Банкетный зал «Безночный город»

Цзян Чэн с яростью отшвыривает камешек, что так неудачно попался под ботинок. Суетливые улицы Дели вызывают в нём только раздражение и отчаяние, потому что вероятность найти в таком хаосе брата (Вэй Усяня, напоминает себе он) падает прямо на глазах. Телефон звонит мелодией для незнакомых номеров, и Цзян Чэн едва сдерживается, чтобы не отбросить его в ближайшую стену: незнакомые номера в последнее время только бесполезно треплют ему нервы. И всё же на звонок отвечает. — Цзян Ваньинь, — рявкает он, вкладывая в тон достаточно агрессии, чтобы банковские служащие сразу поняли, что кредиты его не интересуют. — Добрый день, — раздаётся на том конце мягкий голос, от которого расшатанной переживаниями последних трёх лет психике Цзян Чэна мгновенно становится легче. — Меня зовут Лань Сичень, Не Минцзюэ сказал… В мозгу Цзян Чэна вспыхивает воспоминание: Хуайсан обещал найти ниточку даже здесь, в чёртовом Дели, чтобы Ваньиню было на кого опереться в поисках. — Боги, какое счастье, — вздыхает он вслух, запоздало понимая, что собеседник его услышит. — Я хотел возмутиться вашему приветствию, но теперь мне, право, неловко, — в голосе мужчины слышится улыбка, и Цзян Чэн её ему прощает. — Когда вам удобно встретиться? — Хоть сейчас, — выпаливает Ваньинь. Потом вспоминает, что до сих пор не поздоровался с новым знакомым. — Добрый день. Собеседник позволяет себе еле слышный смешок, и Цзян Чэну действительно становится легче. — Даже не спросите, кто я такой? — Успеется. Куда мне прийти? Лань Сичень называет адрес, который звучит абсолютно незапоминаемо, но Ваньинь, коверкая язык, повторяет название улицы трижды и обещает быть там через полчаса. Собеседник напоминает о сложностях навигации в Дели и предлагает запланировать встречу на четыре: раньше ни один из них до места всё равно не доберётся. К счастью, Цзян Чэну хватает терпения согласиться с тем, кто знает местные дороги, потому он не опаздывает. Но если он ожидал, что явится на два часа раньше и просто посидит в ресторане, комкая салфетки в ожидании, то реальность оказывается так сурова, что он вбегает в помещение взмыленный и едва ли за десять минут до назначенного времени. Лань Сичень приходит секунда в секунду и выглядит при этом так, будто только что завтракал на белоснежном балконе отеля в Ницце, а не шёл с работы через весь этот пыльный, пропахший специями город. Его светлые льняные брюки словно только что выглажены, голубая рубашка колышется на ветру без единого пятна пота, а волосы лежат в соответствии с каким-то идеальным (Цзян Чэн уверен) замыслом. — Вы как часы, — вместо приветствия ляпает Ваньинь, после чего мгновенно тушуется. — Простите, это нервы. Он встаёт и по-европейски подаёт руку мужчине, который мягко улыбается, позволяя морщинкам-лучикам появиться в уголках глаз. — Понимаю. Дагэ сказал, что дело касается вашего брата, — рукопожатие этого человека крепкое, но уважительное, без единой попытки доминировать. — Я бы тоже не был образцом спокойствия в такой ситуации. Цзян Чэн сконфуженно кивает и возвращается за столик. — На самом деле, мы с братом не были очень близки, — начинает он, всё-таки комкая салфетку. — Точнее, мы вообще не встречались последние шестнадцать лет. Ещё точнее — тринадцать лет я был уверен, что у меня нет брата. Лань Сичень растерянно смотрит на него, но сдержанно улыбается подошедшему официанту. Он заказывает что-то на местном диалекте и даже предлагает Цзян Чэну выбрать что-то и для него. Ваньинь, который не понимает ни слова в меню, отстранённо кивает. — Теперь расскажите подробнее, господин Цзян. И Цзян Чэн рассказывает. О том, как три года назад пошёл на работу пешком, потому что машина сломалась. О том, как случайно увидел играющих во дворе соседнего дома детей. О том, как это зрелище всколыхнуло что-то в груди, не давая работать целый день. О том, как ночью приснился странный сон об улыбчивом пухлощёком мальчишке, с которым Цзян Чэн играл в такую же игру. О том, как во сне они с мальчишкой звали друг друга братьями и дружески пихались локтями. О том, как проснулся утром в слезах и решил поделиться с родителями. О том, как замерли их голоса на том конце провода, и как неожиданно у них появились срочные дела в субботу до полудня. — Моя сестра тогда была в Африке, «Учителя без границ», слышали? До неё дозвониться так и не получилось, а родители на вопросы не отвечали. Сначала я считал это просто игрой подсознания и не придавал значения, но их молчание и упорное увиливание от ответов… Я стал искать. И нашёл. Его голос прерывается, Цзян Чэн делает глоток воды, безуспешно борется с черри на поданной тарелке с салатом и откладывает вилку. — Когда мне было три, мои родители усыновили ребёнка друзей после их трагической смерти. Мы росли одной семьёй, дурачились, играли и что-то ещё, я мало помню… Ввязывались в авантюры. Когда мне было семь, а ему девять, мы заигрались и ушли куда-то далеко от дома. Потом что-то случилось, и Вэй Усянь исчез. Меня нашли на неоконченной стройке с двумя переломами, синяками, царапинами от пуль, сотрясением и сильной амнезией. Родители продолжали поиски брата, но мои воспоминания решили не бередить и про него мне не рассказали. Лань Сичень закашливается, от удивления подавившись соусом, и Цзян Чэн согласно хмыкает: — Они принимали много неправильных решений по жизни, но это — и правда апофеоз. По их словам, мы с ним были близки, буквально не разлей вода. Они не хотели, чтобы я тосковал, поэтому даже сестре запретили рассказывать мне. То-то я думал, она ходила такая грустная первое время. Считал — из-за меня. Ваньинь откусывает зажаренный хлеб. Он не фанат европейской кухни, но индийская национальная — определённо не то, что он готов попробовать сейчас. Поэтому он благодарен Лань Сиченю за выбор места для встречи. — Узнав, я стал пытаться найти его следы. Понимаю, надежды мало, шестнадцать лет прошло, но… его тела не нашли, понимаете? Он может быть жив, а мы… Я прохожу курс психотерапии и пытаюсь вспомнить, что тогда произошло. Но пока удалось только смириться с тем, что мои родители позволили мне забыть брата, будто он был просто воображаемым другом. Цзян Чэн горько ухмыляется и отпивает воды. — Да, его могли замуровать в одной из стен того здания, и никто никогда его не найдёт, но я всё же надеюсь. Не знаю, зачем. Лань Сичень ловит его взгляд: — Потому что вы - его брат. Его нет в вашей памяти, но он есть в вашем сердце. Этого достаточно, чтобы бороться. Я рад, что могу быть полезен в этом. Цзян Чэн прерывисто вздыхает и кивает, возвращая рассеянный взгляд к тарелке с салатом. — Мы с Не Хуайсаном… Вы знаете его, верно? — Наслышан. Он родной брат Не Минцзюэ, а с тем нас связывает давняя дружба. Цзян Чэн снова кивает. — Мы продвинулись дальше, чем когда-либо продвигалась полиция. Хоть всё наше расследование строится только на предположениях и не имеет доказательств, но спустя такой срок остаётся цепляться только за них. Мы шли по следу банды, которая в те годы работала в нашем районе. В районе той стройки, если точнее. Ходят слухи о… — он собирается с силами, не в состоянии вдохнуть или выдохнуть, — о торговле людьми. Лань Сичень спокойно кивает на это, будто вовсе не удивлён. Конечно, Не Минцзюэ мог что-то знать о мыслях Хуайсана, прежде чем звонить… кстати, кому? Цзян Чэн вспоминает, что так и не спросил род деятельности собеседника. — Кто вы? — без предисловий спрашивает он, надеясь отвлечься от своего рассказа. Лань Сичень улыбается, как будто действительно всё понимает. — Китайский посол, — просто признаётся он. Цзян Чэн ловит челюсть где-то на полпути к полу. Посол? Нет, подождите, посол?! Посол Китая в Индии сидит с ним за одним столом и обещает помочь в поисках брата?! — Какая честь, — бормочет он, отводя взгляд и краснея щеками. Чёртовы Не, откуда у них такие связи?! Хотя, учитывая род деятельности старшего из них… — Как вы вышли на Индию? — возвращается к теме Лань Сичень, отпивая апельсиновый сок, будто ничего особенного не произошло. Ваньинь прочищает горло и берёт себя в руки. — Предположения и домыслы, — от этой фразы он ещё сильнее ощущает трепет от того, что сам посол пришёл к нему на встречу. — Мы подняли множество старых дел той банды, исчезновения людей, крупные перевозки, и сопоставили их между собой. Думаем на три направления: Индия, Непал, Куба. Сестра полетела в Непал, с её родом деятельности и деньгами её мужа — проще что-то разузнать там. Если мы ничего не найдём здесь, полетим на Кубу вместе. — Вы очень целеустремлённые, — замечает Лань Сичень. — Мы идиоты. Верим в то, что Вэй Усянь не только не умер тогда, будучи девятилетним ребёнком, но и пережил шестнадцать лет в сфере торговли людьми. И что мы сможем найти его следы. Они оба умалчивают также и о том, что вряд ли тот пухлощёкий улыбчивый мальчишка, которым Цзян Ваньинь помнит брата, до сих пор сохранил хотя бы осколки прежней личности. — Вы целеустремлённые и преданные. Я восхищаюсь. Неважно, каковы шансы. Важно лишь то, что вы делаете всё от вас зависящее, и готовы идти до конца. Цзян Чэн смущённо и нервно передвигает стакан с места на место. — Так вы можете… чем-то мне помочь? Его скулы розовеют, когда он напоминает себе о том, кто перед ним. Лань Сичень, вопреки ожиданиям, снова ободряюще улыбается: — Мой брат работает в Интерполе, он посвятил жизнь борьбе с торговлей людьми. И на ваше счастье, в последние два года он работает над крупным делом здесь, в Индии, поэтому знает о многом больше, чем кто-либо другой. Что вы думаете о поездке в Майсур? Цзян Чэн не верит, что ему действительно могло настолько повезти.

~

Лань Ванцзи оказывается так же хорош собой, как и его брат, но далеко не так же приятен в общении. Он статный, строгий и столь же безупречно выглядит, несмотря на то, что, по словам Лань Сиченя, находится на работе уже тринадцать часов. Лань Ванцзи сухо вводит их в курс дела: рассказывает о наиболее крупных точках торговли, накрытых Интерполом в последнее время, об известных местах, где используется рабский труд, о том, как используются купленные люди. Цзян Чэну становится дурно от подробностей: он не был к ним готов. Да, предполагал, что детей могут эксплуатировать в тяжёлой работе, не предназначенной для маленьких рук; да, подозревал, что мужчин также бессовестно вбрасывают в любые непосильные задачи; да, допускал мысль о том, что их могут использовать и в сексуальном смысле. Но одно дело — предполагать, а совсем другое — узнать реальное положение дел. Лань Сичень заботливо приносит ему чай с ромашкой и суёт рисовый пирожок в руки. Откуда он его взял в таком некитайском Майсуре — остаётся загадкой, но Цзян Чэн принимает перекус с благодарностью. Лань Ванцзи добросовестно опрашивает его обо всех домыслах и предположениях, лишь пару раз неодобрительно смотря в сторону брата. Ваньинь понимает его недовольство: работа Интерпола не должна строиться на таких слабых доводах и крутиться вокруг одного, вероятно уже мёртвого человека. Он послушно рассказывает всё, с трудом запихивая в себя пирожок, пытается держаться стойко перед холодным лицом младшего Ланя, но всё же вынужден взять небольшую передышку на поорать. Запирается в уборной, бьёт по чистым кафельным стенам, разбивая костяшки на руках, воет в ладони и долго держит голову под струёй ледяной воды. Он не может сломаться сейчас, когда есть реальная поддержка людей, которые разбираются во всём этом. Покидая своё кратковременное убежище, Цзян Чэн уже почти не выглядит как тот, кто близок к нервному срыву. Лани тактично делают вид, что не замечают крови на его пальцах и лихорадочного блеска в глазах. Младший из них абсолютно невозмутимо приглашает его за собой и приводит в ИТ-отдел. — Это Чжоу У, — представляет Лань Ванцзи невысокого мужчину с улыбчивым лицом и круглыми очками. — Он поможет составить представление о взрослой внешности вашего брата. Цзян Чэн приветственно кланяется — Интерпол, может, и международная организация, но своих всегда приятно видеть. В голове мелькает мысль о том, что Лань Сиченю (всё ещё чёртовому послу!) он даже не поклонился при встрече. Господин Чжоу оказывается специалистом высшего класса. Он быстро оцифровывает те пару фото, что удалось найти Цзян Чэну в семейных подвалах, собирает данные о ближайшей родословной Усяня, опрашивает Ваньиня о привычках поведения брата и делает поправки на предполагаемый образ жизни в последние шестнадцать лет. В конце концов, через пару часов Цзян Чэн видит компьютерную версию того, каким должен был стать Вэй Усянь к этому моменту. В горле встаёт ком. В последние годы Ваньинь часто думал о том, как бы сложилась их жизнь, не пойди они тогда играть на грёбаную стройку. Каким человеком стал бы брат, если бы худшее, с чем он мог столкнуться, были отповеди матери? Сохранил бы он свою улыбчивость и смешливость? Был бы всё таким же неугомонным, как рассказал отец? Стал бы гением науки, звездой шоу-бизнеса, или олимпийским чемпионом, как обещали школьные записи? Цзян Чэн помнит, как они играли в прятки, когда ему было пять. Сейчас он понимает, что прятаться за напольной вазой, даже когда в тебе всего восемнадцать килограммов веса, — провальная идея. Но Вэй Ин всё равно искал, наматывая круги вокруг дивана, делая вид, что не замечает брата. А потом подкрадывался и кидал в него фантики от конфет или брызгался водой из папиного пульверизатора для бонсая. Усянь смеялся так громко и заразительно, что Цзян Чэн не мог обижаться и смеялся вместе с ним. А сейчас на него смотрит компьютерная версия с острыми скулами и впалыми глазами, которая даже улыбается цифровой ненастоящей улыбкой без следа детского веселья оригинала. Цзян Чэн сглатывает, берёт распечатку в руки так бережно, как будто это всё, на что он может рассчитывать в этой жизни. Собственно, отбрасывая романтические мечты и глупые надежды, скорее всего, так оно и есть. Лань Ванцзи в своём кабинете холодно смотрит в компьютер, будто тот наносит ему личное оскорбление (Цзян Чэн считает, что это нормальное выражение агента). Посол Лань сидит в гостевом кресле, легко закинув ногу на ногу, и что-то читает в телефоне. От одного взгляда на него Цзян Чэн успокоенно выдыхает. — Мне дали фоторобот. — Отлично! — улыбается Лань Сичень так поддерживающе, что Цзян Чэну хватает сил расправить плечи. — Я смогу показать его своему информатору завтра, — Лань Ванцзи не отрывает взгляда от компьютера. Цзян Чэн снова раздражается от этого безразличия и едва сдерживается, чтобы не бросить фоторобот в лицо агенту. Эти люди вообще не обязаны ему помогать, напоминает себе Ваньинь. Они делают это по доброте душевной, поэтому терпи и делай, что говорят. Лань Сичень, благословите боги этого человека, поднимается со своего места и мягко вытаскивает распечатку из сжатых пальцев Цзян Чэна. Он разглядывает изображение несколько минут, прежде чем передать его брату. — В жизни он наверняка ещё красивее, — произносит посол, всё ещё поддерживающе улыбаясь Цзян Чэну. Судя по отстранённости, с которой Лань Ванцзи берёт листок, он не собирается рассматривать фоторобот. Но стоит взгляду скользнуть по странице, как лицо младшего Ланя теряет всю заледенелость и становится каким-то… растерянным? — Ванцзи? Несколько секунд агент явно тратит на попытку взять себя в руки, но всё равно в итоге смотрит на брата всё с той же растерянностью. — Я знаю его, — говорит он тихо. Цзян Чэну кажется, что мир обрушивается на его голову. — Это мой информатор, — добавляет Лань Ванцзи. Колени Цзян Чэна подкашиваются.

~

Лань Чжань познакомился с Сюаньюем примерно десять месяцев назад. Он проверял наводку, которая случайно завела его в чайную на окраине города. Ничего не говорило о том, что на втором, третьем и четвёртом этажах презентабельного жилого дома — бордель, служащие которого работают в заведении внизу. Поначалу Ванцзи даже удивился, что ниточка прерывалась здесь: заведение выглядело прилично, без лишнего пафоса или, наоборот, грязи. Разнообразное чайное меню, в котором опытный глаз агента не увидел даже намёка на привычные бордельные шифры. На пробу он заказал сразу три разных чайника, каждый из которых получил в срок и каждый из которых оправдывал статус заведения. Даже парень, официант, что лениво развалился на рабочем стуле, казался вполне себе свободным и в меру счастливым. Верный рабочим инструкциям, Лань Чжань стал посещать это место чаще. Сначала без системы, создавая видимость искренней заинтересованности чаями. Затем только пятничными вечерами, будто бы смирившись с новой привычкой. Когда персонал привык к нему, он начал оставлять намёки на то, что его интересуют и другие стороны ночной жизни. «Случайно» включившийся звук у порно на телефоне, куда он так активно поглядывал некоторое время, «забытая» книжица определённого содержания, даже пара отпущенных шуток, которые прописаны в инструкции на все случаи жизни, — и вот, симпатичный официант стал смотреть на него дольше и внимательнее, а однажды и вовсе уселся рядом. Лань Чжань обычно не заходил так далеко: стоило получить хоть какой-то намёк на то, каким родом деятельности занимается то или иное заведение, он передавал это дело другим, предпочитая не ввязываться в видные скандалы — всё-таки, его брат — китайский посол. Но с этим официантом, Сюаньюем, всё было как-то слишком… иначе. Через несколько недель отчаянного флирта со стороны парня, Ванцзи уже нашёл себя в студии с незапирающейся дверью, пока быстрые пальцы давешнего официанта расстёгивали его ширинку. В первый раз речи о деньгах не возникло, и Лань Чжань позорно признал, что совсем ничего не понимал в схеме этого заведения. Во второй раз (Ванцзи, опять же, не собирался доходить даже до первой базы!) Сюаньюй упомянул что-то о том, что квартплата бешеная, а хозяева всё равно не меняют замки. Преданно заглянул в глаза, но ничего не потребовал. В третий раз (и Лань Чжань ужасно злился на себя: почему он продолжал приходить?!) парень попросил денег в долг и обещал вернуть, заламывая пальцы. Ванцзи вспомнил синяки на запястьях, но предпочёл смолчать и оставил ровно вполовину меньше. Он вообще не должен был этого делать, потому что инструкция обязывала его услышать чёткий запрос: деньги равно секс. Но у Сюаньюя глаза бегали, а улыбка ломалась, поэтому Ванцзи просто не смог не дать ему хоть что-то. В четвёртый раз его обслуживал другой официант и Лань Чжань решился спросить, где его постоянный… спутник. Блондинистый мальчишка-европеец стушевался и принялся убеждать его в том, что способен заменить любого. Ванцзи ушёл, недовольно поджав губы, проглатывая опасения. Пятый визит обернулся прорывом. Сюаньюй вернулся (хоть и не так активно завлекал его в свою «квартиру»), а позже, уже многообещающе вылизывая его кадык, вдруг остановился и смазанно признался, что ожидает платы за свои труды. Лань Чжань (по инструкции) должен был уйти в эту же минуту. Но что он получил бы в итоге за месяцы своего внедрения сюда, если бы ушёл? Проституция не была запрещена законом страны, в которой они оба находились. Борделем в полном смысле этого слова местечко не являлось, а доказать факт торговли людьми в такой ситуации было очень сложно. И это если даже не брать в расчёт то, что Сюаньюй будил в груди Лань Чжаня смутную нежность и желание защитить его, уберечь от синяков на тонких запястьях и вообще везде. Поэтому он кивнул и позволил целовать себя дальше. «Здесь есть камеры или прослушка?» — шепнул Лань Чжань позже на ухо Сюаньюю и почувствовал, как окаменело тело под ним. «Д-да», — нервно выдохнул парень, и в его глазах читался полнейший ужас. Ванцзи понял, что это ложь. «Я не причиню тебе вреда, ты же знаешь». Сюаньюй молча выгнулся навстречу действиям любовника, но сделал это скорее механически. Его глаза судорожно бегали по обстановке вокруг, и Лань Чжань мог только предполагать, о чём именно думал парень под ним. Опасался жестоких экспериментов над собой? Был ли у него уже такой опыт? Что, если синяки и старые шрамы на теле Сюаньюя не от владельцев? Ванцзи знал, что люди, удерживаемые в подобном бизнесе насильно, не доверяют служителям закона и, честно говоря, не мог их за это судить. Но попробовать просто должен был. «Я из Интерпола», — шепнул он снова. И каким-то неведомым чудом Сюаньюй доверился. В тот раз он не рассказал ничего важного и от секса не отказался, хотя Лань Чжань пытался убедить его, что в этом нет необходимости. Деньги взял будто нехотя, попутно отвечая на все вопросы о себе: да, он здесь не по своей воле, да, это не его квартира, да, имя ненастоящее, но нет, настоящее не помнит, где семья, не знает и никуда уходить в общем-то не думает, потому что некуда. При этом помочь прикрыть торговлю людьми в принципе — совсем не возражает. Разговор получился подозрительным, и следующая встреча состоялась только потому, что они оба доверяли друг другу каким-то совсем иррациональным чувством. Со временем Сюаньюй открывался ему всё сильнее и сильнее, к тому же безрассудно ввязываясь в любые авантюры, которые были необходимы для ответов на вопросы Лань Чжаня. Сам Ванцзи с лёгкостью, поразившей даже его самого, назвал ему своё настоящее родовое имя, покупал цветы и сладости, пару раз — новые вещи и лекарства. Коллегам объяснял: ради прикрытия. Сюаньюю говорил правду: хочу тебя радовать. Они всё также занимались сексом, за который Лань Чжань по-прежнему платил. Он пытался объяснить партнёру, что может оставлять деньги и просто так, оплачивая только информацию. Но парень цеплялся за него с отчаянием утопающего, чуть ли не со слезами показывая справки из клиник, куда его таскали владельцы каждую неделю, целовал каждый раз как в последний и всегда следил за его удовольствием больше, чем за своим. Ванцзи не понимал, почему тот не хотел воспользоваться передышкой, которую он мог дать своим присутствием, как не понимал и того, зачем Сюаньюй наизнанку выворачивается ради него, но был не в силах ничего с этим сделать. Только приходил каждую пятницу и нежно обнимал его те пару часов, пока имел на это право.

~

Обо всём этом Лань Ванцзи скупо рассказывает Цзян Чэну, разумеется, опуская информацию о характере своих отношений с его братом. Если Ваньинь и догадывается о них, то предпочитает игнорировать догадки, потому что как бы там ни было, именно это в конце концов позволит его спасти. Тем не менее, злость от бездействия агента прорывается наружу. — И вы не пытаетесь вытащить его, потому что?.. Лань Ванцзи невозмутимо отвечает: — Потому что он предпочитает быть полезным в качестве информатора. А ещё потому, что ему некуда идти и не на что надеяться без образования и семьи. Цзян Чэн понимает это мозгом, но не сердцем, которое только-только возвращается в привычный ритм, после потрясения от новости. — Но теперь-то мы… — Ничего не сделаем, — отрезает Лань Ванцзи, и в первую секунду Ваньинь замирает, пытаясь понять, что он только что услышал, а в следующую уже сжат в железной хватке Лань Сиченя, потому что пытается ударить агента. — Цзян Ваньинь, возьмите себя в руки! Как посол умудряется кричать и делать это успокаивающе, непонятно, но Цзян Чэн даже умудряется не покрыть Лань Ванцзи матом, пока его трясёт от злости. — Сюаньюй помог накрыть три точки торговли людьми в Индии и одну — в Китае. Благодаря его информации мы освободили людей из двух подпольных борделей. Мы работаем над операцией, по которой уже четыре года не было подвижек, но с его помощью мы можем… — Он подвергается насилию каждый день, а вы говорите о благородстве?! — Он взрослый человек, который имеет право принимать самостоятельные решения. Он решил помогать. — Потому что у него не было выбора! Сейчас выбор есть! На лице Лань Ванцзи мелькает тень, кадык дёргается, но во всём остальном он всё также невозмутим. — Я сообщу ему о вас, — соглашается он. — Но решение останется за ним. Цзян Чэн не представляет, с чего бы кому-то в положении его брата отказываться от возможности спастись.

~

— Я должен сказать тебе кое-что, — говорит Лань Чжань, перебирая волосы Сюаньюя. Сегодня тот не набрасывается на Ванцзи с поцелуями, а просто ластится к рукам, прижимаясь к боку. Они сидят на широком подоконнике (на окнах, как заметил агент уже давно, нет ручек) обнятые пледом, и Сюаньюй только закончил рассказывать, что успел разузнать. — М? Оказывается, он слегка задремал, разморённый поглаживаниями. — Твоё настоящее имя — Вэй Усянь. Вэй Ин, — добавляет он тише. Сюаньюй хмыкает, очевидно не осознав информацию, и только ближе придвигается к плечу Ванцзи. Лань Чжань настораживается: такая усталость и податливость — очень не в характере этого парня. Обычно он энергичный и неугомонный, болтает без умолку, даже если был тяжёлый день. Поэтому из него такой потрясающий информатор: его любопытство не вызывает вопросов, а за болтовнёй легко скрываются намерения. — Твоя семья нашла тебя. Вэй Ин издаёт тихий смешок. — Какая семья, Лань Чжань? Как они могли меня найти? Его тон очень мягкий и снисходительный, даже ленивый, Ванцзи останавливает поглаживания и заглядывает в его лицо. Усянь почти не улыбается, растекаясь в полуобъятии и даже дышит как будто бы насилу. — Твой брат нашёл меня, а я узнал твой фоторобот. Сюаньюй не впечатлён. — Фотороботы ненадёжны, ты сам так говорил. Лань Чжань не находится с ответом. Да, он говорил. Но сходство было таким явным, что сомнений просто не оставалось. — Я возьму твой волос? Для теста ДНК? Он не знает, где возьмёт ДНК ребёнка, пропавшего шестнадцать лет назад, учитывая, что Цзян Ваньинь Сюаньюю не кровный родственник, но кто из них тут старший агент в Интерполе? Вэй Ин поднимает на него растерянный взгляд: — Так ты что, серьёзно? Ванцзи слабо улыбается, скрывая тревогу. Вэй Ин никогда не был таким. Никогда. И кроме общей слабости и открытости, этой неясной отстранённости, Лань Чжаня пугало отсутствие каких-либо попыток залезть ему в штаны. Не то чтобы он на это надеялся, нет, Вэй Ин давно не интересовал его только в этом смысле, но сам факт такой порядочности наводил на определённые мысли. В прошлый раз, когда Ванцзи отказывал ему в близости, тот демонстративно раздевался под любимую мелодию Лань Чжаня, а после буквально ползал на коленях. С самым дьявольским взглядом на свете, чем срывал все возможные предохранители в голове Ванцзи. Всякий раз, стоило им оказаться вдвоём, Сюаньюй будто задавался целью снова и снова его соблазнять, словно не было ничего важнее того, чтобы отдаться ему. За полгода, что они спали друг с другом, это первый раз, когда Вэй Ин просто сидел рядом до секса и не пытался его начать. — Да. Теперь тебе есть, куда пойти. Сюаньюй смотрит на него внимательно, совсем без улыбки, абсолютно неподвижно. — Без тебя? В голове Лань Чжаня что-то вспыхивает в понимании, но он не успевает сформулировать ответ даже мысленно: Вэй Ин смеётся. Ванцзи от неожиданности стискивает его плечо, и тот стонет. Не как обычно, от удовольствия, а высоко и болезненно, уходя от прикосновения. Лань Чжань отбрасывает ложную вежливость и стягивает его растянутый свитер. На бледной коже, которую Ванцзи уже изучил до миллиметра, отчётливо проступает россыпь синяков и красные полосы от хлыста, а запястья перетянуты бинтами. Вэй Ин ёжится и поднимает на Лань Чжаня виноватый взгляд. — Прости, я сегодня… — Кто? Он пожимает плечами и смотрит куда-то вправо. — Новый клиент. Ванцзи вспоминает тот раз, когда спросил у него о прослушке: этого он тогда боялся? Что кто-то сделает с ним подобное? — Ты не беспокойся, — вскидывается Вэй Ин, оправдываясь, — мой хозяин с ним уже поговорил: он не любит, когда кого-то из нас так сильно портят. Этот клиент просто… слегка увлёкся с БДСМ, знаешь… У нас даже было стоп-слово, честно! Сразу становится ясна и его сонливость, и лёгкая неадекватность, и пассивность поведения: побочные эффекты большой дозы обезболивающего. — Сюаньюй… Тот вздыхает, как перед прыжком, и улыбается так ярко, как может, снова заглядывая ему в глаза: — У меня совсем нет сил что-то делать, но ты можешь сам воспользоваться моим ртом, я даже купил для тебя твои любимые презервативы! Нам такие не выдают, но на чаевые… Лань Чжань накрывает его губы ладонью. Осторожно целует в лоб и мягко обнимает. — Я могу выкупить тебя. Вэй Ин в ужасе открывает глаза и что-то мычит в руку Ванцзи. — И вернуть тебя твоей семье. Ты будешь свободен и получишь… Сюаньюй вырывается и хрипло кричит: — С ума сошёл?! Тебя же уволят! А твой брат? Какой будет скандал, если кто-то узнает! Я не стою этого, Лань Чжань, не смей!.. — Не говори так, ты… — С чего ты взял, что те люди говорят правду? Откуда у меня может найтись брат? Так не бывает, это полная чушь! — Вэй Ин! — Не зови меня так! Я не знаю этого имени, меня не звали так, этого не может быть! Он пошатывается и опирается на стену. Ванцзи понимает, что парень не в состоянии принимать такие решения сейчас. Ну и признаёт, что про выкуп ляпнул зря. В любом случае, у него нет таких денег, даже если он продаст квартиру и машину. — Прости, — говорит он, снова обнимая Сюаньюя. Не важно, кто из них сейчас прав. У них есть ещё около сорока минут, совсем не время скандалить. — Не… — всхлипывает Сюаньюй в его объятьях, утыкаясь носом в изгиб шеи, — не бросай меня. Я смогу быть тебе полезен, обещаю. Я узнаю что-нибудь ещё, я буду очень стараться в постели. Не сегодня, ладно, я помню, тебе не нравится видеть меня избитым, но я буду стараться, пожалуйста, не бросай меня, Лань Чжань! Я правда смогу помочь другим людям, и тебе с работой, только не отправляй меня никуда, прошу тебя. Я не хочу, мне здесь хорошо, правда. Правда-правда! Не надо никого другого, пожалуйста, прошу тебя, пожалуйста. Сердце Ванцзи разрывается. Вэй Ин и правда считает, будто важен ему только сексом и информацией? После всех этих месяцев? Может быть, если бы Лань Чжань мог лучше выражать эмоции и хоть немного больше говорил о чувствах, они не были бы там, где сейчас. Сюаньюй не убеждал бы его, будто ему нравится быть общественной подстилкой, и не умолял бы не… Боги, он что правда считает, будто Ванцзи его просто передаст кому-то?! Причитания Вэй Ина прерываются на полуслове. Он обмякает и засыпает, утомлённый слезами и убаюканный обезболивающим. Через полчаса Лань Чжань целует его в лоб, накрывает одеялом (которое когда-то сам же ему и подарил), снимает пару волосков с подушки, оставляет деньги в условленном месте и уходит, едва ли уважая себя за это.

~

Цзян Чэн в бешенстве. Эти Лани буквально сводят его с ума! Сначала дали ему надежду, а потом растоптали просто потому, что нельзя спасти человека насильно. Что за херня?! — Скольких из тех, кого вы вытаскиваете на своих рейдах, вы предварительно спрашиваете о том, хотят ли они быть спасёнными?! Рассылаете гугл-формы или устраиваете социологический опрос? Лань Ванцзи невозмутимо продолжает работать, даже не поднимая глаз. На его лице не отражается ни единой эмоции, и Цзян Чэн готов отправить хренову клавиатуру, на которой тот печатает, прямо в это идеальное лицо, потому что сил его больше нет. Лань Сичень выглядит так, будто раздумывает, позвать ли всё-таки свою охрану, чтобы его угомонить, или купить билеты на ближайший рейс до Дели и забыть о Цзян Ваньине как о надоедливой мухе. Впрочем, вопреки ожиданиям, он мягко улыбается, и гнев Цзян Чэна ослабевает (серьёзно, как он это делает?!). — Мы понимаем вас, господин Цзян. Любой на вашем месте повёл бы себя так же. Но мы делаем всё, что в наших силах. Я, между прочим, трачу на это свой отпуск. Цзян Чэн давится воздухом, а Лань Ванцзи смотрит на брата и изгибает бровь, — очевидно, это его аналог удивления. Ваньинь не знает, но поражается тот не самой информации, а тому, что Лань Сичень решил ей поделиться. — Простите, — раздражённо бормочет Цзян Чэн, но не отступает. — И что же в ваших силах? Посол смотрит на брата, тот холодно отвечает: — Мы развернули операцию по закрытию борделя, в котором он… работает. Цзян Чэн замечает заминку и щурится, пытаясь понять, что она значила, но потом плюёт на это: — А что же вы раньше делали?! — Использовали доступные ресурсы, — говорит Лань Ванцзи почти сквозь зубы. Ваньинь надеется, что он подавится своими словами. — И теперь вдруг совесть проснулась? Лань Сичень видит что-то в лице брата и спешно встаёт между ними, отвлекая внимание на себя. — Ваш зять, господин Цзинь Цзысюань, видный дипломат, недавно сделал запрос в посольство, с просьбой оказать вам содействие в возвращении гражданина Китая на родину. Я обратился в Интерпол с официальной просьбой, и вот мы здесь. С одной стороны, Цзян Чэн восхищён тем, как всё сработано и тем, на каком уровне решается проблема его случайного кошмара. Но с другой… — А без запросов мы уже граждан не возвращаем? — ехидно замечает он. Лань Сичень вздыхает, косясь на брата: — Не тогда, когда они сами этого не хотят и при этом являются ценными информаторами. Видят боги, если бы он использовал слово «ресурс» применительно к Вэй Усяню, Цзян Чэн не задумываясь сломал бы ему нос, даже не вспомнив разницу в их социальном статусе. Да, Ваньинь плохо помнит своего гэгэ, но этих отрывочных воспоминаний и трёх лет поисков достаточно, чтобы чувствовать эмоциональную зависимость от происходящего. Но всё же, его злость приносит мало результата сейчас. Он выдыхает сквозь зубы и, смотря куда-то в сторону, спрашивает: — Чем я могу помочь? Лань Ванцзи вскидывает на него потеплевший взгляд.

~

Цзецзе сказала, что следует довериться агенту Лань и не делать глупостей. При этом она проникновенно заглянула Цзян Чэну в глаза и мягко улыбнулась с подтекстом «держи себя в руках или будешь питаться постным супом ближайшие полгода». Именно поэтому, внемля её словам, Цзян Чэн идёт прогуляться. И совершенно случайно его маршрут пролегает в Илавала Хобли — районе, где, по словам Лань Ванцзи, располагается та самая чайная. Цзян Чэн не собирается заходить внутрь. Ну, разве что только посмотреть. Ну, может ещё выпить чаю. Максимум одним глазком взглянуть на брата, и ничего больше, честно! — … с десяти до четырёх мы предлагаем почти европейский бизнес-ланч: острый суп, мясной салат и выбор из пяти видов чая, — солнечно улыбаясь, сообщает Вэй Усянь теперь уже по-английски, продолжая протягивать меню. Цзян Чэн не может отвести взгляда от его лица. От длинной чёлки, обрамляющей лицо. От серых тусклых глаз, в уголках которых насильно возникают смешливые морщинки. От улыбки, которая с каждой секундой застывает всё сильнее. — Господин, вы не говорите по-английски? — Говорю, — выдавливает Ваньинь. — Немного. — Если хотите, я могу повторить всё ещё раз, только медленнее, — на всякий случай предлагает Усянь. Однако приветливое выражение, которое дежурно возникает у каждого работника сферы услуг при первом разговоре, превращается в маску. Цзян Чэн понимает, что ведёт себя странно, но продолжает тупо пялиться на своего официанта, даже не забрав меню. — Я буду. На полную фразу дыхания не хватает, а голос непривычно хрипит. На месте Вэй Ина Ваньинь и сам бы себя испугался. — Будете бизнес-ланч? — настороженно предполагает Усянь через минуту. — Да, — кое-как выдавливает Цзян Чэн. В Вэй Ине очевидно борются профессиональные инструкции, которые требуют уточнять заказ и быть приветливым до оплаты счёта, и личное желание поскорее убраться от подозрительного гостя. — Какой чай предпочитаете? — мягко спрашивает он, наконец укладывая меню на столик перед Цзян Чэном. — Вы можете выбрать цветочный с лавандой, высокогорный чёрный с чабрецом, классический зелёный, ягодный с… — На ваше усмотрение, — перебивает Цзян Чэн, залипая на синяке, который выглянул из-под воротника на секунду. В мгновение злость на Ланей вспыхивает с новой силой. — Мне больше нравится цветочный, после острого супа он покажется вам десертом, — стараясь сгладить возникшее в воздухе напряжение, болтает Вэй Ин. — Время приготовления блюд будет примерно пятнадцать-двадцать минут. Принести вам закуски, пока ждёте? Цзян Чэн почти уверен, что ему и кусок в горло не полезет, но всё равно кивает. — Только если вы присоединитесь ко мне, — говорит он, и сам не верит, что произносит это. Вэй Ин каменеет и осторожно окидывает его взглядом. После чего неловко смеётся: — Простите, господин, сегодня слишком много гостей. Может быть в следующий раз? Цзян Чэн послушно кивает и старается отвести взгляд от напрягшихся плеч и буквально натянутой улыбки. Вэй Ин коротко кланяется и почти сбегает на кухню. Цзян Чэн сжимает зубы и закрывает глаза. Чудесно, познакомился с братом, называется! Напугал его до чёртиков, тот наверняка считает Ваньиня маньяком теперь! Усянь выглядит лучше, чем предполагал фоторобот, и гораздо лучше, чем ожидал Цзян Чэн. Синяки под глазами меньше, чем были у самого Ваньиня в сессию, да и работа, очевидно, не заставляет того раздвигать ноги прям перед каждым встречным. Он ведь может быть большую часть времени просто официантом? — Ваши закуски, — говорит Вэй Ин, и Цзян Чэн от неожиданности вздрагивает. — Я договорился с коллегой, он подменит меня на пару минут, — обворожительно улыбается Усянь, усаживаясь напротив. Цзян Чэн вдыхает на один, два, три, четыре, и выдыхает на семь счётов. Брат выглядит напряжённым, но теперь гораздо лучше прячет опаску и даже невзначай откидывает волосы с шеи. Боги, Усянь флиртует с ним?! — Вы говорите по-китайски? — зачем-то спрашивает Цзян Чэн. Этот вопрос возник в его голове ещё в начале приветственного щебетания брата, когда в сплошном потоке хинди он не мог вычленить ни одного знакомого звука. Но видимо, нервы тормозят мыслительные процессы в голове Ваньиня сильнее, чем он подозревал. — Знаю несколько выражений, но разговор поддержать не смогу, извините. Он поворачивает тарелку с закусками так, чтобы шинкованный сладкий перец оказался ближе к Цзян Чэну. — Попробуйте, наш повар использует особый маринад, очень вкусно. — Вы выросли в Индии? Вэй Ин смотрит на него с подозрением и, очевидно, с трудом удерживает улыбку на лице. — Да, сколько себя помню, я рос здесь. Страна большая, я вижу много людей каждый день, а языков здесь много, вот и научился: немного хинди, немного кАннады, немного английского — я вполне способный ученик, — добавляет он ниже, сопровождая последние слова долгим взглядом по телу Цзян Чэна. Потом улыбается шире. — Уверен, я мог бы преуспеть и в китайском, будь у меня достойный учитель. Ваньиню становится дурно. Интересно, если он прямо сейчас встанет и уйдёт, Вэй Ин обрадуется или огребёт? — Я… Простите, — говорит он, стараясь смотреть только на тарелку с закусками. — Я не должен был лезть в личное… Это чужая для меня страна, я давно не был дома и просто растерялся, когда увидел земляка. Вэй Усянь на глазах расслабляется, принимая его неловкие оправдания. — Ничего, я рад сделать ваше пребывание здесь максимально приятным. Вы уже осмотрели достопримечательности? Его фраза, вопреки содержанию, звучит легко и по-дружески, без слишком явного намёка, и Цзян Чэн снова смотрит на него. На самом деле, как тяжело, оказывается, перестать смотреть на брата во все глаза! — Ещё не успел. Посоветуете что-нибудь? — проглатывая ком в горле, спрашивает он, искренне стараясь не пялиться словно маньяк. Вот с этим красивым, улыбчивым и энергичным мальчишкой он мог расти все эти годы? На него равняться и его называть старшим братом? Боги! Он такой, вопреки шестнадцати годам не пойми какой жизни, а каким бы он стал, имея всё то, что имел Цзян Чэн? Усянь опирается локтями на стол и начинает весело вещать про Майсурский дворец и Бриндаванский сад, описывая всё с таким упоением и интересом, что Цзян Чэн то и дело узнаёт цитаты из путеводителя, который много раз пытался читать, сидя без дела в кабинете Лань Ванцзи. Только Вэй Ин, очевидно, изучил брошюрку вдоль и поперёк, а ещё щедро снабдил её собственными домыслами и красивыми эпитетами. Ваньинь задаётся вопросом: брат не может покинуть это здание или просто, как и все местные, никогда не находит времени на достопримечательности? — Может, проведёте мне экскурсию? Во сколько вы заканчиваете? Цзян Чэн может только предполагать, насколько жутким звучит это предложение от кого-то, кто буквально пожирает глазами собеседника. Ну и ещё он в принципе не мастер говорить, а севший от нервов голос совсем не исправляет общее впечатление. Вэй Ин снова каменеет, и мгновенно улыбается, дежурно приподняв уголки губ. Он кидает быстрый взгляд на стойку за спиной Цзян Чэна и почти вскрикивает: — Ваша еда уже наверняка готова! Пойду проверю. Ваньинь готов биться головой о стол, но вместо этого жмурится и тихо матерится. Прежде чем попасть в эту чайную, он обошёл три квартала, потому что точный адрес вызнать у Интерпола не удалось, а Хуайсан сказал, что взламывать международную организацию не собирается даже ради лучшего друга. Цзян Чэн наматывал круги почти пять часов и сюда зашёл больше от голода и безысходности, чем действительно ожидая найти здесь брата. И видят небеса, те пять часов были предупреждением! Намёком, божественным знаком о том, что нехрен дурью маяться, надо довериться профессионалам! Но нет, он всё равно пошёл вопреки всему, заявился сюда и что? Напугал брата своим маньяческим поведением и заставил его обращаться с собой как с клиентом. Как с клиентом, милостивые боги! И самое главное, как это повлияет на общую ситуацию? Чем это поможет? Неужели он правда рассчитывает, что Усянь действительно скажет что-то вроде: «Да, прогулка, отлично, я заканчиваю в семь!», — а потом Цзян Чэн завернёт его в одеяло, сдаст в багаж и развяжет только дома, вооружившись успокоительным и психиатром? Чем он думал? Права мама, вечно его характер проявляется тогда, когда не надо. — Вот и ваш обед, — Вэй Ин раскладывает приборы на столе одной рукой, другой удерживая тяжёлый на вид поднос, покачивая бёдрами будто бы невзначай, но при этом очень даже в непосредственной близости от тела Цзян Чэна. — Боюсь, из меня отвратительный экскурсовод. Да и работаю я обычно допоздна, но, если вы решите заглянуть снова, я с удовольствием составлю вам компанию за трапезой. Он прижимает пустой поднос к себе, будто отгораживаясь от Цзян Чэна, после чего коротко кланяется с извиняющейся улыбкой: — Дальше вас будет обслуживать мой коллега, потому что мне нужно перейти в другой зал. Уверяю вас, Цзин-Цзин тоже сможет скрасить вашу трапезу, — он слегка наклоняется к Цзян Чэну с заговорщицкой улыбкой и говорит тише, но не шёпотом, — Он даже знает китайскую песенку! Цзян Чэн заторможенно кивает и смотрит, как Вэй Ин оставляет свой поднос на стойке, одним движением снимает форменный фартук и идёт к служебному выходу. В краткую секунду, пока дверь ещё не успевает захлопнуться, Ваньинь видит, как мужчина в синем костюме властно опускает свою ладонь на ягодицу Сюаньюя и притягивает его к себе. Цзян Чэн делает глоток супа и надеется, что острота выжжет ему мозг, потому что хочет забыть это секундное видение.

~

Лань Чжань в такой ярости, что даже Сичень предпочитает держаться от него на расстоянии. И убрать от брата его любимую кружку с кроликом. — Депортируй его! — Ванцзи, пойми, я не могу затребовать депортацию человека просто потому, что тот обошёл пару чайных на районе. Я понимаю твои чувства, но… — Он всё портит! Сичень вздыхает и поправляет кружку на подоконнике ровнее. В минуты особой нервозности он становится жутчайше аккуратным. — Да, он поступил опрометчиво и не подумал о последствиях, но уже осознал свою вину и… — И не будет сопротивляться депортации. — А-Чжань… — Сюаньюй в опасности из-за него! Сичень перестаёт пытаться что-то сказать и выравнивает карандаши и ручки в настольном органайзере в аккуратный круг. Лань Чжань, напротив, в моменты злости раздражается от любого порядка, поэтому сейчас одним движением сносит и органайзер, и бумаги, и даже клавиатуру со стола. А-Хуань хвалит себя за предусмотрительность, глядя на кружку с кроликами, мирно стоящую на подоконнике. Ванцзи тяжело дышит, осматривая учинённый погром, и с яростью отпинывает осколки органайзера в стену. За пять лет в Интерполе он не срывался ещё ни разу, но Цзян Ваньинь удостоился этой чести уже дважды за неделю, хоть и сам не был этому свидетелем. В прошлый раз Ванцзи хватило сходить в зал и выпустить песок из боксёрской груши, но сегодня ему хочется разнести всё здание. — Ванцзи, — снова пробует Сичень, и хорошо, Лань Чжань готов позволить брату попытаться. — Ты уверен, что не преувеличиваешь важность поступка Цзян Ваньиня? …или не готов. Он серьёзно?! — Хозяева подсадили Сюаньюя на наркоту, — говорит Лань Чжань своим самым разъярённым, а оттого - леденящим до костей тоном. А-Хуань меняется в лице. — Что?! Почему? Ты уверен, что это из-за… Ванцзи сжимает виски, вспоминая расширенные зрачки и искусанные губы, виноватый взгляд в пол и шёпот на самое ухо «прости, но кажется, меня стали проверять». — Для совпадения это слишком невероятно. — Накануне вы начали копать под них, может, пытаются перестраховаться и всех проверяют? Лань Сичень к этому моменту уже многое знает об особенностях работы таких, как Сюаньюй, поэтому понимает: наркотиками владельцы просто так не разбрасываются. Если персонал работает добровольно (насколько может идти речь о добровольности в такой ситуации), то им не нужны ни расслабляющие травы, не дурманящие порошки. К наркотикам по отношению к таким людям прибегают лишь тогда, когда надо развязать им языки без причинения физического вреда. Сюаньюй зарабатывает телом, значит, калечить его никак нельзя, но всегда остаются и другие способы заставить человека выболтать что-то, о чём он обычно молчит. Ну и ещё привлекательность шлюх с наркозависимостью резко падает, как только та теряет романтический флёр и превращается в постоянные ломки, а со временем такие работники вообще перестают приносить доход. Поэтому подобные действия обычно знаменуют начало конца. — Не на ком проверить, — отвечает Лань Чжань после раздумий. — Все его коллеги уже какое-то время под веществами. Он оставался единственным чистым, потому что всегда открыто признавал, что ему некуда бежать. У Ванцзи трясутся руки, и он убеждает себя, что это от гнева. Но при этом он признаёт, что уже давно не чувствовал себя настолько беспомощным. Вэй Ин отказался сотрудничать в деле о закрытии его борделя, потому что боится ляпнуть лишнее при владельцах или коллегах. Остальную информацию ответственно передал ему в письменном виде, и только богам известно, как сильно Усянь рисковал, поступая так, но прослушка в его «квартире» не оставила им других вариантов. Весь их совместный вечер они занимались медленным сексом, пока Вэй Ин отдавался будто в последний раз. Иногда он шептал на ухо что-то, о чём забыл написать, но в основном выглядел пьяным и расстроенным. Будто бы оттого, что он отказался шпионить за хозяевами, Лань Чжань должен был от него уйти. Ванцзи добросовестно пытался убедить его, что ничего не изменится, но на самом деле теперь изменилось всё. — Значит, это был вопрос времени. Возможно, так и есть, но проще обвинить Цзян Ваньиня в идиотском поступке, чем признать, что всё с самого начала должно было закончиться так. Чудес не бывает, и сказки о проданных людях почти всегда имеют плохой финал. Даже если где-то в третьей четверти ещё можно говорить о чём-то хорошем. «Представляешь, Лань Чжань, на этой неделе к нам заглядывал ещё один китаец! Ты знаешь, обычно их немного в нашем районе, а уж учитывая местоположение чайной, то вообще редкость. И вот он пришёл и смотрел-смотрел на меня, вообще, по-моему, не слышал ни слова из моего приветствия, а ты знаешь, как я стараюсь придумывать что-то интересное! Я почти обиделся!» Уже тогда Ванцзи внутренне подобрался, ожидая подвоха. И, как оказалось, не зря. «Я даже по-английски стал говорить медленнее и блюда переводил без названий, чтобы его не путать, а он всё равно смотрел и смотрел, как маньяк какой-то! Потом ещё и попросил с ним посидеть. Вот так сразу, представляешь? Подозрительный такой был, просто жуть! И взгляд тяжёлый, как будто он меня до костей разглядеть хотел. Не в смысле раздеть, знаешь, уж такие-то взгляды я всегда различаю, а в смысле прям препарировать и внутренности рассмотреть». Лань Чжань очень хорошо представлял этот взгляд, ведь он преследовал агента буквально всю последнюю неделю, пригвождая к рабочему креслу. Лишь на один день этот взгляд исчез, и Ванцзи сумел поработать без ощущения нависшей угрозы, но, как оказалось, радоваться этому не стоило. «Мне хотелось от него в подсобке спрятаться, — он подавился собственной болтовнёй, вовремя вспомнив о прослушке, а потому звонко лизнул Ванцзи ухо и продолжил уже шёпотом (будто бы Лань Чжань после такого мог что-то воспринимать), — но сказали, что такой интерес надо поддержать». Да этот интерес из пожарного гидранта не затушить, поддерживать его совершенно нет необходимости! Но Ванцзи так и не нашёл в себе сил объяснить Сюаньюю, кем был тот его странный гость на самом деле. Только погладил по спине и вовлёк в поцелуй, надеясь успокоить и себя, и его. Но вскоре Вэй Ин вдруг рассмеялся. «А он оказывается, просто по землякам соскучился, представляешь?! Я думал, он меня уже мысленно расчленил, а ему просто со своими поболтать захотелось! Мне прям даже стыдно стало, что я по-китайски не говорю, до того вид у парня несчастный был! Может, ты научишь меня чему-нибудь? А то я только пошлые словечки знаю, за чашкой чая таким не блеснёшь». А потом Ванцзи заметил расширенные зрачки, сопоставил их с прослушкой и визитом Цзян Ваньиня, и с трудом смог дать смазанное обещание купить Сюаньюю учебник. Вэй Ин определённо заметил и сжатые в гневе кулаки, и желваки на скулах, наверняка отнёс на свой счёт, ведь только богам известно, что там в его голове постоянно творится. Он в мгновение стал податливым, как тёплое масло, спустился поцелуями по животу и широким мазком лизнул нижние кубики пресса. Лань Чжань собирался объяснить, собирался успокоить его, но только задохнулся стоном и пришёл в себя, лишь когда владелец Вэй Ина елейным голосом напоминал о времени и просил Ванцзи уйти, потому что Сюаньюя ждали. До следующей их встречи ждать ещё целую неделю, но Лань Чжань подозревает, что с ума сойдёт от беспокойства за это время. Нужно было купить ему мобильник и заставить Вэй Ина его принять. Мог же он его прятать куда-нибудь? Использовал бы только чтобы сказать, что с ним всё хорошо и он жив, большего Лань Чжань и не просит. Только теперь Ванцзи осознаёт по-настоящему все риски, о которых пишут в учебниках, когда речь идёт о влюблённости в информатора. Понятно, что на самом деле телефон подверг бы Вэй Ина большей опасности и вызвал бы больше подозрений при обнаружении, но сердце Лань Чжаня просто разрывается от страха и неизвестности. — Да, возможно, в этом есть и моя вина, — соглашается Ванцзи с братом, отпуская свой гнев. Даже если он придушит Цзян Ваньиня собственными руками, это не отменит ни ситуации Вэй Ина, ни того факта, что сам Лань Чжань ничегошеньки не сделал раньше, чтобы вытащить Усяня оттуда. За месяцы работы с информатором они спасли около трёх сотен человек, но того, кто для Ванцзи стал дороже всех на свете, он защитить не удосужился. Лань Сичень резко теряет всю свою мягкость и встаёт перед ним: — Нет, не смей так говорить. Это не просто история из дамского романа про мальчика по вызову и богатого клиента. Кроме ваших интересов на кону всегда стоит благосостояние других людей. Это твоя работа, Ванцзи, а не просто случайный секс, переросший в привязанность. И это его выбор. Я говорю не о профессии и образе жизни, а о том, чтобы бороться не только за себя. Да, вариантов у него было немного, но это не твоя вина. Это с ним случилось за годы до вашей встречи, вам оставалось только действовать по ситуации и совести. Вы оба знали, чем заканчиваются истории вроде его, вы оба были к этому готовы и успели сделать достаточно, чтобы теперь, когда выхода уже не осталось, заняться и им самим. Не смей себя винить. Сичень всегда умел находить нужные слова, Ванцзи помнит это с детства. А с тех пор, как старший брат стал занимать столь высокую государственную должность, его мастерство обращаться со словами и вовсе достигло небывалых высот. Он всё говорит правильно, Лань Чжань понимает, но принять это сложно. Теперь, когда счёт действительно идёт на недели, Ванцзи просто не может успокоиться и думать только о том, что он может опоздать. Словно читая его мысли, Сичень продолжает: — Даже если он о чём-то проболтается, его не убьют и не покалечат, он приносит хорошие деньги несмотря ни на что, ты знаешь это. — Его могут перепродать. — Но ты всё равно найдёшь его. Два выпускника экономического нашли его следы спустя шестнадцать лет после исчезновения, а ты вообще-то старший агент Интерпола! Ванцзи улыбается краешком губ: действительно, так становится гораздо легче. — Что бы с ним ни случилось, всё можно исправить. От наркотической зависимости лечат. От психологических травм — тоже. Мы сможем сделать это вместе. Ты, я, Цзян Ваньинь и его семья, которые ищут Вэй Усяня. Всё получится. Тебе надо только сосредоточиться на работе и делать то, что ты умеешь. Ванцзи смотрит на брата с благодарностью. Все слова Сиченя звучат очень логично и правильно, мысли раскладываются по полочкам и страх отступает куда-то в глубину сознания. Эмоции не помогут, а их отсутствие — да. Лань Чжань годами работает над спасением людей из таких ситуаций, он умеет это делать. Проблема только в том, что профессия требует абстрагироваться от личностей и думать в общем, допуская случайные жертвы, но в этот раз всё сложнее. Тем не менее, Ванцзи справится. Не может не справиться.

~

Цзян Чэн действительно чуть не сожрал себя сам, когда окончательно осознал, насколько тупой была идея пойти в чайную к Вэй Ину. Поэтому ни ярость Лань Ванцзи, ни непривычная холодность Лань Сиченя не смогли ухудшить ситуацию. Он даже добровольно решил раскрыть себя, признавшись сестре и Хуайсану в своём поступке. Но реакция последовала совсем неожиданная: Яньли поджала губы, вздохнула, а потом с любопытством стала расспрашивать Цзян Чэна о брате; Хуайсан всплеснул руками, сказал что-то вроде «я проспорил дагэ доллар!», а после устроил допрос на предмет обстановки чайной. Видите ли, его интересовал интерьер, который, по мнению местных, подходил и для обеда, и для потрахушек (Ваньинь скривился от выбора словечек, но добросовестно рассказал о том, что успел запомнить). А потом началась какая-то кутерьма. Лань Сичень успокоил его, сказав, что дело не только в том непрошенном визите, но деталей объяснять не стал. Лань Ванцзи теперь по семь часов проводил брифинги и инструктажи, и ещё по девять — перед компьютером или над бумагами. Цзян Чэн видел это лишь мельком, потому что теперь его не выпускали дальше комнаты отдыха. Пытаясь быть полезным, он выполнял мелкие поручения посла: приносил кофе, заказывал еду, обзванивал местные больницы и красные кресты по мелким вопросам и оценивал благонадёжность каких-то благотворительных организаций по уже собранным данным, — короче, делал всё то, что мог бы делать студент-практикант в Интерполе. Он понимал, что эти задания ему дают из жалости, чтобы помочь ему чувствовать свою причастность. И, несмотря на периодические уколы гордости, был благодарен за это. А ещё несколько раз ему приходилось звонить Цзинь Цзысюаню с просьбой официально профинансировать эту операцию. Зять вздыхал, напоминал, что он не банк и у него нет таких денег даже с учётом перспектив по его вкладам, но всё равно умудрялся найти в своих дипломатических кругах людей, которые покупали дополнительное снаряжение для агентов, нанимали людей со стороны и заключали договоры с клиниками. Через два месяца бордель был официально арестован и люди из него спасены. Цзян Чэн пребывает в приподнятом настроении, пока не встречается с братом в его палате, куда его, как и всех спасённых, поместили согласно регламенту. — Вы! — вскрикивает Вэй Ин, отшатываясь. Лань Ванцзи ловко перехватывает его руки, чтобы тот не выдернул капельницы, которые в него зачем-то натыкали. Цзян Чэн мгновенно вспоминает обстоятельства их знакомства и краснеет. — Да, это я. — Сюаньюй, — как-то слишком мягко для себя обычного начинает Лань Ванцзи, — это Цзян Ваньинь. Он твой брат. — Почему вы всё ещё зовёте его этим именем?! — вскидывается Цзян Чэн. — Я уже говорил, у меня нет брата! — хрипло кричит Вэй Ин. Ваньинь застывает с открытым ртом. Сердце больно сжимается от отчаянья, а в голове откуда ни возьмись расплывчатое, почти что выдуманное воспоминание, где весёлый голос лепечет: «Теперь ты будешь моим братиком?». Цзян Чэн думает, что со звонком цзецзе придётся повременить. Кто-то мягко придерживает его за локоть, и он ощущает аромат туалетной воды посла. Держаться становится легче. — А это Лань Сичень, мой брат, я о нём рассказывал, — невозмутимо, но всё ещё мягко продолжает агент. — Рад познакомиться, — Цзян Чэн не видит Лань Хуаня, но точно знает, что на его лице добрая улыбка, а голова склоняется в лёгком поклоне. Он благодарен послу за то, что тот не называет брата выдуманным именем. Усянь растерянно кивает в ответ, не сводя настороженного взгляда с Ваньиня. Он несколько раз открывает рот, но так ничего и не произносит. Его лицо стало более бледным за эти месяцы, тени под глазами заметно потемнели, скулы заострились, и даже волосы как будто поредели. Больничная одежда не закрывает руки с несколькими синяками и слишком хрупкими запястьями. Цзян Чэн успевает удивиться, откуда на внутренней стороне локтей брата уже несколько следов от уколов на венах, ведь тот в больнице едва ли несколько часов. — Лань Чжань, — произносит Вэй Ин несмело, переводя взгляд на агента, — мы можем повторить иероглифы, которые выучили на прошлой неделе? Лань Сичень буквально вытаскивает Цзян Чэна из палаты, пока тот не находит слов, чтобы начать разговор с братом.

~

Едва дверь за братьями закрывается, Вэй Ин на пробу улыбается. Лань Чжань знает, что обычно следует за этой улыбкой. — Сюаньюй, это больница. Мы не будем заниматься сексом здесь. Улыбка Усяня тускнеет, но не исчезает, он ласково тянет руки к бёдрам сидящего рядом агента. — Почему нет? Я в полном порядке и смогу заставить тебя кончить трижды, даже не вставая с… — Нет, — твёрдо говорит Лань Чжань, поглаживая запястья. Очищающие капельницы на стойке уже почти закончились, скоро иглы из его вен можно будет извлечь. Лань Чжаню больно смотреть на старые следы от инъекций. Да, он ожидал, что зависимость Вэй Ина потребует более тяжёлых наркотиков со временем, но не думал, что это случится так быстро. Радует лишь то, что их не так уж и много: вероятно, он перешёл на них всего несколько дней назад. Вэй Ин ловит его взгляд и трактует его по-своему. Он поджимает губы и несколько раз моргает, будто пытаясь прогнать слёзы. — Прости. Прости, я знаю, я не должен был. Но я… я не смог. Я пытался, правда, но это… Я брошу, я смогу, я обещаю, пожалуйста, Лань Чжань, пожалуйста, прости… — Бросишь, — Ванцзи старается говорить мягко, но он не знает, как его успокоить. Позволить ему что-то сделать в сексуальном плане он не может, но другие способы почему-то не придумываются. — Да, да, брошу, — уверяет Вэй Ин, кивая головой как болванчик, — теперь у меня всё равно не будет денег, да и я не знаю, где… Он замолкает на полуслове и взгляд его устремляется в пустоту. Потом он испуганно вскидывает глаза, и Ванцзи видит, как в них разгорается паника. Вероятно, Вэй Ин только сейчас по-настоящему осознаёт, что вся его прежняя жизнь закончилась, и у него больше нет ни работы, ни знакомых, ни крыши над головой. Усянь хватает воздух, словно рыба, его начинает трясти, взгляд бегает. Он пытается выдернуть руки из захвата Лань Чжаня, но тот не отпускает: иглы капельниц могут повредить ему вены. — Сюаньюй! Сюаньюй, слушай меня. Всё хорошо, я здесь. Надо дышать, на четыре счёта вдох, на семь выдох, слышишь? Сюаньюй! Руки Вэй Ина дрожат сильнее, иглы начинают представлять серьёзную угрозу. Ванцзи не знает, что ещё сделать, поэтому прижимается своими губами к его. Он не собирается целовать его по-настоящему, просто пытается заземлить, и это срабатывает. Дрожь постепенно стихает, Вэй Ин судорожно дышит, поэтому Лань Чжань отрывается от его губ и считает вслух: на четыре счёта вдох, задержать дыхание, на семь счётов выдох. — Всё хорошо, — говорит он, когда Усянь успокаивается, — всё хорошо, я с тобой. Вэй Ин недоверчиво и беззащитно смотрит на него. — Я больше не твой информатор, — давит он, и сиплый дрожащий голос выдаёт пережитый приступ паники, — и ты не хочешь со мной спать, потому что я наркоман. Его глаза краснеют, но он не плачет, хоть и держится из последних сил. — Что мне теперь делать? Лань Чжань поглаживает его запястья и не знает правильного ответа на этот вопрос. Нельзя говорить Усяню, что ему предстоит отправиться в Китай с братом, как только его документы будут готовы: любого скрутит паника, если ему скажут, что незнакомые люди увезут его в незнакомую страну, чтобы жить незнакомую жизнь. Но что ещё он может сказать? Ванцзи опускает взгляд на его тонкие, бледные запястья с почти сошедшими синяками от прошлонедельного клиента. — Я буду рядом, — потому что это тоже правда. Что угодно может случиться, но Лань Чжань не оставит его разбираться с этим в одиночку. Он — единственное знакомое лицо для Вэй Ина в этом новом, свободном мире — просто не имеет права бросить его сейчас. Сюаньюй смотрит на него беззащитно и улыбается ломко. Лань Чжань чувствует фальшь в этой улыбке каждой клеточкой тела: Усянь ему не верит.

~

Цзян Чэн узнаёт, зачем капельницы и откуда столько следов от инъекций через пару дней, когда Вэй Ин впервые пытается сбежать из больницы. Вообще-то, присутствие Вэй Ина в клинике не необходимо, ведь он не ранен и не истощён, даже неизлечимых ЗППП в этом борделе не обнаружили ни у кого, благодаря полулегальности бизнеса и высокой степени заботы владельцев о репутации элитного заведения. Но здесь всем спасённым вроде него сейчас оказывается психологическая помощь. Именно Цзян Чэн связывался с клиниками, которые способны выделить пару десятков коек под жертв незаконной торговли, и общался с социальными службами, которые помогают тем в реабилитации. Но тогда Ваньинь не придавал значения пункту о наркозависимости, потому что считал это скорее исключительной ситуацией, чем частой. За два дня в стенах больницы он понимает, как ошибся. Почти каждый из «коллег» брата оказывается наркоманом разной степени зависимости, навстречу психиатрам идут далеко не все. Сначала Цзян Чэн думает, как хорошо, что Вэй Ин не зависим, а потом сопоставляет всю информацию и зависает на несколько секунд. Лань Хуань, несмотря на занятость, успевает обнадёжить Ваньиня тем, что Усянь подсажен совсем недавно, тяжесть его веществ сравнительно небольшая и он сам искренне заинтересован в лечении. Цзян Чэну не становится сильно легче, но всё равно хоть что-то. Сичень уже полтора месяца как не в отпуске, но сейчас его работа стала отнимать гораздо больше времени. Среди двадцати четырёх спасённых оказались три китайца, двое из которых назвали свои прежние имена с готовностью, и один из них даже вспомнил телефон отца. Лань Хуань, как официальный представитель своей страны, был связующим звеном между этими людьми и госорганами Китая, поэтому руководил подготовкой документов, организацией трансфера и соцподдержки. Он не был обязан делать это лично, но считал, что раз уж он здесь и непосредственно заинтересован в исходе для Вэй Ина, то может себе позволить влезть в стандартные процедуры. Для подтверждения личности Вэй Усяня всё же нашлись данные ДНК — оказывается, после его исчезновения был обнаружен детский труп на другом конце города, и госпожа Юй ездила на опознание с несколькими волосами с Вэйиновой расчёски и карандашом с его отпечатками. Данные внесли в базу, и Лань Ванцзи удалось получить к ним доступ и провести сопоставление с ДНК Сюаньюя ещё до встречи Ваньиня с братом. Поэтому сейчас для получения паспорта не было никаких препятствий. Ну, кроме того, что Усянь отказывается отзываться на это имя и прямо сейчас пытается улизнуть из клиники через чёрный выход. — Далеко собрался? — интересуется Цзян Чэн, стараясь не выглядеть агрессивно, но брат, оборачиваясь, всё равно смотрит на него волком. Конечно, Ваньинь признаёт, что на его месте вёл бы себя, возможно, ещё хуже, но сердце всё равно колет. — Я же теперь свободный, да? Значит, могу идти, куда захочу, — с вызовом отвечает Усянь, отступая. Тон у него резкий, но трясущиеся руки и опасливый взгляд сбивают Цзян Чэна с толку. Брат разозлён, напуган или это ломка? Впрочем, одно другому не мешает. — И куда ты хочешь? Я могу проводить тебя, — он правда старается говорить дружелюбно, а не как обычно, но, наверное, сам по себе тембр его голоса не располагает к доверию. — Я не обязан отчитываться тебе, — уверенности в тоне становится меньше, это больше похоже на вопрос, чем на утверждение, но краем сознания Ваньинь даже рад: это же хорошо, что Усянь хотя бы на словах начинает осознавать свои права? — Не обязан, — соглашается Цзян Чэн. Вэй Ин растерянно смотрит на него и делает ещё один шаг назад. И ещё. Цзян Чэн не предпринимает попыток ему помешать, поэтому тот уже смелее поворачивается к нему спиной и ускоряет ход. Цзян Чэн идёт следом. — Ты будешь меня преследовать? — оборачиваясь, уточняет Вэй Ин, и зябко ёжится. Ещё бы, на нём из одежды только больничные штаны и футболка, а вечер уже прохладный для местного климата. Ещё один неприятный сюрприз его будущего: в Китае большую часть времени гораздо холоднее. Цзян Чэн пожимает плечами. — Я ведь тоже свободный человек. Куда хочу, туда и иду. А хочу я с тобой. Усянь на секунду зависает, губы слегка дёргаются в попытке улыбнуться. — Разве это законно? Цзян Чэн кивает, складывая руки на груди. — Если ты считаешь меня чужим, то нет, не законно. Можешь заявить на меня в полицию. Вэй Ин смотрит на него несколько секунд молча, а потом вдруг с удивлением произносит: — Правда могу? — Конечно. Только тебе понадобится паспорт, в котором написано твоё настоящее имя. И на имя это придётся откликнуться. Усянь поджимает губы и отворачивается, продолжая свой путь, Цзян Чэн следует за ним, будто привязанный. Они блуждают по улицам города несколько часов. Сначала Усянь пытается избавиться от хвоста, но он ориентируется на местности даже хуже, чем Ваньинь, который за два прошлых месяца от безделья успел обойти все местные дворцы и парки. Поэтому затея проваливается, и он просто проводит эти часы в (почти) одинокой прогулке. Цзян Чэн время от времени отправляет Лань Ванцзи голосовые, не спуская с брата взгляд, а потом как-то умудряется приблизиться достаточно, чтобы отдать ему свою толстовку. Тот с непривычки слишком замёрз, чтобы спорить. Ещё через час Ваньинь убеждает Вэй Ина заглянуть в приличное на вид кафе, в котором каким-то чудом, оказывается, уже однажды был. Они пьют там чай и едят карри в полном молчании, только Усянь как-то раз замечает, что чай невкусный и у них был лучше. Цзян Чэн чуть не откусывает себе язык в попытке ничего не отвечать на эту фразу. Поначалу он признаёт чудом, что Вэй Ин не просит помощи у местных, пользуясь своим знанием языка. Но потом видит, как тот неуютно оглядывается на окружающих людей, как дёргается от каждого, даже мимолётного взгляда, и время от времени цепляется пальцами за толстовку брата, хоть всё ещё и не признавая их родство. Ваньинь понимает, что Вэй Ин не просит помощи, потому что боится этих людей больше, чем Цзян Чэна. Они молчат до тех пор, пока не приезжает Лань Ванцзи и не уговаривает Вэй Ина вернуться в больницу. Второй раз Вэй Ин сбегает среди ночи, но его, совершенно дезориентированного и близкого к панике, находят к утру, неподалёку от клиники. Лань Ванцзи снова убеждает его вернуться и проводит с ним в разговорах целый день. К вечеру Усянь соглашается ходить на встречи с психотерапевтом. Цзян Чэн не понимает, почему брат сбегает и на что рассчитывает каждый раз. Лань Хуань, потирая переносицу, предполагает, что Вэй Ин сбегает из-за страха. Прежде его жизнь была проста и предсказуема, круг его обязанностей вычерчен жирной линией, выходить за которую он не пытался много лет. А сейчас он вынужден пребывать в неизвестности, потеряв вообще всё, что считал своей нормальной жизнью. Естественно, ему хочется сбежать туда, где всё будет иначе, где он снова будет чувствовать себя в безопасности и покое. От сочетания слов «нормальная жизнь» применительно к тому, что из себя представляли последние годы Усяня, кулаки Цзян Чэна сжимаются сами собой, а в горле встаёт ком. — Он не помнит другого существования и толком ничего о нём не знает, для господина Вэя жизнь в чайной была безопасной. Ты знаешь, чем он занимался до неё? Цзян Чэн сглатывает: — Не уверен, что хочу это знать. Что если брат был вовлечён в сексуальное рабство, будучи ребёнком? Как Цзян Чэн будет жить с этой информацией? — Тебе станет понятно, почему такая жизнь для него кажется простой. В детстве, предположительно, лет до тринадцати, он занимался шитьём одежды. Что-то связанное с фурнитурой, Ванцзи не уточнял. Неблагодарная и тяжёлая работа, особенно для активного деятельного ребёнка. По семнадцать часов в день, без выходных и зарплаты. Ваньинь думает, что легче не стало, зря Лань Хуань говорит об этом. — Однажды на фабрике случился пожар, много людей погибло, а тех, что выжили, перепродали. Вэй Усянь попал на кофейные плантации. Так что, на будущее, не стоит ожидать от него любви к этому напитку. Цзян Чэн едва сдерживается, чтобы не заткнуть послу рот руками, потому что слушать это становится просто невыносимым. — Когда ему было около двадцати, по нашим оценкам, его, загорелого и подтянутого, заметил кто-то из партнёров тогдашнего владельца и выкупил себе в домашнюю прислугу. Отмыл, откормил, приодел… — Я прям представляю, с какой благодарностью Вэй Ин о нём говорил, — кривится Цзян Чэн. Сичень поджимает губы и вздыхает: — У него совсем другая система ценностей, Ваньинь. Ему тогда было достаточно хоть немного комфорта. Они молчат несколько минут, во время которых Цзян Чэн начинает потихоньку проникаться отношением брата к жизни в чайной. Хотя ему всё ещё сложно это принять, он понимает, что некоторые вещи нельзя прочувствовать просто на словах. — Ты же понимаешь, что у этого человека он не просто влажную уборку раз в день делал? — добавляет Лань Хуань. — Мог бы и не пояснять. — Я просто хочу сказать, что… Тебе может казаться, будто твой брат легко сдаётся или ломается, но он прошёл такой длинный путь в одиночестве, не имея никого, чтобы опереться и довериться, и при этом сохранил способность улыбаться, учиться и продолжать жить. Ты можешь не понимать, почему сексуальное насилие, которое он терпел последние годы здесь, в чайной, ему кажется нормальной жизнью, но у него для сравнения есть только плохие примеры. Цзян Чэн смаргивает выступившие слёзы и сглатывает ком в горле, кивая. — Мы можем принудительно его запереть в клинике, отвезти в Китай и окружить вашей семьёй, но это всё ещё будет насилием. Наша задача сейчас убедить его принять помощь. Научить его жить по-другому, показать другие, по-настоящему нормальные примеры. Поэтому на палатах нет замков. Поэтому его не привязывают к постели. Поэтому его не тащат обратно волоком и под успокоительным. Он должен оставаться с нами добровольно. — Но что если… Если однажды он не останется? Я искал его три года, ты предлагаешь мне просто смотреть, как он превратится в бомжа где-нибудь на улицах Майсура и сдохнет от передоза? Или, может, он найдёт себе нового сутенёра и вернётся к своей «нормальной» жизни? Сичень отводит взгляд и прочищает горло. — Я не знаю, что делать, если он не захочет оставаться. Правда не знаю. Но… пока у нас всё получается, ведь так? Он возвращается. — К твоему брату, — ворчливо замечает Цзян Чэн. — Об этом стоит переживать мне, а не тебе, — улыбается Сичень. И Цзян Чэну становится легче. Во время третьего побега Вэй Ина трясёт в ломке, и он разбивает Цзян Чэну нос, пытаясь отбиться от братского захвата. В этот раз ему не дают уйти дальше больничных дверей и вкалывают успокоительное, пока он вырывается и кричит, как ненавидит всё и всех. Ваньиню кажется, что кровь хлыщет не из разбитого носа, а из сердца. Буквально фонтаном бьёт и заливает внутренности по самую глотку. Боль, которую он чувствует, в полной мере отражается в глазах Лань Ванцзи, который тоже оказался просто беспомощным свидетелем сцены. Агент молча протягивает ему свой белоснежный платок и уходит за медсестрой. Цзян Чэн впервые может поклясться, что вместо ледяной маски увидел на его лице эмоции. — Мы шагнули назад, да? — спрашивает он у Сиченя, который возвращается из палаты Вэй Ина с бледным лицом. — Я не знаю, — вздыхает тот, опускаясь в больничное кресло рядом с ним. — Я уже ничего не знаю. Лань Ванцзи возвращается с медсестрой, которая обрабатывает нос Цзян Чэна, и приносит с собой свой термос с травяным чаем. Обычно он делится им только с братом, но в этот раз у него откуда-то появляется и третий стаканчик, который он молча протягивает Ваньиню.