Be a body

Чан настоял на этом. Чонин прекрасно понимает его, ведь все хотят жить в мире и согласии. И это предложение может помочь достигнуть общей цели. Поэтому сопротивляться нет смысла. Ян просто пошел по рукам: от одного врача к другому. Сменить психотерапевта было лучшим решением, потому что та история с матерью Чонина оставила свои шрамы и незажившие раны, которые порой кровоточат, забрызгивая все вокруг срывами Чонина. Нестабильность вкупе с гениальностью, которую Ян себе приписал, создают взрывной коктейль. И Чан слишком устал вкушать его каждый день: ловить на себе взгляды исподлобья, тихие перешептывания с пустотой и маниакальную гиперактивность. Чонин, конечно, в этом не виноват, с этим можно справиться и завоевать мир, как Ян и планирует. Только никто не учел одного. Чонин может играть в свою игру до последнего. И вы никогда не узнаете, что из сказанного на терапии было правдой, а что - ложью. Выкарабкиваться надо, но Ян не до конца это осознает. — Чан сказал, что ты иногда забываешь пить таблетки и много спишь. Что ты чувствуешь по этому поводу? Каждый раз одна и та же песня. Чонин скоро выучит их сценарий приемов наизусть. Он видит этого человека перед собой раз третий. И порой возникает ощущение, что это Ян здесь психотерапевт, потому что составить психологический портрет этого мужчины в костюме не так уж и сложно. Мистер "называйте меня Джонни Со. Я из Америки". Очередной докторишка, обдающий все вокруг лоском и неотразимостью. Он слишком много улыбается, но хорошо слушает. Вечно шебуршит ручкой по своему пижонскому блокноту и загадочно смотрит в даль, прикусив колпачок. Иногда Чонину кажется, что его жизнь прикалывается над ним, поместив его в идиотский триллер, где его в конце ожидает электрический стул. — Все как обычно, док. Уживаемся с Чаном кое-как. Я просто слишком устал видеть его, но все еще сдерживаюсь, чтобы не прокусить ему сонную артерию, - делает глоток из высокого стакана и пытается скрыть насмешливый оскал. Иногда держать себя в руках просто невозможно. — Вижу, что у тебя сегодня хорошее настроение. Необычно для тебя. Не поделишься, с чем у тебя связана такая радость? — Я скоро встречусь со всеми своими друзьями. Просто предвкушаю эту встречу, не более. Я так устал сидеть в четырех стенах. Это так угнетает...— Ян немного проваливается в мягкий диван и тянет уголки рта, наблюдая, как Со снова чертит что-то в своем блокноте. — Ну, не вижу в этом ничего плохого. Общение пойдет тебе на пользу. Хреновый, конечно, из него терапевт. Чонин только и сдерживается, чтобы не съязвить. Он сидит здесь только для того, чтобы его оставили в покое. Изначально идея немного полечить нервишки звучала хорошо, но после встречи с этим американским пижоном она стала не больше чем очередным разводом на деньги и время. У Чана удивительный талант находить всяких отморозков и видеть в них ценные экземпляры, которые могут пригодиться в будущем. Чонин бы не пригревал всякую падаль, но не ему здесь решать. — Давно хотел спросить. Если это не секрет, то откуда ты знаешь Бан Чана? — Ты знаешь, какой он человек. У всех есть должки перед ним. Особенно учитывая сложившиеся обстоятельства,— он нервно снимает с головы очки и устраивает их на переносице, заставляя линзы бликовать на тусклом свете. — Значит, отдаёте долг. Занятно. Думаю, вы приложите все усилия, чтобы вправить мне мозги,— Чонин слишком хочет получить ответ на свой вопрос, хочет заставить понервничать. Ему важно знать, с какой почвой он имеет дело. — Я понимаю, что ты хочешь услышать. Нет, Чан не держит пистолет у моего виска. Я могу записать любое заключение в твою карту, и только Бану решать, что делать с этим дальше, — видимо, Джонни собирает свое самообладание по кусочкам. Он много имел дела с психами, особенно с такими осторожными. Очень важно убедить их в твоей доле сомнения. — И как много ты знаешь? — Достаточно, чтобы понимать, что от меня требуется. Чан рассказал ему действительно много. Это видно по хитрой улыбочке и дорогому костюму, на который нашлись лишние гроши. Ян может ошибаться, но он делает это слишком редко. ; Город не сильно поменялся за их отсутствие. Небоскребы стали выше, а люди злее. Сынмин видел это все мельком, когда только вышел на свободу. Мимолетно вкусил этой пыли и побрел себе дальше в лапы настороженных родственников, у которых на него уже были свои планы. Этот период жизни он вспоминает с содроганием, практически испытывая физическую боль, которая на тот момент проявлялась только через моральную. Все эти "счастливые" улыбки и вечное заглядывание в глазки каждому родственнику. "Мама, я правда завязал. Я понял, что это был обычный бунт. Смотри, я остепенился и готов вить семейное гнездышко". Ага, конечно. Но это хотя бы подействовало: от него отстали, позволили свалить на все четыре стороны и доживать свою недостарческую жизнь примерного гражданина Кореи, чье личное дело чернее, чем у любого местного бандюгана. Да чем он отличается от них сейчас? Ну, по крайней мере тем, что сейчас на его шее висят два ребенка: его кровный сын и один невменяемый придурок, который продолжает отравлять его жизнь только одним своим существованием. Ким слишком часто позволяет себе отзываться так о Хенджине, ловя себя на том, что что-то ощутимо между ними поменялось. И даже очевидно что. Ребенок. Маленький Ким Юнхо, который в том возрасте, когда ты можешь только есть, спать, ползать и гадить повсюду. Сынмину стало с ним трудно, как только они сбежали от Соён. Но, на удивление, Хван вполне хорошо справляется с ролью второго папочки. Сынмин иногда засматривается на чужую невинную улыбку и думает о том, насколько же это неправильно. Неправильно то, как Хенджин гладит его с утра по голове или целует в макушку, то, как он везде таскается с ребенком, иногда даже засыпая у его колыбели. У Сынмина все эти небольшие действия каждый раз вызывают гребанные мурашки. Он будто смотрит на сцену из ужастика и понимает, что ему не избежать этой действительности. Получается такой хоум-хоррор, где бытовуха сводит тебя с ума. Ким думал, что снова попал в распоряжение к психу, но все оказывается немного иначе - — теперь он не понимает, по какую сторону баррикад именно он. Теперь он понемногу становится домашним душителем. Из Хвана вышел бы хороший отец. Несмотря на всю его невменяемость, конечно. Сынмин смотрит на то, как тот бережно сжимает в своих руках его сына, и что-то трепещется в груди. Кажется, будто Хенджин видит Юнхо чаще, чем сам Ким. Он проводит с ним все свое свободное время, которого у него теперь завались. И Сынмин в некоторой степени завидует и немного ревнует, потому что у Хенджина все получается лучше, чем у него. Даже в плане гребанного отцовства. Ревность ли это? И к кому эта ревность? К собственному сыну или Хенджину, который перестал боготворить лишь одно существование Кима. — Это малое, что я могу сделать для тебя. Ты работаешь за нас двоих, поэтому мне остается смотреть за нашим ребенком, — однажды звучит от Хвана. И тут-то замирает все вокруг. Нашим ребенком. Это самое ужасное, что бы хотел услышать Ким. Ведь дело не в какой-то элементарной благодарности. Хенджина понесло дальше. Теперь он играет в иллюзию идеальной семьи, желая хотя бы в своей голове скрыться от того дерьма, которое их окружает. Сынмин упускает тот момент, когда Хван в своих же глазах становится таким беззащитным. Но Киму по-прежнему приходится держать планку за них двоих, потому что на них все еще висят некоторые обязательства. Теперь Сынмину нужно защищать не только себя. Зубы нужно скалить вдвойне сильнее, натачивая клыки об чужие глотки. — Я все еще жду подвоха. Они так выдернули нас, а теперь месяц не выходят на связь, — Хенджин кормит Юнхо с ложечки, пока тот вертляво ерзает у него на коленях. Сынмин возится ложкой в овсянке, которую с удовольствием ни свет ни заря сварил Хван. — Не думаю, что нам стоит лишний раз высовываться. Мы выполним свои условия сделки и будем свободны,— он набирает целую ложку комочков и отправляет их в рот. Хенджин зеркалит его действия, подъедая прямо из детской тарелки. — Поражаюсь тому, как ты легко говоришь об этом, — а почему бы и нет? Ким у себя "дома", он сыт и одет, а напротив него сидит такой же практически счастливый Хван, сильно отличающийся от старого себя внутренне да и внешне: теперь по его плечам струятся длинные пряди, стянутые в пучок на макушке. — Не забывай. Я не последний человек в жизни Ян Чонина. — Но не забывай о том, что теперь с ним стало. Это не тот малыш, которому ты подтирал сопли и зализывал синяки. Теперь он хочет, чтобы мы штопали его душевные раны и исполняли его прихоти. Чем он теперь отличается от Чана? Набрал себе кучку уголовников и теперь вертит нами, как хочет. Доля правды в этом есть. Сынмин проглатывает завтрак и снова задумывается. Он представляет в голове тот момент, когда наконец зазвонит мобильник, и на его экране высветится Я.Ч. Тогда обратный отсчёт снова будет запущен.