довольно часто ели вместе. Хёнджин так и не смог объяснить себе, зачем и почему богач из Каннама спускается фактически с Олимпа просто для того, чтобы заплатить за ужин потерянному старшекласснику. Это он так себе карму чистит, что ли? За всё это время он не говорил ничего странного и точно такого же — плохого — Хвану не предлагал. Зато младший успел много ему рассказать, пока в ответ о старшем почти ничего не узнал. — Говорите… Немного потише. Они выходят на задний двор, а Ли усаживается на бетонные ступеньки. — Ты вряд ли много заработаешь на мытьё посуды в этом месте, — Минхо и правда начинает говорить тише, пока Хёнджин смотрит на него сверху вниз, так и продолжая стоять как истукан. — Поэтому хочу помочь тебе получить побольше. Но придётся немного нелегко. Что думаешь? Хёнджин нервно сглатывает. — Вы же не предлагаете мне ничего странного? — Нет, — на этот раз Ли смотрит уже в глаза. — За какого мудака ты меня держишь? — П…Простите…— Хван крепко сжимает ладони в кулаки, понимая, что явно сболтнул лишнего при таком уважаемом человеке. — Что я должен делать? — Тебе нужно просто… Присутствовать в месте, о котором я расскажу. Совсем немного умения замалчивать правду — и ты у финиша. Умеешь хорошо притворяться? — Я… *** Стрелка часов переваливает за полночь. Автобусы прекращают ездить, двери метро закрываются, а оставшиеся бездомные собираются в кучу, чтобы держаться вместе. Сеул прекращает быть безопасным местом, которым его знают. Ночь вносит на улицу свои правила для тех, кто не в состоянии её покинуть. Бег - бег - бег. Бесконечный бег. Стены обклеены плиткой, похожей на ту, что кладут в бассейнах: белая, в виде квадратиков, блестящая. Холодный подземный переход с синеватым освещением и чужой кулак, что прилетает со стороны. Тело ведёт в сторону, и Хван теряет равновесие. Ему не позволяют упасть и удерживают за шиворот, чтобы ударить снова. Всё идёт кругом, но он не может ударить в ответ — сил не хватит. Запаса энергии остаётся только на то, чтобы не свалиться в бессознательность и продолжить абсурдно медленный бег. Но сбежать ему не позволят. — В чей район ты забрёл, мелкий? — слышится голос первого из преследующих. — Тебе когда-нибудь рассказывали поо правила улиц и про то, что случается с теми, кто их нарушает? — у мужчины напротив нет передних зубов, на руках несколько колец — вряд ли настоящих. Он выглядит устрашающе, словно зверь в дикой природе — ещё немного и сожрет заживо, не подавившись костями. Чернота внедорожника растворяется в тёмном переулке, расположенном возле подземки, в которой скрылся силуэт Хёнджина и преследователей. — Господин, может…Поможем ему? — встревает один из наблюдающих, тот, что сидит за за рулём. Однако у мужчины на пассажирском сидении нет тревоги в голосе: — Всё нормально, они справятся с этим сами. — Но его же сейчас…Могут… — Не убьют, всё идёт по плану. Он сам на это согласился. Эти двое только припугнут, поэтому мы не должны влезать. Волосы лезут в лицо, а перед глазам всё плывет. Капюшон слетает с головы, а мужчина, держащий за шиворот, замахивается для очередного удара. Хёнджин интуитивно жмурится, чтобы боль была не такой сильной, только вот самого удара так и не умудряется почувствовать. Деревянные доски ломаются об спину одного из мужчин, а второй, не успев очухаться, получает удар с другой стороны. Хёнджин оказывается подорван с асфальта, но чья-то ладонь не превращается в кулак — а просто намертво держит, волоча за собой. — Ну же, двигай ногами, парень! — кричит незнакомый голос, и вместе с ним встревают ещё двое. Хёнджина силой вытягивают из подземки, и ближайшие минут двадцать точно такого же побега-погони стираются из памяти. Кто эти люди, что спасли его? — Хван не знает ничего, кроме того, что всё сегодня…

Идёт по плану.