Never enough

Двое рыцарей из ночного караула, сторожившие ворота, негромко перебрасывались усталыми фразами. В предрассветной тишине, окружавшей эту часть города, каждое слово было слышно отчетливо, но ничего интересного Дилюк для себя не обнаружил. В основном они говорили о всеобщей усталости, о бесценной помощи, которую оказывала гильдия искателей приключений. Гадали, когда вернутся остальные и было ли так необходимо оставлять город. Дилюк задавался этим же вопросом, но даже за несколько месяцев так и не смог что-то выяснить. Рядовые рыцари ничего не знали, Джинн вряд ли стала бы с ним об этом говорить, Кэйа состоял из загадочности и словно был рожден для того, чтобы хранить секреты. Казалось, магистр Варка принял решение одним днем, собрал всех и ушел, не оставив никаких документов или записей, до которых могли бы добраться шпионы. Он не давал никаких распоряжений, словно город резко перестал его интересовать. Впрочем, для магистра не впервой было принимать странные решения. Странные и откровенно говоря отвратительные решения. Разговор внизу затих, и Дилюк бесшумно пошел дальше по стене, собираясь обойти город в последний раз на сегодня. Какие-то лавки внизу уже постепенно начинали работу. В западной части даже со стены можно было уловить запах свежей выпечки, от которой уже через пару часов не останется ни следа. Те, кто просыпался в такую рань, были слишком заняты, чтобы смотреть по сторонам. Они даже не заметили бы опасность, хотя та в последние недели обходила город стороной. Как будто затаилась где-то, чтобы навалиться с новой силой, и это заставляло еще пристальнее всматриваться вдаль, за стены, ещё напряженнее вслушиваться в тишину, подмечая любые изменения. Ничего не происходило, и это выводило из себя больше, чем возможные трудности. Горстка рыцарей — дневной караул — уже собралась у здания ордена для утреннего инструктажа. Кто-то из них откровенно зевал, прячась за спинами, а кто-то отчаянно пытался досыпать стоя. Они все выглядели неважно даже издалека, потому что так начиналось каждое их утро, и это в корне отличалось от того, что было четыре года назад. Сейчас у этих людей не было сил ни на шутки, ни на разговоры. Они видели друг друга каждый день и вряд ли осталось что-то, чего они друг о друге не знали. Дилюк смотрел на них недолго, подавляя неуместное сострадание, после чего спрыгнул со стены на крышу ближайшего дома и отправился к «Доле ангелов». Спать. *** Просыпаться было тяжело, но видеть сны — еще тяжелее. Как бы они ни начинались, заканчивались всегда одинаково: тяжестью чужого тела в руках, болью и словами, которые Дилюк больше ни от кого не услышит. Открывая глаза, он долго смотрел в потолок, стараясь напомнить себе о том, что все осталось позади. Сколько бы времени ни прошло, оно не лечило. Дилюк потер руками лицо и заставил себя сесть в кровати. Солнце светило еще не так ярко, как днем, а это значило, что он спал не больше трех часов. Этого не было достаточно, чтобы существовать, но возвращаться в вязкие, неприятные сны не хотелось. Он окинул взглядом мансарду и, обнаружив на столе поднос с завтраком, в очередной раз задался вопросом, где Аделинда нашла людей, которые приходили сюда каждый день и оставались незамеченными. Дилюк замечал ее молчаливую заботу с самого начала: место, которое Чарльз использовал как склад ненужных для бара вещей и где сам Дилюк в первые дни просто спал на пыльном полу, завернувшись в плащ, преобразилось за пару недель. Все колченогие и посеревшие от времени столики исчезли, как и старые стулья, и масляные лампы, и пропахшие пылью украшения для праздника весны, которые уже много лет никто не использовал. Кто-то совершенно незаметно убрал отсюда пыль и паутину и поставил в углу кровать, которая каким-то чудом не пострадала, когда Ужас Бури разрушил крышу, и пару недель Дилюк смотрел в безоблачное голубое небо, когда просыпался. Небо нравилось ему больше, чем свежий деревянный потолок. Через несколько дней после кровати появился массивный стол, на котором время от времени возникали стопки документов, а за столом — удобное кресло и книжный шкаф. Вся мебель была новой, непривычно светлой, до сих пор пахла лаком и деревом, и ни капли не напоминала ту, что стояла на винокурне. На ней не было никакой резьбы, никакой позолоты, никаких фигурных ручек. Хотя Аделинда все же позволила себе вольность, из-за чего на столе стояла фигурка сокола, которую Дилюк много раз порывался убрать в ящик, но так и не решился сделать это. Фигурка отлично вписывалась и постоянно притягивала взгляд. И, как ни странно, глядя на нее, Дилюк не испытывал никаких сожалений. Пару-тройку месяцев назад, за то короткое время, которое Дилюк провел на винокурне, здесь появилась небольшая ванная комната, и весь бар пропах свежей краской. С Аделинды бы сталось обновить все здание, вплоть до скрипящих ступенек, но она ограничилась только мансардой, понимая, когда стоило остановиться. Каждое обновление, каждый визит Дилюка на винокурню, заставляли Аделинду выглядеть бодрее и моложе, и если бы она захотела, Дилюк позволил бы ей перестроить полгорода, но это вряд ли бы заполнило пустоту в её душе. Он умылся ледяной водой, постепенно возвращаясь в реальность, и съел все, что было на подносе, не особенно чувствуя вкус. Последние годы еда существовала только для того, чтобы жить, и наслаждаться ею не получалось, хотя не то чтобы Дилюк прикладывал усилия. В них не было никакого смысла. Дилюк спустился вниз, на ходу собирая непослушные волосы, совершенно не настроенный общаться с кем-то, но уже на середине лестницы понял, что такое состояние и притягивает любителей поговорить. Можно было не удивляться тому, что капитан Кэйа Альберих непринужденно сидел на своем привычном месте, делая вид, что не слышит шагов. Он изучал какое-то необычайно длинное письмо, отстукивая пальцами по барной стойке какой-то одному ему понятный ритм, и пил что-то ароматное из кружки с эмблемой «Хорошего охотника». Дилюк поймал себя на том, что никогда не видел, как Кэйа ест. Тот только пил, да в таких количествах, что, по-видимому, еда в него попросту не помещалась. — Доброе утро, господин Дилюк, — нараспев произнес Кэйа, как только игнорировать чужое присутствие стало невозможно. — Рад, что вы чувствуете себя здесь как дома, капитан Кэйа, — едко отозвался Дилюк, привычно скрываясь за барной стойкой. Он чувствовал себя спокойнее, когда что-то отделяло его от Кэйи. И немного жалел, что обычно это была всего лишь стойка, а не каменная стена или весь Тейват. — В Мондштадте легко привыкнуть к гостеприимству. Особенно к вашему, господин Дилюк, — протянул Кэйа и начал медленно сворачивать письмо, давая Дилюку немало возможностей заглянуть внутрь, чем тот не воспользовался. По правде говоря, взгляд все равно бы задержался не на письме, а на вырезе его рубашки, поэтому Дилюк даже не пытался. При общении с любым другим человеком получалось мыслить более здраво, но рядом с капитаном Кэйей Альберихом все всегда шло наперекосяк. На соседнем с Кэйей стуле лежал его меч с узнаваемой узорной гардой — такой в ордене часто носили капитаны, — а это значило, что Кэйа уже был на службе. Вероятнее всего, он даже работал сейчас, незаметно, как и всегда. Оставалось только удивляться тому, как ему, такому видному и яркому, удавалось делать все исподтишка. Изучая его лицо, в особенности — привычно лукавую улыбку, Дилюк осознал, что они не виделись около недели. И это было вполне нормально для людей, которых ничего не связывало, но чаще всего Кэйа использовал любой повод, чтобы помаячить перед глазами и прочно закрепиться в мыслях. — Выглядите уставшим, господин Дилюк, — проговорил Кэйа после недолгого молчания. — У вас такая утомительная ночная жизнь? — Нет ничего, о чем бы вам стоило беспокоиться, капитан Кэйа, — ровно ответил Дилюк. Они могли бы прямо говорить о том, есть ли угроза городу, без намеков и недомолвок, но для Кэйи, вероятно, такого понятия не существовало. Не было похоже, что он занимался своей работой ради забавы, но вместе с этим было сложно раскопать серьезное отношение под толстым слоем лукавства. Одна часть Дилюка отчаянно хотела оказаться как можно дальше отсюда, а другая гадала, какими были пальцы Кэйи — теплыми, как тон его кожи, или ледяными, как его взгляд. За все месяцы знакомства они ни разу не прикоснулись друг к другу, как бы близко ни оказывались, только говорили, и внезапные мысли о том, насколько приятными были бы эти прикосновения, частенько сбивали Дилюка с толку. Дурацкое влечение никуда не девалось, что бы он ни делал. Кэйа оставался самым привлекательным человеком в Мондштадте, и у Дилюка не было ни одного объяснения этому. — Мы могли бы объе… — Нет, — перебил Дилюк, отгоняя ощущение, что разговор повторяется. В конце концов, Кэйа возник из ниоткуда и занял высокую должность в ордене всего за пару-тройку лет. Он уже показал себя как человек, который умеет добиваться своего. Они будут ходить кругами до тех пор, пока кто-нибудь не сдастся первым. Дилюк сдаваться не собирался. — Объединить усилия и разнообразить вашу ночную жизнь, господин Дилюк, — как ни в чем не бывало продолжил Кэйа. — Не знал, что у рыцарей ордена сейчас остаются время или силы на разнообразие, капитан Кэйа, — заметил Дилюк, наклонив голову вбок. — Некоторые из них талантливее, чем вы думаете, — ответил Кэйа, задержав взгляд на его шее. — Теперь понятно, почему все только и говорят, что о вашем героизме. Не оставалось времени или сил на другие подвиги, господин Дилюк? От такой неприкрытой провокации Дилюк невольно усмехнулся. Порой Кэйа произносил удивительно откровенные вещи, которые, правда, не давали никакого представления о том, что творилось в его голове, только заставляли кончики ушей предательски краснеть. — Думаю, вам пора возвращаться к работе, капитан Кэйа, — сказал Дилюк, кивнув на дверь, и подумал, что стоит повесить еще пару замков, хотя они вряд ли спасут от таких целеустремленных утренних визитеров. — Думаю, вам нравится всегда оказываться правым, господин Дилюк, — в тон ему ответил Кэйа, в несколько коротких движений прикрепив меч к поясу. Он подхватил письмо и кружку, после чего своей обычной бесшумной походкой направился к двери, однако у выхода замер и обернулся. — Надеюсь, что однажды вы передумаете. — Не понимаю, зачем это вам, капитан Кэйа, — сказал Дилюк, старательно подавляя непонятно откуда взявшееся сожаление. Кэйа отреагировал не сразу. Он толкнул дверь, впуская в бар еще больше дневного света, и несколько секунд смотрел на оживленную улицу, после чего обернулся и с хитрой улыбкой произнес: — Расскажу, когда вы наберетесь смелости позвать меня на свидание, господин Дилюк.