The Confrontation

— Кто?! — такой громогласный вопль разразил округу чуть позже полудня, и хоть раздался он из глубины покоев, даже стража по ту сторону дверей дрогнула.       Через пару мгновений эти самые двери распахнулись и из них вылетел вихрь. Им была сама Хюррем-Султан. Полы её платья грозно летали вокруг, а ткань, кажется, от её злости стала темнее, чем казалась. Она кинулась вперед вдоль мраморных стен, а за ней, точно собачонка, путающаяся под ногами хозяина и явно не желающая отставать, семенил Сюмбюль. — Кто посмел?! — вновь выпустила хасеки устрашающий рёв из своей груди. — Пока… не выяснено, госпожа, но мы работает над этим… — Работайте лучше, Сюмбюль! Я сотру в порошок… С землёй сравняю!       Прошло пару минут, и новые двери ощутили натиск женщины. Она чуть ли не собственноручно распахнула их, позабыв о всяких правилах. Оказавшись внутри, госпожа кинулась к кровати, на которой лежала её дочь. — Как ты, Михримах? — воскликнула она взволнованно. Тут же все её обиды на дочь исчезли, оказались нисколько не важными. — Где болит? — Плечо… немного, — голосом слабее обычного ответила та.       Она лежала, вся побледневшая, волосы, теперь спутанные, разметаны по подушке, а на лбу поблескивали едва заметные капельки пота. Хюррем ужаснулась такому зрелищу и повернулась на лекаря. Та без слов поняла её вопрос. — Её ранили в плечо, госпожа, — произнесла женщина, кивнув на повязку больной, — но, слава Всевышнему, это не так страшно. Мы сделали всё необходимое. Её организм борется, поэтому температура повысилась. Всё будет хорошо, Всевышний уберег нашу юную госпожу от большего несчастья. — А вот тех, кто сделал с ней это, ничего уже не спасёт! — вспыхнула Хюррем, возвращаясь к прежним тёмным мыслям.       Взволнованный взгляд лекарши напомнил ей о присутствии Михримах, которую, вообще-то, нельзя беспокоить. Тяжело дыша, Хюррем посмотрела на дочь, потом в пол, потом на Сюмбюля, чуть не подпрыгнувшего от такого, и потом на лекаршу. — Отвечаешь за неё, хатун! А ты, Сюмбюль, не смей ко мне являться без виновников этого ужаса! Султан знает? — Нет, госпожа… Ещё нет…       Хюррем вскинула руки вверх, явно моля Всевышнего о том, чтобы он поскорее закончил всё это и вопрошая, за что на неё такое свалилось. — Помилуй нас… — пробормотал евнух, глядя на то, как мать бросается к кровати раненой дочери и трясущейся ладонью гладит её по голове. — Что будет?.. Что будет…

***

      Перед глазами плыло; грудь сама-собой вздымалась часто-часто из-за сердца, которое, кажется, намеревалось прорваться и её покинуть. Глаза бегали туда-сюда, не зная, на каком предмете остановиться, а в голове проносились мысли одна за другой.       Он изнывал от ужаса и собственного бессилия. Вздрогнул, когда в дверь постучали. — Яхья-бей, Повелитель вас ожидает.       Через пару минут взволнованный воин уже предстал перед султаном. Хоть голова его, как положено, и была склонена вниз, ярость и напряжение, исходившее от Сулеймана, можно было ощутить и не глядя на него. — Я тебя слушаю, — проговорил-проревел мужчина. — Слушаю от начала и до конца.       Очевидно, речь была о деталях инцидента, участником которого к своему ужасу стал поэт. Он рассказал всё об их с Михримах конной прогулке и запнулся, когда дошел до момента с неожиданной стрелой и упавшей с лошади девушки… — Я даю голову на отсечение, что не знаю, кто и зачем это сделал, Повелитель, — сказал потом Ташлыджалы. — Но мне стыдно за то, что я такое допустил. Я не смел… Я должен был защитить госпожу…       Сожаление, с коим произнёс эти слова мужчина, показалось Сулейману весьма искренними, и он немного смягчился. В общем-то гневался он на ситуацию, а не на кого-то конкретно, ведь виновник не был найден. — Я провинился и приму любое наказание. И, если позволите… — он немного поколебался, — меня не пустили в лазарет к госпоже…       Султан поднял ладонь в останавливающем жесте, и Ташлыджалы осёкся, тут же опустив глаза, которые посмели подняться немного выше пола. — Моей дочери нужен покой, ей надо прийти в себя. Обещаю, что ты встретишься с ней, — немного мягче произнёс он, что воодушевило воина, — но позже. А сейчас послушай меня… Я хочу, чтобы ты занялся расследованием. Именно ты. Хочу, чтобы ты выяснил, кто покусился на мою дочь. Кто посмел… — ярость, подступающая комом к горлу, заставила султана поджать губы и стиснуть кулаки. — Я дам тебе людей, если нужно. Это всем нам поможет разобраться… Что к чему. — Как прикажете, мой Повелитель. Это честь для меня — выяснить, кто нанёс такое зло госпоже.       Он подумал — стоит ли упомянуть о своих догадках касательно того, кто на самом деле был целью злоумышленников, но смолчал. Было ещё слишком рано.       А ещё он сомневался, что султан назначил поэта главным в этом деле. Наверняка это было просто задание, проверка… Наверняка султан уже послал своих людей, и они уже рыщут по всему дворцу. Но ничего. Кто как, но сам Яхья отнесется к своей задаче весьма серьезно.       Такие мысли метались в голове у мужчины, когда он покидал покои султана. В этот момент он встретился глазами с Хюррем-султан.       Она была явно не в лучшем расположении духа. Прическа несколько растрепана, красные глаза, потухший взгляд. Но когда перед ней склонил голову поэт, в нём зажглись огоньки злости. — Ты, — она подняла руку и направила в сторону груди воина указательный палец. Атласная ткань платья изящно изогнулась при этом резком движении. — Ты так пел о любви к моей дочери, а в итоге не смог её защитить! А если бы они попали не в плечо? А если…       Она понимала, что винить тут надо скорее стражей, следивших за порядком дворцового комплекса и не заметивших постороннего человека, или стражей, которые сопровождали пару на прогулке. Но она не смогла сдержаться. Когда кто-то причинял боль её детям, она сама принимала удар кинжала в сердце. — Госпожа… Я прошу прощения у Вас, у Вашей дочери и у Аллаха за то, что это произошло, — спокойно ответил тот. — Но слава Всевышнему, он уберег нас о того, чего мы все так боялись. И слава Повелителю — он дал мне возможность загладить свою вину. Обещаю, я не подведу Вас. Тот, кто это сделал, предстанет пред судом.       Всё ещё испепеляя взглядом Яхью, хмуря рыжие брови и часто дыша от никак не проходящего волнения, Хюррем пыталась понять, о чём это он говорит. Но спрашивать не стала. От хасеки не скрылось чувство, с которым Ташлыджалы произнёс обещание, но этого было мало, чтобы она перестала желать уничтожать всех на своем пути.       Она отвернулась и с поднятым подбородком направилась туда, откуда только что вышел Яхья. Как сильно женщина надеялась, что хоть сейчас названый муж протянет ей свои руки и окажет настоящую поддержку…       Она разумеется не забывала о всех правилах этикета, но кланяться и ждать ответа сейчас не могла, поэтому, когда её пустили к султану, она кинулась туда, словно её преследовали волки, а покои были от них спасением. Сулейман поднялся со своего места и раскрыл объятья для жены, уже не сумевшей сдерживать слез, что подступали к глазам ещё с того момента, когда в коридоре она заговорила с Яхьёй о том, что Михримах могла пострадать ещё сильнее. — Сулейман… Я… Я не могу… Кто? Кто это… За что… За что они нас с тобой так… Михримах, моя Михримах, — всхлипывая на груди у султана, лепетала она.       Его рука легла на её волосы, потом на шею и спину. Он молча прижал её к себе, давай возможность выговориться. Когда она закончила, он продолжил успокаивающе гладить женщину. Несколько мгновений прошли в тишине, такой, что Хюррем услышала стук сердца султана.       Потом за окном щебетнула птица — и хасеки подняла голову в сторону балкона. Она только сейчас заметила, что день, вообще-то, стоял такой светлый, славный и солнечный. Рука Сулеймана в приглашающем жесте указала на балкон, и Хюррем слабо кивнула. Свежий воздух ей точно не помешал бы.       Так, опираясь на повелителя, она и дошла до вида на Босфор. Стамбул по ту сторону залива раскинул всё своё великолепие на сотни метры вперед и в стороны.       Эти тихие минуты наблюдения за жизнью вне каменных стен помогли прийти в себя.       Хюррем оторвала глаза от города и взглянула на Сулеймана. Тот властным взглядом осматривал свои владения. На секунду ей показалось, что он видит даже отсюда каждую улочку, каждого торговца, и наблюдает за их занятиями. — Мы накажем виновных, дорогая моя. Они за всё заплатят.       Это было единственное, что он сказал. Но этого хватило, чтобы сердце её пришло в себя после стольких минут такого бешеного темпа биения. Хюррем медленно положила голову на плечо мужа и вернулась к созерцанию турецких красот. Одинокая слезинка скатывалась по её щеке, когда в дверь вдруг постучали. — Да? — крикнул Сулейман. — Повелитель! Это начальник охраны дворцового комплекса. Они нашли лучника.       Хюррем тут же вздрогнула и подняла голову. Они с Сулейманом встретились одинаковыми, полными волнения и ужаса глазами, и в следующий миг кинулись обратно в покои.