The Confrontation

      Это определённо стоило ей сил. Повелитель сперва сомневался, уходил от ответа, но потом она произнесла: — Неужели ты действительно думаешь, что я молга бы совершить покушение на нашу с тобой дочь, да к тому же здесь, в дворцовом саду? Сулейман, ты ещё сомневаешься в том, как сильно я люблю детей?       В его голове мелькнула мысль ответа по типу: «А кто сказал, что целью лучника была наша дочь?», но султан посчитал его неуместным. Хюррем была права: она совершала ошибки, но на детоубийство вряд ли была способна.       И он всё-таки ей разрешил. Вместе с Сюмбюлем и двумя янычарами хасеки было дозволено посетить пока ещё не казнённого человека, который ранил Михримах в плечо.       Женщине было противно даже думать о нём, но она жаждала ответов. Кто набрался такой смелости, чтобы клеветать на законную жену Повелителя Мира? И главное — кто вселил в этого человека подобную смелость?       Покинув султанские покои, хасеки со своей свитой отправилась прямиком в темницу. И вот, среди темноты и плесени, с упорно бьющим в нос запахом сырости и земли, жена Владыки Мира в своём ширакном — как и обычно — на этот раз алом платье предстала пред решеткой, за которой, спиной прильнув к стене, положив голову на колени, обвитые руками, сидел человек.       Он даже не понял, что к нему пришли посетители.       Несколько секунд женщина со смесью ненависти, презрения и злобы вглядывалась в скукоженный силуэт. — Ты, — произнесла она после, и её четкий поставленный голос точно стрела пронзил звенящую тишину темницы, — подними свою неразумную голову.       Мужчина повиновался, но скорее не специально, просто потому что понял, что внезапно оказался не наедине с крысами и тьмой. Лже-янычар стал вертеть головой в поисках нарушителя собственного покоя. Когда его взгляд наткнулся на фигуру Хюррем, на лицо и камни в диадеме которой факел в руке воина отбрасывал свет от огня, он обомлел. Откуда эта прекрасная, величественная женщина появилась в царстве мрака, куда он был заточен?       Мужчина уже даже подумал, что отошел в иной мир, где возможны будут такие чудеса… А потом туман в его рассудке развеялся, и он узнал в прекрасной незнакомке Хюррем-султан.       Он клялся. Ради семьи. Он до самой смерти не покинет своей роли. — Госпожа моя! — он уткнул голову в колени и вытянул руки вдоль каменного пола, — простите меня…       Глаза женщины сверкнули. — Ты думаешь, тому, кто покусился на султанскую дочь, поможет прошение? Наивный глупец!       Губы лже-янычара дрогнули в едва заметной улыбке. Ни у кого, кроме крысы в углу, не было и шанса её увидеть.       Пусть каждый во дворце, будь то хоть эфенди, хоть простой слуга, задумается. В этом и заключается чего главная цель. — Не только за это простите меня, госпожа моя… — провыл старик, — но и за то, что я промахнулся…       В сознании Хюррем что-то щелкнуло. Как только жалкое подобие человека на коленях перед ней произнесло эти слова, она всё поняла.       Та же шарманка. Она не добьется ни слова.       Хасеки взглядом перехватила момент, в который бровь янычара справа от неё приподнялась в сомнении. Солдаты не привыкли показывать эмоции, поэтому сие движение было сложно уловимо, но Хюррем справилась. Этот янычар усомнился в её невиновности, допустил в своей неразумной голове такую чушь, как утверждение: «Хюррем Султан наняла человека, чтобы устранить возлюбленного своей дочери».       Огонёк гнева внутри Хюррем вспыхнул и пламенем охватил её всю. — Как ты смеешь так гнусно лгать, ничтожество?! — закричала она. — Говори правду! Кто тебе заплатил?!       Пленника сей тон нисколько не побеспокоил. — Моя правда в том, что я служу Вам одной. Для чего мне притворяться?       Из груди Хюррем вырвалось что-то похожее на рык. Будь подле неё стол, она бы его перевернула.       Янычары скорее всего видели в своей госпоже лишь ярость, но от Сюмбюля, всё это время смиренно стоявшего в стороне, не сумело скрыться отчаяние, промелькнувшее в действиях женщины. Этот жалкий человек по ту сторону решетки нагло лгал — в этом Сюмбюль не сомневался. Пусть разверзнется земля, пусть рухнет мир, пусть все существа планеты будут сомневаться в его госпоже, но он никогда этого делать не станет.       Он наблюдал за тем, как Хюррем-султан послала несколько проклятий в сторону оклеветавшего её человека и приказала позаботиться о том, чтобы он умер в мучениях, если не все-таки расколется под пытками. Затем она отправилась в свои покои, прогнала абсолютно всех, а евнух стоял под дверью и слушал, как из-за стены раздавался сперва грохот, а потом и тихие, едва различимые всхлипы.

***

      Солнце уже во всю светило над горизонтом, когда в назначенное время в назначенном месте Ташлыджалы здоровался с тем самым торговцем, который должен был приоткрыть завесу тайны над произошедшим с его любимой.       Дождавшись сына, заступившего за прилавок, торговец кивнул Ташлыджалы, и они направились в путь. Сперва мужчина хотел назвать свое имя, но потом всё же передумал, и они, почти без разговоров, спустя двадцать минут дошли до небольшого посёлка на отшибе.       Прежде, чем дойти до первого дома, они остановились. Торговец повернулся на поэта. — Я не знаю, кто вы, эфенди, — с опаской начал он, — но надеюсь, что моя помощь не обернется моей семье бедой. — Высока вероятность, что Ваша помощь откажется бесценной, эфенди, — Яхья хлопнул пожилого мужчину по плечу, и тот от этого жеста и от высокого чина, коим вдруг наделили его, простого торговца, выдохнул, — не беспокойтесь, семье ничего не грозит. — Хорошо, — старик приподнял уголки губ, и число морщинок на его лице увеличилось, а потом его рука с указательным пальцем на конце вытянулась в направлении самого крайнего дома улицы, — вот жилище Соколиного Глаза. Надеюсь, он ничего не натворил…       Яхья благодарно кивнул и направился в нужную сторону. — Я тоже на это надеюсь… — пробормотал он себе под нос, прежде чем совсем уйти от торговца.       Через пару минут правая рука султанского сына уже стояла на пороге небольшого османского домика, что по сравнению с дворцом Топкапы смотрелся как крупица специи в казане чечевичного супа. Дверь ему открыла девушка, закутанная в одежды, находящиеся на грани с понятием «лохмотья». Лицо её было молодое, но осунувшееся, с тёмными мешками под глазами. Визит Ташлыджалы явно не привел её в восторг. — Кто вы, ага? — пугливо спросила она, выглядывая из-за двери. — Я пришёл с миром. Это дом Соколиного Глаза?       Как только прозвучали эти слова, в глазах девушки блеснуло осознание, на смену которому тут же пришло отчаяние. Она готова была расплакаться, но держалась. — А кто спрашивает? — резко ответила она, и голос её надорвался. — Что вам нужно?.. — Прошу вас, — поэт поймал рукой дверь, которую хозяйка уже хотела было закрыть прямо перед его носом, — если вы поможете мне, я помогу вам. Если Соколиный Глаз действительно тот, кто мне нужен, то я могу уверять вас, что знаю, где он сейчас находится.       Незнакомка приподняла брови. Немного поразмыслив, она медленно отворила дверь, и в следующую минуту Яхья очутился в небольшой комнатушке, где в углу забились несколько детишек и женщина в возрасте. — Мурад, это ты?.. — начала было женщина, а потом, заметив Ташлыджалы, замолчала, устремив испуганно-вопросительный взгляд на девушку, — это кто, Фатьма? — Мама, — Фатьма опустила голову. Голос её опять надорвался, — этот человек знает, где отец.       Сердце у поэта ёкнуло. Должно быть, это жена, дочь и дети или уже внуки Соколиного Глаза предстали перед ним. У того, кто ранил его любимую, есть целая семья, большая и, вполне возможно, дружная. Так что же могло толкнуть этого человека на подобное безумство? Ему ведь было, что терять…       И когда он шёл на своё преступление, он знал, что непременно всё потеряет.       Ташлыджалы удалось немного успокоить людей, они предложили ему питьё и еду, но он отказался. Усевшись напротив женщин и детей, он пристально взглянул на них всех, а потом начал: — Мне известно, что несколько дней назад сюда приходил человек. Он говорил с вашим мужем, после чего тот пропал. Прошу, опишите мне этого человека. Вы точно ничего не слышали из их разговора? — Человек был среднего роста, с темными волосами и какими-то злыми раскосыми глазами… — нахмурилась она, пытаясь выцепить из памяти каждую деталь.       В голове Яхья мелькнула мысль — есть ли кто-то во дворце с похожими приметами? — Он, конечно, не представился? — Нет, сказал только, что может предложить большие деньги. Понимаете, мы погрязли в долгах… Нам грозило выселение. У нас пятеро детей, куда бы мы пошли?.. Мурад согласился почти без размышлений…       Её печальный взгляд уткнулся в пол. Фатьма взяла мать за руку, а маленькая девочка, что сидела по другую сторону от женщины, пытаясь поддержать, обвила её своими маленькими ручонками. — Я понимаю. В такой ситуаций трудно отказаться…       Фраза вышла слишком грубой: хоть Яхья и пытался войти в положение, ему сложно было говорить с пониманием о том, кто напал на Михримах, не стиснув про этом кулаки. Это испугало жену того самого человека. — Что он сделал? Вы знаете? — Когда он вернётся? — встряла Фатьма. — А он… вернётся?       Жена Соколиного Глаза озвучила вопрос, который мучал её с того самого момента, как муж скрылся за порогом. Ей достаточно было лишь взглянуть на лицо незнакомца, что вторгся в её дом, чтобы узнать ответ. — Мне жаль. Однако он совершил непростительный поступок. Ситуация действительно должна была быть ужасающей, чтобы решиться на такое.       Это стало последней каплей. Руки и плечи женщины упали словно две части расколотой вазы. Дети бросились к матери. Яхья поднялся. — Простите меня за беспокойство, — сказал он, обращаясь скорее к Фатьме, если она и могла его услышать сквозь рыдания будущей вдовы. — Мне уже пора…       Все были заняты утешениями, поэтому никто не удосужил поэта ответом. Он размышлял: тот ли это всё-таки человек, что ему нужен? Хотя мало ли людей соглашаются на подобные сделки ради денег? Как понять? Только начать опрашивать дворцовых о том, знают ли они кого-то темноволосого с раскосыми злыми глазами? Или лучше молчать, чтобы не поползли слухи, ходить и наблюдать, надеясь, что этот человек сам покажется… Вряд ли тот, кто нанял лучника, отправит на сделку с ним своего приближенного. Нужен кто-то незаметный…       Ташлыджалы уже потянулся к двери, когда вдруг замер. Его взгляд упал на кусочек бумаги явно не лучшего качества, на котором не так детализировано, но очень четко были выписаны два лица.       Первое лицо — рыдающей женщины за его спиной.       Второе — лицо Соколиного Глаза.       И это однозначно был именно тот, кого бросили в дворцовую темницу за покушение на султанскую дочь.       Яхья узнал его. Так как Сулейман доверил ему расследование, он показал ему и самого пленника.       В жилах воина закипела кровь. — Кто это сделал? — довольно резко спросил он, развернувшись на людей позади и сжимая меж пальцев клочок бумаги.       Испуганные, они ответили не сразу. — Я… — сказала Фатьма, вытирая рукавом одежды слезы. — Папа приносил мне клочки бумаги и то, чем я могла бы рисовать, я это люблю…       Двумя шагами мужчина пересёк всё помещение. — А ты сможешь нарисовать того человека, который забрал твоего отца? Ты его видела? — Совсем немного… Я… я могу попробовать. — Послушай, это очень важно! Сколько тебе нужно времени? — Где-то половина часа. Но мне нужна бумага и материал, у меня всё закончилось. — Я тебе всё принесу. — Закивал Ташлыджалы. Он, не веря своей удаче, хватался за неё как бешеный в страхе упустить. — Я принесу столько, что на год хватит! Я приду завтра. Только прошу, очень постарайся!       Фатьма кивнула.       «Кто же этот незнакомец и как он связан с отцом?..» — думала она, глядя Яхье вслед.