Turmoil in the Empire

Как обычно, ночью в центре Лондона было многолюдно. Женщины уже вернулись в свои дома с детьми, а мужчины гуляли, разговаривали, иногда дрались, часто выпивали вместе. Джеймс Бонд приходил туда не в первый раз, но это всегда удивляло его. Он привык общаться с множеством богатых людей, которые могли быть полезны прошлому ему, и, делая это, он привык к балам и к вечерней жизни. Но жизнь в центре Лондона была совсем другой. Гораздо приятнее. Это были грязные или легкие разговоры, дружеские посиделки за выпивкой, иногда с врагами. А еще это были карточные игры. Да, Бонд любил этот мир, конечно, из-за ностальгии, но в основном из-за информации, которую он мог получить. Однако этот вечер был другим. Он был там не ради информации. Точнее, он был здесь, чтобы провести приятный вечер перед тем, как лечь спать и вернуться к работе на следующий день. Но если в это время он получит информацию, он будет не против. Это было бы (слишком) идеально. Итак, именно в перспективе уделить время себе он вошел в паб. Он встретил его смехом, криками и сигаретным дымом. Когда он привык к этой обстановке, он осмотрелся и направился к стойке. Там он заказал пиво и посмотрел на четырех мужчин, игравших в карты на другой стороне паба. Трое из них встали, выглядя раздраженными, и ушли. Последний мужчина остался сидеть за столом, пересчитывая деньги. Джеймс Бонд уставился на него, делая глоток пива. Если честно, он не ожидал, что это произойдет, и, тем не менее, вот она, удача. Так чего же он ждал? Не в первый раз, и он надеялся, не в последний, и если он сможет получить хоть какую-то информацию, хоть какой-то намек на то, что еще не слишком поздно, то ему стоит воспользоваться своим шансом. Джеймс глубоко вздохнул, взял свою кружку и подошел к столу. Он молча сел и сделал еще один глоток пива. — Я думал, ты не подойдешь,— сказал мужчина, не глядя на него. — Я был бы идиотом, если бы не воспользовался этим шансом. Несколько минут они молчали. Это было неловко, подумал Бонд, и это было странно, потому что это было необычно. За исключением первых нескольких дней вместе, им никогда не было так неловко. Они так много времени проводили вместе, что для них было вполне естественно молчать, и все же сегодня все было по-другому. Они оба знали почему. Бонд знал, что ничто не может вернуться на круги своя. Разве что если он переубедит его, но тот был настолько упрям, что это было бы чудом. — Хочешь сыграть? — Нет, спасибо. Мы оба знаем, что я плох в этом и что ты выиграешь. — Ты не так уж плох. — Ты просто хочешь денег. — Тогда отдай их мне. — Конечно, и почему бы не мое тело, пока ты этим занимаешься? — Я бы не против,— мужчина улыбнулся,— Но ты откажешься. — Откажусь. Вообще-то, он не отказался бы, но, учитывая обстоятельства, лучше было этого не делать. Сохранять прямоту и собранность даже в такие трудные времена - единственное, что должен делать агент МИ-6. Тот также знал это. — А как насчет войны? — Вот в это я не против сыграть. — Что я получу, если выиграю? — Я дам тебе денег. А о моем теле ты можешь только мечтать, твои руки — твои лучшие друзья. — Ты злой. — Интересно, почему?— ответил Бонд. — Ладно. Если ты выиграете, я дам тебе информацию. — Довольно удивительно. — У меня нет денег. — Ты лжец. Ты выиграл последние игры. — Я не понимаю, о чем ты. Бонд поднял глаза, но ничего не ответил. Он выиграл только, потому что он жульничал. Джеймс Бонд знал об этом, как знал и Мориарти, как знали и Фред с Джеком. Среди них это не секрет. И никогда им не было. — Забавно, что во время игры в карты ты делаешь безэмоциональное выражение лица, но не можешь врать как следует. — Забавно, что ты говоришь мне это со спокойно, хотя на самом деле тебе просто хочется врезать мне по носу или пониже. Не то чтобы мне было бы больно, учитывая твою силу. — Ты придурок, ты знаешь это, Моран? Себастьян Моран ухмыльнулся, и Джеймс не позволил стону сорваться с его губ. Он был невыносим, и он был прав: если бы он мог ударить его, он бы это сделал. Моран раздал им карты для игры в войну. Джеймс уже давно не играл в нее, но он все еще знал правила, и, по крайней мере, это давало ему шанс, так как Моран не мог жульничать. Он ведь не мог жульничать в военной игре, верно? Когда 52 карты были поделены между ними двумя, они спокойно начали игру. Начало было спокойным, они выигрывали карту за картой, и лишь несколько карт разделяли их счет. Пока что Бонд был в невыгодном положении, но он не терял надежды. Ему нельзя. — Я удивлен, что ты появился на публике, спустя три года,— наконец сказал он. — Иногда мне тоже нужно расслабиться. Я удивлен, что ты пришел сюда, хотя в первый раз тебе здесь не понравилось. — Иногда люди взрослеют,— ответил он,— Ах! Это война. Они оба положили перевернутую карту на две, которые уже были в игре, затем они положили еще две карты. Туз и двойка. — Я выиграл,— радостно сказал Бонд. Для него это было еще шесть карт, что не так уж и мало, особенно с учетом приза в игре. Если бы он не возражал отдать свои деньги, он предпочел бы получить информацию. Ему нужно было знать, почему Моран замешан в нынешнем состоянии Альберта, что он намеревался делать и дальше. — Просто немного везения. Но на его губах играла улыбка, и она напомнила ему о тех минутах, которые они провели вместе, одетые или нет, о мягких движениях его рук, о милых предложениях, которые он мог говорить. Что же произошло за последние три года...? Он скучал по нему, гораздо больше, чем ему казалось, и сейчас он осознавал это. Игра продолжалась. Напряжение нарастало, и это, должно быть, чувствовалось, потому что все смотрели на них издалека, не решаясь подойти. Даже официантка не осмелилась, хотя Моран заказал для них два пива. Ему пришлось подразнить женщину, чтобы она снова задышала и занялась своей работой. Он улыбнулся ей, поблагодарив, а Бонд взглянул на женщину, когда она подошла к нему. Она сглотнула и быстро ушла. — Ревность тебе не идет. — Я не ревную. — Ах, конечно, здесь ты определенно был джентльменом. — Я здесь не для того, чтобы быть джентльменом. Честно говоря, так бы оно и было, если бы она не заинтересовала Морана. Если бы Бонда не было здесь, она, несомненно, оказалась бы в постели Морана. И это выводило его из себя. Сосредоточься на игре, Джеймс! Может, это был отвлекающий маневр, может, Моран сделал это специально, чтобы отвлечь его от игры. Он никак не мог оставить ему хоть малейший шанс на победу. Игра продолжалась, и спустя, казалось, вечность, победитель был определен. Ухмыльнувшись, Бонд допил пиво и скрестил руки на груди. Моран взял новую сигарету и прикурил ее. Он не торопился, и делал это специально, но Джеймс сохранял спокойствие и терпеливо ждал. — Тебе сегодня везет,— сказал мужчина с ухмылкой. Почему он выглядел таким довольным? Нет, он не был по-настоящему доволен: он скорее ожидал такого результата, и это смущало блондина. — Я знаю, что он еще жив,— неожиданно сказал Моран, сделав затяжку сигаретой. Бонд прищурился: он уже ненавидел это заявление, причем "он" относилось, конечно же, к Альберту. — Он умер. — Он жив,— повторил Моран,— И в настоящее время он живет в доме директора. Бонд не знал, что удивило его больше: то, что Моран знал, где живет Альберт, или то, что он назвал Майкрофта Холмса "директором"? Если он был врагом, зачем ему понадобилось скрывать имя бывшего работодателя? Неужели еще можно было что-то спасти? — И прежде чем ты спросишь, да, я намерен убить его. Я буду делать это до тех пор, пока это будет необходимо. — Почему ты делаешь то? — Потому что мне приказали. — Кто? — Ты знаешь, кто. Сопротивлялся, конечно, но почему он подчинился им? Он не понимал. Разве он не на стороне Мориарти? — Разве Альберт не твой друг? — Был,— ответил Моран,— Но он ничего не сделал. — А? Я не понимаю, если он ничего не сделал, почему ты хочешь его убить? — Я только что сказал тебе,— вздохнул Моран, вставая,— Он ничего не сделал, когда это было необходимо. Это еще больше сбивало с толку! Бонд встал с целью остановить этого человека. Он не боялся его и никогда бы не начал. — Моран, тебе не нужно этого делать. У тебя нет причин так поступать. — Вернись к нам. Возвращайся со мной. — Передай привет своим друзьям от меня. — Подожди! — Ах да, кстати. Я слышал, что 20 апреля будет солнечно. Думаю, это хороший день для охоты. Увидимся, милая. Последнее слово застало Бонда врасплох, и он замер. Когда он снова смог управлять своим телом, Морана не было ни в пабе, ни на улице. Он исчез. Джеймс сжал руку в кулак и ударил в стену. Он был глупцом, полагая, что сможет убедить Морана вернуться с ними, с ним. Но все обошлось. Он обещал, что поймает его и остановит его безумие. Поэтому, решив, что ему пора вернуться домой и отдохнуть, он покинул центр Лондона, не обращая внимания на четыре глаза, которые смотрели на него.

♠️♦️♣️♥️

Он был дураком, подумал Альберт. Сидя в ванной, в воде и мыле, окружавших его, он не мог отделаться от мысли, что был дураком и слишком упрямым для своего собственного блага. Майкрофт предложил ему принять ванну и позволить горничной или дворецкому вымыть его, или, если это слишком стыдно, он может сделать это сам. Он отказался, сказав, что может сделать это сам, спасибо большое. Майкрофт ему не поверил, но улыбнулся и разрешил. Раздеться и залезть в ванну оказалось не так уж сложно: было немного больно, но это был огромный успех. А вот вылезти из ванны было уже совсем другим делом. Так что теперь он сидел в ванне, окруженный водой, которая начала остывать, и не мог встать. Он потер виски и вздохнул. У него было три варианта: он мог надавить сильнее на края ванны, чтобы выйти из нее, рискуя еще больше поранить ногу и плечо, или попросить о помощи, что означало бы, что ему придется кричать, чтобы его услышали. Или он мог остаться в ванне навсегда и умереть как дурак, которым он был, и это было бы заслуженно. Ни один из вариантов не был заманчивым, и он не знал, какой из них выбрать. Он закрыл глаза, стараясь сохранять спокойствие. Он сделал глубокий вдох, и в этот самый момент в его сознании промелькнуло воспоминание, больно ударившее его по голове, и он немного вскрикнул. Воспоминание о том дне, когда Уильям исчез, возникло из ниоткуда, и он на несколько секунд перестал дышать. Он снова вздохнул и вскоре успокоился. Но он не мог остановить слезы, льющиеся по его щекам, и, не успев опомниться, начал плакать. Он никогда не плакал, даже по убитой им семье, и вот он здесь, голый в холодной воде, проклинает себя за свою глупость, упрямство и то, что Уильяма больше нет рядом. Это была его вина. Если бы он действовал, если бы он остановил Уильяма, возможно, он все еще был бы здесь. Но он ничего не сделал, просто выполнял приказы, как хорошая маленькая собачка. Он был старшим, черт побери! Он мог - нет, он должен был остановить его! Нет, успокойся. Он глубоко вздохнул, пытаясь унять слезы, и закрыл глаза. Это было глупо, он уже боролся со всеми этими мыслями. Он не мог остановить Уильяма: как только ему в голову пришла идея, избавиться от нее было невозможно. Уильям бы просто улыбнулся и ушел, не сказав ни слова. Он сказал бы ему, чтобы он не волновался. И все же Альберт знал, что мог бы взять на себя половину его бремени. Нет, он мог бы взять все. Прошлое осталось в прошлом. Теперь уже слишком поздно. И единственное, что он мог сделать сейчас, это жить дальше, взаперти или нет, увидеть мир Уильяма своими глазами. — Альберт? Все в порядке? Альберт вздрогнул и открыл глаза. Из-за первого он ударился плечом о ванну. — Ургх...! — Альберт!? Что происходит? — Я в порядке, не волнуйся. Я просто ударился плечом. Он надеялся, что Майкрофт не услышал дрожи в его голосе, и что он выглядит уверенным. Ему не нужно было слышать его таким. — Какие-то проблемы?— спросил он наконец. — Ты там уже час, я думал, что-то случилось. — Ох,— Уже прошел час?— Нет, нет, это… Он остановился. Он вспомнил, что застрял в ванне, потому что не мог встать, и уж точно не мог надеть пижаму. — Это...?— повторил Майкрофт, с беспокойством в голосе. — Не смейся надо мной,— наконец сказал он,— Но... я не могу выйти из ванны. Ему ответила только тишина, но вскоре он услышал, как открывается дверь. Он закусил губу, стараясь не думать о том, что он голый, так как сейчас не время скромничать. — Простите за беспокойство,— сказал он низким голосом. — Все в порядке, я ожидал этого. Но ты должен был позвать. — Мне стыдно. — Тут нечего стыдиться,— ответил Майкрофт,— Позволь мне помочь тебе. Альберт почувствовал, как что-то упало ему на плечи, и когда он посмотрел на это, то заметил, что это полотенце. Затем его бедра обхватила рука, а Майкрофт попросил его обнять левой рукой за шею, после чего оперся на ногу и поставил его на ноги. Альберт старался помочь ему, как мог, краснея от того, что он был голый и что Майкрофт мог все видеть. Ему не должно было быть стыдно, ведь они оба были мужчинами и ничем не отличались друг от друга, но это смущало. Никто, кроме, может быть, доктора, не видел его полностью обнаженным. Он хотел спрятаться, но не мог. С помощью Майкрофта он высунул ногу — раненую — наружу, затем вторую и, наконец, вылез и встал. — Спасибо. — Не за что,— услышал он возле своего уха. И это заставило его покраснеть. Он не понимал, но вдруг осознал, что Майкрофт здесь, рядом с ним, и он чувствует его тепло. Это не было неприятно: даже если он многое не помнил об их дружбе, он всегда знал, что у Майкрофта теплая аура. Даже если в данный момент они были лишь начальником и сотрудником, ему всегда было приятно находиться в одной комнате с Майкрофтом Холмсом и смотреть в его прекрасные голубые глаза. Он любил его глаза, об этом он помнил. Даже сейчас, несмотря на смущение, ему было приятно находиться рядом с ним, чувствовать его тепло, смотреть в его прекрасные голубые глаза. Он был обнажен, да, и он подумал, приятно ли мужчине видеть его таким, каково это — чувствовать его руки на своей коже, и... О чем, черт возьми, ты думаешь, Альберт Джеймс Мориарти? Он отругал себя. С каких это пор у него появились такие мысли? И с чего бы они вообще взялись? Майкрофт был мужчиной, он не должен так думать. Верно? Нет, пол не важен, но... Но это было странно, потому что это был Майкрофт, его бывший работодатель, человек, который держал его в безопасности в своем доме, человек, который сейчас сушил его волосы. Он нахмурился при последней мысли. — Что ты делаешь?— спросил он. — Сушу твои волосы, потом я помогу тебе вытереться и одеться. — Ах? Но я могу... — Не начинай. Мы оба знаем, что ты не можешь. Альберт кусал губы, потому что это было единственное, что он мог сделать, чтобы не дуться и не отвечать этому человеку. Поэтому он позволил Майкрофту высушить себя, пока тот не добрался до определенной части его тела, что заставило его покраснеть и остановить его. —Я сделаю это сам. — Что? — Я могу вытереть эту часть сам. — Ради Бога, я же тоже мужчина. — Да, но это не значит, что я хочу, чтобы ты это видел. — У меня же есть то же самое... — Н е т. Майкрофт поднял глаза, отдал ему полотенце и отвернулся. Альберт поспешил вытереться сам, а заодно и ноги (Майкрофт никак не мог вытереть и эту часть, она была слишком низко на его теле, а стоя он мог увидеть то, что Альберт не хотет чтобы он видел). Когда он закончил, Майкрофт взял его полотенце и помог ему надеть ночную рубашку. — Кто я? Ребенок?— Он засмеялся. — Учитывая то, как ты себя вел – да,— ответил Майкрофт. Альберт надулся, и на этот раз Майкрофт рассмеялся. — Слишком просто. — Теперь я понимаю, почему... И он остановился. Потому что, подумал он, даже если он хотел пошутить, было бы подло говорить о Шерлоке Холмсе и сказать Майкрофту, что именно из-за этого его брат избегает его. Это было бы очень подло, учитывая, что Шерлок исчез в то же время, что и Уильям. — Да? — Ничего, забудь. Майкрофт нахмурился, и Альберт отвел взгляд. Внезапно две руки взяли его за лицо, и Майкрофт заставил его посмотреть ему в глаза. — Что ты скрываешь? — Ничего, правда. Я хотел сказать кое-что грубое, но передумал. — Я уверен, что это не было грубостью. — Это было бы. Я собирался поговорить о твоем... Слово "брат" исчезло, но, похоже, Майкрофт все же понял его. По крайней мере, так понял Альберт, читая в его (прекрасных) голубых глазах. — О, это. Это было бы так. — Возможно, но учитывая то, что произошло, ты этого не заслуживаешь. — Я бы не стал злился. — Но тебе было бы больно. Я знаю, мне было бы больно. И я не хочу, чтобы тебе было больно из-за неудачной шутки. Его сердце пропустило удар, когда он подумал об Уильяме и Шерлоке, упавших с Лондонского моста, и о том, как больно было и Льюису, и Майкрофту, как их не хватало, как их любили. Майкрофт продолжал смотреть на него, но он видел, что находится где-то в другом месте, наверняка там, где его брат еще жив. Его пальцы медленно поглаживали щеки Альберта, и от этого тот краснел, а странное чувство раздражало его сердце и тело. — Прости меня. Я не должен был говорить. — Все в порядке,— медленно ответил Майкрофт. — Это явно не так. Он вскинул бровь, но мужчина перед ним не ответил. Он наблюдал за ним, молча изучая Альберта, и это заставило его содрогнуться. Ему не следовало объяснять то, что он хотел сказать, он знал, что не следовало. И все же он сделал это, и теперь они оказались в странной ситуации, когда он не знал, как реагировать. Это было странно, подумал он, потому что обычно он знал, как отвечать людям, с одной из своих улыбок и тщательно подобранными словами. Но Майкрофт? Он не мог. — Мы… Мы должны выйти отсюда…— сказал он наконец. — Нет, подожди. Внезапный ответ Майкрофта удивил его, но не так сильно, как его следующее движение: он заключил его в объятия, их тела прижались друг к другу. Альберт чувствовал дыхание Майкрофта на своей коже и не решался пошевелиться. — Минутку,— прошептал мужчина. Альберт позволил ему, и осторожно обнял его. Странно, снова подумал он, но ему казалось нормальным находиться в объятиях Майкрофта. Что ему это нравится, что он не хочет отстраняться. Холмс казался таким хрупким, таким слабым, что ему нужна была его поддержка. Не Льюиса, не королевы, не кого-либо еще, а его. — Я скучаю по нему,— Майкрофт наконец сказал низким тоном. — Мне жаль. — Перестань извиняться. Я скучаю по нему, да, но я знаю, что встречу его снова. — А? — Я уверен, что он жив. Шерли всегда полон идей, часто глупых, но иногда умных. И у него есть твой брат. Они живы. Если это было так, то почему они не возвращались последние три года? Альберт многое забывал, но он не был глупцом. Если бы Шерлок Холмс и Уильям были живы, то они бы дали подсказку, верно? Но он ничего не сказал и только кивнул. Он не хотел делать Майкрофту еще больнее, чем он уже сделал.