Be a body

Её губы кривятся в отвращении, а на лбу собираются мелкие морщинки, уродующие лицо. Красная помада добавляет этому жесту долю гротескности. Красный не как кровь, красный как её строгий брючный костюм. Не более. Пальчики с маникюром отбивают по столику какой-то ясный только ей ритм. Она нервно ждёт ответа, скрывая за беспокойноством лишь толику безразличия, которое, очевидно, направлено только на самого Сынмина. Тот, неотесанный, как подросток, сидит в бежевом худи, что вообще никак не сравнится со сторогостью, которую распространяет женщина напротив. Она не всегда была такой. С ней всегда ассоциировались смех и солнце. Она любила долгие прогулки на природе и всегда умилялась маленьким детским костюмчикам на прилавках. Её глаза всегда сверкали надеждой, которую так неприятно было рушить. Ким ещё помнит розовую помаду, цветочные платья и блёстки, в которых частенько оказывался измазан и он сам. Это было слишком давно. Она смогла поменяться, а он — нет. Кое-кто здесь насильно привязан к прошлому, совсем не осознавая настоящего. — Просто скажи мне, сколько ещё будет длиться этот цирк. Только та идиотская записка, где ты педантично прописал каждый пункт, оправдывающий твой побег, убедила меня, что твою задницу не похитили, — Соён. Острая на язык. Этого у неё всегда было в достатке, поэтому не стоит вестись на милое личико, — И ты оставил телефон для экстренной связи, как мило. Это на случай, если я, блять, решу поинтересоваться, где мой ребёнок? Сынмин не был идиотом. Конечно он не хотел, чтобы всё это дело закончилось полицией. — Дай мне ещё пару месяцев. Я закончу с делами и вернусь, — ему не хочется этого говорить. И он прекрасно знает, что этого не произойдёт, чего бы он там не обещал. — Какие пару месяцев, Сынмин? Я думала, ты не такой конченный как твой дружок, но я теперь понимаю, почему вы вообще спелись. Не говори, что этот маньяк заделался в няньки Юнхо, — её ногти неприятно скребутся по дереву, хлипкий столик выглядит так, будто вовсе вот-вот перевернётся. — Хенджину можно доверять. Его безумие распространяется только на меня, не беспокойся. Ребёнку он точно ничего не сделает, — Киму хочется в это верить. — Пока вы, гребанные фетишисты, играете в подобие семьи, мне приходится отбиваться от твоей чокнутой мамаши, которая не понимает, как её драгоценный сынок мог смыться "в отпуск", ещё и с ребёнком, не предупредив никого. — Почему отбиваешься тогда? Если тебе это так надоело, Соён? Сказала бы сразу правду, матушке уже некуда разочаровываться. Её сын уголовник, который влюблен в другого уголовника, с которым воспитывает ребёнка, — это "влюблен" проскакивает настолько быстро, что истинный смысл этого слова невозможно прочувствовать до конца. Для Соён это обыкновенное извращение жизни, а для Сынмина — долгий тяжёлый путь и рой мыслей, которые продолжают прожирать его череп изо дня в день. — Это наш ребёнок, Ким! Не ваш! — женщина вопит настолько громко, что это начинает привлекать внимание остальных посетителей. Сынмин морщится и наклоняется чуть ближе к ней, опираясь локтями на слегка разбухшую от внезапных дождей поверхность стола, — Это твоё "люблю" нужно лечить у психиатра. Хлопок. Не особо сильный. Отрезвительный скорее, с долей обиды, но никак не гнева. Соён замирает: светлые волосы сосульками падают ей на лицо, а помада слегка размазывается по щеке и пальцам Кима. Тот брезгливо обтирает ладонь с кроваво красным об джинсы. На лице женщины замешательство от секундного непонимания происходящего. Её глазки яростно моргают, будто с них вдруг посыпется волшебная пыльца. Сынмин будто сбил с неё маску уверенности, снова явив на свет ту маленькую девушку, которая звучала как перезвон колокольчиков и носила цветочные сарафаны. Она держится за щеку и не понимает, как напасть в ответ. — Не смей говорить такое. Юнхо останется у меня. Пока что. Моей матери можешь сказать всё, как есть. Симку я выкинул, так что пусть не пытается звонить. Соён пытается привести себя в порядок, но только сильнее размазывает красноту и пыльцу по щекам. — Жди полицию, Ким Сынмин. Я это так не оставлю, — она поправляет костюм, пытается восстановить самообладание, но дрожащие пальчики выдают её с потрохами. Сынмин сдерживается от ухмылки, все ещё чувствуя мурашки адреналина, которые задорно перекатываются по венам. — Мне не хочется этого говорить, но... Соён, не впутывай себя в проблемы, хорошо? — Ким выдавливает учтивую улыбку, еле контролируя себя, чтобы она не превратилась в дикий оскал. Он никогда не использовал такой тон, никогда не угрожал. Внутренности дрожат, будто вот-вот подорвутся, оставляя на месте Сынмина мокрое место. Хочется побыстрее завершить этот бесполезный разговор и свалить. Сынмин чертыхается про себя, ведь ему и так пришлось наврать Хенджину, что сегодня ему тоже придется выйти на работу. Это как миниму подозрительно, потому что работа Кима ненастоящая. Такая же фейковая, как и все остальное. Лишь побочный способ заработка, пока они разбираются с делишками Чонина. — Даю тебе два месяца. Они истекают, и я забираю Юнхо. Можешь не возвращаться. Еще полгода назад, услышав эту фразу, Сынмин еще мог бы что-нибудь почувствовать. Но не сейчас, когда от здравого смысла осталась лишь труха, которую Ким ежедневно пропускает сквозь пальцы. Может, Хенджин и собирает каждый раз ее в ладони, но Сынмин всегда рассыпает ее им под ноги, порой топчась по ней из-за своей собственной глупости. Соён растворяется в пылающем дне красным пятном, сливаясь с дымчатым полукругом солнца на горизонте. Ким кидает пару купюр рядом с пустыми чашками и даже не дожидается официанта, со скрипом скрываясь из кафе. На кончиках пальцев все еще ощущается удар, а на языке крутится мольба, которую Сынмин так и не решился выплюнуть в Соён. Прозвучало бы это совсем глупо. ; Ощущение, будто лето решило подкрасться слишком стремительно. Сжигая все на своем пути и ослепляя неугодных. Только недавно все захлебывались под дождями, а сегодня их размокшие легкие высыхают от распаленного воздуха, где все еще присутствуют нотки весенней сырости. Феликс ловит ладонью тёплый воздух, кожаное сиденье неприятно липнет к коже. Чанбин неотрывно смотрит на свободную дорогу, которая становится ещё более пустынной с каждым километром. Раскаленный город остаётся где-то позади, и Со вновь проклянает Чана, который любит всякую глушь, чтобы прятать в ней свои грязные делишки. Тюрьма — забавное место. Садишься в неё мелким воришкой или насильником, а потом обрастаешь связями и поддерживаешь их на свободе, если, конечно, это позволяет психика и желание. Честно сказать, за решёткой из Бан Чана вожак был получше. В реальности же он оказался сошкой средней величины, которой посчастливилось занять выгодное местечко в "порошковой мафии". Чанбин же здесь оказался по старой дружбе. — Теперь вы и меня в грязь вмешаете? — голос Феликса смешивается с ветром. Они шелестят в унисон друг другу. — Чем мы быстрее начнём, тем быстрее закончим. И ты наконец-то сможешь уехать, — Со сильнее сжимает пальцы вокруг руля. Он бросает взгляд на пачку сигарет, катающуюся по приборной панели, — Достань мне одну. Феликс отвлекается от лежания на открытом окне и жутко медленно распаковывает новую пачку, пряча пластиковую обёртку в бардачке. Чанбин не любит, когда там складируется мусор, но у него нет сил и желания бурчать на Феликса. Ли осторожно достается сигарету из пачки, стараясь не помять остальные. Раньше Со сильно на это ругался. Фильтр касается чужих губ, Чанбин не отпускает рук с руля. Он ждет, когда огонек приблизится к его лицу. Чиркает зажигалка - загорается кончик. Со делает пару затяжек на пробу, позволяя себе на секунду взглянуть в веснушчатое лицо напротив. Они давно не были в таком довольно интимном моменте. Раньше это было обычным делом: Чанбин курил, а Феликс потакал его пагубным привычкам. Больше они не говорят ни слова друг другу. Вполне привычно. После того "инцидента" говорить что-то ещё было излишне. Обстановка и без этого нагнеталась все сильнее, ведь они почти добрались к конечной точке своей небольшой поездки. Такой безвкусный коттедж мог быть только выбором Бан Чана. Феликс в этом уверяется, как только они въезжают на небольшую территорию перед зданием, расположившимся на склоне. Все вокруг скрыто деревьями, охлаждая распаленный воздух. Чувствуется какое-то напряжение. Раньше Феликс мог бы сказать что-то про ужасную энергетику, и что Чану полезно было бы вызвать священника или экзорциста в это место. Чанбин, возможно, согласился бы с ним. Такому количеству подвалов позавидовал бы любой маньяк. Но Чанбин уверенно продолжает передвигаться по первому этажу особняка. Феликс следует за ним, не отрывая взгляда от панорамных окон, благодаря которым складывается ощущение, что они находятся в западне. Деревья заслоняют собой любой признак цивилизации. По Ли с холодком прокатывается небольшой ужас — они здесь, возможно, совершенно одни. Чан уже ждет их в своем кабинете. Сидит за столом, уткнувшись в сложенные ладони. Чонин находится неподалеку от него, разглядывая какую-то папку с документами, пытаясь выстроить на лице маску безразличия. Но внутренне он безумно рад снова увидеть Феликса. — Давайте закончим с этим как можно скорее, ради Бога, — Чанбин даже не успевает сказать ничего поперёк, немного вздрогнув от того, как Ли внезапно разрушил тишину. Чан кинул беглый взгляд на Чонина, который позволил себе отмереть из-за такой внезапности. — И тебе "привет", Феликс, — звучит на удивление дружелюбно. Феликс даже кое-как отвечает на чужие объятия и присаживается на вздутый диван. Ян мостится рядом с ним, чувствуя какой-то внезапный прилив радости. Жизнь настолько преобразила их всех, что проще делать вид, что они все не знакомы. Но Чонин прямо не может сдержаться. — У нас есть план, и тебе лишь нужно сыграть свою роль, — расслабленно начинает Чонин. От его внимания не ускользает очевидная напряжённость собеседника. Чонин любит сюсюкаться с Феликсом. Так, чисто по старой памяти, будто они хорошие, поддерживающие друг друга, друзья. Отношения между ними довольно теплые, но никто из них не хочет снова становится ближе. Этого и не пришлось бы делать, если бы Феликс умел держать язык за зубами. Ли разучился доверять кому-то, тюрьма растерла это понятие в порошок. Чонин перестал вызывать любые чувства, кроме смиренного страха. Его нестабильность слишком отталкивает. — Мы создадим тебе историю. Будешь следовать сценарию, наряжаться в шмотки, строить из себя сладкую детку и косить под дурачка. Только умные справляются с такой ролью, Феликс. Они получают все, что захотят. А в твоем случае, ты получишь то, чего хотим мы, — Чонин готов поклясться, что они придумывали этот план полночи. Наконец-то дело дало подвижки, и пришлось работать молниеносно. — Будешь делать вид, что нашел себе богатого папика. Разузнаешь, есть ли такой у Тэна, или он сам всем заправляет, — вклинивается Бан, за что получает горящий взгляд от Чонина. — Кто, извините меня, будет этим Папиком? — единственное, что решается уточнить Ли, все так же напряжённо смотря на Чанбина, который с таким видимым трудом отфильтровывает через себя всю услышанную информацию. Все происходящее с каждой секундой ощущается все большим откровенным бредом. — Мы найдём кого-нибудь подходящего. Можете потом сами додумать детали ваших великолепных отношений, — Чонин совершенно без стеснения подплывает к столу Чана, чтобы стащить сигарету. Феликс морщится: Чонин раньше был не особым любителем таких развлечений. Порой люди меняются слишком сильно, и Ли слишком расстраивается из-за этого, ощущая всех вокруг незнакомцами. — Сколько у нас еще есть времени?— нервно уточняет он. — Его совсем нет.