The Confrontation

— Что ты сказал?!       Прежде спокойная Хюррем, разглядывавшая потрясающий пейзаж, раскинувшийся перед взором, резко повернулась на собеседника. Рустем осмелился поднять на неё взгляд. — Повтори, Рустем, или я ослышалась?! — Нет, госпожа, — тише, чем обычно, ответил он, но уже с опущенными глазами, — я уверен, Вы всё правильно услышали и поняли.       Она сперва не нашла слов: слишком велика была наглость паши. Ей нужно было время, чтобы осмыслить то, что он выдумал. — И ты убеждён в том, что это необходимо? — с саркастичной усмешкой спросила она, переводя глаза обратно на сад и тем самым стараясь отвлечься от услышанного. Впрочем, это с учетом содержания этого услышанного было трудновато. — Не то, чтобы остро… — он немного замялся, но потом будто бы вспомнил былую уверенность, что заставила его заговорить, и поднял на госпожу глаза, — но может стать таковым, если ход событий хоть немного, но повернёт не в ту сторону. Думаю, госпожа, в этом случае лучше раньше, чем позже. Мы должны укрепить позиции… — Ты укреплять свои позиции моей дочерью собрался?!       Вновь повысив на Рустема голос, она отвернулась от него, выровняла дыхание и, вся всё ещё всполошённая и даже немного разгневанная, не удостоив его даже взглядом, бросила, словно отмахнулась: — Иди, иначе я от такого шока ещё что-нибудь крикну, и у окружения возникнут вопросы. У тебя, должно быть, полно дел… Мне надо подумать.       Он хотел было сказать что-то ещё, но Хюррем молниеносно выставила перед собой ладонь и тем самым пресекла его попытку. Рустем покорно поклонился, сложив руки у пояса и, немного подавленный, произнеся «госпожа», удалился, оставив хасеки в окружении зелёных обитателей дворцового сада и немного вдалеке своих служанок. Это было как раз кстати; ей надо было успокоиться.       Рустем был, несомненно, очень ей предан. Это она ценила выше всего; кроме того, он был ей отличным советчиком и беспрекословно выполнял приказы, а если и не был с ними согласен, то осмеливался обсудить, но почти всегда с ярким обоснованием. Однако сейчас он, видимо, то ли очень испугался возможного изменения положения в будущем, то ли…       Хотя, к чему тут враньё и самообман. Все знают, что он влюблён в Михримах-Султан уже очень давно. И браком с ней он решил оправдать своё желание завладеть ею. Он предложил никах. — Что омрачило Ваш прекрасный лик, госпожа? Какие смутные мысли?       Она не успела опомниться, как Ибрагим-паша уже оказался рядом с ней. Он змеёй вынырнул из тени древесных веток, улыбнулся ей своими белыми зубами. Время, которое нужно было ей для осознания того, что она в реальности, а не во сне, он так бессовестно у неё отобрал.       Но она знала его так давно и так «близко», что позволяла себе говорить почти всё, что думает, говорить смело и как по делу, так и нет, иногда немного ужалить его, укусить, чтобы он не забывал о том, кто она такая. К тому же, сейчас не было времени на раздумья. Она просто выпалила, вновь выпрямляясь и сплетая пальцы впереди: — Вы только подходите ко мне, паша, а уже успели разглядеть моё лицо. Значит, смотрели Вы долго и пристально. Как давно Вы стояли там, где-то меж листьями, и наблюдали за мной?       Он усмехнулся. — Что Вы! Я не опущусь до слежки за Вами… — Конечно, — приподняв брови и поджав губы на миг, произнесла она, — Вы для этого кого-то подошлёте… — Как можно, госпожа!       Она чуть учтиво улыбнулась, кажется, своим мыслям о том, что может сказать паше, и произнесла: — Не знаю, это Вам лучше знать. Вы думаете, что очень многое можете. — Так Вы с таким не согласны? — Не вижу смысла выражать своё мнение по поводу вещей, насчёт коих Вы имеете убеждённую позицию. Тогда наш диалог перерастёт в бессмысленный бесконечный спор. — Что ж, может, Вы и правы… И всё же, что Вас так заняло, обратив в печаль? Или же Рустем сообщил Вам дурные вести? — Весьма приятно, что Вы так обеспокоены. Но это ни к чему. Вы знаете: я и сама… — Справитесь, конечно, — перебил он, — я знаю.       С полминуты они простояли в тишине, разглядывая узоры, коими были усыпаны их одежды, и грунт под ногами. Забавны были их схожие позы. Птица пропела что-то на своём языке, перелетела на соседнюю ветку, и Хюррем подняла на неё голову. Когда вернула взгляд на прежнее место, увидела вытянутую руку Ибрагима, приглашающая её в направлении по вперёд по садовой дороге.       Услышав ещё чьи-то шаги, она вспомнила служанках, что везде её сопровождали. Но они теперь шли дальше обычного. Может, их страшил Ибрагим-паша.       На самом деле, он и её немного настораживал. Их внезапная встреча и общение почти наедине напомнило ей о том дне, когда он беспардонно прошёл в её покои, и ожидал её в полном одиночестве. Это, вообще-то, было запрещено, но она ему тогда ничего не сказала: была слишком взволнована догадками о цели его визита.       Но было и ещё кое-что, кое-что похуже. Сад вовсю благоухал, но из всех запахов она чётко различала сейчас лишь запах, что источала его одежда, кожа, волосы. Запах ладана, немного сухой бумаги, чего-то ещё, каких-то пряностей. Она его ещё тогда запомнила. Тогда, в своих покоях, когда он к ней приблизился, словно коршун, а она, словно маленькая птичка, боялась поднять на него глаза.       И глубоко дышала, пытаясь прийти в себя.       Пока она думала о его запахе, он вдруг решил нарушить молчание. Хюррем настолько погрузилась в свои мысли, что даже немного вздрогнула, когда из уст его полился знакомый бархатный, поставленный голос. — Как Ваши дела, госпожа? Мы с Вами так давно не говорили. И не удивляйтесь моему вопросу: помимо интереса он подкреплён тем, что представляю сейчас повелителя именно я и имею право быть осведомленным в делах гарема. — Говорите Вы так, словно он в походе, а Вы — его наместник, — с толикой язвы усмехнулась она, — но что ж, я отвечу. Гарем почти полностью в прежнем порядке. Я нашла выход из ситуации. Думаю, к концу недели она полностью нормализуется.       Паша помолчал, улыбнулся. Она не ожидала от него атаки. А зря. — То есть, причина, по которой Вы остались тут, почти устранена, я правильно понял? Выходит, Вы отправитесь в Манису, к повелителю и детям, так?       Она на миг окаменела, замерла. Он ранил её. Он знал, что повелитель о подобном и не упоминал.       Но великая хасеки не могла показать свои чувства, тем более своего главному противнику. — Я, разумеется, сообщу повелителю о том, что всё уже в порядке. Однако предугадать его ответ и решение я не могу. Потому, паша, — она ярко улыбнулась, довольная придуманным только что продолжением ответа, — пока я остаюсь тут, с Вами. Уверена, Вы тому несказанно рады. — Разумеется. Больше, чем Вы можете себе представить, госпожа.       Со схожими учтиво-ядовито-улыбчивыми лицами они почти достигли выхода из сада. — А что же Вы, паша? Как справляетесь с… Как Вы выразились? Кажется, представлением повелителя во время его отсутствия? — Не хочу себе льстить, но, кажется, всё идёт хорошо. Будь на то воля Аллаха, так будет и до возвращения повелителя. — Иншалла, так и будет. Что же Вы? Скучаете по семье? Хатидже-султан, детям? — Конечно, госпожа. И кто, как ни Вы, можете меня в этом понять.       Дворец был уже совсем близко. Они остановились, повернувшись друг на друга. — Что ж, паша, будем надеяться, что время это пройдёт довольно скоро, и мы оба воссоединимся со своими семьями.       Он ответил не сразу, будто бы что-то обдумал, опустив взгляд куда-то в пол. — Конечно, госпожа. Но ведь мы оба, не могу не признать, принадлежим теперь государству османов. Мы влили в её членов свою кровь, и кровь эта теперь навечно в них осталась и, иншалла, будет оставаться. Мы ближе, чем Вы думаете, госпожа.       Он посмотрел на неё очень странно, исподлобья, с каким-то странным выражением лица. Молчание, по-странному не неловкое, сопровождало то, как они впились друг в друга глазами. Она будто о чём-то его спрашивала, а он знал ответ, но упорно и лукаво молчал. Заговорил он не менее лукаво. — А чтобы скоротать время, что осталось до приезда обитателей дворца, я предлагаю Вам, госпожа, как-нибудь вместе поужинать. Что скажете? Разумеется, если мы оба справимся с нашими делами.       Она растерялась; он опять застал её врасплох. — Я… Я не уверена, что это возможно и… — Ну что Вы, госпожа, я же не в бордель Вас зову. Ужин, просто ужин. Тем более, не где-то, а во дворце. Скажем, завтра. Обсудим насущные проблемы и открытые вопросы глубже. — Его соболиные брови вопросительно изогнулись, обнажая тёмные глаза, в коих блестели искорки, сочетавшиеся с детской невинностью. — Как Вы на это смотрите?