The Confrontation

      Она никогда не была равнодушна к нарядам.       Они не были у неё на первом месте, но она всегда уделяла им особое внимание. В их выборе огромную роль играло настроение.       С чёрным цветом все ясно, это всеобщий цвет траура. Но вот с остальными смело можно экспериментировать, отражая свою власть, победу или… поражение.       Но нет. Она ещё не проиграла. Она не собирается сдаваться. Она разделается со всеми, кто посмел думать, что обошёл её: с Ибрагимом, с Шах, даже с этим поэтишкой Ташлыджалы, который, разумеется, не достоин и капли крови её благородной дочери… — Долго ты ещё будешь тут хныкать? Весь дворец уже слышит этот позор, твои речи о том, как ты защищаешь какого-то простолюдина… — А вы, мама, вы простолюдинкой не были?..       Хюррем мотнула головой, прогоняя воспоминания дня, когда они с Михримах вели ярую перепалку по поводу её замужества. Что ж, пока всё идёт не так, как она хочет… но ещё ничего не потеряно.       Итак, вернёмся к нарядам. Она уже госпожа, законная жена султана, мать шехзаде, поэтому все цвета глубокие, величественные, более тёмные, чем годами ранее. Красный, алый — цвет торжества. Ей ещё нравилось думать, что это цвет крови её поверженных врагов. Бордовый украшал её тело тогда, когда она была пребывала в хорошем расположении духа и уверенности в том, что река судьбы течёт в именно её русло. Синий, сапфировый — спокойствие. Фиолетовый — вызывающий, он всегда заявлял, что она готова к битве и не намерена сдаваться, даже если кому-то может показаться обратное. И величественный темно-зелёный — он говорил о том, что она убьёт всех и каждого, кто встанет на её пути.       Конечно, эта градация соблюдалась не всегда, но иногда соответствие «стандарту Хюррем Султан» утешало хасеки, придавало сил, даже если никто и не знал, что «стандарт» этот существует.       Нетрудно догадаться, во что она облачилась в этот вечер.       Изумрудное платье с деталями из серебристых крупный цветов, богатое колье и, конечно, потрясающей красоты диадема, ловко вплетённая в рыжие локоны.       Она готова уничтожать. — Удачи Вам, госпожа, — пожелал евнух, сопровождающий хасеки до нужного помещения. — Я уверен, Вы всех… — Мне не нужна удача, Сюмбюль, — пресекла Хюррем. — Пусть молятся о ней все остальные.       Слуга склонился в покорном поклоне.       Когда она вошла в залу, все, помимо султана, уже были там. Её сыновья, Михримах, Шах-Хубан, а затем даже Ибрагим. Его присутствия она никак не ожидала, но виду не подала. А рядом, разумеется, красавец Ташлыджалы. Ну куда же мы теперь без него. Странно, он же у нас напротив султана восседать должен, а не где-то там между Великим Визирем и шехзаде Селимом… — Надо же, Хюррем, — звонко воскликнула Шах, — а мы уж думали, тебя не будет. — Ну что Вы, госпожа, — улыбнулась Хюррем, — я не могла пропустить такое событие.       Она бросила взгляд на склонившего голову Яхью-бея. Он из всех присутствующих прямо-таки примагничивал её взгляд. Так бы и свернула его шейку…       Хасеки прошла к свободному месту. — А что же Вы без Хатидже-султан и детей? — осведомилась она у Ибрагима. — Я подумала, раз пришли Вы, паша, то и… — Хуриджихан немного нездоровится, к тому же, уже несколько поздно, — ответил тот. — Но я был весь день во дворце и ровно как и Вы пропустить этого ужина не смел. Сам повелитель пригласил меня.       Разумеется. Как без тебя-то…       Она, прежде изучающая взглядом стол, подняла глаза на пашу. Он неотрывно смотрел на неё, причём тем же ястребом, что смотрел тогда, в её покоях и в их с Хатидже дворце, когда был… так близко. Но уже в следующий миг ей явилось спасение: обьявили появление султана. Все, как положено, встали, поклонились, он как обычно величественно сел во главе стола, и ужин начался.       Ничего необычного пока не было. Сулейман беседовал с сёстрами, визирем и даже немного с детьми, пару раз спросил что-то у Ташлыджалы. Затем — неужели — обратил внимание и на неё саму, чему она была несказанно рада и звонко рассмеялась в ответ на его забавную фразу. Она даже на таком расстоянии и даже при не лучшем освещении зала увидела тепло в его взгляде на себя. Это заставило госпожу оживиться и расцвести. Теперь она и сама вступала в диалог. И не обращала внимания на взгляды Ибрагима.       Михримах восприняла это как хороший знак. Она теперь не боялась говорить, смотреть в сторону любимого, смеялась со всеми. Конечно, она знала, что всем этим не заслужит одобрение матери, но хотя бы и не боялась теперь той неизвестности, что готова была поглотить её и Яхью…       Той неизвестностью, скорее всего, в её голове представала Хюррем-султан. И она подтвердила этот свой статус, заговорив после небольшой паузы. — Все Ваши решения, повелитель, несомненно верны, — провозгласила хасеки. — Но самое последнее, знаете, такое занимательное! Я рада, что Ташлыджалы Яхья-бей погостит в Топкапы. Это позволит нам понять, достоин ли он нашей дочери.       Михримах замерла в подступившем напряжении. Подобные слова её мать не могла произнести без скрытой или нет угрозы. Она судорожно подняла глаза; хасеки стрельнула взглядом в девушку, а затем в ту часть стола, где сидел Ташлыджалы. Повелитель ответил не сразу. Однако голос его не изменил прежнего добродушного тона. — Разумеется. Просто так мы нашу красавицу не отдадим.       Он рассмеялся. Затем засмеялась и тётя Шах, братья, все остальные. Лишь Хюррем сдержанно улыбалась. — Откуда ты, Ташлыджалы Яхья-бей? — с улыбкой произнесла женщина. — Расскажи о себе.       И только Михримах да Ибрагим знали, что может скрывается за этой улыбкой. Поэт повторил слова о себе, прежде поведанные повелителю. Хюррем всё внимательно выслушала.

***

       Она вышла одна из самых последних. Прямо перед ней рядом шагали Михримах и Ташлыджалы. Видно, улучили возможность побыть ближе друг к другу хотя бы в коридоре. Она невольно засмотрелась на них. Стоит сказать, его широкая спина и впрямь выглядела способной защитить её осанистую и тонкую спинку. Да и на ужине она пару раз перехватывала их взгляды. Они были полны чувств… Ни на кого Михримах прежде так не смотрела.       В том и дело. Всего лишь влюблённость. Стерпится — слюбится. Когда она поживет годок-два с Рустемом, и на него так смотреть будет… Как миленькая… — Что ты себе позволяешь, Ташлыджалы? Ты не должен смотреть на госпожу. Или ты решил, что она уже завтра выходит за тебя?       Властный голос Хюррем-султан заставил обоих остановиться. Замерли и служанки, по пятам следующие за Михримах. Яхья-бей тут же заледенел и повернулся к хасеки со склоненной головой. — Я не смею так думать, госпожа. Простите меня. Госпожа, — кивнул он дочери султана. — Спокойной вам ночи.       Лицо Михримах вспыхнуло. Она вся зарделась от смущения и гнева. — Я бы хотела, чтобы он проводил меня до покоев, мама. Разве он не имеет на это право? Он же не просто так сюда… — Нет, он пока не имеет никаких прав помимо права на служение династии османов. А твою безопасность итак весь дворец обеспечивает. К тому же, ему нельзя ступать на женскую часть дворца, неужели ты не знаешь? — Да? Поэтому я слышала, что месяц назад у вас в покоях… — Михримах!       Первое: упоминание визита Ибрагима-паши в её покои. Кто рассказал её дочери? Как они смели?! Второе: как смеет сама её дочь так с ней говорить, тем более в присутствии этого поэтишки?! Это переходит все границы… — Иди в свои покои, Михримах! — гневно вскричала Хюррем. Она-то отчитывать при всём дворце госпожу Луны и Солнца не собиралась. Разберётся с ней позже.       Михримах, взбудораженная и взволнованная, замешкала, словно не зная, куда податься, бросила взгляд на не шевелившегося Ташлыджалы, а затем всё же присела в поклоне перед матерью и перед тем, как умчаться, кивнула в сторону потенциального жениха: — Доброй ночи, Ташлыджалы. Да пошлёт тебе Аллах самые светлые сны.       Ну ничего себе! Такого она даже матери никогда не говорила.       Михримах обожгла хасеки взглядом и скрылась за поворотом. Во взгляде этом Хюррем узнала кого-то очень знакомого. Кого-то, кто много лет назад приехал во дворец и противился правилам, диктуя свои порядки.       Она узнала себя.       Они с Яхьёй проследили за юной госпожой взглядом. — Думаю, ты уже понял, — твёрдым голосом и властным тоном отчеканила Хюррем, — что придётся нелегко. Здесь, во дворце, чтобы выжить, надо претерпеть всё, что преподносит тебе судьба. А хочешь в жены госпожу, так будь готов, что судьба над тобой хорошенько поиздевается…       Ни капли сомнений, ужаса, волнения. Одно спокойствие на устремлённом в пол лице. — Я готов ко всему, госпожа. У меня есть источник, дающий мне надежду и веру. — И что же это за источник? — она фыркнула, презрительно приподняв бровь. — Ваша дочь.       А он настроен не так хлипко, как она ожидала. — Спокойной ночи, Ташлыджалы. День предстоит тяжёлый.       Он склонился ещё ниже, а затем зашагал прочь, с глаз её, наконец, долой. Она смотрела ему вслед и размышляла над тем, что ждёт их обоих. Только она двинулась вперёд… — Куда Вы так спешите, госпожа?       Тебя ещё не хватало…       Ну ничего. Лучезарная улыбка, поворот… — Вечер добрый, Ибрагим-паша. Спешу я в свои покои, дабы скорее отойти ко сну после всего произошедшего. Вы против? — Я конечно всегда за то, чтобы как можно дольше находиться с Вами. Мы же оба знаем, как нам приятно общество друг друга.       Она ядовито оскалила зубы. Они медленно двинулись вперёд. — Да только Вы поаккуратнее со своими визитами, — произнесла Хюррем, — а то вот кто-то проболтался моей дочери, что видел Вас у меня в покоях. А это ведь неслыханно. А если подобное дойдёт до повелителя?       Хоть бы дошло, хоть бы дошло… И он живо отстал бы от неё со своими играми. — Я поражён. Но не бойтесь, я всё улажу. Я не сделал ничего, что не имеет объяснения. — Правда?.. — как бы самой себе тихо произнесла Хюррем. — Тогда отчего же я не могу найти ответы на так многие вопросы?..       Он, разумеется, всё услышал. Остановился, поймал её взгляд. — Как Вы тогда сказали… — паша опустил глаза, будто бы каменный пол был в силах помочь ему вспомнить. — «Я вся Ваша». Так вот, я весь Ваш. Я готов ответить на любой их Ваших вопросов, госпожа, — она не заметила, как, но он приблизился к ней, и сигналом тому было её быстрее забившееся сердце. — Вы только спросите.       Она нахмурилась, бегая взглядом от одного его тёмного глаза к другому. Но ни один из них разгадать не могла. — А уж объяснение нашим встречам перед повелителем я найду. Это последнее, о чём Вам стоит беспокоиться. — Госпожа!       Она повернула голову резко, боязливо, будто её поймали за преступлением, он — спокойно, размеренно. Слуга склонился перед обоими в поклоне. — Повелитель ожидает Вас в своих покоях, Хюррем-султан, — доложил он. — Что ж, доброй ночи, госпожа, — кивнул паша с улыбкой, в которой чувствовалась хитринка, когда слуга их покинул, — завтра увидимся. И прошу, не совершайте никаких поспешных поступков. Они могут сломать жизнь не только Вам.       Он ушёл. Она, вся разъярённая, замерла в коридоре. Тишину разбавляли отдаляющиеся шаги визиря да треск огня факелов. Ей со злости хотелось сбить их со стен.       Он играет с ней. Опять. Он хочет вывести её из себя. У него получается. Контекст ясен, но не ясны отклонения от него. Что за намёки, Великий Визирь?..       Она, отдышавшись, ринулась в султанские покои.