The Confrontation

      Где-то примерно через час, проведённый за разговорами, обменом новостями и играми детей Хатидже и Ибрагима и прочих мелочей ко дворцу подъехали кареты падишаха и шехзаде. Хюррем тот факт, что она занимала за столом место по левую руку от него, порадовал только потому, что это возвысило её после их с Ибрагимом диалога. Она пару раз послала ему гордый взгляд, но потом вдруг задумалась о словах паши и всей ситуации в целом. Впрочем, в этот раз мысли эти были как раз не совсем уместны: Сулейман пребывал в потрясающем расположении духа и даже поцеловал её при приветствии. С неким ужасом она осознала, что сердце её лишь пропустило один более буйный, чем другие, удар и всё. Никакой прежней радости и счастья от его тёплого взгляда на неё.       Все, особенно шехзаде, вид которых был единственным лучом света в этом тёмном царстве, не отрывались от еды, а Хюррем только пару раз поковыряла вилкой в тарелке. А ещё было даже удивительно, как вся султанская семья поместилась за столом. — Что такое, госпожа? Вам не понравилось блюдо? — после минутной тишины, венчавшей конец разговора меж Шах и Повелителем о жизни в Румелии и занятости Лютфи-паши, что был вынужден вновь отправится туда на некоторые время, оставив жену и дочь в Стамбуле, поинтересовался Великий Визирь.       Хатидже Султан тут же отвлеклась от еды и посмотрела в сторону хасеки. — Правда, Хюррем, всё в порядке? Мы попросили приготовить перепелов, а ты даже не притронулась к ним. — Всё хорошо, спасибо, — ответила женщина без всяких масок на лице. Её позабавила мысль о том, что люди, сидящие напротив или даже наискосок, подметили содержимое её тарелки и состояние её самой, а султан, любовь всей её жизни, что восседал совсем рядом — нет. — Просто я не так голодна. Но всё правда очень вкусно, тут и не задумывайтесь.       Сулейман одарил её обеспокоенным взглядом, на который она ответила лёгкой улыбкой, тут же отведя глаза. Затем он вдруг положил руку на её руку, что покоилась под столом, на ткани платья, отчего она удивлённо приподняла брови и обратила глаза к нему. — Всё точно хорошо? Ты нормально себя чувствуешь?       Перед ответом хасеки оглядела стол. Все лица, взволнованные у детей, Хатидже и удивлённые у Шах с Эсмахан и Ибрагимом, были обращены на неё. Она поспешно заверила: — Всё хорошо, правда! Не нужно беспокоится. Передайте перепелов, пожалуйста, паша, — в конце у неё, наконец, появилось настроение для язвинки, отразившейся на интонации в голосе. Ибрагим тут же принял своё выражение лица, кое принимал, столкнувшись с Хюррем, и потянулся к тарелке, предварительно кивнув.       Опять воцарилась тишина, но все, наконец, успокоились, и Хюррем полегчало. Она переключилась на перепелов, которые и впрямь вышли весьма вкусными. — Мы сегодня были у янычар, отец, — сообщил шехзаде Селим, уплетая баранью ногу. — Они очень здорово сражаются. Надеюсь, что однажды я смогу также…       Сулейман по-доброму рассмеялся. — Конечно сможешь, Селим. Все мои шехзаде так смогут, даже много более совершенно. — Они правда бьются хорошо, — Баязет недобро покосился на брата, — но не лучше Мустафы.       Селим ответил не менее грозным взглядом. Хюррем, заметив это, уже начала репетировать в голове очередную поучительную речь для сыновей или пытаться понять, во что может вылиться очередная перепалка, однако мысли её перебил султан. — Это верно, сынок. Кстати о Мустафе, — он оглядел собравшихся за трапезой и продолжил, собрав всё внимание на себя, — вчера вечером ко мне прибыл гонец из Манисы. Он передал добрую весть: шехзаде приглашает нас всех к себе. Это и в честь приезда Шах-Хубан с Эсмахан, и в честь успеха в недавнем походе. — Отличная идея, Повелитель! — воскликнула Хатидже. — Надеюсь, ничто не помешает Вам принять это замечательное предложение. — Ничто не помешает моей семье вновь воссоединиться. Я с самого похода не видел сына, а он вас всех, тем более Шах-Хубан, вообще очень давно. Через неделю выезжаем. Нам всем нужно отдохнуть.       Хуриджихан, Осман, Баязет и Селим позволили себе радостные улыбки и даже пару возгласов, Хатидже тоже счастливо рассмеялась, Михримах так вообще просияла, тут же кинувшись обсуждать событие с Мехмедом, мешая Эсмахан вставлять желанные слова. Только Хюррем не разделяла общий восторг: воссоединение Махидевран и Ибрагима априори не сулило ничего хорошего, к тому же, на горизонте маячила пока не до конца понятная Шах. Хотя, по логике вещей, Сулейман не мог уехать просто так и оставить столицу без присмотра, так что… — Только ты, Ибрагим, уж прости, останешься тут. Кто-то должен присмотреть за делами, пока меня не будет.       Прочитавший её мысли султан впервые за вечер искренне обрадовал Хюррем. Её лицо резко переменилось, облака рассеялись, и звонкий смех её влился в общее веселье. Ибрагим это заметил, но никак не отреагировал. С полной уважения улыбкой он кивнул. — Разумеется, Повелитель. Как Вам угодно. — Но не переживай: обещаю тебе неделю с Хатидже и детьми в Эдирны после нашего возвращения из Манисы.       Хатидже преобразилась ещё больше, её глаза заблестели ярче драгоценных камней в изящном золотом украшении на голове. Это тоже порадовало Хюррем. Какими бы врагами ни были они с Ибрагимом и в какие бы ссоры не вступали с Хатидже, она всё же помнила их былую дружбу и поддержку со стороны сестры Сулеймана тогда, когда от неё, Хюррем, все отворачивались. Хасеки всегда старалась, делая больно Ибрагиму, не задевать его семью. Она не видела в его жене своего злейшего противника; им нечего было делить.       Остаток вечера прошёл более праздно, тепло и уютно, чем его начало. Когда свет Луны залил пространство через окна по периметру дворца, воюя с пламенем свечей, Сулейман поднялся. Тут же за ним повторили и все остальные. Он расцвёл добродушной улыбкой. — Ибрагим, Хатидже, — произнёс падишах, — живите так, чтобы ваш дом всегда был желанным для нас местом. Таким же, как и сейчас. — Мы рады, Повелитель, что Вы остались довольны, — паша чуть наклонился вперёд, а потом оглядел стоящих напротив. — Вы и вся Ваша семья.       Хатидже также поблагодарила брата за слова, а потом предложила Шах с Эсмахан остаться. Сперва сестра воспротивилась, но Повелитель настоял на предложении, и она учтиво склонила голову. — Как же замечательно будет, Шах-Хубан! Сразу после Хатидже ты с дочерью отправишься в Манису, а по приезде вы уже застанете Лютфи-Пашу.       Шах попыталась скрыть не слишком большое своё удовольствие от такого расклада, и непонятно, насколько хорошо это у неё вышло. Таким образом, только семья падишаха отправлялась обратно в султанский дворец. Это тоже потешило душу Хюррем. За этим следовал новый сюрприз: поцеловав на прощанье лоб Хатидже, а затем её детей, похлопав Ибрагима по плечу и кивнув Шах с Эсмахан, повелитель проследовал к карете, задержавшись у плеча Хюррем и заговорив, стоя к ней боком. — Жду тебя сегодня ночью, — шепнул он ей на ухо перед тем, как отстраниться и произнести уже вслух своеобразные извинения. — Я поеду вместе с шехзаде, я им обещал. А вы с Михримах езжайте следом.       Не найдя ответа, Хюррем лишь покорно кивнула, и падишах отправился к транспорту. Подняв глаза, она застала на себя взгляд Ибрагима, что тут же отвёл его. Он стоял, обнимая жену. На секунду перед хасеки предстала картина, в которой вместо Хатидже стоит она сама. Точнее, конечно, ещё вместо визиря султан. Мысль о том, что эта картина имела место лишь в прошлом, обожгла ей сердце. — Они уже отъехали, матушка, — сказал совсем рядом голос Михримах, выдернув её мать из мыслей. — Поедем и мы. — Конечно, конечно… — она оторвала от паши и его руки, покоящейся на тонкой талии Хатидже, глаза, — поедем.

***

      Он медленно стянул с изгиба её тела тонкую шёлковую ткань, наклонился и поцеловал оголённое теперь плечо. Слабенький огонёк вспыхнул в её душе. — Ты красивая, — заметил он. — Ты делаешь меня такой, — ответила она.       Или делал…       Сулейман усмехнулся и отстранился. Его пальцы ухватили зелёную виноградинку; она вскоре исчезла в его рту. — У тебя правда всё хорошо? Ты немного бледная.        Надо было раньше об этом спрашивать! А у Фирузе ты тоже такое спрашивал? Нет, ты просто не допускал её бледности, сдувал с неё пылинки! Как и с меня когда-то…       Стоп, надо остановиться… Что у неё за мысли? — Хорошо. Даже отлично, ведь ты рядом.       Она улыбнулась и приникла к его груди, уперев в неё ладонь. — Ты, верно, просто мало поела. Вот, смотри, сколько фруктов, — он указал на тару, наполненную вкусностями, что занимала место перед диваном, на котором они сидели, прижавшись друг к другу, — если хочешь, принесут ещё что-то, пахлаву или… — Да что ты, что ты, Сулейман! — искренне рассмеялась она. — Не нужно. Просто я… чуть устала. И тосковала по тебе.       Он обхватил её голову своей огромной ручищей и прислонил к своей шее, положив сверху подбородок. — Я тоже тосковал, моя Хюррем. Как хорошо, что теперь тоска закончилась и мы, наконец, снова вместе.       Да… Закончилась… — Ты говоришь, что устала. Это из-за гарема? Как там дела? — В целом, неплохо, — вздохнула она, — просто управление — это тяжело. Тебе ли не знать.       Гарем и правда переживал сейчас не самый свой волнительный период. Фирузе в нём больше не маячила, никаких убийств, краж и происшествий не происходило, поэтому можно было немного выдохнуть после стольких лет напряжения. Жизнь тихо шла, не стоило полностью отдыхать лишь из-за коршуна-Ибрагима и неопределенности Шах. Хюррем искренне надеялась на то, что она не принесёт никаких бед, но верить в это было бы глупо, так что она была настороже. В совете тоже всё пока было гладко; да и Рустем в случае чего всегда был наготове для исполнения её поручений. — Конечно, казна пострадала от похода. Но мы с этим справимся. — Отлично, — он сжал её плечо, обхваченное минутой ранее крепче, — если что, сразу мне говори, я помогу. А так, я могу не волноваться. В твоих руках гарем точно будет в сохранности.       Слова эти прогрели ей душу. Она и сама прижалась к Сулейману.       Прошла где-то минута; она вдыхала родной его запах, ощущая, как тёплые чувства заполняют всю её, но он вдруг пришёл в движение, и она, нахмурившись, приподнялась. Но он не разгневался или не сделал чего-то дурного, он просто взял её за подбородок и увлёк в поцелуй. Она сперва обрадовалась, но поцелуй вдруг стал перерастать во что-то большее, и она осознала, что всё, чего хочет — это сидеть в покоях, прижавшись к нему, и ничего не делать, просто наслаждаться. Прокручивая подобные мысли, она ощущала, как его руки освобождают её от шёлковой сорочки, начиная бродить по голой спине, расплетают завитки волос, искусно соединённые рабынями утром. Его колючая борода касалась её нежной кожи, царапала её, рвала…       Что с ней?       Он всё испортил.       Но она не могла ему противиться. Она просто сносила всё, что он с ней творил. А творил он то, что хотел.