Доверие

Иногда я задумываюсь, Почему я провожу одинокие ночи, Мечтая о песне Мелодия не дает мне покоя И я снова с тобой Когда наша любовь была нова И каждый поцелуй вдохновлял меня Глубокий мужской голос отзывался эхом в большой пустой гостиной с высоким потолком и изящной лепкой на стенах и звучал почти безнадежно. Ремус всегда удивлялся тому, как джазовые певцы могли так радостно и безмятежно петь о разбитом сердце. Наверное, они не задумывались о смысле. Возможно, эти слова ничего для них не значили. Ремус смотрел на ночной пустырь через большое пыльное окно, сидя на большом пыльном диване в большой пыльной гостиной большого пыльного особняка давно умершего человека. Ему не нравилось здесь, но у него не было ни одной весомой причины заставить Сириуса переехать. Этот дом был огромен, он принадлежал дорогому Сириусу человеку, и Сириус не подавал никаких признаков того, что он чувствует то же, что и Ремус. Хотя это, наверное, всегда было так, не только относительно особняка Альфарда Блэка. Ремус вздохнул и откинулся на спинку дивана. В гостиной было темно, и Ремус был рад не видеть ничего вокруг себя. Тусклый желтый свет проникал в помещение из коридора рядом с кухней, в которой Сириус сейчас занимался какими-то очень важными вещами. Ремус чувствовал тяжесть на сердце, и ему не хотелось вставать и уходить. Его дорожная сумка безжизненно валялась на протертом ковре рядом с ним и выглядела совершенно удручающе, как и все вокруг. Это был один из тех дней, когда все выглядит не к месту и ощущается неправильно. Рядом с садовой стеной Когда звезды яркие Ты в моих объятиях Соловей рассказывает свою сказку О рае, где выросли розы С самого утра Ремус делал все не так. Он опрокинул кружку кофе, затем задел дверь мизинцем. Назвал орденовцам неверный адрес операции, случайно нагрубил Лили, попал под дождь и поссорился с Сириусом. Его день выглядел так, будто все вокруг говорило ему о том, что он поступает неверно, делает неправильный выбор. Но у него не было другого выхода. Все случается так, как должно случиться, разве нет? Хотя я напрасно мечтаю В моем сердце останется Мелодия звездной пыли Воспоминание о припеве любви Граммофон издал трескучий звук, и музыка прекратилась. Конец пластинки — теперь Ремусу нечем оправдать свое сидение здесь в полной темноте. Ему не стоит оттягивать. Ремус со вздохом поднялся с дивана и наклонился за сумкой. Он постоял еще немного, вглядываясь в черную бездну за окном, надеясь увидеть хоть что-то. На пустыре, напротив которого стоял особняк, никогда ничего не происходило. Здесь никого и ничего никогда не было. Возможно, Ремусу не нравился именно этот контраст между живым и доброжелательным районом Поттеров и этими забытыми и мертвыми окраинами. Ремус снова вздохнул и отвернулся от окна. Только когда он прошел половину гостиной, он заметил, что Сириус стоит в большом дверном проеме и следит за его приближением. Ремус остановился. — Ты такой трус, Лунатик, — сказал он, сложив руки на груди, — Ты всегда был трусом. Тяжесть в груди сжала сердце Ремуса, и в его горле образовался ком. Сириус был красив, очень красив — даже его неровно остриженные волосы и бледная кожа с синими мешками под глазами, которые в этой темноте казались черными, даже его исцарапанные руки и запачканная всем, чем только можно, черная кофта не убавляли его красоты. Хотя, возможно, такой эффект создавал блэковский магнетизм. Ремус знал, что к Сириусу тянуло очень многих, если не всех вокруг, как к черной дыре, и никто толком не мог объяснить, что же в нем особенного. Его внешность и окутывавшие его истории нагоняли таинственности, даже мрачности, которую Сириусу очень нравилось поддерживать. Его низкий глубокий голос, странная манера говорить, интеллект, лицо, тело, все, что его касалось, все, что каким-либо образом относилось к нему, имело на себе его отпечаток. Он знал, что он может все, что ему доступно намного больше, чем всем вокруг, и даже если умом он понимал, что это неправильно и противоречит его собственным анархическим взглядам, то подсознательно ему очень даже нравилось пользоваться своим обаянием как только ему вздумается. Ремус отметил, что Сириус смотрится очень к месту здесь, в этом старом доме, окутанном былым блеском. Он бы не смотрелся к месту в квартире нового типа или даже в приветливом загородном доме, вроде дома Поттеров. К нему всегда нужен был особый подход. Словно он был каким-то ценным экспонатом или двухсотлетней картиной — он вписывался только в определенный интерьер и яростно пытался выбраться, если попадал куда-то, где не чувствовал себя к месту, словно кукла c привидением, пытающаяся выжить своих хозяев. Возможно, у Ремуса слишком поэтическое мышление. В конце концов, Сириус был просто человеком, как и он сам. — Я не хочу ссориться, — устало ответил Ремус, — Почему ты не можешь просто молчать, когда злишься? Неужели тебе так нравится унижать меня? — Ты всегда делаешь то, что тебе скажут, да? Мне так хотелось верить, что эта твоя черта существует только в пределах нашей спальни, — продолжал Сириус. Ремус почти чувствовал, как ярость, ревность, безысходность, жадность — единственные эмоции, которые Сириус не боялся выражать — разливаются по его телу и заставляют его язык говорить самые низкие вещи, только ради того, чтобы Ремус разделил его чувства. Так Сириус справлялся со стрессом. Ремус знал о нем каждую деталь. — Перестань, — Ремус сделал шаг вперед, только бы избежать этот разговор, скорее уйти, только не попрощаться на такой ноте. — Если Дамблдор попросит тебя покончить с собой, только ради того, чтобы у тебя не было шансов примкнуть к Сивому, ты это сделаешь? Ремус вздохнул, — Ты даже не знаешь, о чем говоришь. — Правда? Может, потому что твоя маленькая история звучит ужасно неправдоподобно? Ремус закрыл глаза. Он прекрасно защищался от таких нападок в обычном состоянии, но сегодня все шло не так, как надо. — Ты похож на злобную маленькую псину, — съязвил Ремус, — Которая кидается на всех подряд, несмотря на то, что размером с дамскую сумочку. Сириус усмехнулся, — Браво, — он слабо похлопал в ладоши. — Я просто поражаюсь тому, как ты упрям, — Ремус подошел ближе к нему, сердце сильно билось у него в груди, — Видишь только то, что ты хочешь. — И все же, — перебил его Сириус с кривой ухмылкой на лице, — С чего бы это Дамблдору поручать тебе сверхсекретную миссию, о которой ни слуха ни духа, да еще и так срочно? Неужели ты столь боеспособный солдат, Ремус? Знаешь, мне думается, ты просто как смерти боишься говорить людям правду в глаза. — Знаешь, почему Дамблдор поручил сверхсекретную миссию мне? Хм, — Ремус наигранно потер подбородок пальцами, — У Джеймса ребенок, Питер и остальные заняты другими делами, а ты… — Ремус посмотрел ему в глаза, — Ты не видишь ничего вокруг себя, вот почему. Тебе и война — словно очередной розыгрыш. Сириус прыснул и покачал головой. Ремус продолжил, — Помнишь, что Дамблдор сказал тебе после происшествия со Снейпом? Тебе ничего не дорого, Сириус, — Ремус повышал голос, — Ты делаешь только то, что хочется тебе. Поэтому тебе никто не может помочь, ни я, ни Дамблдор, ни даже Джеймс, — Ремус остановился и перевел дух. Теперь Сириус выглядел обиженно. Ремус злорадствовал, — У тебя есть все характеристики человеческого существа: кровь, плоть, кожа, волосы, — Ремус указал на него рукой, — Но ни единой четкой, различимой эмоции, кроме жадности и ненависти. Сириус нахмурился. Ремус закончил речь, словно сбросил с утеса тело. Он тяжело дышал и смотрел Сириусу в глаза, не различая в них ничего. Сириус смотрел устало, возможно, он даже больше не был зол. Ремус закрыл глаза и вздохнул в последний раз. Он хотел было сказать что-то напоследок, разбавить тон только что произошедшего разговора, но не смог. Он вышел в коридор, затем в прихожую, затем затворил за собой входную дверь, вышел на пустырь и аппарировал.