Я вижу тебя насквозь

***

Это происходит в следующий вторник, во второй половине дня. Джон тянется за чаем в буфете, нервничая, как всегда, и это не прекращается, и это сводит Шерлока с ума, и поэтому тот срывается. − Что ты сделал, Джон? Что ты сделал, что ты сделал, что-ты-сделал? Джон медленно поворачивается лицом к Шерлоку, который стоит слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно (Шерлок всегда стоит рядом, но при этом не сжимает голову, будто та вот-вот взорвётся, и не смотрит на Джона безумными глазами). − ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ, ДЖОН? − кричит Шерлок и перебрасывает руку со своей головы на голову Джона. Это ошибка, так как его мозг немедленно атакует не только вся вина, боль, беспокойство и чертовски ужасная любовь, которую Джон испытывает к нему, но и вся жизнь Джона. Шерлок редко ошибается, когда делает выводы. Но иногда он забывает, что частенько упускает такие вещи, как тот факт, что Джон заразил его не только эмпатией, но и другой, менее простой в названии особенностью Джона. Той, которая позволяет Джону узнавать о людях, которые пользовались кассовыми аппаратами до него, или позволяет ему точно увидеть, только прикоснувшись к коробочке с прахом, как Майкрофт убил Мориарти, убегавшего вслепую от страха перед Холмсом, которого недооценил. Той, которую он полностью отбросил как собственное воображение, глупый, глупый. В течение трёх минут, которые, кажется, длятся намного дольше, они пойманы в петлю обратной связи. Джон может чувствовать всё, что чувствует Шерлок, с гораздо большей непосредственностью, чем обычно, и наблюдает, как вся жизнь его соседа проходит перед глазами; он знает где-то под всем этим, что Шерлок не думал, что это произойдёт, не понял ясновидения или не учёл его, и пойман в спираль вместе с ним. И что это пугает Шерлока. Наконец, наконец он вырывается из мёртвой хватки Шерлока, потому что знает, что тот слишком потрясён, чтобы заставить свои мышцы двигаться. Джон пытается отступить на шаг и ударяется о стойку, прислоняется к ней, тяжело дыша, его голова раскалывается от переполняющих эмоций. Слишком много информации приобретает совершенно новый смысл, когда человек необычен, как Джон. Шерлок всё ещё стоит слишком близко, его собственное дыхание прерывистое, он неспособен двигаться, даже более ошеломлённый, чем Джон. У него не было многолетней практики общения с эмоциями всех людей вокруг него, ему никогда не приходилось готовиться к прикосновению другого человека, ему никогда не приходилось учиться не вздрагивать, когда кто-то случайно касался его, он даже никогда не учился справляться со своими собственными эмоциями. Джон чувствует каждый резкий выдох, он практически видит водоворот, происходящий в замечательном мозгу Шерлока. Ему очень жаль. Джон знает, когда в нём вспыхивает гнев, поэтому не может не почувствовать, как в ответ тот поднимается. Конечно, Шерлок идёт прямо на возмущение, это гораздо легче, чем чувствовать, не так ли? Джон поднимает руку, предупреждая тираду, которая, как он знает, сейчас последует. Шерлок настолько ошеломлён, что молчит. Через мгновение Джон нарушает тишину: − Не надо, Шерлок. Шерлок в шоке наблюдает, как Джон ломается, его гнев растёт, когда он бормочет себе под нос: − Что я сделал? Вcего лишь удержал тебя от самоубийства из-за скуки, ох, что я сделал? Всего лишь переехал к тебе, убил человека ради тебя и пытался удержать людей от того, чтобы причинить тебе боль больше, чем ты уже причинил. Снова был похищен грёбанным психопатом-гением и обвешан бомбами только потому, что ты сказал, что купишь молоко и бобы. Ох, что же я сделал? Всего лишь старался удержать тебя от того, чтобы ты сошёл, чёрт возьми, с ума от боли. Я ничего не сделал, глупый Джон Ватсон, питомец Шерлока, это ты согласился встретиться с ним в пустом грёбанном бассейне и чуть не убил нас обоих. − Это твоя вина, − перебивает Шерлок ровным, бесстрастным голосом. Его тон ничем не выдаёт водоворота боли, удивления, изумления, страха и вины, борющихся внутри него. − Да, это моя вина, − тихо отвечает Джон. Слишком тихо, потому что это так, и он это знает, но ему больно, что Шерлок винит его так же сильно, как он винит себя, и его гнев выходит наружу в этот момент, и они оба это знают. Шерлок, гениальный мерзавец, изо всех сил старается не обращать внимания на то, что чувствует Джон. Он никогда раньше не умел полагаться на эмоции, он не собирается начинать сейчас и, кроме того, он не очень хорошо интерпретирует эмоции. Он действительно ужасен в социальных сигналах, которые должны кричать ему, чтобы он отступил, убежал в горы, потому что по-настоящему злой Джон Ватсон − это не тот, с кем он хочет столкнуться, особенно по-настоящему злой Джон Ватсон, который является эмпатом. В его голове кружится тайфун, и он не может удержать ни одной рациональной мысли над волнами и волнами ужасных эмоций, и, о боже, Джон сошёл с ума, и всё болит. − Это моя вина, что я спас твою грёбанную жизнь, − добавляет Джон, голос его становится ещё тише по мере того, как растёт его гнев, потому что гнев намного чище, ярче и легче, чем боль. − Моя вина в том, что я сделал нечто невозможное и не дал тебе кричать и постоянно ходить из-за боли, в которой ты тонул. Шерлок наблюдает, как Джон выпрямляется, что должно быть невозможно, учитывая их разницу в росте. В кои-то веки его выразительное лицо не даёт Шерлоку ни малейшего намёка на то, что он собирается сказать или сделать; Шерлок не признаёт ничего, кроме того, что он может видеть достаточно, чтобы это сообщило ему, и он целеустремлён в своём сознательном невежестве. Он не утонет в нём, он не позволит себе. − Ты знаешь, что делают люди, когда им так больно, Шерлок? − тон Джона почти разговорный, и это пугает. Он не даёт Шерлоку времени ответить. − Они сходят с ума. Действительно сходят. Не весёлое безумие, как у тебя обычно. И они не возвращаются; есть только очень много боли, которую мозг может забыть, прежде чем сдастся и никогда не почувствует ничего другого. Должен ли я был позволить тебе сделать это? Шерлок теряет дар речи. Он тонет в гневе Джона, тот полностью захлестнул его, и он больше не может держать голову над этим. Он не может дышать, он не может думать. Единственное, за что ему приходится цепляться − это за собственный ужас. − Возможно, мне следовало бы это сделать, потому что не дай бог ты признаешься в своих чувствах кому бы то ни было, и меньше всего мне. Жаль, что я уже знал это, не так ли? То, что ты гениален, странен и равнодушен к социальным условностям, ещё не значит, что ты социопат, Шерлок. Просто потому, что ты чувствуешь всё так остро, что это причиняет боль, не означает, что ты получаешь... нет, не важно. К чёрту всё это. Я не буду отвечать. Не в этот раз. Джон, крадучись, выходит из комнаты, стараясь успокоиться настолько, чтобы не сделать чего-то резкого. Шерлок, который так и не научился справляться с подобными вещами, следует за ним в гостиную. Он бессилен поступить иначе, его засасывает вслед за Джоном, в приливе гнева. − Это всё реально, Джон? − выпаливает он. − Ты меня загипнотизировал? При этих словах Джон буквально раскаляется от ярости. Ясно, что до его поистине эпически глупого соседа по квартире ничего не дошло. И Шерлок знает о том, что что-то приближается, лишь за долю секунды до того, как это его ударит. Когда Шерлок открывает глаза, он стоит на коленях, сгорбившись и крепко обхватив голову руками. Он всё ещё плачет, пытаясь освободиться от остатков боли, которую испытал той ночью в бассейне, искалеченный отчаянием и страхом, что его оставят, что он потеряет Джона, что он уже потерял Джона, что ничто никогда не будет хорошо снова, всё это Джон навязал ему, вернул ему, потому что он ничего не помнил после произошедшего. Перед глазами темно, нога ноет, рёбра болят, и беспомощные стоны вырываются из его пересохшего горла, напоминая о том, что произошло в бассейне. Джон тоже плачет, хотя, кажется, не замечает этого. Он дрожит, и ему трудно стоять. − Хорошо, − говорит он почти шепотом, не глядя на Шерлока. − Хорошо. − Он оставляет Шерлока на коленях возле кресла и уходит, схватив на ходу куртку и шарф и тихо закрыв за собой дверь. Шерлок задаётся вопросом, не разрушил ли он единственную настоящую дружбу, которая у него когда-либо была. Он никогда не понимал, насколько важным для него стало то, что Джон стал его другом. Это не помогает с плачем.

***

Джон бежит, слепой к тому, что его окружает, слепой ко всему, кроме эмоций, бурлящих в городе, как приливы Темзы. Он слишком далеко зашёл в своём гневе, чтобы быть в состоянии воздвигнуть какой-либо барьер против своих особенностей, его обычные щиты в лохмотьях после бассейна, и забота о Шерлоке не оставила ему времени, чтобы работать над ними, особенно с тех пор, как он обнаружил, что не было никакого способа заблокировать Шерлока. Каждый раз, когда он случайно задевает кого-то или его толкают на тротуаре, он получает ещё один толчок жизни какого-то случайного человека, пока его голова не начинает болеть так сильно, что он едва может видеть. Всякий раз, когда он замечает камеру видеонаблюдения (что случается довольно часто), он сердито смотрит на неё и выключает. Камеры следуют за ним, куда бы он ни пошёл, пока он, наконец, не спотыкается в парке и не падает под деревом.

***

Шерлоку в конце концов удаётся заползти в кресло Джона. Он плачет, пока не засыпает, слишком измученный и уставший, чтобы сделать что-нибудь, не ощущая ничего, кроме отчаянного желания снова увидеть своего Джона.