Ферштейн

Стук в дверь. Глухой, но отдает непонятным эхом сквозь стены узкого коридора. Федор неохотно отрывается от Ивана, что ввиду своего строения, палил в стену… Когда он так делал, то казался ещё игрушечнее, восковым каким-то, хоть и его гибкость суставов давным-давно вернули, не самым ласковым методом. Брюнет неохотно открывает дверь, даже предположений нет, кто это может быть. Если опять Ацуши, он захлопнет перед ним дверь тут же. Но это был вовсе не шкет, наоборот, перед Достоевским предстал с виду крепкий парень со светлыми волосами, что очень необычно для японца. По хмурому выражению лица и строгой оправе очков было сразу понятно, что это Куникида. Глаза брюнета округлились, он приоткрыл дверь посильнее, приподнимая бровь. Доппо же как заметил коллегу, заметно повеселел, слабая улыбка озарила его светлое лицо. Глаза уставшие, подметил про себя учёный. — Федор, здравствуй.— Блондин по привычке довольно сильно поклонился, пару прядей выбилось из светлого хвоста, как только Куникида это заметил, он тут же сдул их.— Как ты? Говорят, у тебя приступ был… Русский молчит, мозги все ещё плохо соображают, обычно Федор восстанавливается за пару дней и спокойно выходит на работу, но, видимо, из-за сильного стресса, болезнь решила остаться на подольше. Мир все эти дни был мутный, а в голове звенело в тишине, когда кто-то открывал рот и пытался говорить, то становилось тошно от гула и непонятного серого шума… — Да, приступ, мне не привыкать.–Холодно ответил мужчина, потирая висок. — Совсем плохо выглядишь… За тобой хоть кто-то следит? —Спрашивает японец, оглядывая замученное лицо Достоевского, как на глаза попалась светлая макушка, что глядела на Доппо с заядлым интересом. — За мной никто не следит, я сам как-то, Гоголь больно шумен для меня, а Сигма изредко заходит, — Пожимая плечами, отвечает он, замечая то, как Куникида смотрит вглубь квартиры. В сердце неприятно кольнуло. — За тобой он следит? — Блондин неловко указывает на Ивана, что прятался в тени. Такой поворот изрядно напугал Ивана, и он мигом скрылся за дверью, настолько бесшумно, что показалось, что это был вовсе не человек. — Кто следит? Я один живу, – Недовольно ворчит русский, оборачиваясь.— Тебе бы на зрение провериться… Совсем очки плохи. Японец чуть зажался, пожимая губу в зубах. — Как я мог забыть! Прости, я очень волнуюсь о тебе, да и весь коллектив, но на работу выйти все же стоит на этой неделе.— Резко заботливый Доппо, сменился на более строгого и требовательного.— Твое отсутствие тормозит весь процесс, ты уж извини.— Брюнет лишь безразлично кивнул. — Готовтесь, что возможно придется искать мне замену. Дверь перед Куникидой закрылась, оставив сотрудника одного в подъезде, там он простоял ещё пару минут, вслушиваясь в короткий диалог за дверью. — Сколько раз я тебе говорил не высовываться, когда кто-то приходит.— Строго говорит Федор, хватая Ивана за руку.— Сколько раз тебе это повторять? Я не намерен объясняться перед кем-либо за тебя, ты уж пойми. Иван лишь смотрит в пол, бездушно и устало. Куникида и слова не понял. Явно за дверью ещё один русский. Но он не из тех, кто будет вмешиваться в личную жизнь, не хочет Фёдор говорить и пусть. А вот про замену. «он серьёзно?» Лучшее решение для него было допросить Гоголя. Один он более менее даст ответ.

***

Иван опять несчастен. Фёдор с тех пор как выписали его, сидит с недовольным лицом и может за целый день не разговаривать с Иваном. Ругал его за то, что был капризный, когда был у Гоголя в гостях. «—Тебя могли бы просто бросить, неблагодарный! Скажи спасибо, что не гнил с гололу!» — Эти слова звучали в голове куклы, желание делать что-либо пропало. Больше не просился гулять, не хотел вообще с места сдвигаться. Фёдор выглядит ужасно. Мешки, появились некие морщинки. Строг и закрыт в себе. Даже когда пришёл Куникида, Иван облажался и его опять наругали. — Я заказываю ужин, лапши будет достаточно. — Фёдор набрал заказ и оставил свой мобильный. Он не в силах готовить или наблюдать за тем, как режется Иван когда сам пытается готовить. Нет настроения попросту его видеть. Разочарование в себе, в свой труд. Фёдор пал жертвой своей болезни в очередной раз, так ещё его игрушка не приносит радость. Наслушался жалоб от Гоголя, каким он может быть капризным и агрессивным. Откуда это? Может его воспитание до комы? Рефлексы? Бракованная вещь. Федор открыл окно, сев на подоконник да зажёг себе сигарету. Положив ногу так же на подоконник, свободно болтал одной, выдыхая дым, что уносило сквозняком. Он редко курил дома, так или иначе дым вбивался в шторы, белье. Был неприятный запах. И с тех пор, как Иван живёт с ним, то отказался от курения. Достоевский перевёл взгляд с улица на свою спальню. Ловил взгляд Ивана на себе. — Не смотри так, тебе это нельзя. — Грубо сказал учёный, перекатив глаза и обратно уставился на улицу. Там уже и увидел своего курьера, что ищет нужный подъезд. — Сейчас позвонят, открой дверь. И те деньги на тумбочке отдай, мне лень. — Фёдор зажёг ещё одну сигарету. Плевал на языковой барьер. Даже задумывался, что хорошо он жил, когда был один. И играть не хотелось, ничего не хотелось. Просто живёт с человеком, привёл будто с улицы дикаря. Забрав заказ, Иван оплатил и с курьером попрощались, он ничего не смог ответить. Федор чистил зубы после сигарет, а то пожелтеют ещё. Упакованная лапша с дешёвого ресторана. На вид вроде как переваренная. Хуже не придумаешь. Впервые Фёдор опустился до такого. Еда бюджетная, как топливо. Есть можно, много специй и жирного масла от свинины в ней. Он есть и не собирался, после того как вышел из ванной, он включил новости и сел на кровать. Гончаров даже не был голоден. В холодильнике были продукты по типу овощей или фруктов, это он мог есть. И без компании Фёдора он не хотел. Поэтому запрыгнул на кровать, устроился сзади да смотрел в спину своего владельца. Встав на четвереньках, он подполз к спине, кончиком носа дотронулся до его оголенного плеча. Фёдор был в серой майке. Как кот, что ищет ласки, Ваня поднялся к бледной шее, оставив на ней мокрый поцелуй. Достоевский был заинтригован. Игры своего «питомца» всегда были забавными. Но что за прилив смелости? Федор хватает слабую руку, сжимая ее, кажется, даже был слышен хруст слабых костей, как бы не сломать, хотя… Иван и так бракованный. — Что за смелость? — Притягивая Гончарова к себе, спросил парень, холодные глаза смотрели строго, задумчиво и как-то пошло… Иван слабо сглотнул, опуская взгляд вниз, словно собака.— Какой же ты отвратительный… Не ожидал от тебя такого, я думал ты покорнее. Парня рывком толкают вниз, да аж так, что тот слабо ударяется копчиком, недовольно шипя. — На колени. Брюнет пару раз шлепнул себя по коленям, будто собаку подзывая юношу, что был до ужаса перепуган, но покорно подполз к хозяину, делая так, как он велел. — Ты знал, что плохих псин наказывают? — Снимая штаны с Ивана добавляет Федор, блондин же, покорно смотрит в пол, закрывая глаза от страха.— Ты ужасно себя вел. Раздался шлепок, звонкий вскрик раздался по комнате, Иван изогнулся, словно кошка, что-то хныча. — Плохой мальчик. Шлепая ещё сильнее, добавляет Федор, игрушка все скулит снизу, принимая каждый удар, который был сильнее и сильнее, была бы возможность… Федор взял бы ремень с той самой металлической пряжкой. Комнату быстро наполнили громкие вскрики и стоны. Учёный жесток, бьёт не щадя сил, бьёт сквозь жалобные слезы, но видит, как постепенно на лице куклы появляется слабая улыбка, дерганая, до ужаса глупая, полная удовольствия. — Какая же ты шлюха.–Проводя по вставшему члену парня, рычит брюнет, Иван звонко кричит, настолько, что становится больно в ушах. По ягодицам приходится ещё один удар. Кажется Гончаров чуть не откусил себе язык, когда слёзно что-то пытался сказать. — Откуда такие привычки? Неужели ты всегда был таким легкодоступным? — Фёдор притянул одну ногу к себе, тем самым немного раздвинув ноги Гончарова. Ягодицы уже были красными, а по телу била приятная дрожь. До той поры, как в него всунули два пальца, что были смазаны обыкновенной слюной. Ивану сразу закрыли рот ладонью и лишь мычание слышалось с сухими всхлипами. — Узко. — Фёдор безжалостно двигал пальцами. Это не широкая вагина его бывшей. Там бы уже вся рука пролезла. С мужчиной у него ещё не было, но задумывался подцепить юношу в гей-клубе. Более опытного. — Расслабься, или больнее будет. Не зли хозяина, или я найду что засунуть тебе сюда и побольше. — Ладонь со рта перешла к шее и медленно душила за кадык. Левая рука всё ещё долбилась в тельце худого парня, при помощи одной только слюны, что постепенно выплёвывал Федор. В комнате были слышны шлепки и пошлые сплихи. Гончаров уже весь вспотевший, задницей вверх берёт в себя те пальцы, заставив насильно свое тело привыкнуть и начинать издовать сладкие стоны, со слезами на глазах смотреть в пол, как те капают на кафель. Федор делал пальцами ножницы, шевелил ими, будто его рука вибратор, попутно наслаждаясь пошлыми звуками из горла своей куклы, что уже хотела ещё и ещё. — Что за проститутка? Я не удивлюсь, если тебя пол района переебали 5 лет назад. — Фёдор вынул пальцы и ударил ещё пару раз, заставив того чуть ли не спрыгнуть с колен Достоевского. И продолжал щипать того за мягкие бедра. — Почему ты не носишь мои подарки? А ну. Принеси их, бегом! Сука. Иван вскакивает с колен хозяина, судорожно выискивая что-то в коробках и мешках. Светлые глазки слезились, руки дрожали, но подарок был найден. Федор самодовольно улыбнулся, ударяя парня по плечу. — Сюда. Достоевский вырывает из рук ошейник, сцепляя его на длинной шее Ивана, довольствуясь результатом.— Прекрасно, теперь ты ещё больше похож на шлюху. Раздалась пощёчина, Гончаров громко вскрикнул, хватаясь за щеку. — Жалкое создание, да ты только создан для того, чтобы тебя ебали! — Ещё один хлопок, но менее сильный, блондин хныча, ластится к бедру хозяина, громко вздыхая, словно кот, прося прощения. — Ты ничего этим не добьешься. Куклу закинули на диван, нависая над ней. В горле собрался ком, возбуждение так и нарастало где-то в глубине. Однако всхлипы Ивана, дрожь и новые синяки. Эта картина больше пугала. Что-то внутри Фёдора переклинило. Его глазные яблоки чуть ли не стекли с орбиты. Пот с его лба стекал по горячей коже. То ли слюна, то ли слеза падает на грудную клетку избитого и униженного Ивана. Тут же Федор слезает и падает с кровати. Лёжа на холодном полу, он пытался привести себя в здоровое сознание. — Что они мне вкололи? — Фёдор уползает к стене, попутно вытирая пот своей майкой. — Иван…иди в ванную…живо. Иван не реагирует на слова создателя. Он уже не знает чего ожидать. В его понимании Иван всё портит. Даже сейчас он уверен, что если слезет с кровати с полуживыми ногами, то элементарно не сможет дойти. И остаётся только лежать. — Почему?! — Фёдор со звуком ударяется головой о стену. — Да почему бля?! — Ещё два раза. Удары головой повторялись с каждым словом. — Хватит бесить меня! Я и так держусь не задушить тебя на месте! И жалею, что вообще вернул тебя к жизни! — С ударами, опять ушёл здравый рассудок. Фёдор встал и повернулся опять к кровати. Он выключил свет и запрыгнул обратно. — Не хотел уходить, жалкая псина. Брюнет прижимается к Гончарову, сжимая его в объятьях, почти душа, приближаясь к тонкой шейке, слегка её целуя. Белокурый жалобно хныкает, но уже даже не пытается вырваться, бесполезно. Федор нависает, пугает своей навязчивостью и грубостью, дыхание сбито, настолько горячее, словно кипяток, можно ошпарится, воздуха не хватает. Учёный переворачивает Ивана на спину, звонко ударяя по бедру и как-то жадно смотря на слабое тело, гематомы, кажись, страшные увечья и дрожащие пальцы, сердце колотит словно сейчас вылетит. Федору все равно. Он грубо входит в юношу со звучным рыком, можно ли было этот звук вообще назвать рыком? Иван не знал. Лишь громко плакал умоляя прекратить, рыпался, после чего получал ещё более сильный толчок и звонкий удар по лицу. Достоевский смотрел точно в напуганные глаза, так и издевался, ничего даже не говоря. У Фёдора был экстаз. У него всегда была тяга к БДСМ, в юности только так и развлекал себя. Каждый толчок приносил ему наслаждение, учитывая, что полового партнёра не было так долго. Хрупкое тело куклы будто сейчас треснет от боли. Стоны больше напоминали крики. Будь стены тоньше, соседи бы давно вызвали бы полицию. Фёдор уже потерял контроль над мышлением, так же и контроль над телом. Акт был недолгим, Федор быстро излился прям во внутрь, хватая бедра блондина так, что останутся синяки. Фёдор упал рядом с измученным Гончаровым да потерял сознание от переутомления. Утром Фёдор не чувствовал рук. Ладони будто со сгоревшей кожей. Однако это единственный минус. В теле чувствуется некая лёгкость. Лежать было довольно приятно. Но это длилось недолго. Он помнил всё, что делал. Помнит, как издевался над Иваном. Помнит, как избивал его, а после надругался над его телом. Повернув голову, Федор рядом с собой не увидел белую макушку. Гончаров, уже переодетый, был на кухне. «Заговорить с ним стыдно» — Фёдор лишь поднял голову с подушки. Она вся была в вонючем поту. Вовсе всё постельное белье в пятнах спермы, крови и пота. Достоевский молча поднялся и осматривал всё вокруг. В квартире убрано. Да и на часах 13:47. Он так долго спал, а Иван и звука не издавал. Фёдор пошёл в ванную комнату. Снял с себя грязную одежду и принял холодный душ, под струёй воды всё обдумывая. «Как же я мерзок» — Достоевский хотел быть готов к очередному удару головой об плитку. Но он не настолько психопат. Дверь в ванную открылась. Иван принёс ему чистой одежды и тут же удалился. Выйдя из ванной комнаты с мокрыми волосами, Фёдор сел на диван перед телевизором, рядом с Гончаровым. — Я не хотел…я не заслуживаю твоего прощения, Ванечка. — Это я ви— — Нет. Это не ты, — Фёдор обнял свою куклу. Так же грубая его хватка, но это лишь желание утешить пострадавшего. — Я ужасно с тобой обратился. Слишком ужасно. Я не знаю что с этим делать. Хочу пойти в церковь. Исповедь… а тебе даже психолог не поможет. — Но мне понравилось. — Ваня, ты идиот? Иван пожимает плечами, ловя на себе непонимающий взгляд Фёдора. — А что? — Но…но! Ты что? Я... я же! — Фёдор заикается от таких слов Гончарова, просто не понимая что произошло. — Я разблокировал свой телефон, оказывается, я бывал в ситуациях и похуже. Главное, что вы пришли в себя, а обо мне не волнуйтесь! Благодаря вам, я вчера чувствовал себя таким живым! — Я вахуе. Ваня, ты нормальный? — Фёдор протёр себе глаза. Что несёт этот дурачок? — Мм.память постепенно возвращается у меня, так что смело могу сказать, что меня а прошлой жизни так же гнобили, видимо не все могут воспринимать парней с длинными волосами. Хах, так и говорили «тебя ебало пол района» — А как же…я же. — Успокойтесь, пожалуйста, всё же нормально! Это тоже был шаг к моей реабилитации! — Иван поцеловал в щеку своего хозяина, одарив его улыбкой. — Купите мне мази, пожалуйста. Видимо, настолько толстого члена во мне как не было. — Дай в себя прийти, дурак! Больше тебя с Гоголем не оставлю! — Ну у него меньше вашего будет. — Что? Не понял. Вы чего делали без меня? — Да он голый ходил, жарко ему видите ли, не переживайте! — Тогда... я наверное пойду куплю тебе, мазь... хорошо? — ありがとう!