Это Александр, мой новый личный фитнес-тренер.

      Быть личным телохранителем Алтана оказалось ещё хуже, скучнее и муторнее, чем быть пешкой, обыкновенным рядовым наёмником, который лишь изредка трётся рядом с боссом и большую часть времени ходит на задания по устраиванию терактов и штурмов вместе с остальными не больно нужными пешками. Причём, дело не только в ущербности большинства богатых и роскошных мероприятий, но и в самом боссе тоже: будь на месте Дагбаева кто угодно, но не он сам, было бы в разы лучше и интереснее. Да даже если бы на месте начальника оказался несчастный Разумовский, чтоб его черти драли! С его шутками и харизмой было бы как минимум увлекательнее. С тем же Разумовским можно поболтать на тупую отвлечённую тему, пока он не занят разговором с кем-то важным, если вообще не вместе устроить что-то крайне сумасшедшое, а с Алтаном… С этим душнилой совсем уж никак не развлечёшься.       Вдобавок ко всем бедам сегодняшнего дня по приезде обнаружилась почти полностью заставленная стоянка возле дома, посему пришлось ставить машину в самую задницу на границе с другим таким же вылизанным двором. Как Воскресенский будет потом из этой дыры выезжать, совсем непонятно. Разве что с божьей помощью. Главное, чтобы тем самым богом, решившим доблестно протянуть руку ему навстречу, не оказался какой-нибудь конченный Кутх.       Сигарета в руках тлеет, и горький дым развевается на ветру. Снег хлещет прямо в лицо и режет его острыми краями миллиона снежинок, бережно выточенных облачными мастерами. На улице приятно пахнет табаком и холодом, мороз очень приятно пощипывает нос и щёки... Правда, до этого совсем нет никакого дела, когда с каждым шагом всё больше и больше хочется лечь прямо сюда, на ледяную землю, и закопаться в белый-белый сугроб от ужасающей усталости. Пройти мимо небольшого переулка и… тут же оказаться вжатым в холодную стену, роняя сигарету куда-то на дорожку.       «Блять!»       Грубый швырок. Кто-то затащил его в эту тёмную и стрёмную подворотню. От сильного удара спиной о холодные кирпичи в лёгких закончился весь воздух. Чья-то рука схватила за шею, но душить пока что, к счастью, не спешила. Шура ошарашенно смотрел на высокую и широкую фигуру прямо перед собой, морально готовясь к своему ограблению или вообще смерти. Нервно проглатывает слюну. Лицо человека перед ним было скрыто под медицинской маске, а волосы спрятаны под дурацкой шапкой.       — Пикнешь — убью тебя прямо здесь.       А голос до боли знаком… Воскресенский улыбнулся крайне нервно. Страшно. Чертовски страшно. Но это именно то, чего он и ожидал сегодня и вчера. Совсем не сюрприз.       — Воу, какими судьбами здесь? — оскалился Шура. Бац! Его тут же снова впечатали в стену, а рука на горле сжалась только сильнее. Всё ещё недостаточно, чтобы причинять заметный дискомфорт, но уже достаточно, чтобы понять: ему полная крышка. Адреналин в крови бурлит, но Александр улыбается только шире, чувствуя, как подступает к нему приступ истерики.       — Ты прекрасно знаешь, какими, — процедил Дракон, — так что не прикидывайся.       Когда Вадим угрожает, это звучит крайне страшно. Гораздо страшнее любых угроз начальника. И причина даже не в том, что он в полтора раза больше него, а в том, что от Дракона действительно несёт той самой опасностью и спонтанностью. Только он сам знает, что творится у него в голове. Даже когда ты чего-то ожидаешь, всё равно есть то самое животное чувство, убивающее в тебе всякий рассудок.       Страх действует на организм слишком странно, опьяняя мысли и заставляя вести себя иррационально, улыбаться, шутить. Возможно, дело в ужасной предсказуемости этих событий. Целые сутки ожидания и так довели до предела.       — Я прекрасно знаю, что это ты меня слил Золотейшеству. Повышения так сильно захотелось? Молодец, ты его добился.       Шура еле слышно усмехнулся.       — Да ты просто надоел мне, а других способов тебе поднасрать я не нашёл. Прости, я правда мог бы придумать что-нибудь и получше...       От сильной пощёчины в ушах зазвенело. Из губы начало течь. И снова смешок.       — Да у меня бывший и пожёстче бывал, когда мы трахались.       Воскресенский поворачивает голову и натыкается на не на шутку разъярённый взгляд глаз напротив. Его вдруг едва не оторвали от земли, немного поднимая выше и сильнее сдавливая шею. Страшно, блять. Страшно. «Заткнись, кретин, тебя убьют!» — буквально кричат внутренний голос сл здравым смыслом. Но отчего-то не выходит. Слова сами выходят без всякого разрешения на то.       — Правда? — удивлённо спросил Вадим. — А ногой в живот он тебя когда-нибудь херачил со всей силы? Мне это, так... для науки.       — Нет… До такого не доходи…       Удар. Всё тело берёт сильный спазм. Хватка на шее тут же прекратилась. Александра скрутило от резкой боли, и он протяжно застонал, неприятно падая на колени и хватаясь обеими руками за живот, словно из него сейчас могло что-нибудь да вывалиться. Дракон, не дав хотя бы немного прийти в себя, тянет его на себя за подбородок.       — Ладно, вот это… вот это точно что-то новенькое… Поздравляю... наверное... — выдавил он и широко оскалился, превозмогая ужасную боль. — Убить… меня хочешь?.. Ну, давай… Покончи с этим… Только побыстрее, я не хочу ждать…       Вадим угрожающе склонился над ним кривым деревом, растущим посреди сплошного грязного болота, которое может показаться страшным монстром издалека. Господином перед рабом или крепостным крестьянином. Строгим и жестоким родителем перед его провинившимся глупым ребёнком.       — Знаешь ли, это слишком скучно. Не хочу, чтобы ты так легко отделался… Я лучше медленно буду превращать твою жизнь в ад, пока ты сам не взмолишь о смерти. Ну или пока сам не убьёшься. Мне не так уж сильно принципиально, знаешь ли. — Он сделал зловещую паузу. В голосе Дракона чувствовалась явная улыбка, но затем он снова похмурел от своих неведанных никому мыслей. — Ты даже не представляешь, сколько я этого места добивался и сколько конкурентов мне пришлось устранить, пока не нашёл просто идеальный рычаг давления, который уничтожил ты! Своими грязными крысиными ручками! Теперь ты доволен? Ты разозлил меня! Боже, да ты вообще хоть знаешь, что с такими помойными крысами, как ты, делают такие, как я, долбоёб?!       «Встретились как-то крыса с кукушкой, а кукушка ей говорит: «Ты чё, охуела меня подставлять, падла?..» Ой, да пошёл ты в жопу, праведник ебаный...» — думает Шура.       Воскресенский смотрит на него, примерно для себя прикидывая, чем таким Вадима можно хотя бы на секунду вывести из строя. На секунду, которая не спасёт его отвратительно грешную жизнь, но хотя бы поможет малость отсрочить время своей кары. Он изо всех сил старается не подавать виду, что нервы, которые и так сегодня ужасно сильно подвели, вызвав приступ натуральной истерики при таком ненормальном, как этот ёбанный Вадик, сдали ещё сильнее.       — И ещё, — говорит Дракон, — если же тебе так хотелось сравнить меня с бывшим… может, тебя просто к нему отправить?.. А что? Помочь вам воссоединиться, все дела… — Неприятный смешок. — Слушай, а ведь это превосходная идея…       Воскресенский молчит, как в рот воды набрал. Боль частично прошла, но подняться на ноги он всё равно не в состоянии. Замёрзшие и неслушающиеся пальцы кое-как нащупывают карман пуховика и аккуратно расстёгивают молнию на том. И хотя коллега говорит чертовски мерзкие вещи, которые режут без ножа, не зная, наверное, ничегошеньки об этом человеке, Александр молча проглатывает всё до единого. Ругаться как в последний раз (хотя, почему это «как»?..) в его планы не входило.       — Ну да. Кто, как не твой ненаглядный может испортить тебе жизнь? Ты же его так сильно любишь и ждёшь, я смотрю…       Глубокий вдох. «Была не была».       Шура быстро вынимает пистолет из кармана и уже собирается спустить курок, как тут же пушку выбивают из его рук, отбрасывая в неизвестном направлении. Страшно-страшно-страшно!.. Бешеный удар. Нога. Солнечное сплетение. Шура едва не оказывается сбитым ног (точнее, с колен). Дышать тяжело.       «Ну конечно… Чем ты думал, идиот клинический?.. Он же больше тебя в два раза…» — ругает сам себя в мыслях, задыхаясь.       — Какой же ты жалкий. Сам по себе ничего не представляешь, — подмечает Дракон. — Ты только более влиятельным можешь жаловаться, как маленький мальчик. Кавалера твоего Чумной доктор словил, повысили тебя из-за того, что начальнику меня слил, а на работу в клан приняли только из-за твоих тёрок с Разумовским! Но сам ты —никто, и звать тебя никак! Что в двенадцатом году, что сейчас, спустя кучу времени.       Воскресенский еле слышно хихикнул. Затем ещё. И ещё. Воздух в лёгкие и так не поступает, чтобы его столь неразумно из себя выталкивать, но Шура просто не контролировал своё тело. Вскоре смешки переросли в приступ настоящего истерического смеха вперемешку с покашливанием. Он встал на четвереньки. Холодная земля режет руки, но это веселит, пожалуй, только больше…       — Ты чего ржёшь? Тебе скорую надо вызвать? Дурку?       Недоумение Вадима надо видеть. Его вообще-то мало что может сбить с толку, но такой реакции он точно не ожидал.       — Слушай, я… конечно, не хочу тебя расстраивать… — говорит сбито, хрипло. Александр задирает голову, заглядывая в глаза коллеги и неадекватно широко скалясь. — Мне плевать, что ты будешь делать с моей жизнью: я родился в аду, вырос в аду, живу в аду… — снова закашливается, — в аду и умру… И мне плевать, кто очередной ад мне устроит… Я просто… привык… — поясняет, всё так же болезненно выдавливая из себя звуки, и снова заливается хохотом, который изнутри разрывает грудную клетку. — Может, ещё руку мне сломаешь?.. Или ногу?.. Честно, мне без разницы: можешь хоть все кости переломать. Для полного счастья… наверное, нужно… У меня всё равно нет никого, кто мог бы за меня… отомстить или хотя бы… засудить тебя… Так уж случилось, всем похер на меня…       Дракон совсем не выглядит так, словно всё-таки собирается его добивать.       — С каких это пор ты… такой моралист, а?..       — Не думал, что ты такой псих ёбанный…       — А что?.. Хотел же мне жизнь испортить… Больницы в нашей стране, даже платные, мягко говоря, так себе…       — Просто псих, — бросает Вадим перед тем, как скрыться из поля зрения. — Натуральный.       Шура, чувствуя, как с каждым смешком ему становится всё больнее и больнее, хватается рукой за сердце. Блять. Воскресенский закашлялся особенно сильно и кое-как поднялся на ноги, держась за стенку. Как больно… Перед глазами всё плывёт. Он крайне осторожно поднял свой пистолет из чуть ли не самого тёмного угла подворотни и спрятал в карман, где ему и место. И по всё той же холодной стенке пошёл в сторону своего подъезда.       Весь дом как снаружи, так и изнутри напичкан камерами. Остаться незамеченным просто невозможно. Но Александр даже не думал об этом, пока брёл. И когда с горем пополам добрёл тоже не думал: молча закрыл за собой дверь, скинул одежду (даже не убрал куда-то, а просто скинул на пол; на обувь вообще забил и прошёл в квартиру в своих массивных ботинках). Живот разрывает так, что даже слегка напрягать какие-то мышцы там элементарно больно, и боль эта эхом раздаётся во всём теле, включая даже ноги, которые совсем не держат. Весело будет, если там окажется какое-нибудь внутреннее кровотечение. Въебал этот мудозвон не по-детски.       Шура входит в ванную и смотрится в зеркало. Щёки от мороза розовые, на разбитой губе запёкшаяся кровь, а волосы, пробывшие под шапкой, кажется, целую вечность, сильно растрёпаны. Он медленно, неторопливо умывается прохладной водой, чтобы смыть кровь, с помощью одной руки, другой держась за раковину, как за свою единственную опору сейчас, которая не дала бы ему упасть в случае чего. И опять глядит на своё уставшее отражение. Уголок губ еле-еле дрогнул в истерической улыбке. Путёвка в кромешный пиздец уже подписана, и ему спасения нет более.       — Игра началась…