Валькирия. Отблески Сириуса

Ну все, мне пора Между завтра и вчера Море иллюзий Сорвав якоря Начинаем жить с нуля Верим и любим Чужие в новых странах Свои на старых картах Религия обмана Огни большого города

Митя Фомин — Огни большого города.

***

      Этот день был аномально жарким, необычайно долгим и до ужаса противным, с самого утра и до момента, когда солнце начало уходить за горизонт — каждая секунда оказалось полной хернёй. Митчеллу казалось, что этот ужас никогда не закончится но, стоило рабочему будильнику прозвенеть, ознаменовывая конец мучений Маклауда, как Митч сорвался с рабочего места, схватив лишь куртку.       Да, он должен был подавать Ориону и Андромеде пример сдержанного, умного и интеллигентного человека, но зачем, спрашивается, делать это, когда в шаурмечной за пять километров от королевской резиденции появились скидки на большую шаурму с курицей? Стоило ли говорить, что Орион и Андромеда следовали за Митчеллом как за светилом весёлой жизни, ведь в кой-то веки они могли вкусить пищу уличных богов, а не жить на диете из дефицитной еды родного мира.       Митчелл вёл своих подопечных украдкой, покидая резиденцию, будто военную базу. Миновав охрану у входа и преодолев большую часть пути к парковке, троица встретилась с Танвилидой — учительницей этики и танцев. Старая валькирианка прожгла принца и принцессу взглядом своих больших синих глаз и перевела его на Митчелла. Увы, сбить с спесь с Митчелла и заставить его расколоться у вредной старухи не получилось. Его мечта: показать улицы Фронтира-12 Ориону и Андромеде, а так же поесть шаурмы за полцены, была куда сильнее, нежели желание Танвилиды не пускать наследников короля Авалона куда-то за границы безопасной резиденции. — Улицы нынче опасны, венмар (на валькирианском — уважительное обращение к мужчине наставнику) Маклауд и я надеюсь вы предпримите все меры предосторожности, что сберегут наших учеников, иначе… — Начала было Танвилида, но Митчелл закончил её излюбленную страшилку: — Вы меня со свету сживёте и останки Безымянным Охотникам продадите, да-да, в пятый раз слышу. Ученикам, между прочим, синяки и шишки набивать жизненно необходимо. Подумаешь, шаурму поедят… — Валькирианка нахмурилась, но уступила, наблюдая за тем, как Орион и Андромеда, прячась за спиной Митчелла, покидают родной дом в поисках очередных приключений. Танвилида покачала головой и тяжко выдохнула, молясь Святым Проповедникам.

***

      Митчелл, сколько себя помнил, старался держаться подальше от витиеватых и путанных улиц больших городов. Детство его прошло в уютном особняке богатой семьи, а молодость в боях с Безымянными Охотниками. В первый годы войны бои шли вне крупных городов и колоний, но стоило республиканским войскам начать отвоёвывать планету за планетой, как бои перекинулись из военных баз на разрушенные улицы мегаполисов.       Иногда Митчелл вспоминал о том времени. Отделение двигалось быстро и ползком. Всюду шли стычки и попасть под перекрёстный огонь — самое страшное, что только могло случиться с бригадой. Лупят из всего, что есть и со всех возможных сторон. Порой доходило до того, что проходя мимо ещё целой высотки, республиканская пехота встречалась с отрядами противника, который открывали огонь со стороны улицы и со стороны окон, то шанс остаться в живых сводился к несчастным пяти процентам, стремительно приближаясь к проклятому нулю.       Митч редко выходил в рейды или патрули. Он боевой инженер и на войне занимался починкой всего, что было связна с боевой техникой и связью между отделением и штабом. Ему, как к примеру Эмме и Райли, не приходилось ползком преодолевать пару километров, чтобы удостовериться, что теперь можно идти гуськом. Улица для Митча была слишком тесным местом; слишком большим и одновременно узким, где развернуться можно только в ещё целом, не разрушенным взрывом доме.       Улицы Фронтира-12 были разными. Корпоративные районы вычищались дочиста, а вот жилые, построенные в стиле старой земной архитектуры, унаследовали чёрный асфальт, лавочки, и сотни маленьких забегаловок абсолютно повсюду. Митчеллу, стоило тишине и покою окутать его, тут же чудились давно минувшие битвы, долги дни, проведённые в окопах или же заброшенных домах, где в окне установили пулемётную точку. Как один лишь взгляд на спокойную улицу, где поток мирных, вечно занятых граждан плыл против его направления? Почему одно воспоминание могло вернуть в страшные времена, которые человек запретил себе вспоминать?       Кто-то бы назвал это панической атакой, посттравматическим синдромом и они будут правы. Но Митч назвал бы это жизнью. Так или иначе, всё в этом мире живёт и меняется. И годы, проведённые им в боях на улицах разрушенных мегаполисов сменились мирными временами на улицах, где жизнь била ключом, где людям не приходилось ютиться около огня или же ночевать подвалах, надеясь, что очередной снаряд не разрубит и без того хрупкую нитку жизни. Улица, на которой идут бои или же мирная без признаков ненависти и страха, была живой клеткой города. В первом случае она была вынуждена терпеть паразитов, что медленно сжигали её, а во втором: клетка жила, развивалась, расширялась.       Митч хотел бы забыть в своей жизни много чего, правда. Он бы с радостью вычеркнул бои за десятки улицы, что он пережил. Он бы с радостью забыл, когда на одной из улицы наткнулся на тело убитой арканки, закрывающей руками недавно родившегося ребёнка… и во имя всего святого, он отдал бы всё, лишь бы забыть улицу, на которой впервые убил. Но жить после этого ему было бы скучно. Столько анекдотов забудется… потеря потерь для союза галактических юмористов! Да, потеря. — Митч, у тебя шаурма потекла… — Прочавкала Андромеда, доедая вторую шарму, купленную ей по акции. Орион с трудом пытался покончить с первой, а Митч, заблудившись в своих воспоминаниях, не заметил, как соус с верхушки замарал его руки. Помотав головой, Митчелл, как ни в чем не бывало, облизал руку и совершил первый, блаженный надкус.