Интерлюдия

      «К учебе относись должным образом, чтобы я мог гордиться тобой. Школа сделает из тебя достойного человека, если ты будешь прилежным учеником», – такими словами наставлял его отец, когда он только-только пошел в младшую школу, и Сенджуро никогда не забывал их, чуть ли не ежедневно прокручивая у себя в голове, если вдруг сталкивался с трудностями в учебе. Учиться было не мудреным делом, мальчику это даже нравилось – сидеть на уроках, внимательно слушать учителя, получать новые знания. Отметки у него тоже были соответствующими: начиная с младшей школы Сенджуро не получал отметок ниже «B», да и та была редкостью. Отец только с суровым видом кивал, просматривая принесенные сыном результаты тестов и контрольных, мать искренне радовалась и от души хвалила его, а старший брат шутливо трепал по волосам, белозубо улыбаясь. В пришкольные кружки младший Ренгоку не ходил – для спорта не вышел здоровьем и комплекцией: был самым низким в своем классе даже среди девочек. Он состоял в литературном клубе – самом непрестижном кружке из всех, какие только можно было придумать. Ему это нравилось: выбирать книгу, читать и обсуждать ее с другими. В моменты таких обсуждений Ренгоку чувствовал, как будто бы у него есть друзья, которые разделяют его интересы, что он не одинок. Сенджуро благодарил всех ками за то, что у него был хотя бы старший брат, иначе существовать стало бы в разы тяжелее. И у него были свои причины так рассуждать.       – Натягивай! Натягивай! Давай, уже почти готово! – голосил какой-то из первогодок старшей школы, крепко держа извивающегося мальчишку под руки, не давая ему вырваться, пока трое других пытались натянуть на худые ноги того кружевные женские чулки. Еще двое парней, гогоча во весь голос, стояли рядом, держа наготове телефоны. Сенджуро отчаянно пихался ногами, плакал и просил, нет – умолял обидчиков его отпустить. Его школьные брюки, стянутые этими же незнакомыми старшеклассниками, валялись рядом со школьной сумкой и рассыпанными из нее учебниками. Слезы только забавляли этих парней, каждый из которых был сильнее его раз в пять – да даже одному из них младший Ренгоку не смог бы сопротивляться.       Издевательства старших ребят и даже своих ровесников были обычным делом для Сенджуро, однако каждый новый случай был для него ударом. Мальчик и сам не понимал, почему вдруг попал в немилость у других сверстников и учеников старшей школы, которая располагалась забор в забор с той, где он учился. Начиная с окончания младшей школы, он превратился в объект всяческих насмешек и издевательств. Гусеницы, подложенные в школьную сумку, разрисованная парта, спрятанные в уборной вещи, замоченная в половом ведре сменная обувь – с каждым разом издевки становились все изощреннее. Сверстники задирали его, поджидая на выходе с территории школы, затаскивая в туалет и вываливая у него на глазах его же вещи в раковину. И сколько Сенджуро не пытался решить все эти «недоразумения» мирным путем, стараясь поговорить со своими обидчиками, те только смеялись ему в лицо, отвешивая подзатыльники и хватая за длинные янтарные пряди. Потом кто-то из его ровесников привел на «встречу» с ним старшеклассника, и тогда все стало еще ужаснее. Его представили словно грушу для битья, и теперь об этом «назначении», как казалось Сенджуро, знали даже все ученики соседней старшей школы.       У старшеклассников методы поглумиться над безобидным младшеклассником были еще более жестокими. Как-то раз один из незнакомых парней оттаскал его за волосы так, что по возвращению домой заплаканный Сенджуро вытащил у себя из головы целый клок вырванных медно-золотых прядей. У мальчика до сих пор замирало сердце и наворачивались слезы на глаза, когда он вспоминал, как сильные руки таскали его взад и вперед под громкий смех других школьников. А за что тот человек так поступил с ним? Нет, причин не было – мальчик просто шел домой, никого не трогая, и случайно наткнулся на этих ребят. Вот и все.       «Школа сделает из тебя достойного человека!» – вспоминались слова отца, и от этого хотелось рыдать в голос, уткнувшись носом в подушку. Сенджуро так и делал. Приходил со школы, запираясь у себя в комнате, и недвижимо лежал на кровати, тихонько всхлипывая, чтобы не привлечь к себе внимание матери или брата, если те были дома. Рассказать кому-то обо всех этих издевательствах он не считал уместным: отец с детства учил не жаловаться, мать наставляла прощать обидчиков своих, а старший брат говорил, преодолевать трудности с высоко поднятой головой. Вот он и молчал: не жаловался, прощал своих обидчиков и пытался преодолевать все трудности. И чувствовал, будто с каждым днем сил терпеть остается все меньше и меньше. Но больше всего пугало мальчика то, что он учился еще только в третьем классе средней школы – до выпуска оставалось три с лишним года, которые норовили превратить его воспоминания о школьных днях в сущий кошмар. Сенджуро молился, чтобы, когда Кёджуро закончит обучение, он взял его с собой в другой город, куда поедет получать высшее образование. Пойти в новую школу, постараться начать все заново, не допустить тех ошибок, которые он допустил здесь – ведь за что-то же его невзлюбили. Но что это были за ошибки, младший Ренгоку просто не имел понятия.       Чужие потные руки трогали его бедра, колени, тянули его за лодыжки, грубо хватались и пихались. Его держали на весу: один парень крепко ухватил под мышками, двое других – за ноги, а третий, даже высунув язык от усердия, натягивал чулки. Стыдно. Как же это было стыдно. Эти парни поймали его за углом школы, будто специально дожидались, когда он пойдет мимо, и потом начался этот кошмар.       – Э, а почему труселя не взяли под чулки ему? У твоей сеструхи что, только чулки нашлись?       – Да скажи спасибо, что хоть их принес! Зачем тебе труселя нужны – он вон брыкается как шибанутый! Ты б не надел их на него!       – Ну а так не смотрится ни черта!       – Так оставим его вообще голышом и все! В одних чулках всяко лучше будет смотреться!       – П-пожалуйста, не надо! Не надо! Отпустите м-меня д-домой, пожалуйста! – рыдал Сенджуро, чувствуя, что ноги уже немеют от того, как крепко его держали старшеклассники. Он пытался свести колени вместе, чтобы как-то закрыться от чужих взглядов – каждую секунду мальчик боялся, что какие-нибудь случайные прохожие или, что хуже, ученики из школы, увидят его в таком положении. Силы на сопротивление кончались, а слезы лились, не переставая. Он мог только плакать, не в силах дать отпор. Сенджуро был ни капли не похож на своего старшего брата – уж Кёджуро никогда бы не позволил так обращаться с собой и раскидал бы обидчиков по разным углам. Но то был Кёджуро. А он…       – Ой-ой! Что это вы тут такое интересное делаете? Наверное, захотели вылететь из школы? Ну так вы очень удачно затеяли это веселье: я как раз шел к директору, чтобы побеседовать с ним, – раздался вдруг голос со стороны, и Сенджуро весь сжался, чувствуя, что пришел конец его более-менее спокойным школьным будням. Кто-то из учеников увидел его в таком виде – о нормальной жизни можно было забыть. Однако через несколько секунд он вдруг шлепнулся на асфальт, больно ударившись мягким местом и оцарапав обнаженную кожу – обидчики оперативно отпустили его и, выкрикивая что-то про «сматываемся» и «ну этого долбанутого типа на хрен», ретировались, оставив свою жертву в одном нижнем белье и с натянутыми до середины бедра женскими чулками. Какое-то время Сенджуро боялся открыть глаза и оглядеться – почему-то ожидал увидеть множество любопытных глаз и ехидные улыбки. Но потом чья-то рука осторожно коснулась его плеча, и мальчик боязливо приоткрыл глаза. – Божечки! Они тебя избили? Поступать так жестоко, будучи в старшей школе – какие невоспитанные ребята! Где у тебя болит? Вот, возьми свою одежду, пока никто не увидел тебя в таком виде. Чулки, конечно, очень красивые, но девушкам они все-таки идут больше. Я провожу тебя до дома, поэтому можешь никого не бояться!       – Доума-сан, я, конечно, очень благодарен вам за то, что вы спасли меня от тех старшеклассников, н-но это слишком… Я н-не знаю, чем заслужил столько доброты от вас!.. – несмело тараторил Сенджуро, опустив глаза в землю, стараясь ни на шаг не отставать от шагающего впереди молодого человека. – Что я могу с-сделать для вас в-в ответ?       – Просто пойди мне навстречу и возьмись за эту работу, дорогой Сенджуро-кун! Мне кажется, это полезная деятельность для тебя, ведь ты хотел подзаработать немного карманных денег, я прав? А это отличная возможность! – вещал старшеклассник, театрально размахивая руками, чем привлекал к себе внимания проходящих мимо людей. Они шли по людной улице, вдоль тянущейся вереницы магазинов с яркими вывесками, и младший Ренгоку не имел ни малейшего понятия, куда именно они направлялись. Единственное, что он знал, так это то, что его новый друг, Доума, из соседствующей старшей школы, спасший его от приставаний других парней, хотел предложить ему какую-то работу. – Всего-то и надо, что готовить и иногда прибираться. Он, бедняжка, совсем зашивается и не успевает делать это самостоятельно! О, боже, у меня сердце разрывается, когда я думаю, как он там справляется один!       Мальчик жалостливо прикусил губу, услышав его слова об одиночестве другого человека – должно быть, этому самому другу Доумы-сана действительно приходилось очень нелегко, раз он не мог даже самостоятельно приготовить себе поесть. По крайней мере, такое впечатление сложилось у Сенджуро с рассказов старшеклассника. «Но ведь это лишь готовка и уборка – я смогу выполнять такие простые обязанности, мне совсем не сложно…» – размышлял он, следуя за Доумой в квартал жилых многоэтажек. Нет, родители не обделяли его средствами на карманные расходы – с этим проблем в семье Ренгоку не было. Однако с тех пор, как к обидчикам Сенджуро добавились еще и ученики соседней старшей школы, участились случаи, когда его деньги просто-напросто отбирали. Сказать об этом родителям он боялся, а потому говорил, будто успевает тратить все на всякие развлечения после школы. Отцу это было не по нраву, и мальчик это понимал, но сделать ничего не мог.       В тот день, когда Доума спас его и заплаканного довел до дома, какая-то нить внутри Сенджуро, что все это время связывала последние крупицы его терпения, лопнула. Даже не попрощавшись со своим новым знакомым, парнишка как ошпаренный залетел домой и кинулся наверх, в свою комнату, плакать навзрыд. Бросившая мытье посуды и забывшая выключить воду Рука побежала за сыном, не понимая, что такое произошло. Мальчик в крепких объятиях матери плакал все громче, не отвечая на ее вопросы и крича, что он больше так не может. Перепуганная женщина не знала, на что подумать, а потому принялась отпаивать сына успокоительным, чтобы хоть как-то усмирить эту истерику. Вернувшийся со школы Кёджуро тоже застал происходящее и, как и мать, не понимал, с чем можно связать такой срыв.       Сенджуро удалось успокоить к ужину, и он забылся тревожным сном, проспав до следующего утра. Никто из членов семьи его не побеспокоил: только мать зашла с утра в комнату, справиться о самочувствии и узнать, пойдет ли сын сегодня в школу. Старший брат тоже проявил несвойственную ему тактичность – не задал ни единого вопроса, лишь проводил аж до входа в класс и пожелал хорошего дня, оглядев всех присутствующих учеников подозрительным взглядом. В этот день отчего-то никто не решился пристать к мальчику.       А потом он вновь повстречал того улыбчивого старшеклассника Доуму: юноша учтиво спросил, как младший Ренгоку себя чувствует, все ли у него хорошо и надо ли с кем-нибудь еще из местных задир провести такую профилактическую беседу. Тогда они и познакомились поближе: Сенджуро долго благодарил его, не разгибая спины из поклона, а Доума все в неловкости чесал затылок и смеялся, прося мальчика не слишком смущать его.       Парнишка, сам не зная, отчего, рассказал этому человеку практически всю свою подноготную, большую часть повествования проплакавшись в чужую рубашку. Старшеклассник отнесся к нему с большим пониманием, на протяжении всего рассказа охая и неверяще качая головой. Прежде это поведение казалось Сенджуро театральной игрой, но потом он понял, что Доума всего лишь излишне впечатлительный и эмоциональный человек, у которого душа болела чуть ли не за всех живущих. «Невероятно добрый, – поражался младший Ренгоку, слушая ответный рассказ юноши о себе. – Какие все-таки хорошие люди бывают! Доума-сан такой прекрасный человек! Вот бы и мне быть хоть чуточку похожим на него, обладать таким же обаянием и большим сердцем…»       – Думаете, я с-справлюсь? – снова спросил Сенджуро, когда они уже стояли напротив двери в самом конце этажа многоквартирного дома. Солнце постепенно начинало спускаться с небосвода, отчего стены дома и двери квартир окрашивались в цвет охры. Доума, неизменно улыбающийся, на его вопрос только пожал плечами, весело рассмеявшись.       – Вот уж ты спросил, Сенджуро-кун! Сам же рассказывал, что часто готовишь дома.       – А вдруг в-вашему другу н-не понравится?..       – Да не волнуйся же ты так! У тебя все получится, только добавь себе немного уверенности! Давай, заходи! – парень, не позвонив в звонок и даже не постучавшись, просто открыл дверь в квартиру, пропуская Сенджуро вперед. Тот только вздрогнул, переводя изумленный взгляд на улыбающегося старшеклассника.       – Д-Доума-сан, почему дверь не была закрыта? Нас ждали?..       – Нет, я его не предупреждал о том, что мы зайдем. В этом доме дверь никогда не закрывается, поэтому ты сможешь приходить, даже когда он будет на работе!       – Никогда не закрывается? Как это?.. Д-даже на ночь не закрывается? А-а что, если в дом заберутся воры или еще кто-нибудь… Неужели ваш друг с-совсем не боится их?.. – на ватных от волнения ногах мальчик переступил через порог квартиры, сразу же оглядываясь вокруг. Доума последовал за ним, прикрыв дверь, но так и не щелкнув замком.       – Скажем так, воры или кто-нибудь еще сильно пожалеют, если рискнут забраться сюда, – как-то загадочно улыбнулся молодой человек, снимая обувь и подталкивая разувшегося Сенджуро дальше по коридору. – Аказа-кун! Аказа-кун, это я! Я нашел нужного человека, как и говорил! Аказа-кун! Выходи!       – И-извините за вторжение! – пропищал испуганный Сенджуро, оглядываясь на закрытые двери комнат, ожидая, что кто-нибудь вдруг выйдет оттуда. Но в квартире по-прежнему стояла тишина. Здесь царил мрак, стоял затхлый воздух, с кухни пахло чем-то съестным, но уже явно испорченным. Первое, что захотелось сделать младшему Ренгоку, это открыть окно – он уже только по коридору видел, что в этом доме просто необходима была влажная уборка. «Похоже, друг Доумы-сана и правда слишком занят на своей работе…» – размышлял мальчик, глядя на давно не мытые полы и мешки с мусором, стоявшие возле двери в коридоре.       – Ну Аказа-кун! Это невежливо! Поприветствуй нас! – сладко растягивая каждую гласную, радостно звал Доума, попеременно глядя то на дверь одной из комнат, то на своего спутника. Откуда-то из недр квартиры донесся глухой стук, так, как будто на пол что-то свалилось, а затем послышались медленные шаги. Сенджуро невольно вытянулся струной и набрал в грудь побольше воздуха, точно перед прыжком в воду, когда ручка двери в комнату повернулась. К ним в коридор в одних спортивных штанах, недовольно хмурясь, вышел хорошо сложенный юноша, старшеклассник, ровесник Доумы. Но выглядел он при этом совершенно беспрецедентно: коротко стриженные волосы были выкрашены в ядовито-розовый цвет, рельефный торс и крепкие руки забиты татуировками, а уши исколоты сталью. От изумления младший Ренгоку застыл с открытым ртом, не в силах отвести взгляда от такой яркой внешности – голубые глаза колюче с каким-то пренебрежением смотрели прямо на него. – Аказа-кун! Как я рад, что ты чувствуешь себя хорошо! Познакомься, это Ренгоку Сенджуро! Он согла…       – Какого черта, а? – тут же перебил юноша своего друга на полуслове, грозно надвинувшись на него и сжав кулаки. От его грубо выкинутой фразы Сенджуро заметно вздрогнул, отступив на шаг назад. – Ты кого сюда, мать твою, привел?! Я согласился на твое дурацкое предложение помочь найти мне человека для готовки и уборки, а ты притащил сюда Ренгоку?! Ты что, специально это сделал?! Ты же знаешь, что я терпеть не могу Ренгоку!       – Э? Специально? Да как ты мог так подумать! – деланно оскорбился Доума, театрально взмахнув руками и демонстративно отвернувшись в другую сторону. – Я ради тебя искал подходящего человека! Вот нашел Ренгоку-куна, пообещал помочь ему найти подработку – он, между прочим, прекрасно готовит, чтоб ты знал! А ты говоришь, что я специально? Какой же ты жестокий, Аказа-кун!       – Другим эти представления разыгрывай! – Аказа чертыхнулся, но после его слов все-таки замолчал, снова нехотя переведя взгляд на мальчика: тот трясся как лист на ветру, большими напуганными глазами оленёнка смотря на спорящих старшеклассников, и выглядел так, будто сейчас свалится в обморок. И оттого, как дрожали его худые ручки, Аказа заключил про себя, что парнишка, возможно, действительно не знал, у кого он собирается подрабатывать. Раздраженно цокнув языком и развернувшись к ним спиной, юноша направился обратно в свою комнату. – Твою мать… Плевать мне, в общем. Раз пришел, пусть делает что-нибудь. Мне нужно на работу – не путайтесь у меня под ногами.       Доума был на удивление спокоен после того, что ему высказали: он сидел за кухонным столом, рассказывая какие-то забавные школьные истории из жизни, весело смеялся и шутил, наблюдая за тем, как мальчик крутится у плиты. Казалось, что произошедшее его только позабавило. Однако Сенджуро отбросил подобные мысли и списал все на то, что старшеклассник просто уже привык к подобной ругани со своим товарищем.       После ухода этого странного Аказы – он хлопнул дверью так громко, что младший Ренгоку, робко выглянувший в коридор и собравшийся что-нибудь пожелать ему перед работой, испуганно подскочил – они с Доумой отправились в магазин за продуктами для готовки. И вот уже полчаса мальчик бегал по незнакомой кухне, пользуясь советами Доумы и выискивая необходимую для приготовления еды посуду. Перед тем, как начать готовку они открыли на кухне окно, чтобы проветрить помещение, освободили раковину от грязной посуды и упаковок из-под готовой еды, вдвоем вынесли из квартиры весь мусор. Сенджуро так и тянуло взяться здесь за уборку, но он решил заняться этим в другой день, для начала ограничившись лишь приготовлением еды.       – А где работает Аказа-сан? – полюбопытствовал мальчик, помешивая поварешкой овощной суп, стоявший на плите. Он немного осмелел в присутствии знакомого человека в чужой квартире и уже ориентировался на кухне лучше, начиная привыкать к своей новой работе. Доума на его вопрос лишь пожал плечами, задумчиво улыбнувшись и возведя глаза к потолку.       – Да не знаю я. Он много где работает – на четырех, кажется, работах. Не помню, – с улыбкой ответствовал юноша, игнорируя то, как жалостливо изогнулись густые бровки обернувшегося на него Сенджуро. Тот даже замер на какое-то время, пораженный этой информацией: Аказа был ровесником Кёджуро, но при этом успевал работать на нескольких работах сразу. «Должно быть ему невероятно тяжело! Ведь как можно успевать все это!» – думал мальчик про себя, сжимая в дрожащих руках поварешку.       – Н-но как же он учится?..       – Аказа-кун не учится! Он давно забросил учебу и перестал появляться в школе. Считает, что это не важное занятие!       – Как же так? Учеба это важно! П-почему Аказа-сан так поступает? Как он будет жить дальше, если прогуливает школу!       – Сенджуро-кун, ты такой смешной! – вдруг расхохотался старшеклассник, даже смахнув с уголка глаз якобы выступившие слезы. Младший Ренгоку замер в замешательстве: такой реакции он не понимал. Каждая его взволнованная реплика только веселила Доуму, давая ему повод от души посмеяться. И мальчик никак не мог понять, почему он был так весел, в то время как его товарищ находился в затруднительном положении и явно нуждался в помощи. Просмеявшись, Доума все-таки пояснил, чем была вызвана подобная реакция. – Ну скажи, как можно спокойно учиться в школе, когда деньги позарез нужны? Жить ведь тоже как-то надо! Вот ведь скажешь иногда – не могу! Смешной Сенджуро-кун!       – Но как так?.. А его родные…       – Да нет у него никого, – махнув рукой, юноша откинулся на спинку стула, возведя глаза к потолку. Ренгоку подошел к нему ближе, тоже садясь за стол, на соседнее место, не отводя от его лица встревоженного взгляда. – Он был приемный. И совсем недавно его семью убили. Прямо здесь, в этой квартире. Аказа тогда ездил в соседнюю префектуру, к отцу на могилку. Какие-то отморозки залезли сюда – его отчима убили, а сводную сестру перед тем, как убить, еще и изнасиловали. Ну и вся история на этом. Вот Аказа-кун и работает теперь как проклятый, чтобы прожить на что-то и не гонять в голове мысли о случившемся каждодневно. Он ведь такой впечатлительный!       – Не может быть… Какой ужас… – еле проговорил подросток, ошарашено глядя на беспечно рассказывающего обо всем этом собеседника. – А з-замки на дверях?..       – Все верно. С тех пор он и не закрывает двери. Мол, бесполезно. И в этом есть доля правды, ха-ха! Ведь его семье это не помогло!       Вернувшись домой, пребывая в состоянии какой-то прострации и все еще находясь под впечатлением от рассказанной Доумой истории, Сенджуро снова закрылся у себя в комнате, не спустившись даже помочь матери с ужином. Странный осадок осел у него в душе, и все его каждодневные мирские заботы показались сущей ерундой на фоне этой трагедии. А если бы с его семьей произошло подобное, как бы он поступил?.. Нашел бы он в себе силы жить дальше? Силы, чтобы выбраться из-под этого гнета? «Он совсем один, – жалостливо прикусывая губу, думал про себя мальчик, вспоминая то, как нерадушно встретил их этот самый Аказа. – Он, наверняка, неплохой человек – я верю! Ведь ему пришлось пережить такое горе… Я не могу винить его за грубость. Я сделаю все, что от меня требуется, и помогу ему: пусть даже это будет просто готовка и уборка!» Лелея в душе эти благородные порывы, мальчишка подскочил с постели и сорвался в комнату брата. Из слов Аказы выходило, что он знаком с Кёджуро, хоть и относится к нему с пренебрежением. И Сенджуро был полон решимости расспросить старшего об этом человеке поподробнее.       Тот обнаружился устало развалившемся на кровати, задумчиво смотревшим в потолок. Большой свет в его комнате не горел, а настольная лампа хорошо освещала только письменный стол, где были разбросаны тетради и другие школьные принадлежности. Сенджуро, робко застывший в дверях, прежде изумился, увидев, что брат его в кой-то веки ничем не занят: обычно энергия из Кёджуро била ключом с самого утра и до позднего вечера, пока он не ложился в постель, безукоризненно соблюдая выработанный режим. Застать его, мающегося бездельем, было практически невозможно. Поэтому это поведение обеспокоило мальчика.       – Брат, можно я зайду? – несмело поинтересовался он, просачиваясь в комнату. Отстраненный взгляд был переведен на него, после чего Кёджуро просто кивнул ему, никак не ответив. Это лишь подтвердило опасения младшего. – У тебя что-то случилось?       – Не знаю, можно ли так сказать! Думаю, что нет! У меня все хорошо!       – Т-тогда почему ты выглядишь расстроенным?.. В школе что-то произошло?       – Хм! Пожалуй, есть кое-что, что меня беспокоит! Но это сущая мелочь! Это не стоит твоего внимания! – бодро ответствовал ему Кёджуро, все-таки натягивая на лицо беззаботную улыбку, однако Сенджуро, пройдя в комнату и скромно присев на край его постели, помотал головой.       – Пожалуйста, брат, не говори так! Меня волнует все, что происходит с тобой. И когда ты грустишь, я не могу спокойно смотреть на это…       – Что ж, тогда расскажу, если это успокоит твое волнение! – старший вдруг резко принял сидячее положение и, сложив руки на груди, вытянувшись в струну, в привычной своей манере начал громко вещать. – В нашу школу на первый год обучения перевелся один забавный парнишка! На первой неделе занятий я помог ему найти предметный класс, когда он опаздывал на урок. На следующий день он разыскал меня и вручил мне домашний бенто! Вкусный! Безумно вкусный домашний бенто! Такой вкусный, что я съел его за один присест! – Сенджуро, слушая его, невольно разулыбался, наблюдая за тем, как счастливо и восторженно рассказывал Кёджуро об этой встрече. – После этого я пригласил его пообедать со мной, чтобы отблагодарить за этот превосходный бенто! Мы много раз обедали вместе, и мне это нравилось! А сегодня во время перерыва, когда я снова искал его, чтобы пообедать вместе, ко мне подошел один третьегодка, Томиока Гию, и сказал, чтобы я больше не подходил к этому пареньку, потому что они встречаются!       – Брат, он… он тебе нравится? Этот мальчик из первого класса?..       – Не знаю! Мне нравится проводить с ним время! Он очень добрый, вежливый и открытый. Готовит вкусное бенто и забавно себя ведет. С ним приятно и говорить, и молчать! Такие люди – большая редкость!       – Похоже, он тебе действительно нравится, – несмело улыбнулся подросток, смущенно опустив взгляд. – Ты описываешь его как замечательного человека.       – Да! Пожалуй, ты прав! Он мне нравится! Но Томиока опередил меня – тут ничего не поделаешь!       – Мне жаль, брат…       – Все в порядке! Ведь не будет ничего такого, если мы продолжим обедать с ним вместе – я буду наслаждаться этими моментами и надеяться, что Камадо счастлив! – уверенно заявил Кёджуро, смотря куда-то над головой Сенджуро. Тот не нашелся, что ответить на это: его брат говорил о высоких чувствах как о чем-то обыденном, словно речь шла о простом завтраке. «И брата совсем не печалит это?.. – спрашивал сам себя мальчик, боясь произнести это вслух. – Он в первый раз говорит о ком-то с таким восторгом. Нет, ему точно не все равно: он расстроен – я это вижу! Но он… как будто не осознает этого. Бедный братик…» Тяжело вздохнув, стараясь отогнать от себя горестные мысли, младший Ренгоку сам не заметил, как внимательный взгляд больших глаз Кёджуро был переведен на него. – Но ты ведь хотел о чем-то поговорить со мной, Сенджуро? Я выслушаю тебя!       – Нет, все хорошо! Я просто зашел проведать тебя. Отдыхай, брат.       Весь следующий день, сидя на уроках, Сенджуро не мог перестать думать о своей новой работе и об Аказе. Если в первые минуты «знакомства» с ним, он пожалел, что согласился на предложение Доумы, то сейчас сам скорее рвался в чужую квартиру, заранее планируя, что приготовит сегодня. Даже набросал карандашом список продуктов, которые нужно будет купить, чтобы приготовить все задуманное. Мальчик не мог справиться со своим странным навязчивым желанием накормить Аказу чем-то невероятно вкусным, чтобы он почувствовал чужую заботу, чтобы был счастлив хотя бы какое-то время. А еще он хотел наконец-то познакомиться с ним по-нормальному, как подобает, и купить каких-нибудь вкусностей к чаю.       С этими мыслями, улыбаясь самому себе, он убрал сменную обувь в шкафчик и собирался уже идти, как вдруг почувствовал резкий толчок и боль в плече – мимо него, громко смеясь, промчались двое его одногодок, не расценив его как преграду. Сенджуро, не устояв на ногах, упал на пол, больно стукнувшись коленками. Не застегнутая до конца сумка с учебниками раскрылась, и все ее содержимое разлетелось по полу, под ноги другим ученикам. Мобильный телефон, тоже лежащий в сумке, с жалобным треском встретился корпусом с плиткой школьных полов. На подгибающихся руках отклеившись от земли, стараясь не застонать в голос от боли, мальчик смотрел, как по его школьным тетрадям проходятся чужие ботинки.       – П-пожалуйста, аккуратно… т-там мои вещи, п-пожалуйста… – лепетал он дрожащим голосом, ползая на коленях и пытаясь собрать все тетради и ручки. Но его как будто никто не слышал, наоборот: его чуть было не зашибли снова, а потом едва не наступили на пальцы – потянувшись за валяющимся телефоном, Ренгоку еле успел в последний момент отдернуть руку назад. С легким хрустом лопнуло жидкокристаллическое стекло, и мальчик чуть не расплакался, когда увидел, что весь темный экран его мобильного затянулся сплошной «паутинкой».       На свою подработку Сенджуро шел совершенно без настроения. Нет, он ни на кого не обижался за то, что минут пятнадцать проползал по школьному коридору, собирая свои принадлежности. И никого не винил в том, что на обеих коленках теперь красовались два здоровых ярко-фиолетовых синяка в темную крапинку, а экран телефона больше не загорался. Смазав ушибы мазью и спрятав разбитый телефон в ящик стола, мальчик лишь тяжело вздохнул и отправился по указанному Доумой на листике бумаги адресу его новой работы.       Дверь снова была не заперта, и младший Ренгоку, войдя внутрь и набрав полную грудь воздуха, оповестил пустой коридор о своем приходе, извинившись за доставленные неудобства. Обуви Аказы не было, и мальчик наполовину с облегчением почувствовал и какое-то разочарование – ведь он подготавливал себя к этой встрече весь день, настраивался на то, чтобы в этот раз сделать все правильно. Даже купил в кондитерской клубнично-сливочные пирожные, которые теперь одиноко стояли на столе, пока он обжаривал в сладком соусе мелко нарезанные кусочки мяса. Сенджуро не знал, понравилась ли Аказе приготовленная им ранее еда – в раковине стояли грязные миски, и это говорило, по крайней мере, о том, что парень съел оставленное ему. «Сегодня нужно дождаться его и спросить, что он любит, а что нет», – рассудил про себя подросток, споласкивая чужую посуду.       Твердо решив подождать прихода хозяина квартиры, он принялся наводить в доме чистоту – Доума говорил, что и это тоже должно было входить в его обязанности. Да и Сенджуро сам прекрасно видел, что дому не хватало женской руки. Здесь было две спальни и гостиная. Комнату Аказы мальчик узнал сразу же: тут был полный кавардак, окна зашторены, на полу валялись какие-то пачки из-под еды, поношенные, но нестиранные вещи, неприбранное постельное белье тоже давно было не менянным. Не теряя времени, Сенджуро с энтузиазмом принялся за уборку и вынес оттуда два пакета с мусором, затеял стирку, настежь открыл окна, потом принялся отмывать здешние полы, не разгибая спины.       Так с гостиной и комнатой старшеклассника он провозился около двух часов, прежде чем перешел ко второй спальне. Едва зайдя внутрь, подросток понял, что в этой комнате давно никого не было: вещи, покрытые слоем пыли, были не тронутыми. На столе были аккуратно сложены учебники, рядом лежал красивый розовый пенал в яркий цветочек, на плечиках, зацепленных за дверцу шкафа, висели клетчатая юбка и школьная кофточка. Постель была аккуратно заправлена и закинута пледом. Младший Ренгоку застыл на пороге с ведром и тряпкой – осознание, почему комната была не тронутой, пришло к нему немного погодя. Слова Доумы о погибшей сестре парня вспомнились ему, и у Сенджуро затряслись руки. Все выглядело так, будто Аказа не заходил сюда со дня трагедии. Сердце у мальчика сжималось от жалости – почему-то хозяйка комнаты вдруг явственно представилась ему: он так проникся чужому горю, что ему даже на мгновенье показалось, будто бы он знал ее лично. На столе в белой жемчужной рамке стояла фотография: мужчина лет сорока с неопрятной редкой щетиной широко улыбался, обнимая милую, но бледноватую на вид девочку и хмурого, насупившегося, словно совенок, мальчишку. Этот мальчик со снимка выглядел совершенно не так, как тот Аказа, который встретил его вчера колючим взглядом – он был обычным парнишкой, с розоватыми щеками и живым блеском в глазах. Чем больше Сенджуро смотрел на это фото, тем труднее становилось дышать, к горлу подкатывал ком, но он не мог отвести взгляд и поставить рамку обратно. Было страшно представить, что в один миг спокойная жизнь этого мальчика с фотографии перевернулась и превратилась в одинокое существование. «Да нет у него никого», – все еще звучал в голове у младшего Ренгоку беспечный голос Доумы, и чувство сострадания переполняло ранимую душу подростка.       – Кто разрешил тебе вещи трогать в этой комнате? – вдруг раздалось со стороны, и мальчик всем телом вздрогнул от неожиданности, чуть не выронив рамку, трясущимися руками тут же поставив ее на место. Испуганно обернувшись назад, он снова встретился взглядом с холодными глазами старшеклассника. Аказа стоял в дверях, всем своим видом выражая недовольство и раздражение. И чего не хотел сделать Сенджуро при очередной встрече с ним, так это вновь вызвать в нем отторжение к себе.       – П-простите, п-пожалуйста! Я-я только прибирался и-и хотел п-прибрать и эту комнату тоже! Я-я не думал, что это к-комната вашей сестры… – дрожа и запинаясь после каждого слова, широко раскрытыми от испуга янтарными глазами глядя на оппонента, сбивчиво начал объясняться мальчик, но, увидев, как скривились тонкие губы старшеклассника, проглотил все свои оправдания.       – Закончил свою уборку? Выметайся тогда из этой комнаты! И если я еще раз увижу, что ты трогаешь вещи, лежащие здесь, своими грязными сопливыми ручками, я вышвырну тебя отсюда к чертовой матери!       Сенджуро так быстро покинул чужую квартиру, что чуть не выскочил за порог в одном ботинке, спешно натягивая второй на бегу. Сердце колотилось где-то в горле, а все тело тряслось как в лихорадке. Он бежал почти до самой станции, как будто бы его гнал кто-то пинками. Уже в вагоне, опустившись на свободное сиденье, мальчик позволил себе отдышаться, схватившись за неприятно покалывавший бок. Он снова не смог ничего предпринять, чтобы хоть как-то наладить общение с этим нелюдимым старшеклассником. «Нет, стало еще хуже… – чувствуя, что в глазах уже стоят слезы, младший Ренгоку низко опустил голову, чтобы другие пассажиры не увидели этого. – Я не хотел ничего плохого… Почему он мне не поверил…»       Дома, сев за школьные задание, мальчишка не мог думать ни о чем, кроме событий, произошедших этим днем – все это давило на него, неподъемным грузом лежало на плечах, мешая даже вздохнуть полной грудью. С первого этажа доносился ароматный запах чего-то съестного, однако у Сенджуро не было аппетита. На ужине, сидя за столом вместе со всей семьей, не обращая внимания на шумного старшего брата и на с суровым видом нахваливающего приготовленную еду отца семейства, мальчик не мог заставить себя проглотить ни кусочка. От этого после ужина в его комнате раздался осторожный стук в дверь. Конечно же, Рука заметила удрученное состояние младшего сына и, прибрав кухню после вечерней трапезы, поднялась к нему. А он не знал, куда смотреть, чтобы не выдать все свои невеселые мысли.       – Бывает, у нас что-то не получается, – заговорила мать, присев на край убранной постели, и Сенджуро осознал, что вот-вот снова заплачет. Она понимала его без слов, словно каким-то образом чувствовала его внутреннее состояние, – мы нервничаем, паникуем, прячемся или бесстрашно стараемся противостоять всем невзгодам. И это делает нас теми, кто мы есть, мальчик мой. Не всегда мы можем победить обстоятельства: иногда приходится покориться им. Ты не похож ни на своего отца, ни на своего брата, но ты по-своему стойко преодолеваешь все трудности, которые встречаются тебе, и не сетуешь на судьбу. Это замечательное качество, Сенджуро. Я горжусь тобой, ведь ты растешь прекрасным человеком.       Она продолжала говорить, а ребенок, вцепившись дрожащими руками в ее домашнюю тунику, громко плакал. Значит, он поступал правильно, что терпел происходящее? И быть беспомощным, не иметь сил, чтобы противостоять всем обидам, было нормальным явлением?..       Тронутый ее словами, Сенджуро постарался стиснуть зубы в очередной раз – снова быть сильным, претерпевая все издевательства, сдерживать каждый раз рвущиеся наружу слезы, позволяя себе заплакать только лишь перед самым сном, лежа в кровати. Где-то в глубине души он надеялся, что его обидчики отстанут, если он будет стоически выносить все измывательства. Но сменная обувь по-прежнему оказывалась в мусорном ведре, в шкафчике все также материализовывались обертки из-под еды и прочий мусор, вещи с парты сами собой падали на пол, в пенале появлялись жирные личинки, от вида которых Сенджуро едва не падал в обморок. Однако он все равно стремился оправдать ожидания матери и старался быть «по-своему стойким».       Его подработка приносила ему кое-какой доход и моральное удовлетворение: процессы готовки и уборки отвлекали его от ненужных переживаний. Аказа, несмотря на свою грубость и неприветливость, не был похож ни на кого из тех жестоких старшеклассников, которые обижали младшего Ренгоку. Это еще больше располагало к нему и притягивало внимание Сенджуро. Мальчик исправно выполнял возложенные на него обязанности, всего себя отдавая делу, чтобы вечером парень смог попробовать что-нибудь необычное и невероятно вкусное. По-прежнему боясь показываться ему на глаза, Ренгоку старался быть незаметной мышкой в чужом доме, однако сталкиваться со старшеклассником все-таки приходилось – в дни, когда тот, уходил на работу позже или, наоборот, возвращался рано. Такое случалось редко, но все-таки случалось. Встречаясь взглядом с его холодными голубыми глазами, Сенджуро тушевался, боязливо трясся и отворачивался. А Аказа, казалось бы, уже привык к тому, что в доме часто бывал посторонний человек: расхаживал в одних домашних штанах и без футболки так, будто никого не замечал вокруг, а Сенджуро глазами, полными восхищения, провожая его крепкую спину, поражался его великолепному телосложению. Но он по-прежнему мало взаимодействовал с ним.       Однажды младший Ренгоку все-таки отважился сказать ему что-то, помимо робкого «здравствуйте» и еле слышного «до свидания»: он спросил, нет ли у старшеклассника каких-либо предпочтений в еде. При этом мальчишка, ожидая ответа на свой вопрос, даже зажмурился от страха, испуганно сжавшись. Но Аказа ответил. Сенджуро опешил и не сразу сообразил, что его похвалили, когда его слуха достигло небрежное «мне нравится любая твоя стряпня». Парня даже уже не было рядом с ним, когда смысл сказанных им слов наконец дошел до подростка. Сердце застучало в груди учащенно, а ноги подкосились – его усилия не были напрасными, и их оценили.       Это окрылило мальчика и придало сил на новые свершения: он каждый день брался за работу с таким воодушевлением и прытью, что даже сам себе удивлялся. После школы и домашних дел его хватало на уборку и готовку в чужой квартире. Бывало, он экспериментировал у себя дома на кухне, чтобы позднее приготовить Аказе что-нибудь необычное: по несколько часов кряду корпел над какими-нибудь пестрыми пирожными, глазированными пончиками или шоколадными кексами. Иногда даже прикладывал к еде коротенькие записки вроде «пожалуйста, постарайтесь съесть это как можно скорее» или «вам будет удобно взять это с собой на работу – я приготовил на две порции больше». И Аказа исправно выполнял все его своеобразные просьбы да и вообще никаких претензий к еде не предъявлял. Наоборот, чем больше Сенджуро находился рядом с ним, тем больше понимал: этот парень вовсе не такой пугающий, каким казался со стороны. Он как ребенок любил сладкое, бывало, заспанный, ходил по квартире, смешно зевая, иногда ругался нелепыми словами, отчего Ренгоку еле сдерживал тихий смех.       На своих работах Аказа уставал настолько, что засыпал, где попало: мог с порога запросто прошлепать босыми ногами в гостиную и свалиться на диван, моментально теряя связь с реальностью. Если Сенджуро замечал такую картину, то незамедлительно бежал за пледом и подушкой, а потом начинал прибирать брошенные старшеклассником вещи. Это не входило в его обязанности, но он даже не думал об этом и не ждал ничего взамен. Лишь жалостливо закусывал губу, про себя жалея парня – ведь как нужно было уставать на своей работе, чтобы засыпать так стремительно и не просыпаться от того, что под голову тебе подсовывают подушку. Конечно, Сенджуро старался делать это очень аккуратно и ласково, чтобы не потревожить спящего, потом легонько гладил ярко выкрашенные, жесткие волосы и бесшумно уходил. В такие моменты покидал квартиру он неохотно: боялся оставить мирно спящего Аказу одного, хотя и помнил, что тот живет с незапертой дверью уже очень давно.       Младший Ренгоку не знал, что влияло на старшеклассника, но тот как будто бы постепенно оттаивал и становился более снисходительным к нему. Часто крутился на кухне, если Сенджуро готовил там, неловко мялся у плиты, молчаливо напрашиваясь на пробу блюда. И мальчик смущенно давал ему попробовать еду на вкус, краснея и тут же спрашивая, что следует добавить. Зачастую всего оказывалось в меру, потому что Аказа невольно облизывал губы, сглатывал слюну и, не произнося ни слова, уходил с кухни, чтобы скрыть пошедшие алыми пятнами щеки.       В один вечер, когда подросток уже собрался было уходить, приготовив ему еду, Аказа остановил его в дверях и спросил, почему Сенджуро не остается с ним на ужин. Мальчик так растерялся, что даже не сразу сообразил, как быть, и пять минут простоял с открытым ртом, молча глядя на парня. И ничего лучше не придумал, кроме как неопределенно пожать плечами, виновато опустив взгляд в пол. Однако после этого они все же сели ужинать вместе. Долго в неловкости молчали, не смотря друг на друга, пока Аказа не попросил его рассказать что-нибудь о себе – по-видимому, это была единственная тема для того, чтобы постараться завязать какой-никакой разговор. Ренгоку ограничился скомканным рассказом о своих родителях, боязливом упоминании о существовании старшего брата и коротким «я самый обычный школьник» о себе. Попросить такого же рассказа и от старшеклассника он постеснялся, а потому их разговор очень быстро свелся к прежнему молчанию. Но Сенджуро был в восторге от того, что коммуникация между ними была налажена. Сердце его взволновано прыгало в груди, когда парень, провожая его до порога, сказал, что еда сегодня была особенно вкусной. Младший Ренгоку до самого дома летел как на крыльях, снова и снова вспоминая лицо смущенного своими же словами старшеклассника. Кажется, теперь все начинало налаживаться.       – Сегодня на ужин соба с овощами и свининой… А? Аказа-сан, что-то случилось? – спросил мальчик, заглянув однажды в комнату к старшекласснику и увидев, как тот сидит на краю постели, согнувшись пополам и обхватив голову руками. Юноша повернулся к нему, будто желая удостовериться, точно ли это младший Ренгоку зашел к нему, а потом вновь уставился в пол, тяжело вздохнув. Выглядел он нездорово: лицо было красным, щеки горели, даже белки глаз были покрасневшими. – Аказа-сан?..       – Да, сойдет соба, – устало отмахнулся он от взволнованного подростка, будто старательно пытался не замечать беспокойство в его голосе. Вот только Сенджуро на удивление не убежал тут же на кухню, испуганный его тоном, а лишь твердым шагом пересек комнату, встав рядом с кроватью.       – Вы в-выглядите плохо!.. У вас голова болит? Может, мне поискать таблетки? – крутился возле него Ренгоку, прижимая дрожащие руки к груди – он хотел сесть рядом, ласково коснуться чужого лба, как делала это его мать, когда он или Кёджуро чувствовали себя нехорошо, но все еще стеснялся действовать настолько своевольно. В каждом движении и жесте его собеседника прослеживалась болезненная изнуренность, и Сенджуро для себя уже предварительно установил причину такого состояния. «Он так устает на своих работах… – думал мальчик про себя, глядя на сгорбившегося старшеклассника. – За что ему это? Почему?.. Это несправедливо!»       – Иди готовь свою собу… – раздраженно, но с заметным трудом проговорил юноша. И у Сенджуро исчезли последние сомнения: он взял себя в руки, сдвинув густые бровки и решительно наклонившись к старшему. Худые ручки осторожно приподняли чужое лицо, обхватив его за щеки – мальчик присел на корточки заглядывая в удивленно расширившиеся голубые глаза. – Ты что, не слышал…       – У вас ведь жар! – громко взволнованным голосом выдал ему мальчишка, не отпуская чужие раскрасневшиеся щеки. Аказа, казалось, даже не понял, что ему сказали – лишь несколько раз неопределенно моргнул, продолжая смотреть собеседнику в глаза. Но Ренгоку словно подменили: он, ласково, но настойчиво положив руки ему на плечи, заставил разогнуться и лечь в постель. Старший лишь непонимающе хмурился, смотря, как маленькие пальчики расстегивают молнию на его толстовке. – Нельзя греться, когда жар! Снимайте свои вещи! Я сейчас – принесу вам градусник и посмотрю, что есть у вас в аптечке! Не вставайте, пожалуйста! Очень прошу, лежите!       – Чего ты завелся так?.. – произнес юноша, но почему-то все-таки предпочел не спорить с подростком и послушно остался лежать в кровати. То, как встрепенулся этот Ренгоку, как испугался за его самочувствие, не могло не удивлять – Аказа сам за себя так не волновался, как этот мальчишка. Было и странно, и приятно одновременно: за него давно никто так не беспокоился.       – Лежите, пожалуйста! Я все сделаю! Только не напрягайтесь! Нельзя, чтобы вам хуже стало!       Сенджуро возился с ним как с несамостоятельным ребенком. Аказа даже хотел накричать на него, уличив в этом, но почему-то всякий раз удерживался, когда видел, с каким беспокойством в глазах смотрит на него мальчишка. Вместо собы он кормил его простой рисовой кашей – принес еду на подносе прямо в кровать старшекласснику, неотрывно следил за тем, как Аказа ест, да еще и лекарств впихнул ему под конец трапезы. Юноша бы и рад был отказаться от таблеток и сказать что-нибудь грубое, но младший Ренгоку так хмуро свел свои бровки на миловидном личике, что старшего пробило на смех. В итоге таблетки он съел. Лежа в кровати в одной белой футболке, заложив руки за голову, весь покрасневший от терзаемого его жара старшеклассник долго смеялся над мальчиком, а тот только возмущенно пищал что-то в ответ иногда.       – Ну перестаньте! Ну не смейтесь! Я-я с-серьезно говорю! П-послушайте меня! Я-я же беспокоюсь за в-вас! – пробовал успокоить его подросток, но тот от каждого его слова только больше веселился. Поняв, что, возможно, он действительно выглядел нелепо, и смутившись, Сенджуро замолчал, но тут же приметил на Аказе какой-то медальон, веревка от которого перекрутилась на чужой шее и уже натерла на коже заметный красный след. Сам не понимая, что он делает, мальчик потянулся к этой веревке, ослабил ее давление, а потом, ласково обняв чужую шею ладонями, нащупал сзади застежку медальона и щелкнул ее, отложив вещицу на прикроватную тумбочку. Когда Ренгоку снова поднял глаза на изумленно замершего юношу, прекратившего смеяться, то невольно вздрогнул и тут же залился краской, осознавая, что сделал. – А… М-мне показалось, ч-что это мешает в-вам… П-простите, п-пожалуйста! Я-я пойду вы-вымою посуду!       Он так стремительно выскочил за дверь комнаты, что Аказа даже и слова сказать ему не успел. Оставшись один, старшеклассник только задумчиво коснулся пальцами собственной шеи, где на коже все еще чувствовались нежные прикосновения пальчиков Сенджуро. Почему он был так ласков с ним, будто бы они знались на протяжении долгих лет и были очень близкими друг другу людьми? Вся еда, приготовленная им, всегда была невероятно вкусной. И Аказа сделал для себя небольшое открытие: она становилась еще вкуснее, когда он ел ее вместе с младшим Ренгоку. Находиться с ним было приятно, точно он снова вернулся в то время, когда каждый день был наполнен повседневным счастьем, а он сам окружен заботой и любовью. В то время еда тоже казалась ему вкусной. Это было странное чувство – ведь как прежде уже ничего не могло быть. Этот мальчик ведь не смог бы заполнить дыру, выбитую в его сердце?..       Сенджуро заглянул к нему в комнату где-то через час: робко приоткрыл двери и смущенно поднял глаза на хозяина квартиры. Лицо у него все еще почему-то пылало. Аказа, который весь этот час пытался бороться с напавшей на него сонливостью, чтобы не пропустить уход мальчика, приподнялся на постели, поморщившись от боли в голове. На это движение младший Ренгоку взволнованно дернулся, тут же просочился в комнату и в мгновенье оказался рядом со старшеклассником, осторожно обнимая его.       – Не вставайте, пожалуйста! Ложитесь обратно, вам ведь до сих пор плохо! – его заботливые руки погладили Аказу по плечам, отчего тот удивленно захлопал густыми ресницами, но поддался и снова откинулся на подушки. Легкая улыбка тронула губы Ренгоку, и старший невольно засмотрелся на него. – Я приготовил вам еду на завтра. Пожалуйста, не ходите сегодня на вашу работу… Отлежитесь дома. Если станет хуже, обязательно вызовите врача! А я завтра снова приду к вам проверить, как ваше самочувствие. Хорошо?       – Ты уже уходишь? – с плохо скрываемым разочарованием в голосе произнес парень, поймав его руку. И щеки Сенджуро разожгло еще сильнее, а сердце заколотилось внутри как сумасшедшее: старшеклассник аккуратно погладил его пальцы, по очереди очертив каждый ноготок.       – Д-да… Мне нужно быть дома до восьми часов… Н-но я приду завтра! Пожалуйста, ждите меня! Я обязательно приду! И-и принесу что-нибудь необычное – когда я болею, мама часто покупает какие-нибудь редкие сладости, чтобы поднять мне настроение… Вот…       – Договорились, – усмехнулся тот в ответ на это небольшое откровение, а потом отпустил руку мальчика. – Тогда возвращайся. Не опаздывай завтра. И еще… можешь звать меня по имени – Хакуджи.       – Х-хорошо, Хакуджи-сан… Тогда д-до завтра.       В это трудно было поверить, но теперь действительно можно было смело говорить, что все стало как надо. Они с Аказой поладили и поладили очень хорошо. Сердце Сенджуро еще никогда не билось так бойко в груди, как теперь. Он с радостью был готов назвать старшеклассника своим первым другом, если бы тот позволил, но ни о чем таком вслух мальчик говорить пока не решался: боялся, что для третьегодки их взаимодействие ровным счетом ничего не значит. Поэтому он молчал и лелеял эти чувства у себя в душе.       Пока Хакуджи-сан болел, младший Ренгоку практически все свободное время проводил у него в квартире, ухаживая за ним и выполняя свои обязанности по готовке и уборке. За это время они так сильно сблизились, что мальчик уже чувствовал себя у него как дома. Он бегал за лекарствами и таблетками старшекласснику, следил за тем, чтобы тот принимал все вовремя и в нужных количествах, упросил взять пару выходных на всех своих работах в надежде, что за это время температуру ему удастся сбить. Аказа слушал его, не пререкаясь, позволяя заботиться о себе, и Ренгоку действительно умудрился поставить его на ноги за несколько дней.       То, что старшеклассник, наконец, стал относиться к нему как к «своему», а не «чужому», мальчик понял, когда тот однажды подозвал его к себе и попросил прибраться в комнате сестры. Сенджуро еще помнил, как отреагировал Аказа на его прошлый визит в эту комнату, а потому очень удивился, но ничего спрашивать не стал. В комнате сестры старшеклассника, помимо ранее увиденной фотографии, он нашел также и что-то вроде семейного альбома и, конечно же, не удержался от того, чтобы не пролистать его. Оказалось, что Хакуджи-сан попал в эту семью где-то в одиннадцать или двенадцать лет – примерно в этом возрасте он впервые появлялся на снимках альбома. Голубоглазый, с непослушными темными волосами, он везде выглядел чем-то недовольным, хмурым и нелюдимым. Сенджуро листал страницу за страницей и не мог оторваться, разглядывая этого мальчонку и невольно сравнивая с тем, что он видел сейчас. Да, Аказа действительно сильно переменился за это время: менял себя, будто желал ощутить себя свободным, отделиться от всего общества, куда-то вырваться и убежать. От осознания этого младший Ренгоку лишь испытал еще большее желание заботиться о нем.       Они начали проводить время вместе просто так. В свободное от работы время, если Аказа заставал мальчика у себя дома – а Сенджуро всегда очень старался увидеться с ним и приходил раньше или же наоборот задерживался в чужой квартире подольше – они разговаривали, смотрели фильмы или играли в видеоигры. Бывало, мальчик делился с ним впечатлениями о какой-нибудь новой прочитанной книге, как на собраниях литературного клуба, и Аказа с интересом слушал его, хотя не любил читать и никогда этого не делал. Но он интересовался всем, чем интересовался младший Ренгоку, подробно расспрашивая его обо всех увлечениях. И этого было достаточно для того, чтобы Сенджуро чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.       За время их общения он выяснил, что Аказе очень не хватало тактильного контакта: ему нравилось сидеть бок и бок, нравилось, когда мальчик брал его за руку, гладил по плечу или по волосам. Старшеклассник тянулся к нему совсем как наивный ребенок. Или как преданный щенок. И Сенджуро спешил дать ему все, в чем он нуждался. Нежные объятия стали у них чем-то само собой разумеющимся: младший Ренгоку обнимал его при встрече, при расставании, а иногда даже и без повода. Хакуджи был только рад этому, иногда стесняясь самостоятельно попросить о чем-то подобном. Ренгоку всегда каким-то образом умудрялся отгадывать, когда Аказа хотел услышать что-то нежное или получить ласку. Теперь, когда Аказа знал, что в квартире его ждет этот мальчик, он постоянно рвался с работы домой, хотя раньше специально набирал как можно больше заданий, чтобы подолгу не возвращаться туда. Все стремительно поменялось, и без Сенджуро Ренгоку ему уже теперь не хотелось даже просто принимать пищу. Мальчик был нужен ему постоянно.       – О, так значит, у вас все хорошо? И ты говоришь, что вы поладили? С Аказой-куном? – удивленно изогнул брови Доума, сидя в кафе, что располагалось недалеко от их школ, наблюдая, как счастливый Ренгоку весело потягивает сок через трубочку. Чтобы Аказа поладил с кем-то, да еще и с Ренгоку – Доума просто не представлял такое возможным. Но этот Сенджуро действительно выглядел радостным, говоря об Аказе, и даже называл его по имени, что вдвойне удивило блондина.       – Да! Хакуджи-сан очень добрый на самом деле! Я рад, что познакомился с ним! Спасибо, Доума-сан! – восторженно щебетал Ренгоку, лучезарно улыбаясь, а его собеседник отчего-то лишь мрачнел и становился все менее разговорчивым. – Вот только я обещался сегодня прийти пораньше и никак не думал, что мы с вами зайдем в кафе… Должно быть, Хакуджи-сан беспокоится.       – Аказа? Беспокоится? – чашка с кофе, которую держал в руках старшеклассник, звонко встретилась с белым блюдцем, но Сенджуро только активно закивал на его удивлении.       – Да! Нужно бы предупредить его, но мой телефон… – подросток вдруг стушевался и погрустнел, опустив взгляд в яркую, кораллового цвета столешницу. Доуму это выражение лица позабавило и хоть как-то вернуло ему прежнее расположение духа – мысль о том, что у Аказы постепенно налаживалась жизнь, выводила из себя, заставляя юношу крепко сжимать кулаки. Виски начинало неприятно щекотать, а руки задрожали – такое состояние было хорошо знакомо ему, и он знал, к чему оно ведет. Нужно было срочно расслабиться. Неожиданно блуждающий взгляд Доумы зацепился за знакомые цвета юбок соседней средней школы, где как раз учился младший Ренгоку: две какие-то младшеклассницы шли в сторону уборных, весело болтая между собой. Проводив стройные ноги, обтянутые черными чулками, внимательным взглядом, старшеклассник быстро выудил из кармана брюк телефон, протягивая его мальчику, приветливо улыбаясь при этом.       – В таком случае, позвони ему и скажи, что обедаешь со мной. Поворкуйте, раз у вас все так хорошо, а я пока отойду на несколько минут, – он поднялся со своего места и направился в сторону уборных, а смущенный его словами Сенджуро, оставшись один на один с чужим мобильником, лишь изумленно осмотрел отданный ему гаджет. Навороченный телефон Доумы даже не помешался у него в руке, и держать в ладони его было неудобно, но Ренгоку все-таки справился с ним, найдя в списке контактов знакомое имя. Разговор с Хакуджи-саном, хоть и начался с неприветливого «какого черта ты мне звонишь, мать твою», все-таки быстро вошел в нужное русло, как только Аказа понял, что говорит с ним не Доума, а Сенджуро. Разумеется, он сразу же поинтересовался, почему эти двое вместе и что они делают, а после объяснений младшего резко сказал, чтобы тот бросал это дело и уходил от Доумы куда подальше. «Даже не слушай, что он говорит тебе! – резко оборвал Аказа попытки мальчика оправдать блондина. – Ты его не знаешь. Он втянет тебя в неприятности, поэтому делай, как я говорю!» Эти его слова настолько дезориентировали младшего Ренгоку, что он до конца их разговора так ничего и не смог вымолвить в защиту Доумы. Аказа был занят на работе, а потому быстро свернул разговор, и изумленный Сенджуро после завершения вызова остался просто сидеть, держа телефон рядом с ухом и слушая короткие гудки в трубку. Ведь Хакуджи и Доума были товарищами – по крайней мере, так думал Ренгоку, глядя на то, как эти двое общаются. Так почему же Аказа был так настроен против своего друга?       Дрожащими руками он убрал чужой телефон от своего уха и, забывшись, машинально ткнул пальцем в экран. Перед глазами тут же возникло множество файлов, взгляд Сенджуро невольно зацепился за какую-то приватную картинку, и мальчик застыл, безмолвно уставившись в телефон. Приватная картинка была реальной фотографией какой-то школьницы, по форме которой Ренгоку распознал ученицу своей же школы. У него перехватило дыхание от волнения, и он невольно оглянулся по сторонам, ожидая, что Доума вот-вот вернется. Веселые мятно-коралловые цвета интерьера кафе совсем не вязались с тем, что испытывал в этот момент Сенджуро. На каждом последующем снимке одежды на школьнице было все меньше, и под конец мальчик просто не выдержал и отвернулся. Фотографий этой девочки в самых разнообразных позах и ракурсах было, наверное, больше двадцати штук. Но галерея Доумы была обширной. После этой школьницы была другая, третья, четвертая, пятая… Седьмую девочку Сенджуро узнал – она была его одноклассницей, которая перевелась в другую школу на втором году обучения. Он смотрел и не верил своим глазам. На одних фотографиях в кадр попали держащие ее мужские руки, на других – бедра, другие части тела. То, что фотограф делал со школьницами на снимках, нельзя было охарактеризовать ни одним корректным словом. Листая эти фотографии, Ренгоку до самого конца пытался убедить себя в том, что все это монтаж или чья-то жестокая шутка, никакого отношения не имеющая к хозяину телефона. Но попавшее в кадр на одном из снимков зеркало на заднем плане заставило мерзкий холодок пробежаться по спине и ногам мальчика. Доума улыбался, снимая заплаканных обнаженных школьниц. Точно такой же улыбкой, какой он улыбался ему каждый день.       Суматошным движением положив чужой телефон на стол, Сенджуро быстро поднялся с места, взяв свою сумку, и хотел было уйти, но, обернувшись, врезался в кого-то. Знакомая водолазка с высокой горловиной появилась у него перед глазами, на черных брюках была не до конца застегнута молния, а кое-где виднелись брызги от воды. В этот момент мальчик ощутил, как ноги его подогнулись от страха. Первая мысль в его голове была о том, что парень застал его за просмотром этих фотографий. Младший Ренгоку поднял испуганный взгляд на старшеклассника, понимая, что не может контролировать выражение своего лица – он чувствовал, как дрожат собственные губы.       – Ты уже уходишь, Сенджуро-кун? Хорошо поговорили? – наивно хлопал глазами Доума, растягивая губы в улыбке. Подросток уставился на кровоточащую трещинку на нижней губе юноши, которой не было там, когда тот выходил из-за стола. Поток самых разнообразных мыслей затопил Сенджуро: они роились, перебивали одна другую и мешали сосредоточиться. Неужели улыбчивый старшеклассник, стоявший перед ним, мог творить настолько ужасные вещи? И неужели никто, кроме него теперь, об этом не знал? Ведь девушек на снимках было так много – как все они могли молчать… Тем временем улыбка пропала с лица Доумы, а его взгляд стал более пристальным. – Что-то случилось? Ты побледнел. Аказа-кун сегодня в плохом настроении? Я могу тебе чем-то помочь?       – Н-нет… Я, пожалуй, п-пойду: я-я вдруг вспомнил, что м-мама просила кое-что купить… – соврал он, и взгляд его при этом неспокойно метался от стола к столу, выдавая мальчишку с головой. Его собеседник сперва лишь прищурился как-то нехорошо, видимо, про себя соображая что-то, а потом беспечно пожал плечами, вновь улыбнувшись и пожелав подростку удачи и хорошего дня.       От страха и волнения у Сенджуро пару раз даже потемнело в глазах, пока он со всех ног бежал до собственного дома. Все эти улыбки Доумы, его заботливые слова, его доброта по отношению к младшему Ренгоку, по отношению к Аказе – в воображении мальчика при упоминании обо всем этом представлялась красочная рогатая маска из театра традиционного искусства: искаженное какой-то мстительной радостью лицо зубастого демона. «Нет! Человек не может быть таким… Это, должно быть, какая-то ошибка: я мог не так понять! Доума-сан, он!.. – рассуждал подросток про себя, не останавливаясь даже для того, чтобы просто перевести дух. – Ведь он был таким чутким и внимательным!»       Забежав домой, пребывая в своих мыслях, он даже не осмотрелся в коридоре, совершенно проигнорировав чужую пару обуви, стоявшую у порога. Поэтому для мальчика стала неожиданностью, когда в гостиной он вдруг увидел незнакомого подростка, сидящего на диване и держащего в руках кружку с чаем. Сенджуро в этот момент как будто очнулся ото сна и, застыв на месте с открытым ртом, уставился на незнакомца.       – Я дома… – запоздало оповестил он о своем приходе, неотрывно смотря на быстро поднявшегося на ноги и склонившегося в поклоне школьника.       – Извините за вторжение! Меня зовут Камадо Тандзиро, приятно познакомиться! А вы, наверное, брат Ренгоку-сана, Сенджуро-кун? – вежливо представился тот, в неловкости улыбаясь мальчику, по-видимому, сильно нервничая. Младший Ренгоку робко кивнул ему, потом хотел было сказать что-то, но потерялся в словах – мысли сами понеслись в сторону его недавнего разговора с братом. «Буду надеяться, что Камадо счастлив!» – зазвучал в голове голос Кёджуро. «Так это он! – догадался Сенджуро и, не справившись с эмоциями, удивленно ахнул, прикрыв рот рукой. Брови его собеседника лишь непонимающе взметнулись вверх, а Ренгоку все никак не мог прийти в себя. Камадо, Доума – в голове все перемешалось. – Сенджуро-кун? Все в порядке?       – А… где Кёджуро? – смог наконец-то выдавить из себя мальчик. На это Тандзиро как-то замялся и отвел взгляд.       – Ренгоку-сан пошел за аптечкой… Нужно обработать его ссадины, – с какой-то виноватостью проговорил тот и вновь поднял глаза на Сенджуро. Как будто извинялся за что-то.       – Ссадины? Что случилось с братом?..       – Р-Ренгоку-сан… он подрался…       – Что?       – Дело в том, что…       – Камадо, мальчик мой! Вот все, что я нашел! Можешь приступать! – в гостиной нарисовался предмет их разговора с домашней аптечкой в руках, и оба подростка обернулись к нему. У Сенджуро в груди беспокойно екнуло сердце: брат его улыбался привычной согревающей всех и вся улыбкой, в то время как под левым глазом у него красовался яркий, набирающий краски синяк, а на скуле была свежая ссадина. Увидев взволнованного младшего брата, Кёджуро лишь приветственно махнул ему рукой. – Сенджуро, ты вернулся? Быстро! Ты уже познакомился с Камадо?       – Да, н-но, брат, твой глаз… Что произошло?       – Ерунда! Мы с одним человеком не совсем поняли друг друга! Но все уже разрешилось! Тебе не стоит волноваться! – в привычной манере бодро заговорил он, а взявший аптечку из его рук Тандзиро лишь смутился еще сильнее и как-то совсем погрустнел. Сенджуро, начиная догадываться о произошедшем, больше не знал, что сказать в данной ситуации, а потому, коротко кивнув старшему и опустив глаза в пол, быстро поднялся в свою комнату, оставив их наедине. Уже наверху он услышал, как Кёджуро заговорил со своим гостем. – Ну, теперь можешь приступать. Я весь в твоем распоряжении – вылечи меня, мальчик мой! Нет, мой глаз подождет, сначала удели внимание моим губам, Камадо!       – Но Ренгоку-сан…       – Давай станем чуть ближе, мальчик мой. Я хочу целовать тебя…       Сенджуро захлопнул дверь в комнату и спиной сполз по ней на пол, обхватив голову руками и уткнувшись носом в колени. Ссадины на лице брата, виноватый, почти извиняющийся взгляд этого Камадо Тандзиро, их воркование говорили вполне определенно: Кёджуро каким-то образом умудрился разрушить чужие отношения. Кёджуро, его брат, который тогда с вдохновением заверял его в том, что ему будет достаточно просто наблюдать за счастьем Камадо со стороны, все-таки не удержался от столь великого соблазна. «Н-но, может, Тандзиро-сан сам расстался с тем человеком? Может, брат ничего плохого не делал?.. Но этот синяк у него – я уверен, что его ударил тот человек, с которым встречался Тандзиро-сан! – Сенджуро, крепко зажмурившись, помотал головой из стороны в сторону, стараясь отбросить все плохие мысли, что лезли в нее. Но эти попытки оказались неудачными. – Нет! Почему?.. Почему братик так сделал! Ведь это неправильно! Так нельзя! Тому человеку, должно быть, очень больно!»       Уйдя из дома и оставив воркующего брата и его нового знакомого, Сенджуро направлялся по уже известному адресу. Такого состояния полного опустошения он не испытывал никогда: ни одно издевательство со стороны сверстников или старших школьников не было способно оставить такого глубокого следа, как разочарование в близких людях. Грязь, которую он увидел в телефоне Доумы, его фальшивая улыбка и неискренние слова – это оставило неприятный осадок в душе. Но вот поступок Кёджуро – это был просто удар под дых. Сенджуро не знал, куда себя деть: у него не было желания делать что-либо. Хотелось просто исчезнуть, куда-нибудь спрятаться и переждать все эти неприятные события. Быть может, они оказались бы неправдой, какой-то шуткой, и ему стало бы легче. Однако это, к сожалению, было не так.       Приготовив какой-то простецкий ужин из продуктов, которые были в холодильнике у Аказы, подавленный Сенджуро быстро вышел из квартиры, не задержавшись там даже на лишнюю минуту. У него просто не хватило бы сил смотреть Хакуджи-сану в глаза и делать вид, что ничего не произошло. А рассказывать о произошедшем… Нет, старшекласснику хватало с головой и своих забот. Нагружать его сверху еще и собственными проблемами было бы настоящим эгоизмом.       Со станции Сенджуро шел предсмертно медленными шагами. Он не оставил Хакуджи-сану даже записки с извинениями, что не сможет провести с ним сегодняшний вечер. И вдобавок ко всему на него теперь давило и огромное чувство вины. Ему было так неприятно на душе, словно это его фотографии хранились на мобильном у Доумы, словно это у него увели любимого человека и словно это ему пообещали вечером прийти, но так и не сдержали слово. Странное чувство, ощущения себя лишней деталью этого мира, нежелание существовать здесь и ощущать всю эту несправедливость, грязь свалились ему на плечи.       Привычно включенный телевизор дома, шум льющейся в раковине воды встретили его с порога. Мать снова была на кухне, отец как обычно сидел в гостиной, закрывшись ото всех газетой. Телевизор, казалось, работал просто так. Ни Кёджуро, ни уж тем более Тандзиро здесь уже не было. Мальчик, еле слышно проговорив «я дома», ступая как можно тише, прошел к лестнице, однако суровый голос отца остановил его.       – Телефон звонил. Несколько раз. Какой-то человек спрашивал тебя, – коротко бросил он, не отрывая хмурого взгляда от газетных строк. Сенджуро удивленно открыл рот – кто мог ему звонить на домашний номер, он даже не предполагал.       – А… Кто это был?       – Да уж тебе, наверное, лучше знать, кто тебя спрашивает! – вдруг резко прикрикнул на него Шинджуро, отчего мальчик так и съежился, пугаясь звуков его громкого голоса. – Позвонил какой-то тип, спросил тебя и сразу бросил трубку, когда услышал, что тебя нет! Все! Не донимай меня идиотскими вопросами! И скажи своим друзьям, чтобы не звонили в нашу квартиру по десять раз за вечер! У тебя есть мобильный телефон!       Мальчик поспешил ретироваться в свою комнату, чтобы не слышать ругань отца, и спустился к родным только на вечернюю трапезу. За столом все было как обычно: отец со всей серьезностью и суровостью на лице хвалил стряпню матери, а святящийся счастьем Кёджуро привычно подтверждал каждое его слово своим громогласным «вкусно». Когда во время ужина из коридора раздался звонок домашнего телефона, недовольный взгляд отца практически ощутимо хлестнул обеспокоенно вздрогнувшего Сенджуро, и мальчик, извинившись, поспешил выйти из-за стола.       – Алло, слушаю вас! – пискнул он, от волнения запнувшись на первом слове. На том конце провода послышался какой-то шорох.       – Сенджуро Ренгоку? – раздался из трубки какой-то странный, шепчущий, будто бы смутно знакомый ему голос.       – Да! Простите, с кем я разговариваю?       – Ты никому не расскажешь о том, что видел сегодня. Никто не узнает от тебя об этом.       – Что?.. – у младшего Ренгоку все внутри похолодело от страха. Все-таки его видели. Доума догадался о том, что Сенджуро теперь был в курсе его секрета. Но голос в трубке практически не походил на голос старшеклассника.       – Ты никому ничего не расскажешь. Иначе будет очень, очень плохо, Сенджуро.       – К-кто вы т-такой? В-вас попросил Д-Доума-сан?..       – Я знаю, где ты живешь. Знаю твою семью. Знаю, какой дорогой ты ходишь в школу…       – Кто вы!       – …знаю, где ты бываешь после школы. Знаю, когда в твоем окне загорается свет. Знаю, когда…       Не выдержав этого, мальчик повесил трубку, испуганно зажмурившись, ощущая, что сердце от чувства липкого страха, ползущего по спине, громко колотится где-то в горле. Он пытался отдышаться какое-то время, чтобы не возвращаться на кухню в таком состоянии, но ноги тряслись так, что стоять было трудно. Однако едва только младший Ренгоку выпрямился и собрался обратно за стол, как телефон зазвонил снова. На мгновенье мальчику почудилось, будто его сейчас от страха вывернет наизнанку: он всхлипнул и зажал себе рот руками.       – Сенджуро! Кто там опять звонит? Ответь уже и реши все свои вопросы! – послышался грозный голос отца с кухни. И подросток дрожащими руками снова потянулся к трубке, снимая ее и боязливо прикладывая к уху.       – …ты ничего не расскажешь. Тебе никто не поверит, а потом я позабочусь о тебе, маленький, пугливый Сенджуро. Будь спокоен. Я все о тебе зна…       – Хватит! Перестаньте! – исступленно закричал он в трубку, сбрасывая вызов. С кухни послышался какой-то шум, звяканье посуды, а потом в коридор выскочила испуганная Рука.       – Мальчик мой! Что случилось? Кто это звонил? – увидев сидящего на полу обессиленного младшего сына, она бросилась к нему, падая рядом на колени и обнимая судорожно вздрагивающего мальчика. Через несколько минут в коридоре появились и старший брат, и отец, галдя в два голоса и наперебой спрашивая, что происходит. Потом снова раздалась пронзительная трель телефонного звонка, услышав которую Сенджуро вдруг закрыл уши руками и громко разрыдался прямо на глазах у всей семьи.       Губы были влажными от выпитой воды, а на языке все еще сохранялся специфический привкус таблетки. Сенджуро лежал в кровати в полумраке своей комнаты и трясся всем телом. Напуганная мать крепко сжимала в своих худых ладонях его руку. Снизу слышался громкий голос раздраженного Шинджуро.       – Ублюдок! Я достану тебя из-под земли! Слышишь меня?! Только попробуй еще раз позвонить сюда! Алло!       Видя, что от каждого ругательного слова отца сын ее бледнеет все сильнее, женщина отвлекающее поглаживала его руку, приговаривая, что все будет хорошо и чтобы Сенджуро ничего не боялся. А потом звонок раздавался снова, снова слышались ругательства отца, громкая решительная речь Кёджуро о том, что нужно попросту выключить телефон, чтобы спастись от этого хулиганства, и снова непродолжительная тишина. В такой непонятной суматохе Сенджуро провалился в сон, чувствуя, как нежные руки гладят его по волосам, по лбу и щеке, и во сне ему казалось, что эти ласковые прикосновения дарил ему Хакуджи-сан, который был здесь, рядом с ним. Потом мальчику снилось, что они живут с незапертой в дом дверью, что какой-то незнакомец с телефоном в руках пробрался внутрь, и Сенджуро перепугался за свою семью, невольно вспомнив, что случилось с отчимом и сестрой Аказы. Но трагедию предотвратил звон будильника, который мальчик спросонья принял за телефонный звонок, а потому подскочил с кровати, как ошпаренный.       Однако никаких звонков с утра не было. За завтраком семья молчала. Младший Ренгоку чувствовал, что взгляды всех были прикованы к нему, но он продолжал упорно глядеть в свою тарелку, чувствуя невероятную слабость во всем теле и не имея никакого аппетита. Через какое-то время отец изрек, что сегодня Кёджуро на всякий случай проводит Сенджуро прямо до школьных дверей, и старший оперативно согласился на это. Разумеется, спрашивать мнения младшего сына никто даже не собирался.       В школе ничего нового не происходило, все вели себя абсолютно как обычно, отчего мальчик немного успокоился, будто вернувшись к привычному укладу жизни. Все произошедшее вчерашним днем казалось ему каким-то страшным сном, небылицей. Учитель монотонно выдавал материал, Ренгоку исправно записывал каждое его слово и чувствовал себя в школе как в каком-то хорошо укрепленном от врагов месте. Мыслями он невольно вернулся к Хакуджи, которого не видел вот уже второй день. Мальчик верил, что он, несомненно, помог бы ему – с ним Сенджуро бы почувствовал себя защищенным. Даже от таинственного шепота в трубке.       По окончании занятий, пугливо оглядываясь по сторонам, подросток вышел с территории школы и пошел в сторону своего дома. Шарахающийся от каждого косого взгляда, младший Ренгоку внимательно следил за всеми людьми, проходящими мимо него: почему-то ему казалось, что безумный человек, устроивший это представление со звонками в их квартиру, был способен на что угодно. Ведь, как выяснилось, его не пугал даже тот факт, что теперь вся семья Ренгоку была в курсе, что их младшего сына кто-то старательно пытается запугать.       Проходя мимо стадиона старшей школы, огражденного стальной сеткой забора, Сенджуро вдруг застыл на своем месте, увидев знакомую, неловко мнущуюся фигуру, держащую в руках черно-зеленый клетчатый рюкзак. Тандзиро стоял перед каким-то высоким, мрачным третьегодкой и что-то упорно пытался ему объяснить. Его собеседник лишь иногда мотал головой, отрицая то, что ему говорили, а один раз даже схватил подростка за руки, приблизившись к нему. Сенджуро удивленно смотрел на них, пытаясь понять, что же между ними все-таки происходило.       – Гию-сан, пожалуйста! Мы уже говорили об этом! Пожалуйста, перестаньте! – снова и снова повторял Камадо, обращаясь к юноше, и тогда младший Ренгоку внезапно осознал, кто перед ним. Это имя уже было знакомо ему – именно его Кёджуро упоминал, когда в первый раз рассказывал младшему брату о Камадо. Гию – это и был тот самый третьегодка, с которым на тот момент встречался Тандзиро.       – Нет, Тандзиро. Я не верю в это. Ты ведь еще что-то чувствуешь ко мне? Я знаю, что это так. Пожалуйста, давай обсудим все еще раз.       – Нет, Гию-сан! Пожалуйста, не подставляйте меня перед Ренгоку-саном! Если он увидит, что я снова говорю с вами…       – А нам запрещено теперь говорить? Тандзиро! Это какое-то недоразумение, я не понимаю – почему так внезапно? Неужели возможно разлюбить человека так быстро? Неужели твоя любовь именно такая?.. – не отставал от Камадо старшеклассник, а Сенджуро, наблюдавший за их ссорой, готов был поклясться, что Камадо мечтает провалиться сквозь землю. Было видно, что парнишка не может спокойно смотреть на своего собеседника, испытывает громадное чувство вины по отношению к нему, но при этом разрывается между желанием остаться, продолжив разговор с ним, и убежать прочь, подальше от этого человека и своей совести. В какой-то момент Гию, видя, что парень уже чуть ли ни плачет от незнания, как ему поступить, попытался обнять его, но Тандзиро, точно очнувшись, суматошно толкнул его ладонями в грудь и тут же бросился бежать. – Тандзиро, подожди! Прости меня! Тандзиро!       – Гию-сан! – окликнул его Сенджуро, повинуясь безмерному чувству вины перед этим человеком, которое давило на него из-за поступка Кёджуро. И старшеклассник незамедлительно обернулся на него, удивленно осмотрев с ног до головы. Спустя полминуты такого разглядывания взгляд его стал холодно-колючим, и юноша уже хотел было отвернуться обратно, но мальчик склонился в поклоне. – Пожалуйста, простите, Гию-сан! Простите моего брата! Мне так жаль! Я знаю, что мои извинения никак не помогут вам, но пожалуйста, примите их!       – Ты брат Ренгоку? – без каких-либо эмоций в голосе произнес парень, на что Сенджуро оперативно кивнул ему, подняв голову. Какое-то время они оба молчали: Гию просто смотрел в землю, даже не двигаясь, а мальчишка ожидал каких-нибудь слов от него. Минут пять спустя старшеклассник, повернувшись к нему спиной, пошел прочь, напоследок бросив через плечо. – Да. Твои извинения действительно никак мне не помогут.       Подросток смотрел на его удаляющуюся спину, и губы его дрожали. Все было так, как он и представлял себе: своим необдуманным решением брат действительно сделал несчастным постороннего человека. Снова тяжелые мысли наваливались на него. Ренгоку, судорожно переведя дыхание, уже собирался идти, но когда обернулся назад, вдруг увидел, что за спиной у него стояли трое незнакомых старшеклассников.       – А я знаю этого пацаненка, – ухмыляясь, сказал один из них, в то время как двое других глумливо присвистнули на слова своего товарища. – Так это ты решил донести на нас, что мы бабло у малолеток жмем?       – Ч-что?.. – севшим голосом произнес Сенджуро, но вопрос его остался неуслышанным.       – Ты зря здесь после всего появился, малолетний стукач. Нас отчислили из-за твоего доноса. Я тебе, тварь, все органы отобью нахрен.       Терпение – это было то, чему Рука всегда учила своих сыновей. А еще это было то качество, которым Сенджуро обладал в большей степени, чем Кёджуро. Терпеть обиды, терпеть несправедливость, терпеть все, что угодно – младший Ренгоку в совершенстве умел все это. Но когда тяжелый ботинок угодил ему прямо в живот, терпеть стало невозможно: мальчик вскрикнул и застонал от боли, свернувшись на асфальте в позе новорожденного эмбриона, схватившись за ушибленное место. Ему казалось, что еще один удар такой силы попросту вышибет из него дух. О чем говорили эти старшеклассники, в чем обвиняли его в перерывах между ударами, подросток не понимал – он видел их в первый раз в жизни. Но эти трое упорно твердили что-то про донос и обвиняли его в каком-то «стукачестве». И как Сенджуро ни пытался оправдаться, в слезах повторяя, что он ничего никому не передавал, они не слушали его. За то время, что он валялся на земле, тщетно пытаясь уворачиваться от пинков с трех сторон, мальчик понял, что удары по ногам и рукам терпеть было легче, чем куда-либо еще, и закрывался от чужих ботинок именно таким образом. Однако изнывающее от ударов тело уже точно одеревенело, как будто бы превратившись в одну большую гематому, прикосновение к которой отзывалось взрывающимся фонтаном острой боли.       – Что, мелкий сопляк, еще не готов признаться, что облажался, настучав про нас? – один из старшеклассников вдруг крепко схватил его за волосы, заставляя приподняться с земли, отчего вся кожа головы мальчика заныла от неприятных ощущений.       – П-п-пожалуйста!.. Я!.. Я никому н-не говорил ничего! Отпустите, п-пожалуйста! – рыдал младший Ренгоку, худенькими пальчиками цепляясь за державшую его руку. Двое других парней противно расхохотались у него за спиной.       – Не говорил? А к нам вот от одного человечка другая информация поступила. Так что хорош заливать! Я тебя могу отделать так, что ты потом с больничной койки не встанешь, падаль сопливая!       – Э, ты че?! Ах ты!.. – раздалось откуда-то сзади, и непонимающий взгляд старшеклассника, державшего Сенджуро за волосы, устремился куда-то ему за спину, где должны были стоять двое его товарищей. Хватка обидчика ослабла: он отпустил мальчишку и испуганно попятился назад, неверяще мотая головой. Но младший Ренгоку, у которого от боли уже плясали звездочки перед глазами, снова рухнул на асфальт, постаравшись свернуться так, чтобы испытывать как можно меньше неприятных ощущений, и уже не думал о том, почему его обидчики тоже стонут от боли. Он видел знакомые ему полосатые кроссовки, ожесточенно избивающие лежащего на земле старшеклассника, но плохо понимал, почему эти кроссовки сейчас здесь.       – Хакуджи-сан?.. – прошептал он, сам не веря в то, что происходит. Кроссовки прекратили пинать корчащегося на асфальте парня и торопливо направились к младшему Ренгоку. Следом за этим сильные руки осторожно приподняли его, переворачивая на спину, и вместе с болью во всем теле Сенджуро почувствовал, как сердце его обрадовано пропустило удар. Это действительно был Аказа. Взволнованный, испуганно смотрящий на него, с трясущимися руками. – Хакуджи-сан, вы все-таки пришли в школу?..       – Сенджуро, что, мать твою, здесь произошло?! Эти твари избили тебя! Господи… Черт возьми!.. Да я ублюдкам головы сейчас поотрываю!       – Не надо, Хакуджи-сан! Пожалуйста, давайте уйдем отсюда… П-помогите мне, пожалуйста…       Аказа, несший его на спине, расспрашивал о случившемся всю дорогу домой, а Сенджуро даже не имел никакого понятия, что ему отвечать: за что на него напали эти старшеклассники, он действительно не знал, а потом лишь передал старшему все, о чем они говорили.       – Но ведь ты ни на кого не жаловался? – спросил юноша, внимательно выслушав то, что ему рассказали.       – Нет… Я даже не знаю их: они никогда меня не били до этого, – добавил мальчик, прижимаясь к спине Хакуджи-сана теснее, пристроив щеку на его плече. Старшеклассник был напряжен, и младший Ренгоку прекрасно чувствовал это, уже думая наперед, как ему следует успокоить Аказу.       – Постой, – однако тот вдруг остановился и обернулся к нему, заставляя отпрянуть щекой от плеча, – что значит «никогда не били до этого»? И почему ты так спокоен? Сенджуро, ты что, не в первый раз сталкиваешься с таким обращением?..       – Хакуджи-сан… Давайте лучше поговорим об этом, когда придем к вам домой…       – Хорошо. Но только ты все мне расскажешь!       От услышанного Аказа впал в какой-то ступор и долго смотрел на Сенджуро, не моргая. Мальчик с заклеенными пластырями ссадинами на лице, одетый в его футболку, мешком висевшую на его худеньком теле, вдобавок закутанный в плед, смотрел на оппонента, боясь что-либо добавить к своему рассказу. Юноша выспросил у него все: издевались ли над ним, когда это началось, что к этому привело, насколько серьезными были издевательства и много других вопросов. Младший Ренгоку отвечал неохотно, долго собираясь с мыслями перед каждым ответом. И чем больше Аказа слушал его, тем больше чесались у него руки: он жалел о том, что не успел по-хорошему поработать с пойманными обидчиками Сенджуро. Ему было плевать, что конкретно эта троица приставала к парнишке в первый раз – он грезил выместить злость, плещущуюся в нем через край на первых попавшихся под руку отморозках.       – Почему?! Почему ты не сказал об этом хотя бы мне?! Ты же знаешь, что я помог бы тебе! – не контролируя собственных эмоций, кричал он на подростка, забившегося в угол на диване в гостиной. Но огромные испуганные глаза Сенджуро подействовали на него отрезвляюще: гнев улегся, а на смену ему пришло чувство вины – ведь он сам прежде относился к мальчику с пренебрежением и рычал по поводу и без. На фоне этого собственные слова о помощи показались ему несусветной глупостью. Да и он не первый день знал младшего Ренгоку: тот всегда стеснялся просить помощь, боясь показаться навязчивым. У Аказы аж челюсти свело от злобы к самому себе. Он позволил кому-то так обращаться с миролюбивым и добросердечным Сенджуро. И сам был хорош, отвечая на все то, что мальчик со всей душой делал для него, грубостью и равнодушием. – Твою мать!..       – Хакуджи-сан… Пожалуйста, не волнуйтесь зря: со мной, правда, все в порядке! Уже завтра мне станет лучше, – робко улыбнулся ему подросток, ласково накрывая его руку своей ладонью. – Я благодарен вам за то, что вы спасли меня от этих старшеклассников. Обязательно как-нибудь приготовлю вам что-нибудь очень-очень вкусное! То, что вы больше всего любите!       – Да как можно быть таким добрым идиотом?! – вырвав свою руку, парень резво подскочил на ноги, раздраженно сбросив с дивана подушку и в сердцах пнув ее, заставив Сенджуро перепуганно вздрогнуть. – Эта твоя тупая доброта просто выбешивает меня! Почему ты просто не назовешь меня ублюдком и не уйдешь?! Почему ты с первого дня ведешь себя так, будто я – твой самый дорогой человек?! Ведь я тебе никто!       – П-простите… Просто в-вы… мне нравитесь… И-и я хочу в-вам помочь тем, чем могу…       – Что?.. – переспросил старшеклассник и обернулся к нему, даже затаив дыхание, в надежде еще раз услышать произнесенные мальчиком слова. Красные щеки Ренгоку резко контрастировали с белыми полосками пластыря; встретившись взглядом с Хакуджи, мальчик опустил глаза на свои трясущиеся сцепленные вместе руки. – Сенджуро, повтори!       – Вы и есть дорогой для меня человек… Мне хорошо рядом с вами, и я-я хочу быть рядом с вами… – он все больше кутался в плед, который заботливо принес ему хозяин квартиры сразу после того, как они пришли. Аказа по приходе домой дал ему свою футболку, которая была подростку как коротенькое платье, и, вручив ему плед, посадил на диван, принявшись за обработку ссадин и ушибов. Теперь залатанный Сенджуро в этом самом пледе пытался спрятать свое смущение, натягивая его чуть ли не до носа.       – Но… это же я… Всего лишь я! Как я могу нравиться тебе?!       – В-вы и нравитесь мне за то, что вы – это вы! – повысил голос подросток, и вот тут Хакуджи уже не нашелся, что ему возразить. Да и возражать не хотелось: с каждым словом он убеждался, что Сенджуро действительно говорит искренне. Стремительно бросившись к нему на диван, парень свалил мальчишку на спину, нависнув над ним сверху и сграбастав в объятиях. – Ай! Х-Хакуджи-сан! Мне еще н-немного б-больно!.. Пожалуйста, д-давайте обниматься как-нибудь по-другому…       – Сенджуро, я люблю тебя... – на одном дыхании выпалил Аказа ему в лицо, взволнованно глядя прямо в глаза, отчего Ренгоку смущенно отвел взгляд, чувствуя, что сердце в груди стучит все быстрее и быстрее. Он даже не сомневался в том, что Хакуджи-сан слышит этот бешеный стук. И ему показалось, что обезумевшее сердце и вовсе вот-вот выпрыгнет, когда юноша вдруг завладел его губами, страстно сминая их в жарком поцелуе.       Видя, что мальчику неловко лежать на диване, Аказа осторожно поднял его на руки, не отрывая взгляд от его влажных, поблескивающих губ. Сенджуро тогда совсем раскраснелся, но послушно обнял старшего за шею и позволил перенести себя в другую комнату. Здесь у Хакуджи были задернуты шторы – по-видимому, если их не открывал Сенджуро, то хозяин квартиры даже не вспоминал про их наличие. Однако сейчас легкий полумрак в комнате был самым удачным решением: на улице все еще ярко светило солнце, а младший Ренгоку ни за что не решился бы распластаться на кровати своего любимого при дневном свете, позволив тому гладить и ласкать себя. И уж точно не позволил бы Аказе нежно целовать свои лодыжки – мальчик сперва сопротивлялся этому, пытался отдернуть ноги от губ юноши, но потом, осознав, что тот все равно сделает, как хочет, смирился.       Единожды увидев Аказу, Ренгоку бы ни за что не подумал, что тот может быть таким нежным – его внешность говорила совсем другое. И если его грубая речь уже стала привычной для подростка, то вот слышать от Хакуджи-сана ласковые слова было чем-то из разряда фантастики. Сенджуро смущенно заерзал на постели, когда старший, настойчиво трогая его между ног, вдруг зашептал ему на ухо о том, как сильно он его любит и как страстно хочет. Краснея до корней волос, подросток только успевал шепотом отвечать ему «я тоже вас», жмурясь от приятных ощущений и крепко обнимая.       Где-то на задворках сознания он понимал, к чему все идет, чего именно хочет Аказа, трогающий его везде, целующий каждый сантиметр его кожи. Некоторые прикосновения к телу все-таки отдавались легкой болью в мышцах, но мальчик глотал все болезненные стоны, не желая напоминать партнеру о произошедшем. Он старался довериться гладящим его ладоням, даже когда они, смазанные холодным, сладко пахнущим кремом для рук, коснулись его промежности. Лежа на животе, младший Ренгоку невольно вздрогнул, обняв подушку, сразу же сжавшись, но тут же получая несколько успокаивающих поцелуев в шею.       – Все хорошо.       – Х-холодно! – пискнул Сенджуро, оборачиваясь через плечо на своего партнера. Аказа послушно убрал пальцы и, выдавив себе на руки еще крема, принялся активно растирать его в ладонях, пытаясь нагреть. Следя за его действиями, мальчик невольно восхищался им: он давно отметил, что юноша был прекрасно физически сложен, но каждый раз поражался этому, восторгаясь снова и снова. Самому Сенджуро с его щуплым тельцем было далеко до поджарого Аказы с его сильными руками и крепким торсом. Обреченно выдохнув, он сам не заметил, как произнес вслух. – Вы такой красивый…       – А?.. – не понял тот, прекратив тереть ладони друг о друга. Ренгоку быстро уткнулся лицом в подушку и смущенно заскулил что-то в нее. И когда до Хакуджи дошло, что мальчик сделал ему комплимент, он глупо разулыбался, умилившись ему, после чего наклонился и скользкими ладонями огладил его бока и ягодицы, заводя пальцы в ложбинку между ними. Кожа подростка пошла мурашками по спине, и старший это подметил. – Сенджуро, ты умеешь заставить понервничать: у меня вообще-то даже руки теперь трясутся – я боюсь наброситься на тебя. Если тебе покажется, что я слишком самовольничаю, дай мне пощечину, понял?       – Я-я н-не буду бить вас! – проговорил мальчик, чувствуя, как чужие пальцы с поразительной легкостью проникают внутрь. На это Аказа только улыбнулся и вновь наклонился, чтобы покрыть поцелуями его спину и плечи.       – Тогда я могу не остановиться потом.       Поджимая пальчики на ногах, но при этом неизменно прижимаясь к вспотевшему Аказе, Сенджуро изо всех сил сдерживал свой голос, глухо мяукая с каждым новым движением своего партнера. Парень входил в него плавно, видимо, памятуя о том, что мальчику все еще может быть больно от полученных ушибов, целовал его лицо, упиваясь его губами, лаская их языком и иногда легонько кусая. Младший Ренгоку смотрел на него влюбленными глазами, горячо дыша ему в лицо, протяжно постанывая на глубоких проникновениях, не расцепляя руки за его шеей. Распаленный Аказа гладил худые ножки под коленками, наваливаясь на подростка сильнее, желая вставить как можно глубже и попасть в то место, от воздействия на которое у Сенджуро бы слезы на глазах навернулись от удовольствия. Сам старшеклассник чувствовал, что, чем больше мальчик сжимает его внутри, цепко хватаясь пальчиками за татуированную шею, стонами растягивая его имя, тем сложнее становится контролировать себя. И Ренгоку, глядя на то, как стискивает челюсти Хакуджи, резче вбиваясь бедрами меж его ног, начинал понимать, что это именно то, о чем тот предупреждал его в начале. Со смачными шлепками Аказа вгонял свое естество внутрь протяжно стонущему Сенджуро, заставляя мальчика громко вскрикивать в такт своим толчкам.       Ренгоку кончил, затрясшись в сладких судорогах, сжимаясь вокруг шумно выдыхающего Аказы – внутри что-то сильно пульсировало, отчего ощущения становились еще острее. Сенджуро так и выгибался на постели, не зная, куда себя деть, впервые испытывая такое странное чувство, оставляющее после себя приятную истому во всем теле. А потом услышал чьи-то низкие стоны, осознавая, что их издает его партнер, сжимающий пальцами его бедра крепче и насаживающий его на себя до упора. Внутрь попало что-то горячее, а Хакуджи-сан застонал громче, конвульсивно дергая бедрами, почти валясь на него сверху. Все еще подрагивающий от ощущений Сенджуро смотрел ему прямо в глаза, а потом потянулся к его лицу. Но Аказа опередил его, незамедлительно поцеловав, языком осторожно размыкая его губы.       Младший Ренгоку возвращался домой, провожаемый Аказой, и держался с ним за руки, смущенно улыбаясь самому себе, смотря под ноги. Тело болело, да и выглядел он не самым лучшим образом с пластырями на лице и бинтами на руках. В поезде он, невероятно смущенный, под недоуменные взгляды других пассажиров сидел на коленях у старшеклассника, так как сидеть на простом сиденье было несколько некомфортно. До станции Хакуджи и вовсе нес его на спине, весело смеясь на робкие возмущения мальчика. Почему-то сейчас обоим казалось, что они могут вести себя рядом друг с другом как хотят, что мир все равно не будет обращать на них никакого внимания. Сенджуро чувствовал, будто бы они вдвоем объединены какими-то невидимыми узами, этой пресловутой красной нитью.       – Я собираюсь посещать школу теперь, – вдруг начал разговор Аказа, когда они уже были в нескольких минутах ходьбы от дома Ренгоку. Брови подростка взметнулись вверх, и тот восторженно заулыбался, глядя на довольного его реакцией старшеклассника. – Конечно, полностью работу я бросить не смогу, но, думаю, с двумя вполне могу покончить.       – Поверить не могу, Хакуджи-сан, мы будем видеться в школе! И даже сможем обедать вместе! – воскликнул Сенджуро. Улица была пуста, а потому Аказа не смог отказать себе в удовольствии наклониться к его губам и оставить на них нежный поцелуй.       – И заниматься другими интересными вещами, – промурлыкал он, хитро подмигнув мальчику, на что тот тут же вспыхнул и отвернулся.       – Н-нужно подождать пару дней… – смотря себе под ноги, стесняясь поднять глаза на своего возлюбленного, промолвил младший Ренгоку, снова заставляя старшего умилиться его невинной реакции. – Я не думаю, что смогу завтра сделать это снова… Вы ведь подождете, пока у меня все заживет?       – А то! Я ведь беспокоюсь о тебе.       – Спасибо, Хакуджи-сан! И мы уже пришли: я живу здесь, – Сенджуро кивнул на дом, расположенный на правой стороне улицы, у которого они остановились, и внимательно посмотрел на своего спутника, будто ждал чего-то. По-прежнему довольно улыбающийся Аказа вновь наклонился к нему, позволяя мальчику украдкой чмокнуть себя в щеку. – До завтра, Хакуджи-сан!       – Не опаздывай в школу, Сенджуро. Я буду ждать.       Домой мальчик запорхнул, будто на крыльях, радостно стаскивая ботинки и громко оповещая всех о своем приходе. В коридоре была чужая женская обувь, и мальчик удивленно простоял над ней несколько минут, вспоминая, где он мог видеть похожие туфли, но потом прошел в гостиную и застыл на месте. Вся его семья была в сборе. Отец, сжимая телефон в руках, сидел в кресле, прожигая замершего в проеме мальчика суровым взглядом; хмурый Кёджуро, сложив руки на груди, удивленно разглядывал его заклеенное пластырями лицо; бледная мать сидела на диване вместе с его классной учительницей Хомурой. Обе женщины смотрели на него обеспокоенно, и было непонятно, кто из них напуган сильнее.       – Добрый вечер… – проронил мальчик, немного отойдя от такого приема. Шинджуро выпрямился в кресле и его густые брови сошлись у переносицы, предвещая серьезный разговор.       – Что с твоим лицом? И где ты был? Я пытался позвонить тебе несколько раз, почему твой мобильник отключен?       – Я-я…       – Мальчик мой, кто это сделал с тобой?.. – Рука подскочила к сыну, рассматривая его лицо и полученные травмы, но тот лишь отводил взгляд, по-прежнему не произнося ни слова.       – И вы говорите, что не замечали никакой агрессии по отношению к нашему сыну? – громыхнул Шинджуро, и Хомура-сенсей аж задрожала от звука его голоса, боязливо поправив съехавшие очки. – Вчера какой-то ненормальный маньяк вызванивал его весь вечер, а сегодня он возвращается домой без живого места на теле! Да что творится в вашей чертовой школе?!       – Я никогда не замечала, что ребята настроены к Сенджуро-куну как-то иначе… – испуганно принялась лепетать женщина, но ее прервал недовольно хмыкнувший Кёджуро, выглядевший точно так же свирепо, как и его отец.       – Это возмутительно!       – Приличия, Кёджуро! Но это действительно возмутительно! Над моим мальчиком все это время издевались – как я, его мать, могла быть настолько слепой и беспечной! – горячо прижимая к себе дрожащего Сенджуро, гневно укоряла себя Рука, к лицу которой постепенно возвращались краски.       – Он ни минуты не останется больше в этой школе! В этом городе! – в конце концов выдал отец семейства, поднявшись на ноги и подойдя к жене и младшему сыну, покровительственно обнимая их обоих. Кёджуро на его слова только удивленно приоткрыл рот, как будто бы собираясь что-то сказать, а у Сенджуро в груди провалилось сердце. Он слушал отца, но не мог поверить тому, что тот говорил. Перед глазами стоял образ счастливо улыбающегося ему Аказы. Слезы уже лились по щекам ручьями, а ноги подкашивались. Как будто все, что он только-только обрел, кто-то вдруг силой забрал у него, спрятав куда-то очень далеко. – Я сейчас же позвоню и попрошу о переводе! Мы уедем отсюда! В другой город! Нет, в другую префектуру!

***

      – Эй! Эй! Сенджуро! Идешь с нами к Генье играть в «Хроники»? Ему брат купил новое дополнение, – рядом со спокойно идущим к выходу с территории школы младшим Ренгоку вдруг появился его гиперактивный одноклассник Котецу, начиная вышагивать с ним в ногу.       – Извини, Котецу, сегодня я не смогу – встречаюсь со своим другом в кафе.       – Опять? Это тот друг, который выглядит как заправский наркодилер со стажем? – без капли стеснения выдал подросток, ловя на себе удивленно-возмущенный взгляд больших янтарных глаз. – Ну а что? Он так и выглядит! Не удивлюсь, если он действительно что-нибудь толкает втихую…       – Котецу, не говори таких вещей!       – Ладно-ладно! Так, значит, не пойдешь? А завтра? Пошли хоть завтра, будет весело! Братья Токито тоже пойдут. Устроим лигу! Давай, соглашайся!       – Завтра, пожалуй, я смогу, – кивнул ему Сенджуро, на что его одноклассник радостно подпрыгнул на месте и, выкрикнув что-то вроде «круто» и «повеселимся завтра», умчался куда-то вперед. Младший Ренгоку только улыбнулся, глядя на такую искреннюю реакцию. С тех пор, как их семья переехала в другую префектуру, все переменилось. В этом месте его жизнь потекла совсем по-другому: никаких нападок со стороны ровесников или старшеклассников не было, у него наконец-то появились друзья, и при этом он пользовался какой-никакой популярностью как новопереведенный ученик. Все было как во сне. Или наоборот – словно его предыдущая жизнь была ночным кошмаром, от которого он наконец-то очнулся.       Мальчик облегченно выдохнул, выйдя за ворота школы, и направился вдоль по улице, не сразу заметив, как кто-то пошел рядом с ним. Поняв, что этот человек не просто прохожий, Сенджуро изумленно обернулся к нему и еле удержался от счастливого восклицания.       – И кто это с тобой там был, м? – обнимая бросившегося к нему в объятиях мальчишку за плечи и прижимая к своему боку, осведомился Аказа. – Я начинаю ревновать.       – Это Котецу, о котором я говорил вам, Хакуджи-сан. Он приглашал меня поиграть в видеоигру.       – Вот как? Ладно, прощаю на сей раз. Ну, куда хочешь пойти? Снова пить свои любимые клубничные коктейли? Как насчет чего-то нового?       – Например, ваших любимых банановых коктейлей? – все еще посмеиваясь, спросил у него лучащийся счастьем младший Ренгоку. На это уточнение юноша лишь взъерошил его янтарные космы, растрепав аккуратно забранный хвостик. – Ну, Хакуджи-сан! Я же пошутил! Хорошо, если не хотите банановых коктейлей, может, тогда пойдем к вам? Я приготовлю что-нибудь вкусное: поужинаем вместе.       – Звучит заманчиво. Надеюсь, сегодня ты сможешь остаться у меня подольше? Ну же, я соскучился. Твоя любовь достается всем, кроме меня. Даже этот Кёджуро получает больше положенного, – ворчливо подметил Аказа, закатив глаза при упоминании о старшем брате Сенджуро, но мальчик крепко сжал его руку, привлекая к себе внимание.       – Вся моя любовь – ваша, Хакуджи-сан. Просто поймите, что брату сейчас тоже тяжело: он сам не свой после того, как расстался с Тандзиро-саном. И вдобавок ко всему его друзья недавно рассказали, что тот снова встречается с Томиокой Гию. Брат выглядит действительно подавленным. А ему ведь скоро экзамены сдавать… Я беспокоюсь…       – Ладно, хватит о нем! Идем ко мне, я проголодался уже: хочу тебя на ужин. То есть, тебя и ужин. В любой последовательности, – наклонившись, Аказа оставил на запунцовевшей щеке Сенджуро смазанный поцелуй, а потом стиснул его руку крепче, заставив мальчика влюбленно выдохнуть и прижаться к своему боку теснее.