При кашле зовите на помощь

— Я не стану переселяться. — Ты ведь сам пару недель назад просил об этом. А сейчас комната освободилась, вещи тебе собрать на раз-два. Либо это намёк, что вещей «кот наплакал», либо просто холодный факт. Серёжа за воспитателями не замечал любовь к издёвкам, поэтому первая догадка отпадает сама собой. Он смотрит на Инну Юрьевну, которая нависает над Олегом, опустив руки вдоль клетчатой юбки. Тот сидит на кровати, не поднимая головы, комкает в руках наволочку. Весь его вид даёт понять высокую степень недовольства. Серёжа чуть сильнее надавливает на карандаш, оставляя более жирный штрих, и вновь поднимает альбом к глазам, закрывается им. — В чём проблема, Волков? — как-то устало выдыхает воспитатель. — Там как раз твои одноклассники живут, будет проще. — Мне и здесь хорошо, правда. Я привык. — Ну, только потом не бегай за мной, когда её займут, — вздыхает Инна Юрьевна, видимо решив, что не собирается упрашивать, и оборачивается к Серёже. — И не забудьте утром сдать постельное бельё в стирку. Всё бельё. Серёжа, понимая обращение к себе, смущённо кивает, поджимая губы. Всего-то раз забыл, а уже во второй слышит различимый упрёк об этом. Он смотрит, как за воспитателем закрывается дверь, выдыхает и ловит взгляд Олега. Тот уже выпрямился, отложил наволочку и сейчас выглядит не таким недовольным. — Почему ты отказался… — Разумовский пытается подобрать нейтральные слова. — Перейти в другую комнату? — Проблемы? — тут же щурится Олег. Серёжа мотает головой, хмурясь. Почему-то это напоминает ему морской бой, где нужно обдумывать каждый ход и быть стратегом, чтобы не нарваться на «бум». Морской бой он не особо любит, поэтому вынужденная осторожность его напрягает. — Никаких. — Я передумал. Раньше казалось хорошей идеей, а сейчас, — Олег неопределённо машет рукой, смягчая тон, — нет разницы. Да и мы с тобой одногодки, ладно бы нет. А тут и столовая на этом этаже, и прачка, и выход рядом. Понимаешь ведь, как в случае экстренной ситуации важно близкое наличие выхода. Серёжа задумчиво кивает. А после убеждается в этой версии и немного оттаивает. Раз Олег не уходит, значит, придётся смириться. Выгнать его он просто-напросто не сможет, пожаловаться воспитателям — тоже. Олег его не бьёт, не отбирает вещи, а то, что внутреннее опасение и подозрения — недостаточная причина. Серёжа слышал это каждый раз, когда в начале соседства пытался попросить старшего воспитателя вмешаться. Придётся смириться. К тому же, после его выписки произошли кое-какие действительно весомые изменения: от Волковой одежды перестало пахнуть куревом, Олег не водил приятелей, возвращался рано, а порядок в комнате ещё ни разу не был нарушен. Наступило некоторое подобие затишья. — Кстати, ты лекарства какие принимаешь? — А? — Серёжа поднимает голову, смотря на спину заправляющего кровать Олега. — Какие в больнице выписали? Кивок в ответ. — Ну, пока ингаляции делаю. А ещё дыхательную гимнастику велели и для кишечника лекарства, ну, от последствий антибиотиков. Олег оборачивается, встряхивая подушку в новой наволочке, снова кивает. Серёже часто неловко, когда между ними виснет тишина, когда что-то и сказать хочется, но он не знает, что. Поэтому и рисует намного чаще, а с тех пор, как начал контактировать с соседом, не каждый рисунок он может довести до конца: не может собраться, мысли в нужный момент не вяжутся. А в ненужный — так пожалуйста, их целый ворох. Он против воли, порой от нечего делать, часто присматривается к Волкову. То, что они одногодки, совсем не ощущается. И либо Серёже по какой-то ошибке числится пятнадцать, либо Олег действительно развит слишком для пятнадцатилетнего. И Серёжа даже не про физическую силу, ведь и без лишних рассматриваний остро ощущается разница. Слухи об успехах Олега на физкультуре кочуют из класса в класс, его даже в команду по волейболу хотят определить. Когда он переодевается, не стесняясь, прямо на кровати в присутствии Серёжи, тот украдкой пару раз подмечает детали его тела. Не без умысла какого, а чтобы прикинуть свои шансы в случае возможной схватки. У Олега очерченные бицепсы, выделяющиеся вены, заметно крепкий разворот плеч и ширь спины. А сам он, несмотря на всё это, не очень высокий. Помимо физического развития, Серёжа понимает разницу и в поведении. Олега нельзя назвать боязливым, насколько Разумовский знает. Его ломающийся голос, уже окрашенный твёрдостью и частой хрипотцой, может заткнуть за долю секунды. Серёжа так не может, даже чуточку завидует и сам старается не лезть под раздачу. Олег не интересуется творчеством, почти не ест сладости и будто бы не мёрзнет совсем. Разумовский один раз смог пощупать его одеяло, сменившее стандартное, и удивился: тонкое совсем, будто для лета. На улице он ходит без шапки и шарфа, руки не прячет в перчатках, ботинки после прогулки может не поставить к батарее для просушки, и ему ничего не сделается. Серёжа подмечает все эти детали постепенно, в течении времени, как они начали жить вместе. Олег ему интересен, тем интересом, от которого часто бросает в жар, пальцы дрожат, и на простое любопытство это списать никак нельзя. Серёжа и не думал, что ещё раз ощутит что-то подобное. И опять с парнем. От этого всё становилось ещё более сложным. Неловким удивлением было то, что Олег может шутить. Серёже пару раз доводилось слышать смех Волкова, густой и приятный, слышать пару шуток от него в столовой. Улыбка его приятна, глаза сразу загораются живостью, обнажаются островатые клычки. Настоящий волк, подумал Разумовский, когда впервые увидел это. Но наедине с Серёжей Олег особо не смеётся и не шутит. Даже не часто глаза в глаза смотрит, предпочитая говорить в сторону. Не то чтобы Серёжа недоволен — он только «за» такому поведению! — но ему это кажется странным. Если Олег чувствует с ним некомфорт, то почему терпит, не переселяется? После сегодняшней ситуации Серёжу вновь колет этим вопросом. — Булку будешь? С завтрака взял. Голос Олега, близкий, вынуждает оторваться от альбома и сжать пальцы покрепче. Серёжа не сильно боится, что альбом выдернут из пальцев, но… — Нет, спасибо. Да, может всё-таки боится. И логичней было бы вообще не рисовать в присутствии кого-то, но Серёжа и так не брал карандаши три дня, что началась уже ломка от вороха идей. Даже если и половина из них всё равно не будет реализована в ближайшее время. — Я оставлю, — говорит Олег и кидает на его тумбу две упакованных в целлофан булочки. Серёжа видит маковую, почти что полностью опавшую в пакет крошку, разошедшийся шов на одной из булки и немного вытекшую начинку, и губы дрогают в улыбке. Со сгущёнкой и орешками, его любимые. Он не успел на завтраке взять ни одну из ассортимента, ощущая нежелание в таком потоке ребят лезть к раздаче. И вроде разочарование не кусало, а сейчас, смотря на выпечку, предвкушение сжимает желудок. — Спасибо, — говорит тихо, отведя взгляд от тумбы. — Угу. Ночью у Олега лампа горит дольше, а сам он, кажется, спать совсем не собирается. Серёжа смотрит на него сквозь чуть приоткрытые глаза и щель между одеялом и подушкой, смотрит на его резкие отжимания, слышит тяжёлые выдохи. В какой-то момент едва не оказывается пойманным и крепко жмурится, а Олег затихает, чтобы вскоре выключить лампу, снять чёрные спортивки и молча лечь.

***

Понемногу, с каждым днём недели, Серёжа понимает, что быть настороже всё труднее и труднее. Сначала он не замечает, как смаривает в сон в один из особенно холодных вечеров. Он засыпает прямо в одежде, на не расправленной кровати, поджав колени к груди и не убрав учебник. Не сразу понимает, что в комнате он не один, а когда слышит шаги возле себя, просыпается не сразу. Лёгкий ветерок на коже, скрип кровати от чужого веса, ощущение тяжести на боку, и Серёжа подскакивает, едва не ударяя головой расплывчатую фигуру. — Э, спокойно! Чего так вскакиваешь? — А ты чего подкрадываешься? — хрипло возмущается Серёжа, быстро утирая с подбородка подсохшую слюну. — Ты чуть вниз головой не полетел, — хмурится Олег, поднимая ладони. — Я просто хотел поправить. — А… Я не заметил. — Разумовский отодвигается от края, трёт глаз и давит зевок. — Т-ты только вернулся? — Да. Он кивает. От растерянности хочется ляпнуть что-то ещё, но Серёжа сдерживается. Смотрит на Олега, который пихает руки в карманы штанов и отходит к своей кровати. Сердце ещё колотится быстро-быстро, сонливость спадает, и Разумовский притягивает к себе учебник, желая вновь вернуться к чтению. Неловко. Серёжа никогда не позволял себе такой опрометчивости, засыпал лишь под одеялом, убеждаясь, что сосед тоже лёг. А сейчас произошло то, что совершенно выбило из равновесия. Сделало уязвимым. Через два дня снова происходит странная ситуация. Только уже в школе, в месте, где по сути он не должен терять бдительность, как и в детдоме. После последнего урока, физкультуры, Серёжа остаётся, чтобы помочь убрать инвентарь. Ему не трудно, ведь всё равно не занимался. Большинство одноклассников бы сказало, что он подлизывается к учителю. У Серёжи более веский повод, чтобы задержаться: караул возле школы. Витя после третьего урока ясно дал понять, что он и компания будут ждать на «поговорить». И хоть говорил с усмешкой, которая могла значить ложь, но Серёжа напрягся: за последние дни его стычки с хулиганами практически сошли на нет. Серёжа ничего не был должен, ни про кого плохого слова не сказал, поэтому мыслей о том, зачем его могли караулить, у него просто не было. Поэтому и просит учителя оставить его, обещает ему, что всё равно успеет на автобус. Алексей Иванович, сегодня особенно добрый и улыбчивый, сначала хочет выставить вон, отмахивается. Но задумывается, когда Серёжа ловко напоминает, что ещё перед болезнью он пообещал разобрать мячи в плату за освобождения от скорого зачёта по подтягиванию. От зачёта, который никогда нормально не мог сдать. Алексей Иванович обдумывает, пристально вглядывается в него, а после даёт добро и уходит заполнять журнал в каморку. Серёже не трудно, он чувствует себя нормально, поэтому тут же бежит в инвентарную. Десяток мячей аккуратно, медленно раскладывает на полках, выравнивает маты, складывает скакалки и рядами развешивает на крючки. Потом опускается на стопку матов, сжимает в пальцах брюки. Он понимает, что не просидит здесь больше положенного времени. Знает, что Витька не туп, не словит его прямо в школе. Серёжа думает, с кем может дойти до остановки, с кем общается настолько, чтобы попросить помощи. С горечью понимает, что настолько близких у него нет. С Сашей, приятелем-одноклассником, поругался ещё до выписки и до сих пор не общается, Лены, Сашиной сестры из параллельного, сегодня нет в школе, она на больничном. А к большинству детдомовских и соваться не собирается: нет уверенности, что они поддержат его. Серёжа кусает губы и не сразу замечает появившегося в дверях Алексея Ивановича. — Разумовский, ты тут ещё? — удивляется учитель. — Всё убрал уже, чего сидишь? Кстати, спасибо. Как выйдешь с больничного — освобожу дополнительно от любого зачёта на выбор. — А, спасибо... А десять минут уже прошло? — Серёжа спрыгивает с матов, подбирает портфель. — Нет, но мне нужно сейчас срочно идти в учительскую, пока Марина Юрьевна не ушла домой. Кое-что нужно прояснить в журнале. — Понятно. Серёжа уходить не хочет, и, наверно, его вид наталкивает учителя на такие же мысли. — Что-то случилось, Серёж? — Да всё нормально, мой друг, наверное, просто ещё не освободился, мы договорились встретиться. — Он звучит убедительно даже для самого себя, а внутри сжимается от мысли, что он сам, своим ртом забивает надежду на хороший исход. — Я подожду его у выхода. — Точно? У тебя правда всё нормально? Алексей Иванович уже был свидетелем, как Серёжу задирали, только более «мягче», чем в детдоме. Он видел, он может догадаться. И Серёжа правда хочет податься съежившейся в страхе интуиции, рассказать всё, «трусливо», по мнению Вити, нажаловаться. Но не успевает. — Серый, ты чего ещё здесь? Олег Волков стоит, прислонившись плечом к двери зала, портфель висит на одной руке, а через локоть перекинуты две куртки. Одна из которых Серёжина. — Пойдём уже. — Волков, дверь не расшатай, — по-доброму усмехается Алексей Иванович. — И смотри, завтра у тебя несколько зачётов подряд, настраивайся. — Настроюсь, — серьёзно кивает Олег, а после вновь смотрит на Серёжу. — Ну, пойдём? Жду тебя уже минут десять в раздевалке. Серёжа отмирает, делает первые неуверенные шаги, но когда учитель едва ощутимо хлопает его по плечу, тихо прощается с ним и ускоряет шаг. Учитель в Волкове видит будущую надежду школьного спортивного единства, верит в него, а тот уважает его чуть больше, чем классную руководительницу, и Серёже это известно. Почему-то это одна из причин, по которой Разумовский делает шаги к Олегу. — У тебя же освобождение ещё, чего ты там делал? — спрашивает Олег, когда они отходят к окнам в коридоре. — Я просто помог немного с инвентарём, — просто отвечает Серёжа. — Я не занимался. Он протягивает руку, только Олег не спешит отдавать куртку: прислоняется к подоконнику и качает головой. — Что у тебя с Савиным? — Ничего. — Он ждёт тебя снаружи. Серёжа сглатывает, интуитивно отходит на два шага, поправляя портфель. — И что, к нему потащишь? — Зачем мне это? — А мне откуда знать. Олег улыбается и протягивает ему куртку. Сам начинает одеваться. — Нет, мне это не упало. Пойдём, вместе на автобусе поедем. — Вместе? — тихо хмыкает Серёжа, но судорожно выворачивает капюшон, достаёт из рукава шапку. Он притормаживает у выхода, всматриваясь в окно, и Олег замечает его ступор. — Боишься и меня? Это ведь школа, можешь позвать на помощь в любой момент. Хоть сейчас. Серёжа понимает, что не сможет. И потому что вокруг люди, уже с любопытством косящиеся на них, а он просто сквозь землю провалится от паники привлечь столько внимания. И потому что крик сейчас будет совсем неуместным, а Серёжа выставит себя ещё более странным, чем про него и без того шепчутся. — Нет? Тогда пойдём. — Олег застёгивает молнию до подбородка и идёт к выходу. На крыльце Серёжа в первую очередь осматривает доступную территорию, высматривает знакомые шапки и куртки. Не находит. Тревога вцепляется в сердце, в животе волнительно крутит. Смех детей, пробежавших мимо, тонет в басе старшеклассников, сигнале проехавшей машины. Разумовский ускоряет шаг, сбегает со ступеней. Ветер тут же лижет неприкрытую кожу шеи. Олег неожиданно хватает за руку, едва они отходят от ворот. — Что? — вздрагивает Серёжа, путаясь в ногах. — Так надёжней. А после он замечает тёмно-зелёную куртку, и в животе холодеет. Витя с Максимом и Ильёй стоят возле поворота, о чём-то переговариваясь. Выглядят не зло или напряжённо, Савин даже смеётся, запрокинув голову назад. Серёжа щурится, прикидывая в голове варианты, только чувствует рывок в сторону: Олег тянет его вправо. — Держись меня и не рвись никуда. Отпускает руку, и на коже остаётся призрачное ощущение от его пальцев. Серёжа замечает взгляды компании, но никакого движения от них. Илья, правда, порывается сделать шаг, но Витя его одёргивает. Это всё, что успевает заметить Серёжа перед ускорением шага. Он до вечера на нервах, ожидает подвоха, из комнаты выходит всего пару раз. А когда уходит Олег, надолго, волнением сжимает ещё сильнее. Серёжа наспех перекусывает остатками вафель, бездумно разбирает портфель. Нужно уроки сделать, а задали как назло много. Когда Разумовский уже хочет подняться, размяться для концентрации, слышит в коридоре шаги. Они тяжёлые, торопливые, и он быстро возращается на кровать. Олег дверь открывает аккуратно, впивается взглядом сначала в угол Серёжи, а после в свой. В его руках заметен край белого платка, выпачканного в красных разводах. — Никто не приходил? — Нет, — мотает головой Серёжа, следя за каждым его движением. — Отлично. Он замечает на губах Олега припухлость и содранную до красноты кожицу в уголке, знакомые отметины на костяшках. — Ты что, с Витей подрался? — спрашивает, оглушённый этой мыслью. — Мне что, больше не с кем… — бурчит Олег, стягивая плотную кофту и оставаясь в чёрной футболке. Серёжа замечает, как она натягивается на плечах и спине до упора и отводит взгляд. Неожиданный жар щекочет лицо. — Ну да, с ним. Ничего такого. Серёжа и сам понимает, что ничего такого. Олег и не таким приходил, отбывал наказание или посещал медкабинет стабильно каждый день. Ему, конечно, немного дико за такие рассуждения, ведь любая драка несёт опасность, но повлиять он всё равно не может. — Не знаешь, прачка ещё открыта? — Олег разворачивается, потрясывая испачканной в чём-то белом кофтой. — Я слышал голос Ларисы в коридоре недавно. Может, ещё не ушла. — Лады. Только Олег в прачку не уходит. Он кидает одежду на свою кровать, подходит к Серёжиной и садится. Без спроса, как вошло в привычку вот уже как пару недель. — Если будет что не так, скажи мне. Ну, с Савиным и прочими. — В смысле, если будут доставать? — Ну да. Серёже как-то смешно. Он не тот, кто привык доверять с размаху, а тот, кто в одиночку выгрызает себе спокойные дни. Не всегда удачно, это да. А когда ему говорят такое, особенно Олег, внутри происходит настоящая мешанина. Взгляд Волкова серьёзный, пристальный, напряжение не уходит с лица. Он выглядит так, будто ожидает положительного ответа, не собирается вставать. Серёже одно слово сейчас сказать не трудно, поэтому он пожимает плечами, выпрямляясь: — Ладно. — Не веришь мне? Ничего, понимаю, — хмыкает Олег и опирается ладонью на матрас. — У меня нет каких-то умыслов, я не привык трепаться и морозиться, сам знаешь. Разумовский это знает.