Это Александр, мой новый личный фитнес-тренер.

      Она внимательно оглядела всех присутствующих, постепенно начиная приходить в себя. Лера стёрла мокрые и липкие дорожки слёз с щёк. Она испуганно посмотрела сначала на Сергея, который всё время шёл чуть впереди, а затем на Олега, который был рядом с ней. Громкий шмыг носом.       — Я сейчас пойду включу обогреватели, а вы пока дуйте в душевые греться, — провозгласил Разумовский, уже скинувший верхнюю одежду, и поправил волосы, которые сейчас были похожи на тёмно-рыжие сосульки. — Олег, покажешь ей? А сам иди на второй этаж. — Он глубоко вздохнул и разулся. — Ничего же страшного, если я дам что-то из своего гардероба?..       Серый развернулся и посмотрел на Леру, когда не услышал ответа, как будто мог прочитать её лицо открытой книгой и понять всё без слов. Крайняя степень ужаса на её лице говорила сама за себя. Макарова стояла истуканом и явно не спешила освобождаться от одежды. Разумовский, прекрасно осознав, почему у неё была такая реакция, взирал на неё сочувственно, подбирая нужные слова.       — Ма шери…       Валерия отрешённо посмотрела в пол, а Разум продолжил глядеть на неё с жалостью и некоторой виной в глазах. Все трое молчали. Тишина эта давит на уши настолько сильно, что кажется, будто она способна пробить барабанные перепонки насквозь.       — Мы просто дали ему умереть?.. — дрожащим голосом спросила Макарова, поднимая полные боли глаза на Разума.       Сергей открыл было рот, чтобы что-то сказать, но резко замолк, видимо осознавая, что сделает своими словами только хуже. Он глубоко вздохнул.       Лера трясущимися пальцами скинула с себя куртку. Разумовский забрал вещь из её рук и убрал на вешалку.       — Мы просто ушли, позволив ему долго и мучительно умирать в воде от холода?..       Серый виновато отвернулся. Макарова избавилась от обуви с остатками верхней одежды, и Олег осторожно приобнял её за плечи и повёл в глубь особняка, оставляя Разумовского в таком стыдливом одиночестве, что казалось, ответственность за случившееся несёт только он.       Лера совсем не обращала никакого внимания на устройство дома, потому что голова была до отказа забита мыслями, отказывалась впускать туда что-либо другое. Все эти размышления были одно хуже другого и вызывали сильное желание то ли просто выть, то ли вообще чем-нибудь пробить себе голову насквозь, чтобы больше никогда не мочь думать, и вдобавок руками вскрыть себе грудную клетку и вырвать сердце, чтобы больше ничего не чувствовать.       Волков остановился возле какой-то двери, на которую он указал жестом. Валерия молча вошла в неё и оказалась в просторной ванной комнате, где сразу включила свет и закрылась на щеколду, не дожидаясь ничьих речей. Она медленно сползла по двери, ладони закрыли лицо, и потекли слёзы. Макарова уже жалела, что вообще отошла от этого ужаса, а не лишилась рассудка до конца своей жизни, и жалела, что не сказала Шуре не вмешиваться, не поддаваться на эту провокацию. В голове проскользнула не очень хорошая мысль о том, что лучше бы погибли или были похищены Волков с Разумовским, чем он.       Плитка на полу холодная, гладкая лакированная дверь тоже. Мокрая одежда неприятно липнет к телу и лишь ухудшает ситуацию. Холодно и пусто даже на душе. Единственный человек, с которым можно было бы поделиться, не утаивая ни одной мельчайшей детали, тем, что близкий друг утонул, был тем самым утопленником. Единственный человек, которому можно было рассказывать буквально всё, включая свои геройствования в костюме, был мёртв. И умер он очень тяжело. Макарова не могла остановиться от прокрутки в голове сцен того, как он, вероятно, отчаянно пытался пробить голыми руками лёд, пока воздух в лёгких кончался. Хочется всё-таки верить, что его насмерть по голове пришибло обломками моста, так было бы быстрее и легче. Хотя нет. Думать о том, как его ноги прижало тяжёлым куском железобетона ко дну, пока он был ещё в сознании, как он пытался выбраться из-под него и как помимо того, что задыхался, чувствовал ужасную боль во всём теле от тяжёлого груза, ещё хуже.       В дверь постучали. Правда, у Валерии из-за того, что она сидела прислонившись к ней, создалось ощущение, что постучали сразу ей по голове. Макарова подпрыгнула от неожиданности и наконец-то поднялась на ноги. Взгляд лишь на секунду зацепился за то, как от неё на тёмном кафеле образовалось влажное пятно. Она открыла дверь, даже не позаботившись о непрезентабельности своего внешнего вида, ведь не до этого было, но Разумовского, оказавшегося за дверью, это явно не интересовало. Он посмотрел в её мокрые глаза печально и молча протянул сложенную стопку вещей.       — Я пытался найти что-то не такое цветастое, но… — попытался оправдаться Сергей.       — Пойдёт, — перебила Макарова. — Мне не так принципиально.       Оба сделали большую паузу.       — Я включил везде обогреватели… Скоро должно стать теплее.       — Угу.       — Мокрую одежду на батарею уберёшь.       Она закрыла дверь прежде, чем он успел одуматься. Лера ещё какое-то время мялась на месте, а затем наконец-то двинулась и убрала одежду на туалетный столик. Она медленно обнажилась. Вся одежда, включая бельё, была убрана на батарею. Макарова кинула на себя короткий взгляд в зеркало. Едва касаясь пальцами, она медленно провела по своей шее. Чистая. Шура не оставил ни следа после себя. Но всё равно создавалось прочное ощущение, словно бы его поцелуи до сих пор горят огнём, жгут, плавят кожу изнутри и пытаются вырваться наружу прямиком из воспоминаний. Валерия нахмурилась. Плохо.       Она наконец-то забралась в душевую кабину и настроила воду комнатной температуры, чтобы не травмировать сильно обмороженную кожу. Вообще-то так тоже делать нельзя, Лера как будущая представительница врачебной профессии это знает, знает, что нужно согреться в сухости, закутаться в плед и бла-бла-бла-бла, сейчас на это совершенно плевать. Макарова просто стояла под водой, чувствуя, как кожа адски горит, как ломит тающие мышцы, как тело пытается разморозиться. Больно. Ужасно больно. «Я это заслужила. Я виновата». Она встряхнула головой. Нет. «Не думай об этом. Лера, не думай. Ты не виновата, ты не…» Снова слёзы и всхлипы. Но теперь всхлипы громкие, звучные, несдержанные. Наверняка их слышали хозяева дома, но на это так плевать…       Макарова добавила горячего. Она делала это снова и снова, пока не разморозилась так, что уже можно было лить на себя что-то, что ощущалось как расплавленный свинец. Кожа, которая ещё полчаса назад была бледной, словно сама смерть, от неслабого обморожения теперь была ало-малиновой.       Лера наконец-то вышла из душа и обтёрлась махровым полотенцем. Она снова посмотрела в зеркало. Красной оказалась не только кожа, но и глаза с лопнувшими от плача капиллярами. Лера безразлично пожала плечами и натянула на себя ещё не до конца высохшее бельё. Оно и логично: одежда всегда сохнет долго, а тут всего-то возня чуть меньше, чем три четвёртых часа. Затем Макарова надела цветастый халат со штанами. Наверное, не всё так уж плохо? (За исключением того, что её друг и объект обожания подох, как последняя собака, а его убийцам ничего не будет, если вдруг они выжили, не подорвались или не утонули так же, как он. И даже поделиться горем не с кем.)       Лера вышла из комнаты, как вдруг вспомнила про телефон, оставленный в кармане куртки. Она по теперь уже тёплому полу (видимо, туда что-то вмонтировано) прошлёпала босыми ногами в прихожую исключительно по памяти. Макарова услышала голоса хозяев и пошла на них. Остановилась возле большого и особенно красивого помещения. Очевидно, это была гостиная.       — Я тебе говорю, в такой ситуации выжить невозможно! — утверждал Серый. — Для этого нужно быть либо бессмертным, либо быть в водолазном костюме с баллонами кислорода! Возвращаться на место бесполезно! Это пустая трата сил, нервов и…       Он резко заткнулся, когда осознал, что в помещении есть пара посторонних ушей. Лера молча смотрела на него взглядом, не выражающим ровно никаких эмоций, но на деле, конечно, лишнее напоминание о необратимости случившегося из чужих уст сделало ещё болезненнее, чем могло быть, хотя, казалось бы, так невыносимо плохо, что уже некуда. Разумовский какое-то время ошарашенно смотрел на неё в ответ, явно не ожидая столь скорого освобождения из душа, несмотря на то, что она и так была там непозволительно долго, а затем виновато опустил глаза в пол. Волков, сидящий на диване, повернулся лицом к проходу, почувствовав, как напряжение начало давить и на него самого за компанию. Он, недолго оценивая ситуацию и переводя взгляд с одной на другого, сказал:       — Серый, пойди-ка ты нахер отсюда. Лучше не делаешь.       Разум, к удивлению, возражать не стал. Он молча покинул гостиную, проходя мимо подчинённой стороной, пока она безэмоционально (насколько это только было возможно) смотрела ему вслед. Наконец, проводив Сергея до зоны, в которой его уже не было видно, Лера отвернулась и прошла к дивану. Она медленно приземлилась в самый край, из-за чего расстояние между ней и Олегом было немалое.       — Я бы спросил, как ты себя чувствуешь, но думаю, что всё и так понятно, — вздохнул Волков в типичной для себя необычайно спокойной манере, сохраняемой почти в любой ситуации и несмотря ни на что.       Лера лишь молча кивнула, тупо пялясь в паркетную поверхность пола.       — Честно, я совсем не умею поддерживать, а понимать что-то, чего со мной никогда не было, — тем более.       Макарова уставилась в стену, не поднимая на собеседника своей опущенной головы.       — Терять близких всегда тяжело…       — Погоди, но ты же сирота, правильно?.. — заинтересованно спросила Лера, всё ещё глядя на что угодно, кроме Волкова.       — Да.       — Разве ты не терял никого?..       Олег беззлобно, устало усмехнулся.       — Это немного другое. Лишиться любимой семьи в малом возрасте, конечно, тяжело, но когда во взрослом возрасте теряешь кого-то, кого выбираешь любить осознанно, недостатки которого осознанно принимаешь и понимаешь, это совсем другое. Родителей, бабушек и дедушек, сестёр и братьев не выбирают, а вот мужей и жён — да. Родная по крови семья иногда может быть невыносимой, просто в детстве ты этого не понимаешь. Но с возрастом…       Макарова наконец-то посмотрела на него. Волков говорил так, словно своей интонацией пытался её успокоить и заверить, что всё хорошо. От его речей действительно становилось чуточку лучше хотя бы потому, что её, пускай, не понимают, но хотя бы пытаются понять.       — Предательства тоже чувствуются по-другому… — Он вздохнул. — Шура был неплохим парнем. Может, я знал его не так хорошо, как мне этого хотелось бы. Но зато я точно знаю, что он не заслужил так умереть.       Макарова отрешённо кивнула и снова уставилась в пол.       — Если тебе вдруг захочется, думаю, я как-нибудь смогу показать фото со службы… — неловко предложил Волков. — Если вдруг у тебя ничего нет…       — Не думаю, что мне когда-нибудь захочется… — усомнилась Лера. Она крайне тяжко вздохнула. — Я чувствую, что уже готова завернуться в ковёр и спать на полу. Меня рубит ужасно…       — Я покажу тебе комнату, куда можешь лечь спать.       Макарова медленно моргнула, соглашаясь.       — И… я зарядку не взяла…       — У тебя же IPhone?       — Ну… да…       Олег потянулся в придиванную тумбу и достал из одного из ящиков зарядное устройство. Макарова подошла к нему и забрала её из его рук.       — Спасибо.       — Да ладно тебе… — Волков поднялся на ноги. — Сейчас тебе комнату покажу.       Лера кивнула. Олег пошёл в неизвестном направлении, а всё, что ей оставалось, — послушно следовать за ним хвостом. Она всё ещё не смотрела на убранство особняка, глядя лишь себе под ноги. Только когда Волков остановился и указал на комнату, она посмотрела на дверь и вошла в неё. Олег же остался на пороге.       — Спокойной ночи, — пожелал он и закрыл дверь.       Макарова медленно прошла к большой, просто огромной кровати. Она воткнула штекер в розетку, поставила телефон на зарядку, положила его на прикроватную тумбочку и медленно улеглась на спину. Взор устремился в потолок.       Нет, так быть не может. Спустя столько времени почти непрерывных рыданий всё это кажется таким странным, таким нереальным… Она даже не видела его труп (и слава Богу), не видела, как он тонет. Он просто… умер… и всё. Или не умер?.. Нет. Сергей, будь он неладен, всё-таки прав. Как минимум, даже если он всё-таки выбрался, пребывание целый ёбанный час на собачьем холоде в мокрой одежде в месте, где только что произошла серьёзная авария, никому на пользу не пойдёт. И это просто омерзительно.       Лера перевернулась на бок и накрылась толстым одеялом с головой. Не то чтобы сейчас было так уж холодно (всё-таки обогреватели работают), просто потребность зарыться в чём-нибудь, оказаться «в домике», в безопасности заставляет. Мозгом она прекрасно понимала, что совсем не дома, в чужих стенах особняка боссов, где была в первый раз, совсем не в безопасности и в опустошающем одиночестве. Но всё равно лучше создать хотя бы иллюзию комфорта, чем не иметь ничего вовсе.       Шура всегда казался кем-то исключительно неземным, непохожим на всех остальных. Всё, начиная с робости и тактильности и заканчивая флиртом и хорошим чувством юмора, в совокупности своей было исключительно неповторимо. Контраст серьёзного Шуры, который решает сложные проблемы, умеет злиться и агрессировать, и нежного Шуры, который ластится и любит проводить время вместе, был очень ярким, но на удивление гармоничным, естественным для него. Нет больше никого, кто мог бы так же, как он, изящно раскрываться, переходя их одного состояния в другое. И не будет никогда. Лера потеряла его. Лера потеряла своего дорогого и любимого Шуру, который всегда был рядом и был готов идти ей навстречу, навсегда. Он погиб, вероятно, думая, что никому не нужен и никому не любим. Он погиб. Его не вернуть.       Макарова свернулась в калачик и еле слышно завыла, прикрывая рот большим одеялом.