Colours that Matter

В детстве Ренгоку всегда с гордостью и каким-то благоговением смотрел на свадебную фотографию родителей. Матушка в белоснежном кимоно и c волосами, убранными под ватабоси. Церемониальная одежда отца тоже была непривычно светлой. В обычной жизни — особенно после смерти супруги — Ренгоку Шинджуро отдавал предпочтение тёмным цветам. На лицах обоих — выражения благородного спокойствия, но Ренгоку видел в них такую глубину, в которой скрывалась любовь. Настолько сильная и крепкая, что не было никакой нужды о ней кричать и выставлять напоказ. Родители всегда были для Ренгоку эталоном. И о своей любви он, как и они, тоже не кричал. Вот только его свадебная фотография будет сильно отличаться от той, которая до сих пор украшала полку в гостиной отцовской квартиры. — Первое фото с шафером! — раздался позади громкий хохот. Ренгоку не удержался и обернулся через плечо. Там, на деревянной дуге моста, где фотограф совершал последние приготовления к съёмкам, Тенген хлопал нахохлившегося Аказу. Заметив, что на него смотрят, Сояма нетерпеливо зыркнул в сторону Ренгоку, на что тот лишь рассеянно улыбнулся. Аказа в своём бело-голубом костюме смотрелся просто волшебно на фоне пышных, свисающих к земле ветвей плакучих ив, растущих по берегам водоёма. — Стой смирно, — проворчал другой голос, но уже совсем рядом. Чужие руки дёрнули за ворот его пиджака, и Ренгоку повернулся обратно, встретившись взглядом с хмурым отцом, который выглядел слишком уж недовольным для сегодняшнего торжества. Впрочем, стоило быть благодарным за то, что он вообще пришёл. Несмотря на то, что после того злополучного дня, когда он узнал о том, какие отношения связывают его сына и Аказу, Шинджуро вроде как смирился, Ренгоку всё равно переживал, вручая ему приглашение на свадьбу. Переживал так сильно, что даже ответа от него, в отличие от всех других гостей, не ждал. Отец ответа и не дал, зато приехал сегодня одним из первых. И вот сейчас, после того, как официальная часть церемонии осталась позади, и пока собравшиеся ещё были при полном параде, свежи, веселы и готовы запечатлеть сегодняшний день на долгие годы вперёд, старший Ренгоку вносил последние штрихи во внешний вид сына: разглаживал ладонями складки, поправлял жёлтую бабочку, смахивал невидимые пылинки и ворсинки. Да с такой сосредоточенностью, словно был наставником, который отправлял своего ученика на первое серьёзное испытание, не желая, чтобы тот его опозорил. — Эта фотография станет самой важной за всю твою жизнь, — серьёзно проговорил он, и Ренгоку вдруг почудилось, будто слова эти прозвучали в оправдание. В оправдание отцовской озабоченности и тому, что он вдруг ни с того ни с сего перестал прятаться среди гостей и подошёл, чтобы помочь. В оправдание и в безмолвной поддержке, которую Шинджуро был не способен выразить вслух, потому что — Ренгоку не питал на этот счёт никаких иллюзий — он по-прежнему не одобрял происходящее. Но он пришёл на эту свадьбу и стоял сейчас перед сыном. И Ренгоку был ему за это безмерно благодарен. — Так что пусть всё будет идеально. Отцовские ладони задержались на его плечах всего на какую-то лишнюю секунду, но этого вполне хватило. Аккуратно перехватив его за запястья, Ренгоку чуть сжал пальцы и улыбнулся. — Спасибо, — просто сказал он, постаравшись вложить в одно это слово всё, что чувствовал. Этого было достаточно. Иного отец попросту не примет. Было ли этого достаточно самому Ренгоку? Однозначный ответ дать было трудно, однако нужно было уметь ценить красоту синицы в руках. Шинджуро коротко кивнул и отступил на шаг, а Ренгоку поспешил на мостик. Нужно было спасать своего теперь уже мужа от разошедшегося не на шутку шафера, который ещё чуть-чуть — и действительно мог взять всё в свои руки. У Тенгена, сумевшего вырваться из-под влияния строго консервативной семьи, была маниакальная тяга ко всему нестандартному, приправленная стремлением идти наперекор устоям и традициям. Поэтому Ренгоку бы ничуть не удивился, если бы его лучший друг всерьёз решил дополнить собой первый снимок новоиспечённой семьи. Но их свадьба и без того проходила вне принятых законом и религией норм и была не совсем настоящей свадьбой, а скорее просто праздником, устроенным для себя. Да, на днях они получили сертификат партнёрства, который, в случае чего, поможет утрясти некоторые юридические вопросы относительно квартиры и позволит быть друг с другом в случае госпитализации или прочих экстренных ситуаций, но на этом всё. Потолок. В глазах общества они не были семьёй и ни один храм из тех, куда они обращались, не согласился венчать их открыто. Ренгоку, впрочем, не возражал против тайного венчания. Аказа же — что стало полной неожиданностью, учитывая, что он никогда особенно религиозен не был — встал в позу, заявив, что они не будут давать на лапу всяким уродам, которые наживаются на законодательной дремучести страны. «Мои чувства к тебе — не преступление, и приносить клятву подпольно я не собираюсь», — заявил он тогда. Эти слова вдохновили Ренгоку, и теперь он иначе смотрел на ситуацию. Да, его свадьба не будет, как у родителей, но зато она будет открытой, честной и не менее искренней. Это ли не главное? И всё же было немного грустно. А потому Ренгоку хотел, чтобы хотя бы какие-то мелочи вроде тех же фотографий остались неприкосновенными. — Прости, Тенген, но первое фото только для нас с Аказой! — вклинился он между лучшим другом и кипящим от гнева супругом. — Как будто право первой брачной ночи отнимают, — пошутил Тенген, но, отходя в сторону, весело им подмигнул.

***

Аказа разбудил его ни свет ни заря. В самом прямом смысле — за окном не было ни намёка на зарю или свет. Погашенными висели даже гирлянды фонариков во дворе, которые горели до поздней ночи, пока последние гости не разошлись по своим домикам. Вообще Ренгоку рассчитывал поваляться подольше — первая брачная ночь выдалась довольно бурной и стала для его выносливости тем ещё испытанием, которое он пусть и преодолел успешно, но от лишней пары часов сна всё равно бы не отказался. Он хотел поваляться подольше, чтобы затем с новыми силами окунуться с головой в новую реальность — ту, в которой теперь его любимый человек носил на безымянном пальце левой руки кольцо. Такое же, как у Ренгоку. Впереди их ожидало ещё столько всего первого в качестве супругов. Первый рассвет, от которого Аказа будет, как обычно, морщиться и прятаться у Ренгоку под боком. Первый секс в душе, куда Ренгоку собирался утащить Аказу, как только они проснутся. Первый поцелуй со вкусом кофейной горечи. Ренгоку предвкушал это и ещё многое-многое другое. Но чуть-чуть попозже… Впрочем, растормошил его Аказа отнюдь не за тем, чтобы насытить голод, разыгравшийся за несколько часов сна. Когда Ренгоку разлепил чуть опухшие глаза, его муж уже был полностью одет. На нём красовался тот же костюм, что и вчера. Только теперь немного помятый. — Что, не ночевал дома, Сояма? — глупо улыбнулся мужчина и хрипло рассмеялся своей же шутке. Игривое настроение пусть сонного, но готового на всё Ренгоку должно было породить цепную реакцию ответных колкостей, которая бы, в свою очередь, привела Аказу в его ленивые объятия, однако тот лишь по-доброму усмехнулся и принялся выманивать из постели загадочными формулировками. Поторапливайся, Кё. Нам надо успеть к рассвету. Не встанешь — заверну в одеяло и повезу прям так. — Куда? — конечно же поинтересовался Ренгоку, бесконечно зевая по дороге в душ. — Увидишь, — таинственно протянул Аказа в ответ. И больше Ренгоку не спрашивал. Этому человеку он всецело доверял и готов был последовать за ним хоть на край света. Иронично, что именно такой и показалась в какой-то момент горная дорога, по которой они ехали на пути к неизвестной цели. Слева вдоль скалистых склонов, покрытых иссушенными солнцем кустарниками, тянулась металлическая сетка, защищающая проезжающие машины от оползней. Справа иссиня-чёрной гладью раскинулся залив, за которым горизонт уходил далеко в море. Почти что край света. А затем автомобиль свернул с дороги и взял курс обратно вглубь острова. Впрочем, Ренгоку мало интересовали открывающиеся в сумерках красоты. Едва ли не всю дорогу он то любовался профилем Аказы в призрачном полусвете приборной панели, то зачарованно наблюдал за тем, как полоска золота на его пальце ловит блики меняющегося освещения внешнего мира. Ну и что, что их брак не котируется. Ну и что, что они не поженились в храме. Аказа всё равно стал его мужем — и это единственное, что имело значение. Всё равно. Вопреки. Невзирая на все преграды. Внутри теснилось чувство, словно они вдвоём преодолели непомерно длинный путь, на котором то и дело сбивались, падали в пропасть, но неизменно находили силы выкарабкаться наверх. Встать и подняться. И прийти друг к другу. Ренгоку рассеянно моргнул. Кажется, он всё же немного недоспал, отчего теперь в голове крутились всякие странные мысли. У них была хорошая жизнь. Когда дорожное полотно вывело автомобиль из тёмно-зелёной пучины густого леса, небо, подёрнутое редкими серыми облачками, совсем посветлело. Солнце, однако, всё ещё оставалось где-то за горизонтом, а потому фары продолжали освещать путь. Открывшийся по левую сторону вид на огромное озеро и мелькнувшие меж мшистых валунов дорожные указатели заставили сердце Ренгоку подпрыгнуть и заколотиться сильнее. Он резко посмотрел на Аказу, но тот или сделал вид, что не заметил, или был слишком занят дорогой. Дорогой, которая вела к одному из синтоистских храмов по берегам озера. Неужели в одном из них всё-таки согласились обвенчать двух мужчин? — Нет, — хмыкнул Сояма, словно прочитав мысли своего пассажира, хотя на деле наверняка просто заметил, как тот оживился. — Но мы сами справимся. Боги и так всё услышат. Чтобы предстать перед ними, нам не нужны всякие ряженые священники. Горло Ренгоку сдавило так, что не вымолвить ни слова. Мысли больше не чудились ватными, а последние остатки сна развеялись, однако это ощущение долгого и непростого пути навстречу друг другу никуда не исчезло. Напротив, лишь обострилось. И Ренгоку вдруг захотелось, чтобы Аказа остановил машину прямо сейчас; чтобы в воцарившейся тишине, где по ту сторону закрытых дверей и окон раздавалось только пение ранних птиц, он мог крепко его обнять, и глубоко вдохнуть родной запах, и устроиться на его груди, закрыв глаза; чтобы можно было пробыть так хотя бы немного, телом ощущая чужое сердцебиение. Но он знал, что Аказа хочет успеть до восхода солнца, а потому подавил свой порыв — только руку протянул и устроил ладонь на колене мужа. Они остановились на обочине дороги. Вековые кедры росли вдоль широких каменных ступеней, уводящих к берегу озера. Но прежде чем спускаться по ним, Аказа достал из багажника два аккуратно сложенных чехла с одеждой. — Еле удержался, чтобы не купить тебе сиромуку невесты, — оскалился он, когда Ренгоку расстегнул молнию своего чехла, открывая светло-серые хакама, белую рубашку и такой же хаори. — Себе купил? — не остался в долгу тот, цепляясь за столь удачную возможность удержать в узде свои истинные эмоции и не растрогаться раньше времени. Нет, не купил. Наряд Аказы был таким же. Только веер, в отличие от золотого у Ренгоку, имел серебряный цвет. Они быстро переоделись и закинули ненужную одежду на заднее сидение, а затем Аказа скрылся за дверцей багажника, да так там и застрял. — Солнце уже встаёт! — обеспокоенно оповестил Ренгоку, заметив яркие проблески света меж ветвей и стволов деревьев. — Ничего страшного, — донёсся сзади спокойный голос Аказы, который продолжал с чем-то возиться. — Несколько минут не критичны. Когда они наконец направились по каменной дорожке к берегу, в руках Соямы был небольшой рюкзак. Тот самый, который Ренгоку видел в том лав отеле с зеркалами. Не то чтобы у Аказы было много рюкзаков, но теперь, при каждом взгляде на него, Ренгоку всегда вспоминал именно ту ночь. — Изначально я думал украсть тебя сюда вчера вечером, пока народ развлекался с караоке, — со смешком признался Аказа. Деревья расступались перед ними, и вскоре впереди показались высокие красные столбы ворот, вырастающих прямо из воды. Остальное мужчина произнёс уже куда более серьёзным тоном, негромко, проникновенно. — Но, как я и говорил раньше, приносить клятву подпольно я не хочу. Ни подпольно, ни под покровом ночи. Достигнув края берега, они остановились, и, прежде чем продолжить путь по всё той же дорожке, что тянулась по воде дальше, прямо под ворота, Аказа предложил Ренгоку свою руку, которую тот без колебаний принял. — Это не тайна, не что-то постыдное, и пусть этот мир, — он кивнул в сторону окружённого ореолом яркого света диска, сияющего над верхушками деревьев на том берегу, — станет свидетелем моей любви к тебе. Голубые глаза пронзали душу насквозь. Одни только эти слова звучали для Ренгоку как клятва. И он, обычно не испытывающий проблем с общением и выражением своих мыслей, не мог подобрать подходящих для ответа слов. Не мог он даже с места сдвинуться, вбирая взглядом образ любимого человека. Лучи раннего солнца нежно касались его бледной кожи, немного растрёпанные розовые волосы манили своей мягкостью — так и хотелось коснуться, пригладить, зарыться в пряди пальцами. Кажется, если бы Аказа не возобновил их путь, Ренгоку так бы и остался стоять изваянием, не в силах от прервать созерцание. Они добрались почти до самого конца дорожки, которая обрывалась под изогнутой перекладиной ворот. Озёрная вода тихо плескалась об округлые ребра каменных краёв, заводя свою песню вместе с лёгким ветерком, танцующим меж кедровых ветвей. Аказа достал из рюкзака белый плед и расстелил его на камне, чтобы не было так жёстко и холодно сидеть. Следом показались собранные в пучок веточки сакаки, сложенный вдвое листок с традиционной клятвой, три керамические чаши и прозрачная бутылка, этикетку на которой Аказа предварительно скрыл плотной белой лентой. Ренгоку не смог сдержать улыбку. — Можно я начну? — попросил он, когда Аказа разложил между ними всё необходимое. Получив согласный кивок, Ренгоку взял священное растение в руки и провёл кончиками пальцев по широким овальным листьям. Затем поднял взгляд на человека, сидящего напротив и замершего в ожидании, и уверенно произнёс: — Однажды ты сказал, что мы бы непременно встретились вне зависимости от обстоятельств и времени. Возможно, он говорил чуть громче, чем того требовала царящая вокруг утренняя тишина. Однако в самые важные, самые ответственные и самые искренние моменты его жизни энергия била в Ренгоку ключом. А тут им вдобавок ещё овладели и волнение с сентиментальностью. Хотелось, чтобы от Аказы не ускользнул ни один звук. — Я хочу в это верить и верю, потому что не представляю своей жизни без тебя! — бодро продолжил он. — Но, оглядываясь назад, я вижу, сколько раз я мог свернуть не туда, сколько раз мог свернуть не туда ты. Сколько было других путей, которыми каждый из нас мог пойти. И я благодарен богам, что они помогли мне обойти все препятствия и оказаться именно там, где моё место. Поэтому я клянусь ценить каждый прожитый с тобой миг прошлого, наслаждаться каждым мгновением в настоящем и делать всё от меня зависящее, чтобы наше будущее было совместным, долгим и счастливым. Пройти этот путь с тобой до конца — это мой выбор, моя цель и смысл моей жизни. Ренгоку согнул спину в поклоне, выказывая уважение богам и человеку, с которым связывал себя навеки. Этому человеку он и протянул ветви, покоящиеся на его раскрытых ладонях. Однако мягкая тяжесть растения не успела их покинуть, как едва ли не над самым ухом мужчины раздался голос. Аказа говорил на порядок тише, но каждое произнесённое им слово всё равно пробиралось под самую кожу и заглушало любые звуки окружающего мира. — Я бы хотел провести с тобой вечность, потому что мне всегда будет мало. Ренгоку распрямился, и его лицо тут же оказалось в колыбели тёплых ладоней. Наклонившийся к нему Аказа как переложил ветви сакаки на свои колени, так и думать о них забыл, сосредоточив всё своё внимание на муже. — Но боги не даруют вечность, да? — его тонкие губы сложились в полуулыбку, словно он действительно об этом сожалел. — А потому я возьму от этой жизни всё, что только можно, и отдам тебе всё, что имею. Клянусь. В противовес глубине прозвучавших речей, поцелуй получился непродолжительным и едва ли не целомудренным. Однако они оба ещё какое-то время оставались в тактильном поле друг друга, прижимаясь лбами, ласково касаясь носами, разгоняя горячим дыханием утреннюю прохладу, льнущую к коже. На сан-сан кудо Ренгоку спохватился. Очарованный происходящим и слишком тронутый тем, что этой поездкой Аказа в очередной раз продемонстрировал то, насколько ему небезразличны чувства партнёра и как он ценит их отношения, он как-то совсем позабыл о том, что частью церемонии было распитие сакэ. — Подожди, — мужчина накрыл ладонью первую чашу. — Нам ещё обратно ехать. Аказа, на несколько секунд замерший с бутылкой в руке, лукаво улыбнулся и продолжил отворачивать крышку. — Здесь рядом отель есть. Обратно поедем вечером. — Получается, — Ренгоку попытался проглотить ответную улыбку, но получилось плохо, — сегодня у нас будет вторая первая брачная ночь? — Постыдился бы перед богами, — насмешливо растягивая слова, пропел Аказа, в его голубых глазах, между тем, не было ни капельки осуждения. — Только об одном и можешь думать! Впрочем, спустя ещё минут десять, когда бутылка сакэ опустела ровно на три чаши, обрядовые клятвы с листка были зачитаны, а на телефоне появилась новая свадебная фотография, Ренгоку, за руку с Аказой покидая залитую солнцем, омываемую озёрной водой площадку, услышал: — Я тоже благодарен богам. — Аказа дождался, пока на него обратят взгляд, и только тогда продолжил, его тон не скрывал серьёзности. — Но, если бы они распорядились иначе и увели тебя от меня, я бы проложил дорогу сам. И Ренгоку — за секунду до улыбки, которую растворил последовавший поцелуй, — подумал, что да. Аказа бы мог.