
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Можете ли Вы жить в Лондоне, напрямую зависит от Вашего воспитания, честности и умения молчать. И даже если Вам удалось совместить в себе эти несколько качеств, - не расслабляйтесь. Вы в любую минуту можете оступиться, оказавшись в незнакомом месте и времени. Вы сделаете шаг и на Вашу голову свалится масса проблем в виде тёмной семейки, неравенства полов и пары-тройки убийств. Вы наспех придумаете план, но и он полетит в тартар, как только в Вашу аудиторию войдёт Уильям Джеймс Мориарти.
Примечания
Вообще не планировала выкладывать эту работу, просто потому, что даже не планировала её дописывать. Всё изменило это лето, когда файл два раза крашнулся и я поняла, что это знак, - пора что-то делать. Писать пришлось с самого начала, так что работа идёт не быстро (у меня вообще ничего быстро не идёт), так что я заранее извиняюсь за исчезновения на месяцы.
Очень прошу не забывать про комментарии, мне важно ваше мнение. Приятного прочтения!
Посвящение
Рёске Такеучи и Миёши Хикару, спасибо за атмосферную историю
Сэру Артуру Конан Дойлю, Шерлок вседа будет жить в наших сердцах
Часть 3: Ворона летит на золото
19 июня 2022, 01:56
Закрой глаза и представь, что это дурной сон. Я всегда так делаю. Капитан Джек Воробей
Вы когда-нибудь задумывались, какой бывает самый лучший момент в жизни? Для всех, конечно, по разному, для меня это то время, когда я полупьяно открываю глаза утром и понимаю, что проснулась. Это значит, что у меня есть моё сегодня. Что сейчас я встану и у меня будет вкусный кофе, томный рассвет и дымчатый пейзаж из окна автобуса. Это волшебный миг — понять, что ты жив. Что вчера превратилось в воспоминание, и ты можешь стать кем-то другим сегодня. Я люблю просыпаться утром, даже в пять часов перед сессиями. Но определённо не сегодня. Я распахнула глаза и не успела даже ничего толком разглядеть, как у моей щеки оказалось что-то мокрое, зернистое и твёрдое. Я резко встала, поняв, что лежу на земле, а не в уютной кровати под одеялом. Теперь уж моему взору представился ряд кожаных туфель, что я мельком приметила при пробуждении, и прилагающиеся к ним ноги. Глаза детально осматривали картину, которую мозг пока отказывался воспринимать. Я сидела на земле посреди широкой, не асфальтированной улицы, вокруг меня сравнительно узким кольцом столпилась целая орава деловых мужичков в старомодных костюмах. Кто с тростью, кто с дамой, такой же старомодной, как и её спутник, а кто и с небольшим пекинесом. Обо всём этом я разом забыла, когда меж людских ног протиснулась маленькая грязная тушка с изворотливым хвостиком и аккуратными ушками. Лина! Я стремительно подалась вперёд и, ухватив своё бедное животное обеими руками, притянула поближе к груди. От моего неожиданного жеста пара дам удивлённо ахнули, а мужчины храбро заслонили их собой. Наблюдать за этим фарсом я была не намерена, так что решила подняться на ноги. Неуверенно пошатнувшись на несгибаемых конечностях, я решила осмотреть свою одежду. Как и ожидалось, когда-то золотая юбка теперь была тёмно коричневого цвета, что уж говорить про белую блузку. «Мэри Джейн» по линию подошв увязли в дорожную слякоть. Создавалось ощущение будто я стояла посреди болота, до краёв наполненного жабами. — Дорогой, не смотри на неё! — послышался возмущённый писклявый голос, судя по всему молодой девушки. — Какой позор! — воскликнул пожилой мужчина в двух шагах от меня. — Ист-Эндовская шлюха! — закричал кто-то с задних рядов. Нет, ну это уже беспредел. Мало того, что всё это сборище приличных джентельменов (или косплейщиков) не потрудилось подать даме, оказавшейся в беде, руку, так они ещё и кинулись обзываться. — Прошу прощения, — максимально учтиво начала я, — не могли бы уважаемые господа сообщить мне, где я сейчас нахожусь? — я глянула на близь стоящего молодого человека с надеждой. Ну будь же ты благоразумен! — Да как ты смеешь! — молодая леди, до этого стоящая чуть позади и чинно державшая своё шикарное, пышное платье с кружевным воротничком, небрежно отпустила его, очевидно предпочтя спор со мной опрятному виду. Полы платья, само собой, шмякнулись прямо в грязь, испачкав белый подъюбник. Перфекционист внутри меня тихо умер, обозначив эту женщину худшим из вандалов. — Я лишь спросила вашего спутника о том, где я нахожусь. Разве я проявила неучтивость? — спросила я, буравя взглядом ни в чём неповинную одежду. — Ты собираешься соблазнить моего мужа, грязная шлюха! — прикрикнула она. Я с интересом подметила, что чем усерднее она трясла головой, тем сильнее раскачивались перья на её шляпке. Выглядело довольно комично. Как и вся ситуация в целом. Мне настолько стало забавно, что я решила позлорадствовать, раз уж передо мной человек с умом маленького ребёнка. — О, кажется, я поняла… — я притворно задумалась, приложив грязные пальцы к подбородку, — Я ведь действительно собиралась его соблазнить. — На моём лице растянулась наивная улыбка, в то время как дама, на пару с оставшимися вельможами, выпала в осадок. — Что…что за чушь ты несёшь! — женщина схватила своего кавалера за предплечье, сходя с ума от ревности. — Ты себя в зеркале видела? Разве такое страшилище может понравиться моему мужу. Как же, всё-таки, весело задирать детей. — Вот видите, у меня совсем неподобающий вид, а я всё равно благоволю вашему мужу. — для пущего вида, я двумя пальцами поддела подол своей юбки и кокетливо качнула им из стороны в сторону. Со стороны женского коллектива тут же посыпались новые оскорбления. А вот мужская сторона предпочитала хранить молчание. В том все англичане — мы стараемся выглядеть как можно воспитаннее в глазах окружающих; ни один мужчина в присутствии своей дамы сердца не признается, что ему понравилась другая, но мысленно он её всё же разденет. Или я случайно заговорила о политике? Не важно, трактуйте как кому угодно. — Я убью тебя, грязная шваль! — всё та же молодая жена выступила вперёд. На короткий миг она, совсем не изящно, наклонилась к земле, а когда снова выпрямилась, в её руке, облачённой в белую перчатку, был зажат комок грязи. Судя по физиономиям тёток за её спиной, они были с ней солидарны и даже стремились помочь. Я, трезво оценив ситуацию, решила, что пора, как это говорится, линять. Живо развернувшись на каблуках, я сломя голову рванула в противоположную от них сторону, дабы не быть в конечном счёте закиданной этой гадостью с ног до головы. По пути расталкивая дорого-одетых зевак, я оставляла им в подарок мокрые, тёмные отметины на чистейших камзолах и сюртуках. Будет чем заняться прачкам, если у них вдруг такие имеются. На бегу мои глаза выхватывали громады стройных домов со старинной лепниной, вычурного вида кареты с хорошо ухоженными, породистыми лошадьми, сотню-другую пешеходов, облачённых в викторианские наряды и кусок синего неба с ослепительно белой пеной облаков. Чем дальше несли меня дрожащие ноги, тем острее я осознавала Лондон. Не мой Лондон. Такого Лондона я не знала и, чтоб быть честной, не хотела знать. Остановилась я лишь тогда, когда вокруг не осталось ни души. Задыхаясь от усталости, я повалилась на ступеньки, кажется, книжного магазина. Когда ноги согнулись, я неожиданно осознала, что всё это время на моей левой руке безмолвно висела перепуганная Лина. — О дорогая… — я тяжело вздохнула сверху вниз рассматривая выпученные, точно стеклянные, глаза. Бедная кошка находилась в таком шоке, что не отзывалась даже на свою кличку. Её пушистые лапки нервно подрагивали, а глазницы оставались широко открытыми. Я переложила её к себе на колени, удобно уложив на том, что осталось от юбки. Стало тихо. Укладывая кошку на колени, я как никогда чётко разглядела каждую линию на своих грязных ладонях. От пушистого хвоста я подняла глаза на старую улочку, в которой оказалась. Здесь строения были куда менее помпезными, видимо на эту часть города архитекторам не хватило фантазии, а правительству — денег. Волнительно озираясь, я сидела на ступеньках у дороги, мощенной камнем. Справа шёл ряд стареньких четырёхэтажных домиков с деревянными карнизами. Слева от меня лежала затемнённая улочка, плавно вытекающая в светлый, широкий бульвар с белыми, аккуратными строениями. Каков контраст! Сразу видно, что в стране процветала иерархическая система. Судя по моде людей, что я видела раньше, это примерно восемнадцатый-девятнадцатый век. Боги, всё это было похоже на съёмки какого-то древнего фильма про королеву Викторию, или английских дуэлянтов. Может, так оно и есть? Может, сейчас откуда-то выпрыгнет режиссёр со своим громогласным «Снято!», мама шагнёт откуда-то из-за съёмочной группы и пошутит про то, что у меня есть актёрский талант, потом мы отправимся домой, закажем пиццу и посмотрим «Римские каникулы», восхищаясь прекрасной королевой Анной. Нет… Конечно, всё это глупость. Даже если предположить, что у меня провал в памяти, то как объяснить светящиеся часы? Галлюцинации? Если это были наркотики, подмешанные мне в еду, то они должны были подействовать раньше. Или же они сработали и никаких скелетов не было? Нет, тоже глупость. Я отлично ощущаю реальность и досконально помню всё, что происходило со мной последние десять часов. Со стороны казалось, что со мной всё в порядке, что я просто немного устала, но внутри разыгралась буря, грозясь всё смести на своём пути. В ушах шумела кровь, а голова начинала болеть от нервов, сердце билось так громко, что начинали дрожать руки. Я сплела между собой пальцы и соприкоснулась ими со лбом. На ум приходила только молитва Отче Наш — её и прочитала. Потом ещё по-французски, по стечению обстоятельств выученную мной ещё в младших классах. Но так как мой Лю Фронсе желал оставлять лучшего, я на всякий случай прочитала ещё и на немецком. Вдруг Бог не говорит по-английски, а мой французский не поймёт, нужно было перестраховаться. Открыв глаза и пару раз ими поморгав, я окончательно убедилась, что Господь — женщина с очень чёрным юмором и жестокой натурой, — улица вокруг не исчезла. Теперь, когда я медленно, но верно начинала принимать сложившуюся ситуацию, в голове всплывали логические выводы, которые, впрочем, моё сердце принимать было не намеренно. Для начала я каким-то, не иначе как волшебным, образом переместилась в прошлое. А это, в свою очередь, значило, что я абсолютно одна в этом мире, как бы жутко и страшно это не звучало. У меня нет ни друзей, ни семьи, стало быть, помочь мне некому. Сидеть и ждать, пока я окончательно окоченею от осеннего ветра, было, по крайней мере, глупо. Чтобы выжить в этом дурдоме мне нужны были деньги, то бишь работа. С этой мысли настроение начало подниматься. Что это я, в самом деле! Всё ведь могло обернуться куда хуже: я могла переместится на эшафот в Средневековье; поцеловать виском бордюр, скажем в Германии 43-го; очутиться посреди Атлантического океана; ну или оказаться женой Эдуарда III, — тоже так себе перспектива. Но мне повезло! Я жива, цела, меня не затащили в бордель, не сожгли на костре и я даже не подверглась чуме. Ну разве это не чудо? Теперь моя судьба в моих руках, и я вполне могу с ней справиться. Да, руки всё ещё дрожали, глаза слезились, а сердце танцевало хоту, но всё же свет в туннеле был виден, а это главное. Забыв о жалости к себе и смахнув росу с ресниц, я покрепче обняла Лину. — Ну что, мисс Лина Инверс, мы отправляемся в новое, незабываемое путешествие! — я с вызовом обвела взглядом светлый бульвар. Ещё раз вздохнув полной грудью, я шагнула навстречу белым лучам осеннего солнца. В тот момент, я чувствовала себя пьяницей, который наконец-то протрезвел. Градом на меня обрушились громкие разговоры, что перебивали друг-друга, создавая ощущение пчелиного улья; разбился в глубине ушной раковины лязг карет, что тяжело и резко проносились по еле очерченной дороге, распыляя вокруг себя дождевую воду. Следующим, что я почувствовала после звуков, были запахи. Они оглушали и казались невыносимыми для меня — человека двадцать первого века. В нос ударил запах сырой земли, дождя, приглушенная вонь конского навоза и кисло-сладкий резкий запах духов. Всё вокруг казалось очень странным и ненормальным. Особенно пугало отсутствие привычного спокойствия на дорогах, асфальта, бизнесменов, уткнувшихся в свои смартфоны и высоких, разрывающих облака, стеклянных офисов. Юркнув на предположительно пешеходную зону, так как какого-либо разделения у дороги не было, я старалась держаться поближе к стенке и подальше от столпотворения в пешеходной зоне. Так, настроившись на глобальные перемены, я зашагала в не пойми какую сторону, надеясь, что скоро этот грязный кошмар наконец-то закончится. Прошла я, однако, недолго. Ни то чудо, ни то коляска с работороговцами, ровнёхонько у моего левого бока остановилась богатого убранства карета — тёмно-фиолетовая коробка на четырех витиеватых колосёсах из чёрной стали. На дверке, в футе от меня, блестел золотой герб с изображением двух ворон, которые агрессивно вгрызались друг-другу в глотки. Я отвернулась. Спереди, невозмутимо сгорбившись, сидел тощий, старый, седой мужчина — кучер; из кармана у него торчала пачка старых папиросок, а на шее красовался длинный, свежий синяк — вероятно сегодня утром господин огрел его тростью за оплошность; он был довольно худ и одет был бедно, хоть и опрятно. Из наблюдений я сделала несколько выводов — либо же он непослушный слуга, либо у него жестокие хозяева, либо он пытался кого-то защитить, что в принципе не исключает первого и второго. В любом случае, желание знакомиться у меня отпало напрочь, и я с подозрением отошла от кареты. Тут же дверка с грохотом распахнулась, и из её недр вырвалась женщина — это я поняла разве что по платью и широкополой шляпе. Она стремительно подлетела ко мне, из-за чего я от удивления чуть снова не выронила Лину, благо в этот раз я быстро собралась. Руки женщины, что была почти на голову выше меня, сомкнулись моей шее и нежно легли мне на голову. В нос ударил сладкий запах женских духов. Кажется, кедр и лаванда — мой любимый. — Кетти, Господи, я так долго тебя искала! — тонкий, но совсем не визглявый голос плакал у меня над ухом. Стоп паровоз! Я никакая не Кетти, и меня здесь точно никто не искал. Я стала перебирать варианты возможного умысла. Заманка чёрного рынка? Бред сумасшедшей? Ложь для белок-летяг из другого мира? Ничего из этого мне было не нужно, так что я мягко отстранилась и как можно более честно сказала: — Извините, но я вас не знаю. Вы, наверное, обознались. Теперь, когда мы стояли друг напротив друга, я смогла рассмотреть её получше. Большая, бежевая шляпа, усыпанная разномастными цветами — гортензиями, ромашками, фиалками, — из цветной бумаги и тканей; нежный, летний макияж не был броским; светлые волосы, на вид лёгкие и волнистые, были собраны под шляпой, а чёлка объёмной волной лилась по правому боку; на плечах лежала синяя, по виду тёплая, шаль, а под ней, закрывающее грудь и руки, под цвет шляпы, несложное платье, покрытое украшениями из жемчуга. Дальше мой взгляд не опустился, незнакомая дамочка вцепилась мне в плечи и внимательно посмотрела мне в глаза, от чего я невольно отклонилась назад. — Дорогая, ты не узнаёшь меня? Это же я…твоя мама. — последние слова были произнесены шепотом и утонули в новом всхлипе. Моя мама? Ещё чего, моя мама не такая красивая. Она с меня ростом, ворчливая, вредная; она не любит бардак, немодную одежду и инжир. Она постоянно кричит, если ей что-то не нравится, и она никогда-никогда не стала бы плакать на людях, даже в день похорон моего отца она не проронила ни слизинки. А вас, леди, я знать не знаю. Я ещё раз взглянула на женщину, убитую горем, и, хоть я совсем не такой человек, я быстро отметила, что она богатая и ухоженная. Будь она моим покровителем, мои проблемы на ближайшее время решились бы сами собой. — Дорогой, Кетти ничего не помнит! — женщина грациозно развернулась в сторону, всё ещё открытой, дверцы кареты. Несколько секунд было тихо, за это время я успела разглядеть несколько силуэтов, сидящих во тьме — это меня напрягло. Затем раздался голос — низкий, чинный, строгий: — Это не важно, забирай её и садись обратно. То, чем ты занимаешься, не достойно рода Рембранд. Я аж воздухом подавилась. Я что, собачка? Нечего меня забирать. Но я подумала — ладно, рукопашка у меня на высоте и бегаю я быстро, коль что, ловить будут по всему чёрному рынку. А я за оставшееся время обчищу их до ниток. — Матушка, я кажется начинаю что-то припоминать… — ага, свой завтрак. А вообще, где мой Оскар? Сощуренные глазки, что с неуверенностью взирают на тебя из-за согнутой руки, что я от «дикой головной боли» прижала к виску. Ну как можно не поверить моей идеальной актёрской игре? — Правда? Ласточка моя, ты обязательно всё вспомнишь! У нас было много прекрасных моментов раньше! — моя фальшивая мама смахнула слезу с ресниц и, аккуратно придерживая за меня плечи, помогла подняться к недрам «вороньей кареты», как я про себя её окрестила. — Осторожно, не ударься головой. — заботливо предупредила она, прежде чем мы без проблем опустились на мягкие сидения. Фальшивая мама захлопнула дверь. «Трогай» — скомандовал чинный голос, и мы поехали. Внутри было темно и душно, к тому же знатно трясло — это вам не Ауди в конце концов. Мужчина, что сидел справа от не моей мамы и тот, что говорил раньше, раздёрнул шторку у окна и в деревянную коробку ворвался пронзительный солнечный свет, от которого мне на мгновение пришлось зажмурить глаза. Когда я их открыла, то обнаружила двух подростков, сидящих прямо передо мной. Итак, что тут у нас. Двое — парень, вероятно, мой одногодка, и девушка, возможно чуть старше меня. Один цвет глаз и волос — значит, брат и сестра, хотя сестренка, конечно, в разы приятнее, красивее, если угодно, братца, хотя тут, может, дело ещё в том, что он имеет большой лишний вес и узковатый вырез глаз. Оба были одеты богато. На девушке гордо восседала узкополая, белая шляпка с двумя лебедиными перьями и тремя пышными, голубыми бантами; длинное, вычурно кроенное платье, по цветам подходящее шляпе, сидело на ней как влитое — значит, было шито на заказ. Шить на заказ платье такого фасона на каждый день? Такое сделал бы лишь человек, кичащийся своим положением в обществе. Далеко ходить не нужно, её брат, в контраст ей, был одет в простой, темно-бордовый фрак — ухоженный, по виду пуговиц и запонок весьма недешёвый. Едем дальше. О главе семьи — единственном человеке, что заговорил с тех пор, как я опустилась на сидение кареты, или точнее сказать, единственном, кому позволено было говорить из-за его авторитета. Худой, бледный мужчина с идеально уложенными гелем волосами, что лежали назад. Бородка-эспаньолка придавала ему некой злой мистики, а строгий, чёрный фрак — строгости. Впрочем, опасным он мне не казался. Судя по тому, что они забрали меня посреди улицы, не боясь выдать своих лиц, и даже любезно отдёрнули шторку окна, раскрывать свои лица уважаемые не боялись, как и мой побег не вызывал у них спазмов в нервной системе. Это хорошо. Я бы могла напрячь булки и запомнить дорогу, но, скорее всего, это было бы бесполезно. Это совсем не тот Лондон, в котором я родилась и выросла, и выстроить его примерное расположение улиц в голове не выйдет, да и все эти сложноизобретённые названия, как будто основатели выдумывали их с парой-тройкой бутылок рома под боком… Ну их к прадедам! Устало откинуться на сидение и расправить плечи мне не дали. Я почувствовала на себе взгляд. И это явно было не заинтересованное разглядывание. Я покрепче схватила всё ещё шокированную Лину, что жалась к моей груди, сидя у меня на коленях. Я чувствовала, как она буквально пытается впечататься головой мне в живот, её задние лапы больно давили на колени, но я и не собиралась её сгонять. Я медленно, как будто моя шея вмиг превратилась в дерево, повернулась в сторону брата и сестры, напротив меня. Парень всё ещё без интереса глядел в окно, а вот сестра… Она встретила меня зелёным огнём своих глаз. Мокрый, лихорадочный взгляд из-под чётко-очерченных чёрных бровей казался мне взглядом дьявола. Я никогда не видела людей, которые бы желали мне смерти, но, как первопроходец, я точно осознала, что это за ощущение — это жажда убийства. Эта девушка, что была старше меня на пару лет, чьи маленькие, бледные пальцы сжимали подол модного платья, большего всего на свете в тот момент желала мне мучительной смерти.