я (романтика)

здесь, в углу, на краю города, я прячу от гильотины один конец своей души. и тогда в животном экстазе я закрываю глаза и, как самец ранней весной, захлебываюсь и шепчу. – кому нужно знать детали моих переживаний? я настоящий коммунарь. кто посмеет сказать по другому? неужели я не смею отдохнуть одну минуту? тускло горит лампада перед образом Марии. перед лампадой, как резьба, стоит мой печальная Тэхён. но я ничего не думаю. мою голову гладит тихий голубой сон. ...наши назад: с позиции на позицию: на фронте – паника, в тылу – паника. мой батальон готов. через два дня я и сам брошусь в пушечный гул. мой батальон на подбор: это молодые фанатики коммуны. но сейчас я не менее нужен здесь. я знаю, что такое тыл, когда враг у стен города. эти мутные слухи ходят с каждым днем и, как змеи, расползлись по улицам. эти слухи мутят уже гарнизонные роты. мне доносят: — иду глухие жалобы. – может вспыхнуть бунт. да! да! я знаю: может вспыхнуть бунт, и мои верные агенты парят по заулкам, и уже некуда вмещать этот винный и почти невинный обывательский хлам. ...а канонада все ближе и ближе. чаще гонки с фронта. облаками собирается пыль и стоит над огородом, покрывая мутное огненное солнце. изредка полыхают молнии. тянутся обозы, кричат тревожно паровики, проносятся кавалеристы. только у черного трибунала коммуны стоит удручающая молчаливость. да: будут сотни расстрелов, и я окончательно сбиваюсь с ног! да: уже слышат версальцы, как в гулкой и мертвой тишине княжеского поместья над огородом вспыхивают четкие и короткие выстрелы; версальцы знают: – штаб Шихёка! ...а утро цветёт перламутром и падают утренние звезды в туман дальнего бора. ...а глухая канонада растет. растёт предгрозье: скоро будет гроза. ...я вхожу в княжеское поместье. доктор и часовой пьют вино. Чимин угрюмый сидит в углу. потом он подходит ко мне и наивно печально говорит: – слушай, друг! отпусти меня! Я: – куда ? Чимин: – на фронт. я больше не могу здесь. ага! он больше не может! и во мне вдруг разразилась злость. наконец-то прорвалось. я долго сдерживал себя. - он хочет на фронт? он хочет от этого черного грязного дела? он хочет вытереть руки и быть невинным, как голубь? он мне отдает «свое право» купаться в лужах крови? тогда я кричу: – вы забываете! слышите? когда вы еще раз скажете об этом, я вас немедленно расстреляю. доктор Хосок динамично: – так его! так его! — и покатил хохот по пустынным лабиринтам княжеских комнат. — так его! так его! Чимин сник, побледнел и вышел из кабинета. доктор сказал: – точка! я отдохну! работай еще ты! я: – Кто на очереди? - дело № 282. я: - ведите. часовой молча, как автомат, вышел из комнаты. (да, это был незаменимый часовой: не только Чим — и мы грешили: я и доктор. мы часто уклонялись присматривать за расстрелами. но он, этот дегенерат, всегда был солдатом революции, и только тогда шел с поля, когда таяли дымки и закапывали расстрелянных ). ...портьера раздвинулась, и в мой кабинет вошли двое: женщина в трауре и мужчина в пенсне. они были окончательно напуганы обстановкой: аристократическая роскошь, княжеские портреты и кавардак — пустые бутылки, револьверы и синий сигаретный дым. я: – ваша фамилия? - зет! – ваша фамилия? - игрек! мужчина собрал тонкие побледневшие губы и впал в беспардонно-плаксивый тон: он просил милости. женщина вытирала платком глаза. я: – где вас забрали? – там-то! – за что вас забрали? – за то-то! ага, у вас было собрание! какие могут быть собрания в столь тревожное время ночью на частной квартире? ага, вы теософы! ищете правды!.. новой ? так! так!.. кто же это?.. христос?.. нет?.. другой спаситель мира?.. так! вас не устраивает ни Конфуций, ни Лаотсе, ни Будда, ни Магомет, ни сам черт!.. да, понимаю: надо заполнить пустое место... я: — так по-вашему, значит, назрело время прихода Мессии? мужчина и женщина: – да! я: — вы думаете, что этот психологический кризис следует наблюдать и в европе, и в азии, и по всем частям света? мужчина и женщина: – да! я: — так какого же вы чёрта, мать вашу, не сделаете этого Мессию из "чека"? женщина заплакала. мужчина еще больше побледнел. строгие портреты князя и княгини хмуро смотрели со стен. доносилась канонада и тревожные гудки с вокзала. вражеский ларец наседает на наши станции — передают в телефон. из города доносится шум: грохотали по мостовой тачанке. ...мужчина упал на колени и просил милости. я с силой толкнул его ногой — и он раскинулся лицом вверх. женщина приложила траур к виску и в отчаянии наклонилась на стол. она сказала глухо и мертво: — слушайте, я мать троих детей! я: – расстрелять! мгновенно подскочил часовой, и через полминуты в кабинете никого не было. тогда я подошел к столу, налил из графина вина и залпом выпил. потом положил руку на холодный лоб и сказал: - далее! вошёл дегенерат. он советует мне отложить дела и разобрать внеочередное дело: — только привели из города новую группу версальцев, кажется, все монахини, они на рынке вели откровенную агитацию против коммуны. я входил в роль. туман стоял перед глазами, и я был в том состоянии, которое можно квалифицировать как чрезвычайный экстаз. я думаю, что в таком состоянии фанаты шли на священную войну. я подошел к окну и сказал: – ведите! ...в кабинет валилась целая толпа монахинь и монахов. я этого не видел, но это чувствовал. я смотрел на город. вечерело - я долго не оборачивался, я смаковал: всех их через два часа не будет! вечерело — и снова молнии резали пейзаж. на дальнем горизонте за кирпичом поднимались дымки. версальцы наседали яростно и ярко - это передают в телефон. на пустынных трактах изредка произрастают обозы и поспешно отступают на север. В степи стоят, как дальние богатыри, кавалерийские сторожевые отряды. тревога. в городе магазины забиты. город мертв и уходит в дикую средневековую даль. на небе растут звезды и проливают на землю зеленый болотный свет. потом гаснут, пропадают. но мне нужно спешить! за моей спиной группа монахов! ну да, мне надо спешить: в подвале битком набито. я решительно поворачиваюсь и хочу сказать безысходное: — расстрелять! но я оборачиваюсь и вижу - прямо передо мной стоит мой Тэхён, мой печальный Тэ с глазами Марии. я в тревоге метнулся в сторону: что это галлюцинация? я в тревоге метнулся в сторону и вскрикнул: – ты? и слышу из толпы грустно: - Чонгук! мой мятежный Гук! я чувствую, что вот-вот упаду. мне дурно, я схватился рукой за кресло и наклонился. но в тот же момент хохот грохотом покатился, бухнулся о потолок и пропал. это доктор: - «Тэхён-а»?! ах ты, чертова лялька! «Тэхён-а»?!! я мгновенно пришел в себя и схватился рукой за мавзер. – черт! – и бросился на доктора. но тот холодно посмотрел на меня и сказал: — ну, ну, тише, предатель коммуны! сумей расправиться и с «Тэхён-ой» (он подчеркнул «с Тэхён-ой»), как умел расправляться с другими. и молча отошел. ...я остолбенел. бледный, почти мертвый, стоял перед молчаливой толпой монахов с растерянными глазами, как затравленный волк. да! — схватили наконец и другой конец моей души! уж не пойду я на край города преступное прятать себя. и теперь я имею одно только право: - никому, никогда и ничего не говорить, как раскололось мое собственное «я». и я головы не потерял. мысли резали мой мозг. что мне делать? неужели я, солдат революции, ошибусь в этот ответственный момент? неужели я покину трибунал и позорно предаю коммуну? ...я сжал челюсти, мрачно посмотрел на Тэхёна и сказал резко: – всех в подвал. я сейчас буду здесь. но не успел я этого сказать, как снова кабинет задрожал от хохота. тогда я вернулся к доктору и бросил четко: - доктор Хосок ! вы, очевидно, забыли, с кем имеете дело? не хотите ли и вы в штаб Шихёка?... с этой сволочью! – я махнул рукой в сторону, где стоял мой Тэхён , и молча вышел из кабинета. …я за собой ничего не услышал. ...от особняка я ушел, как пьяный, в никуда по сумеркам предгрозового душного вечера. канонада росла. снова вспыхивали дымки над дальним кирпичом. за курганом грохотали броненосцы: это шла между ними решительная дуэль. вражеские полки врага наседали на инсургентов. пахло расстрелами. я уходил в никуда. мимо меня проходили обозы, пролетали кавалеристы, грохотали по мосту тачанки. город стоял в пыли, и вечер не разрядил заряд предгрозия. я шёл в никуда. без мысли, с тупой пустотой, с тяжёлым весом на своих сгорбленных плечах. я шёл в никуда.