Подарок

— Куда Вы хотите отвезти меня? — Алиса попыталась вырваться из сильных рук графа Уоррика, неделю назад купившего ее на невольничьем рынке Лондона, куда свозили пленников из Франции, Шотландии и Ирландии. Неделю она жила в его особняке, за ней ухаживали, хорошо кормили и обеспечили дорогими и красивыми нарядами, о которых простолюдинка, хотя и из зажиточной семьи, не могла и мечтать. Несмотря на это, Алиса в страхе ждала, что граф рано или поздно захочет обесчестить ее. Ведь не просто так он тратил большие средства на французскую простолюдинку? Но она помнила о своей клятве и была готова защищать свою честь до смерти. Неделя прошла относительно спокойно, пока, однажды граф Уоррик не пришел сообщить ей, что они собираются уезжать. Куда они собираются ехать, к кому и зачем, он не уточнил. Да и зачем церемониться с пленницей-простолюдинкой? — Не вырывайся, sweetheart. Мы едем к твоему хозяину, — граф чуть встряхнул сопротивляющуюся Алису. — К новому хозяину? — горько усмехнулась Алиса — А разве не Вы… — она была озадачена словами графа. — Нет, я приобрел тебя не для себя. Ты меня не интересуешь, несмотря на твою красоту и невинность, — граф Уоррик пристально взглянул на нее, — Ты ведь невинна? Ты еще девица? Как же я раньше об этом не подумал… Тебя должны были осмотреть. — Я девица! — щеки Алисы вспыхнули румянцем, она была одновременно и смущена и возмущена этим бестактным вопросом. — Прекрасно. Мне достаточно твоего слова, я не стану подвергать тебя унизительной процедуре. Надеюсь, что могу тебе верить, — улыбнулся граф. Где-то, в глубине души шевельнулось раскаяние за содеянное, но он быстро изгнал его оттуда. Эта Алиса — всего лишь французская пленница-простолюдинка и ей еще очень крупно повезло. Так везло далеко не всем пленникам, даже хорошеньким девицам. Многие годами выполняли самую тяжелую и грязную работу. — Но зачем Вы меня об этом спрашиваете? — грудь Алисы сдавила тревога, но вместе с тем, девушку охватила злость. Как эти мерзавцы, подлые захватчики, смеют распоряжаться ее жизнью и честью? — Я все равно не собираюсь становится подстилкой грязных англичан! — Shut up!* — граф занес руку и ударил ее по щеке, из больших карих глаз Алисы невольно брызнули слезы, — Будешь делать, что я говорю, французская дрянь, и не смей открывать рот, пока тебя не спросят, — указательным пальцем Уоррик провел по ее губам, — думаю, что, отныне свой ротик ты будешь использовать по другому… говорят, французы весьма искусны в этом, — усмехнулся граф. — Вы — негодяй, граф! Даром, что граф, а ни чести, ни совести у Вас нет, — Алиса перестала чувствовать страх, она выскажет этому английскому мерзавцу, все, что о нем думает. И не важно, что будет потом. Пусть бьет. Отец тоже, бывало, мог оплеуху отвесить. Отец… увидит ли она когда — нибудь свою семью? Англичане лишили ее и семьи, и Родины, и свободы. — Вы лишили меня всего, но чести не лишите. Вы когда-нибудь за все расплатитесь сполна, за все беды, которые причинили нам, за всю кровь, которую пролили, — Алиса не выдержала, из ее красивых глаз вновь ручьем полились слезы. — Ладно, хватит… — Уоррик вытащил платок и вытер ее щеки, — Ты должна хорошо выглядеть. Ты еще до конца не осознаешь этого, но тебе очень повезло и ты еще даже не знаешь, кто будет твоим господином. Ты — простолюдинка. А ведь свободы и Родины, лишаются и принцы, и даже короли.

Англия, поместье Грумбридж, декабрь 1415 года.

Скоро Рождество… Когда-то оно сулило радость и счастье. Что же сулит оно нынче? Карлу, герцогу Орлеанскому, племяннику французского короля Карла VI, сыну его брата Людовика Орлеанского придется провести это Рождество вдали от Франции, от семьи и друзей. Он не увидит свою маленькую принцессу, свою доченьку Жанну, рожденную от его первой жены — кузины Изабеллы Валуа. Увы, ее рождение стоило Изабелле жизни, и поначалу Карл вообще не желал видеть малышку, не чувствуя к ней никакой отеческой любви и привязанности. Но, со временем, он привязался к этой красивой белокурой девочке с ясными голубыми глазами матери, и полюбил ее всем сердцем. Его девочка, его принцесса. Она плакала и просила папочку остаться, не уезжать на войну. Да разве папочка мог остаться? Он должен был исполнить свой долг. Что же стало результатом исполнения этого долга? Не победа, не героическая смерть, а позорное поражение и плен. Карл подумал о том, что, вероятно лучше было бы погибнуть, как погиб его друг и соратник — герцог Жан Алансонский. Он хотя бы смог избежать унижения и позора. В глазах своего сына Жана он навеки останется героем, павшим на поле боя. Маленький Жан был ровесником его Жанны, обоим было по шесть лет от роду. Совсем еще дети. Дети войны. Как много у них общего, было бы неплохо, если бы они… Карл грустно улыбнулся, доживет ли он до свадьбы своей дочери, поведет ли ее к алтарю, поцелует ли, благословляя? Но, если и доживет, то будет ли на свободе? А Бонна? Его юная жена, с которой они даже не успели консумировать брак. Он слишком мало уделял ей внимания, занятый делами герцогства и осуществлением мести за убитого отца — Людовика Орлеанского. Его отец был убит по приказу бургундского герцога Жана Бесстрашного. Он ненавидел его, и поклялся матери, лежащей на смертном одре, что отомстит. Увы, осуществление этой мести оказалось более сложным делом, нежели он предполагал. Карл был слишком юным и неопытным, опираясь на поддержку своего тестя, отца Бонны — графа Бернара Д’Арманьяка. Отчасти, граф Д’Арманьяк заменил ему покойного отца. Правда, граф, бывший суровым воином, не одобрял некоторых увлечений Карла, таких, как чтение книг и сочинение стихов. Он считал, что зятю нужно больше упражняться в боевых искусствах, владении мечом, стрельбе из лука. Но такое времяпрепровождение не вызывало у Карла особого интереса. Он предпочитал уединяться с любимой книгой или записывать строчки, которые совершенно неожиданно приходили ему в голову. Карл не мыслил свою жизнь без стихов. И что теперь? Его тесть был прав, прав во всем. Карл Орлеанский оказался никудышным воином. Он не смог принять мудрого решения при Азенкуре. Не смог даже не опозориться и не угодить в руки врага. Карл — герцог, принц крови, племянник короля, глава Орлеанского дома. Курам на смех. Он подвел всех — тестя, Бонну, свою маленькую Жаннет, младших братьев. Что их теперь ждет, что ждет его? Нужно написать им письма, попросить прощения, поздравить с Рождеством. Если бы он только мог написать им обо всем. Но даже они не представляли, насколько герцог Орлеанский был унижен. И слава Господу, что они не ведали того, что произошло сразу же после битвы, после того, как он был пленен молодым рыцарем, неким Ричардом Уоллером. Английский король Генрих V унижал и оскорблял его, заставлял делать непотребные вещи.* Его, герцога Орлеанского. И он делал это, ведь иного выхода не было. В качестве заложника, в Англии находился его младший брат Жан. Он боялся за него, Жан был очень хрупким и болезненным юношей. Жестокость Генриха не знала границ, он был способен на все. А затем его отвезли в поместье пленившего его Ричарда Уоллера, в Грумбридж. Оно находилось в живописном, красивом месте, и Карлу здесь даже нравилось. Он ни в чем не нуждался, Ричард заботился о своем пленнике, стараясь развеять его грусть. Они подружились, но однажды Ричард захотел большего, нежели дружба, поклявшись взять весь грех на себя. Карл не стал противиться его воле… Он и сам чувствовал нежность и симпатию к Ричарду, но порою его охватывало жгучее чувство стыда, когда он вспоминал о Бонне, тесте, дочери и братьях. Сможет ли он посмотреть им в глаза, даже если когда-нибудь и освободится из плена? Раньше, каждое Рождество, Карл делал братьям, дочке и Бонне подарки, но что сможет подарить на это? Да, конечно он пришлет подарки, но сам не сможет их вручить, не сможет поцеловать, обнять дочь, жену и братьев. Одиночество, бесчестье и позор — вот его подарки родным на это Рождество. Его первое Рождество вдали от дома, в неволе. Его он запомнит на всю жизнь.

Англия, замок Кенилворт.

— Это Рождество мы проведем все вместе, как когда-то… в детстве. Помнишь, Джонни? — высокий молодой человек с большими карими глазами, правильными чертами лица и чуть полноватыми губами подошел к камину и присел на медвежью шкуру, вытянув ноги у огня. Блики пламени отражались в его красивых глазах, казалось, что его лицо не портил даже шрам, шедший через левую щеку. Этого молодого мужчину сложно было назвать красавцем, но в нем было нечто весьма притягательное и интересное. Когда он улыбался, на щеках играли ямочки. И нынче он так же безмятежно улыбался, находясь в кругу семьи, со своим братом, словно и не было рек крови, множества убитых и искалеченных, погибших младенцев, пленников, быть может, навек лишенных Родины. Генрих V — английский король, милостью Божьей, ни о чем не жалел. Он взял то, на что имел законное право. Его брат, сидевший неподалеку, в кресле, конечно же был согласен с ним. Франция должна принадлежать Ланкастерам по праву рождения. Их предок Эдуард III имел все законные права на французский трон, так как был сыном французской принцессы Изабеллы, дочери Филиппа Красивого. Именно Генрих, а не этот безумный Валуа должен владеть короной Франции. Нет, он не чувствовал угрызений совести. После славной победы можно было и отдохнуть. Как когда-то раньше, когда еще была жива матушка, а они были детьми. — Ты помнишь матушку, Джон? — спросил Генрих своего младшего брата Джона Ланкастерского, которому, по восшествию на трон даровал титул герцога Бедфорда. Джон был совсем еще маленьким, когда их мать умерла, рожая их младшую сестру Филиппу. — Я помню ее, Хэл. Мне было уже пять лет… — грустно улыбнулся Джон. Джону Ланкастерскому, герцогу Бедфорду исполнилось двадцать шесть лет, он был тремя годами моложе своего брата-короля. Джон тоже не являлся красавцем, но был вполне привлекательным молодым мужчиной с орлиным носом, большими серыми глазами и красиво очерченными губами. Он был так же высок, как и брат, но шире в груди, и казался даже сильнее и крупнее короля Генриха. Волосы обоих братьев были острижены полукругом, по военной моде. Он сидел в кресле, задумчиво крутя массивный фамильный перстень на пальце, — Я помню ее руки, как она играла на арфе и пела. Помню, как она уговаривала меня учить французский язык, а я этого совсем не желал, — рассмеялся Джон, — она сказала, что на французском мое имя звучит как Жан. Мне понравилось, как оно звучит. Жан… Красиво, правда? — Ну, положим, одного Жана мои люди уже красиво отправили на тот свет, — зловеще рассмеялся Генрих, — Жан, герцог Алансонский попытался убить меня, но вместо этого сам отправился кормить червей, туда ему и дорога. — Ты суров, братец, — усмехнулся Джон. — Я хотел бы сделать тебе подарок на Рождество, — выражение лица Генриха стало серьезным, даже жестким. — Я буду рад любому подарку, Хэл. Разве это так важно? — Джон тепло улыбнулся брату. Он очень любил своего Хэла и был привязан к нему больше, чем к Томасу и беспечному Хамфри. Эта привязанность была вызвана вовсе не тем, что Генрих стал королем, они были близки с раннего детства. — Это важно, Джонни. Ты получишь Алансонское герцогство, и титул герцога Алансонского. — Но… — Джон растерялся и даже не знал, что на это ответить, — Разве у герцога нет наследника? Но ведь… герцогиня Алансонская — дочь нашей мачехи, и ее сын — наследник убитого герцога. Его ведь тоже зовут Жан. Жан Алансонский… Ему сейчас должно быть лет шесть или семь, и он недавно потерял отца. — О боже, Джонни! — теперь настала очередь удивляться Генриху, — С каких это пор ты стал таким сентиментальным? Этот малолетний щенок прежде всего сын нашего врага, а потом уже внук нашей мачехи. Которая, кстати говоря, никогда мне не нравилась. Жанна Наваррская та еще ведьма и интриганка, не думаю, что она когда-либо любила отца, а он совсем потерял голову от ее смазливой физиономии. — А ведь Мари Д’Алансон была обручена с тобой, когда мы были детьми, если ты это, конечно помнишь, — Джон подмигнул брату, — но потом ее отдали за Жана Алансонского, может быть тебе обидно, братец? — С чего бы? — приподнял бровь Генрих, — и да, ты абсолютно прав, что я этого нынче даже не помню, да и не хочу помнить. Они меня совершенно не интересуют — ни наша мачеха, ни Мари Д'Алансон, и уж тем более ни ее щенок. Так называемый наследник. Что ж, пока пусть сидят в своем герцогстве, но придет время и я вышвырну их оттуда. Это герцогство отныне — твое. И титул — твой. — Благодарю тебя, брат, — Джон прижал руку к груди, — Я принимаю твой подарок и клянусь быть достойным его. Генрих подошел к креслу и братья обнялись. Джон подумал, что ему было бы интересно взглянуть на дочь своей мачехи. Жанна Наваррская была очень красивой женщиной. И на мальчика тоже. — Так значит, я теперь Жан Алансонский? — весело рассмеялся Джон, — Жан Алансонский… Черт возьми, это звучит недурно!