The Confrontation

      Маниса встречала Членов Правящей Династии всем своим блеском и красотой. Ясная погода почти без единого облачка вторила настроению Мустафы и даже Махидевран, что ожидали гостей в нужном месте в нужное время. Первой каретой оказался экипаж Шах и Эсмахан. К тому моменту, как они уже поцеловались с шехзаде и его матерью, подъехали и все остальные.       Махидевран, вообще-то уже давно смирившаяся со своим будущим, кое в юности представлялось ей совсем иным, и не думала снова вновь окунаться в ненависть к Хюррем. Чувство это, конечно, навсегда укоренилось в её сердце, но заботы о будущем сына и жизнь под разными с хасеки крышами усмирили его, заставили утихать и колыхаться лишь при напоминании. И всё же старые годы, всплывшие в памяти при взгляде на султана, которого она давно уже не лицезрела рядом с сыном и тем более с собой, а ещё юные шехзаде и Михримах, в секунду укололи её сердце и заставили осмотреть всех покидающих экипаж. Нахмурившись и два раза перепроверив, она пришла к выводу об отсутствии Хюррем среди прибывших. А ведь Мустафа приглашал всю семью, и рыжая бестия в неё по меньшей мере в представлении Сулеймана явно входила. Женщина не то, чтобы возликовала, только чуть посмеялась внутри. Гадать о причине всего этого было бы сложно и бессмысленно, поэтому она лишь решила напомнить себе аккуратно разузнать об этом позже. Но сын изменил эти планы. Оторвавшись от щеки маленького Джихангира, сжимавшего руку рабыни-няньки, он, встав с одного колена, обратился к повелителю, что с широкой улыбкой наблюдал сцену встречи своего самого старшего и самого младшего сыновей. — Хюррем Султан не прибыла с Вами? — спросил Мустафа, переводя глаза на отца. — Надеюсь, она не больна?       Сколько бы злости не таилось в душе Махидевран к единственной законной жене Сулеймана, не восхвалить в душе доброту сына, что бы за ней не стояло, она не могла.       Бывшая наложница султана внимательно разглядывала лицо мужчины, которому так была близка в их юности, когда он отвечал Мустафе. Оно изменилось, но несильно; только улыбка чуть поугасла. И, кажется, дрогнули мускулы повыше губы и над бровью. — Она здорова, просто из-за дел в гареме была вынуждена остаться в столице.       Что ещё за дела… — Пойдёмте же! — вдруг воодушевленно произнес повелитель, пресекая мысли всех услышавших предыдущую его фразу. — Я с нетерпением жду встречи с внучкой и хочу осмотреть дворец.

***

      Желание султана, разумеется, было выполнено, но сперва его и всю его семью позвали к столу. Широкий и продолговатый, он впервые за долгое время принимал стольких гостей, а особенно такого высокого статуса. Еда была потрясающей, Сулейман её похвалил. Он расспрашивал старшего сына о делах в Манисе, а тот его о той же теме в столице и об Ибрагиме-паше; в их диалоге пытался учавствовать и Мехмед. Михримах, которой сложно было усидеть на месте, держалась из последних сил лишь потому, что вынуждена была снижать напряжение между Селимом и Баязетом. В конце к ней подключилась и Хатидже; Шах немного напряжённо разговаривала с Махидевран. Они не видели друг друга так давно, и казалось, обе не могли понять, можно ли вновь друг другу доверять. Эсмахан немного скучала; Осман и Хуриджихан весело над чем-то смеялись.       Радость и смех вновь заполонили прежде тихие стены дворца Манисы. Махидевран ненадолго словно бы вернулась в прошлое. В то время, когда она была в центре событий.       Когда обед закончился, всех расположили по покоям, дав время отдохнуть после дороги. Султан же пожелал наконец увидеть внучку; Михримах с Джихангиром напросились с ним. Все они, в сопровождении Мустафы, двинулись к покоям Наргиз-Шах и её матери, Айше.       Совсем скоро они все уже игрались с прелестной розовощекой девочкой, чьи глаза смотрели глазами старшего наследника. Сулейман прямо-таки не мог от неё отойти, начал напевать ей, трогал за ручки. Она развлекалась во всю, пытаясь ухватить его за бороду, а вот Джихангир каким-то образом чуть не заснул прямо там, из-за чего Михримах, тоже немного уставшая, вместе с ним и сопровождением из двух девушек покинула покои малютки-племянницы. — Потерпи совсем немного, дорогой, — ласково проговорила она, наклонившись к братику, которого не отдала ни одной из рабынь и который потирал свободной рукой глаза, — скоро мы уже прийдём.       Так, наклонившись и вглядываюсь в его сонное личико, она шла вперёд несколько метров, совсем забыв о поворотах и возможных препятствиях.       А потом какой-то голос, такой желанный и знакомый голос, раздавшись совсем рядом с невероятной интонацией, содержащей только пару нот, кои могли бы выдать все секреты, и едва заметных округе, заставил Михримах остановится.       Хорошо, что позади Ташлыджалы никого не было, иначе свет её улыбки тоже бы их выдал. Но она взяла себя в руки, и лицо её сделалось более сдержанным. Она кивнула. — Здравствуй, Ташлыджалы.       Глаза его также изливали свет. А речи, будь они одни, были бы самые сладкие в мире. Только не слаще его губ.       Она задержала на них взгляд, приоткрыв рот, но подняла глаза, когда он заговорил. — Вы осчастливили шехзаде Мустафу своим приездом. — Разумеется, не только его. — Надеюсь, дорога не доставила Вам много беспокойства? — Нет, с ней нам повезло, — она всё пыталась обуздать свою радость, и это выливалось в мимику, — как и с погодой. Но усталость всё равно есть, так что я веду укладывать брата спать.       Он тут же обратил глаза к дремлющему на ходу Джихангиру и так же быстро проговорил, поклонившись и повернувшись боком, уступая дорогу. — Конечно, госпожа. Не смею Вас задерживать. И с нетерпением жду новой встречи, — уже тихо добавил он её уху, когда она проходила мимо.

***

— …разумеется, госпожа, в столице всё хорошо.       Михримах оторвалась от глаз Махидевран и потянулась за щербетом. На секунду она допустила мысль о том, что в нём может содержаться яд, но тут же сделала вывод о бессмысленности отравления единственной дочери султана его бывшей наложницей и смело отведала сладость. Та тут же кольнула вкусовые рецепторы кислинкой.       Не до конца Михримах понимала, зачем госпожа позвала её к себе. То ли она пыталась наладить с ней отношения, то ли через неё каким-то образом выведать планы её матери. Но ведь именно её мать была причиной тому, что ни одна из возможных целей Махидевран не могла увенчаться успехом. Хюррем передала дочери свой ум и сообразительность, а ещё воспитала её образом, должным для того, чтобы не делиться своими соображениями с врагами. А враги матери были и её врагами. — Хорошо, — немного наигранная улыбка матери наследника дрогнула, сделавшись чуть шире. Глаза её недолго побегали, будто бы она подбирала слова. — Как поживает твоя матушка? Повелительно сказал, что она здорова, но она не приехала с вами… — Это правда. Но ведь он также сказал, что у неё остались некоторые нерешенные дела, из-за коих она и осталась. Зачем же ему врать Вам? — Я, конечно, верю ему, но ведь только очень срочные дела могли оставить её в столице, в которой по твоим словам всё хорошо… — Вы позвали меня для того, чтобы узнать, почему моя мать сейчас не здесь? Неужели Вы так по ней скучаете?       Махидевран, успевшая растеряться, тут же вернулась в строй с довольно стойким выражением лица. — Разве это странно, что меня волнует состояние матери четверых шехзаде и управительнице гарема? — Вы сами всё сказали, госпожа. Не беспокойтесь, мать четверых шехзаде и управительница гарема справится с любыми трудностями и совсем скоро Вас навестит, если Вы того пожелаете.       Повисло молчание. Гордая осанка Михримах, её опущенные глаза и сложенные вместе руки ставили точку в её речи и будто бы их диалоге. Махидевран хотела было его возобновить, но в дверь постучали. — Хатидже Султан, Шах-Хубан Султан и Эсмахан Султан ждут встречи с Вами, госпожа.       Она вздохнула в ответ. — Проси.       Двери раскрылись, и в покои одна за другой зашли госпожи. Они расположились по другой луч угла, образованного диванами, чем Махидевран и Михримах, осведомились об их здоровье. — Спасибо, всё хорошо. Надеюсь, покои, в которых вы расположились, подошли вам и не доставляют неудобств? — Они чудесны, Махидевран! — заверила Хатидже. — Мне всегда нравилась Маниса, я обожала дни, когда мы приезжали сюда в детстве и позже к Повелителю, когда она была его санджаком. — Хорошо, — уже искренне произнесла Махидевран, — я очень рада. — Госпожа, если позволите, — вдруг произнесла дочь султана, — я пойду. — К чему такая спешка, Михримах? Ты не так давно пришла.       В поисках предлога девушка наткнулась на пытливый взгляд Эсмахан. Идея тут же пришла. — Мы с шехзаде Мехмедом хотели прогуляться по саду. Я обязательно зайду позже, госпожа…       Она уже поднялась, готовая направиться к выходу, но голос матери наследника и содержание её речей заставили девушку на миг замереть. — Но он сейчас с повелителем и Мустафой на охоте.       Михримах, стараясь не делать и лишнего вздоха, повернулась на застывших в ожидании ответа госпожей. Торжество на лице Эсмахан разозлило её, и она тут же ответила, спокойно, с великолепной маской непроницаемости на лице: — Да, я знаю, мы хотели увидеться как раз после этого. Но прежде я должна ещё зайти к другим братьям и осведомится о том, не хотят ли они пойти с нами.       Она уже возликовала в душе, уже ничего не могло её остановить, когда Шах Султан вдруг проговорила: — Это так замечательно, что вы с Мехмедом хотите устроить семейную прогулку. Я понимаю, Хуриджихан и Осман ещё малы, но вот Эсмахан может пойти с вами.       Она оглядела сперва дочь, а затем и племянницу. Планы Михримах рушились на глазах, а ядовитая улыбка двоюродной сестры растоптала их окончательно. — Разумеется, мама! Я с удовольствием.       Хорошо, что сжатые кулаки Михримах были скрыты длинными рукавами её платья. Стараясь глубоко дышать, пока любимая сестренка спускалась к ней вниз, она медленно считала про себя от одного до пяти. Минута, и они, поклонившись, покинули покои.       Оказавшись один на один в коридоре, девушки молча прошли вперёд по нему несколько метров. Михримах обдумывала, что же такое ей сказать, чтобы отвязаться от сестры, но та начала первой. — Я знаю, Михримах, что ни в какой сад ты ни с какими братьями не пойдёшь.       Было бы логичнее ответить не так, как ответила она, но вышло то, что вышло. — Не понимаю, о чём ты. — Ты просто хотела уйти от госпожей и всё. Ну ничего, думаю, они были не сильно против, всё-таки, при тебе они скажут не так много, как без тебя.       Михримах усмехнулась. — По себе людей не судят.       Настроение Эсмахан переменилось; она замерла. — Куда же ты пойдёшь, если не в сад? — Я не стану врать своим тётушкам, Эсмахан. Не знаю, что ты там себе придумала, но я иду к братьям. Не хочешь со мной — пожалуйста.       И, не колеблясь больше ни секунды, она стремительно зашагала вперёд, удаляясь от бывшей собеседницы и молясь о том, чтобы та не последовала за ней. Так, вроде, и произошло, и вскоре она в одиночестве уже стояла у дверей покоев Селима. Михримах правда хотела повидать братьев, но вот звать их в сад собиралась не сейчас, а чуть позже, когда вернутся Мехмед и Селим. Она обещала ждать их всех там, в саду. Просто не упомянула, что до их приезда она будет там не одна, а в обществе того, чьё сопровождение в этот редкий раз Мустафе не было необходимым.