Реквием

Requiem aeternam dona eis, Domine.

Requiem for a Dream

Clint Mansell

Movie Screen

Chelsea Wolfe

      Отвратительно алый, похожий на запекшуюся кровь рассвет рассекал небо ссадиной, отмечая начало дня, приближение которого вставало у него поперек горла эти долгие пару месяцев.       Драко Малфой стоял у окна на протяжении часа, наблюдая за его рождением. Ему бы хотелось, чтобы этот день был выкидышем. Уродливым эмбрионом. Но он рождался у него на глазах. Разрывался криком бермудских буревестников, так похожим на раскатистый плач младенца.       Тридцать первое июля.       День рождения покойного Поттера.       Волдеморт был падким на знаки и символы.       Малфой открыл окно, запуская в кабинет противный влажный воздух, сразу ложащийся на кожу липкой пленкой. Он ненавидел тепло за его обещание лучшего и скучал по пронизывающему лондонскому холоду, всегда остающемуся с ним честным. Тепло же убаюкивало. Почти душило. Непривыкшие к этому легкие слипались от количества влажности, и мысль о том, что ему придется пробыть здесь еще около месяца, убивала.       Малфой зажал в зубах сигарету, поджигая кончик краем палочки, после жадно вдыхая дым. Маггловская привычка, к которой он успел прикипеть, похожая на злую насмешку.       Он бросил взгляд на лежащий на дубовом столе документ с выгравированными косыми именами магглорожденных и предателей крови. Практически список смертников. Мало кто из них доживет до конца. Если вообще хоть кто-то. Многих не станет уже сегодня.       Осторожный стук в дверь полоснул по нервам ножом, и Малфой, сделав беглую затяжку, выбросил тлеющую сигарету в окно. Он держал тягу к курению в секрете. Всё маггловское в новом мире было признаком слабости. И помпезный проект Волдеморта, в котором ему была отведена одна из главных ролей, должен служить этому доказательством.       — Входи, — бросил Драко хрипло, параллельно закрывая окно, прекрасно зная, кто находился за дверью.       Мужчина лет пятидесяти появился на пороге кабинета с раздражающе натянутой вежливой улыбкой. Передние зубы некрасиво выпирали, раскрывая его истинную сущность. Он действительно был крысой. Доказательством того, насколько жалкими и ограниченными могли быть магглы. Покажи им что-то изощрённей фокусов в цирке (он действительно успел познакомиться с многими аспектами маггловской культуры), и они бросятся тебе в ноги, принимая за бога. Марионетки, которыми легко управлять.       — Мистер Малфой, я просто хотел сообщить, что все игроки на месте и всё идет по плану, — пролепетал он с гнилью вожделения в голосе.       Драко почти скривился от его желания выслужиться.       Знал бы он, к чему оно приведет.       — Мы начнем с Ring a ring o’ roses? — уточнил Малфой, называя первую строчку детской песенки, которая станет для многих последней. Своеобразный извращённый реквием, каждая нота которого оставляла кровавую роспись смерти.       Филип Пулман (кажется, так его звали) кивнул, не снимая с губ вечно пришитой улыбки.       — Да. Самая простая игра из всех. В неё играют в детском саду, — ответил маггл, кивая безмозглым болванчиком.       Драко не стал уточнять, что подразумевалось под детским садом.       Магглы слишком любили нелепые словосочетания.       — Свободен, — протянул он, отворачиваясь, больше не выдерживая его компании. Возможно, еще на стадии поисков подходящей кандидатуры для разработчика им следовало остановиться на ком-то менее раздражающем. Но кто разбирался лучше в играх, чем один из самых знаменитых детских писателей? Риторический вопрос, на который он не хотел отвечать.       — Вас понял, — ответил он, немного наклонившись в признательном жесте, и Драко сжал зубы от пронзившего его чувства дежавю. Все так же стелились перед Лордом, и Малфой никогда не мечтал оказаться на его месте. Власть отупляла. Делала слабым. Оболочкой тебя самого. Его пиздецки тошнило от всех этих иерархических проявлений. — Сегодня будет собрание?       — Не думаю, что в этом есть смысл. Встретимся на самой игре, — отрезал Малфой, мечтая остаться один. День только начался, а он уже до бесконечности заебался.       — Надеюсь, вам понравится наша культура, — бросил Пулман напоследок, аккуратно закрывая за собой дверь.       Едкая, отдающая полынью усмешка рассекла лицо Малфоя.       О, этому уёбку наверняка понравится их культура.       Построенная на хлещущей крови и вывернутых кишках.

***

      Её вытягивало из сосущей пустоты куда-то наружу, но Гермиона из последних сил цеплялась за остатки покоя, который дарила тьма; впивалась в неё до кровоточащих мозолей и сломанных под мясо ногтей. Она еще не успела понять, почему так сильно не хотелось просыпаться. Её мозг старательно скрывал это, пряча осколки воспоминаний, которые нужно было собирать по жалящим виски крупицам.       Но Гермиона знала, что это было нечто более тёмное и мрачное, чем её сон из сновидений. Реальность простирала её корявые руки, липко окутывала и топила, заставляя захлёбываться. Вновь и вновь.       Гарри Поттер мёртв.       Слова, которые произнесла, кажется, сама смерть в лице Волдеморта: туго обтянутый бледной синеватой кожей череп, глубоко утопающие глазницы с отблеском красных радужек. Красный — цвет её факультета, храбрости, благородства, страсти. Красный — цвет глаз Волдеморта, проливающейся густой крови — причины всего происходящего. Гермиона и не подозревала, что алый станет ассоциацией к смерти. Таким же синонимом, как и зеленые вспышки от Авады.       — Ты отплатишь за Гарри, ублюдок.       Мелькнувшая макушка, которая должна быть рыжей, но за грязью и мельтешением оттенок нельзя было различить. Чистокровный волшебник, изляпавшийся в грязи. Рон умер быстро — и слишком далеко, чтобы она смогла рассмотреть выражение лица. Так стремительно и резко; не было никакого ощущения замедленной съемки. Была голая реальность, хлестающая её по лицу. Оставляющая гноящиеся и незатягивающиеся раны. Стоило подцепить кончиком ногтя — и кожа слезла бы без труда, оголяя внутренности. Гермиона могла бы упасть на землю бесформенным мешком органов и костей: она не была с этого момента ничем бо́льшим, чем этот набор. Потому что в эту секунду боль переполняла каждую гребаную клетку тела и мозг отключает её от этого осознания. Болевой шок — так это называется в маггловском мире. Мозг блокирует импульсы, чтобы не умереть от боли.       Лишь стук сердца пробивал ребра, будто пытаясь вырваться за пределы грудной клетки и упасть рядом с телами её друзей.       Гермиона попыталась открыть глаза, но тут же зажмурила их от резанувшего по сетчатке ослепляющего света. Ощутила на коже влажность, пытаясь вдохнуть тяжелый воздух, который словно оседал в легких вместе с каплями воды. Вторая попытка оглядеться оказалась более удачной — но лучше бы она не открывала веки.       Сначала её взгляд зацепился за буйство зелени и голубого неба — такого кристально чистого, что оно казалось нарисованным. Она не понимала — не могла понять — как из всей грызущей черноты оказалась в таком светлом месте. Настолько идеальном, что это казалось ядовитой насмешкой. Кривой ухмылкой, с виду абсолютно нормальной, но если присмотреться увидишь гниющие окровавленные зубы.       Гермиона услышала сдавленное шипение и резко обернулась, отчего перед глазами тут же поплыли темные пятна и мир пошатнулся — или она сама. Потому что все пространство вокруг было заполнено людьми, осматривающимися с тем же недоверием и шоком, прорастающими в ней сорняками. И тут же из головы стерлась, как мел с доски, вся окружающая красота.       Измученные лица вгрызались в неё ответными взглядами. И все они — это большое пестрое пятно. Гермиона оглянула себя, осознав, что все, происходящее с ней, было полной нелепостью. Возможно, она и правда сошла с ума — психика не выдержала всего случившегося за последние… дни, недели, месяцы? Время стало слишком абстрактным понятием во тьме подземелий, Круциатусов и пыток. Перестало иметь значение: единственный отсчет, который можно было вести — секунды до Авады. До разделяющей пространство зеленой вспышки, вырывающей Гермиону Грейнджер из ада. Той вспышки, что сделает её нелепо раскинувшимся телом, а не личностью. Дочерью, подругой, лучшей ученицей Хогвартса. Сделает никем.       Нелепое платье приторно-розового цвета висело на ней, едва доходя до колен. Слишком короткое. Будто кукольное. Всё в рюшах и стразах, сверкающих солнечными зайчиками на других лицах. Она прикрыла лицо руками, с силой вдавив пальцы в глазницы, будто могла тем самым перечеркнуть увиденное. Заметила, что волосы не спадали привычными вихрями. Ощупала голову: два хвостика, перевязанные бантами. Почему-то Гермиона была твердо уверена, что они такого-то же ядовито-розового цвета, как и платье — и ей хотелось содрать их с себя, если придется, даже с волосами.       Но всё это меркло по сравнению с железным, сдавливающим шею кругом. Гладким металлом, несмотря на жару сохраняющим в себе холод. И это испугало её больше всего остального. Больше, чем люди в таких же странных нарядах: мужчины в коротких шортах с изображением машинок, женщины в комбинезонах и панамках. Всю одежду будто стянули с детей, увеличили заклинанием и всунули в неё взрослых людей. Но у всех было общее: металлический ободок, который Гермиона мысленно называет ошейником, потому что более подходящего названия придумать было сложно. Будто они были животными. Скотом.       Она вскочила на ноги, пытаясь выцепить из толпы знакомые лица. Должен быть хоть кто-то, кого она знала. Кто-нибудь из далекого счастливого осыпавшегося пеплом прошлого. Но отчаяние размывало черты, превращая всех в безликую массу, до краёв переполненную страхом. Самым удушающим из всех возможных — страхом перед неизвестностью.       — Гермиона, — знакомый голос из прошлой жизни прозвучал всхлипом, заставляя ее резко развернуться, провоцируя боль в натянутых позвонках.       За её спиной стояла Джинни, одетая в комбинезон въедливо-желтого цвета. Осунувшаяся, с впалыми щеками и потухшими голубыми глазами. Грейнджер впилась в неё взглядом, считывая все изменения. Пытаясь убедить себя в том, что это не плод её фантазии. Перед ней стояла Джинни Уизли — живая. Потерявшая семью, возлюбленного, себя.       — Джинни, — голос с трудом пробрался сквозь сухое горло, царапая саднящие от долгого молчания стенки. Рассекая ватную тишину, появившуюся на один момент. Проводя черту, указывающую, где явь, а где кошмары.       Время на секунду замерло, пока они смотрели друг на друга в немом молчании. Пока не столкнулись в том, что можно было бы назвать объятиями. Хотя объятья не должны вмещать в себя столько боли. Потерь, маячащих за спинами бесконечной цепью. Смерти, нависшей над ними бледным змеиным лицом. Вины, заполнившей каждую клетку. Вмещать всё то, что нельзя высказать: тысячи слов не могли вместить в себя всю тяжесть произошедшего.       Джинни выглядела потускневшей — даже её рыжие волосы выцвели. Возможно, весь цвет впитали подземелья, где её держали. Украли у неё блеск глаз и красоту, которая горела огнём. Сейчас Уизли была угольком — хорошо, если хотя бы тлеющим.       Они держались друг за друга, как за последний оплот. Балансировали над пропастью, уверенные в том, что удержатся или хотя бы канут в бездну вместе. Одиночество кусало их за ноги, пытаясь вырвать из объятий, но отступало перед двойной порцией отчаяния. Отходило назад, оставаясь неподалёку; ждало своего часа, чтобы вновь накинуть петлю на шею.       Но в эту секунду две девушки, потерявшие всё, нашли друг друга — и только это имело значение.

***

      До начала игры оставалось меньше часа и жалящее чувство несвойственного ему беспокойства раздирало грудную клетку.       Он не отрывал взгляда от окна, наблюдая за медленно приходящими в себя игроками, одетыми в нелепые яркие одежды, явно контрастирующие с тем, что вот-вот будет происходить на поле. Некоторых из них он знал, навсегда оставляя в прошлом. Пока реальность не пустила трещину, разделяя их на две стороны.       Одетая в нелепый солнечный комбинезон Уизли всхлипывала, оглядываясь и пытаясь найти кого-то в пестрой толпе. Она точно не увидит в ней Поттера и рыжих братцев. Они не дожили до игры, умерев в честном бою, защищая честь и свои идеалы. Стоящим сейчас на поле повезло меньше. У них не было возможности защититься, убежать или скрыться. Только плясать под их дудку и играть по их правилам. По правилам детских маггловских игр, если быть точным.       Чуть поодаль старший Криви успокаивал младшего, мягко поглаживая его по плечу. Будто был старше не на год, а как минимум лет на десять. Они о чем-то говорили, время от времени бросая взгляд на толпу, и в своих костюмах были похожи на сбежавших из дома пятилетних мальчишек.       Пара магглорожденных, которых он помнил с самого детства, стояла жадно обнявшись, словно не замечая никого вокруг. Радуясь простому обществу друг друга. Тому, что в этом Аду они были не одни. Он часто видел их в Косом переулке в детстве, взглядом провожая яркий магазинчик сладостей, который они, конечно, обходили стороной. Кто будет покупать что-то у грязнокровок? Явно не Малфои.       Поодаль ото всех стояло несколько людей, которых Драко точно мог назвать животными. Худшими из всех, находящихся там. Те, кто еще недавно ползал на коленях перед Волдемортом, лебезяще умоляющих его о благосклонности. Они совершили ошибки, показали слабость или сочувствие — проявили свою слабость, за что теперь расплачивались. Бывшие Пожиратели оглядывали остальных с таким сочащимся презрением, будто не находились с окружающими их людьми в одной лодке. Малфой был готов поставить всё состояние на то, что они будут играть грязно.       Взгляд сам собой опустился вниз, цепляясь за заплетенные в нелепые хвостики волосы пытающейся прийти в себя Грейнджер, за которыми когда-то так тяжело было хоть что-то разглядеть на доске. Яркое, ядовито-розовое платье отпечатывалось на сетчатке клеймом. Она была похожа на оставленную ребенком в парке дешевую куклу, жадно ищущую в толпе своего хозяина. Наверняка она скоро наткнется на Уизли и они будут не одни.       Как будто присутствие кого-то знакомого и близкого что-то меняло. Делало легче, а не являлось главным недостатком. Херовой слабостью.       Скоро оно выжжет дыры в груди с первыми потерями. В таких ситуациях одиночество — сила. Бороться намного проще, когда некого терять. Фокус внимания концентрируется на себе, не распыляясь.       Он дал бы им совет, если б мог.       Если бы имел на это херово право.       Малфой сжал губы и резко отвернулся от окна.       Ему стоило вытравить из себя жалость и сентиментальность. Любые чувства. В новом мире им не было места.       Он снова подошел к столу, стараясь не въедаться глазами в имена на заколдованном пергаменте. В случае смерти они будут автоматически вычеркнуты. Останутся лишь несколько. В худшем случае — ни одного. Путевки к свободе сгорят, так и не дождавшись своих обладателей. Путевки в один конец в мир без магии. Он лучше бы умер, чем остался бы обесточенным без возможности колдовать. Магия для него равноценна воздуху, без которого существование было невозможно.       Малфой пододвинул к себе граненый стакан, наливая из графина немного огневиски. Ему нужно было топливо, чтобы пережить этот день. Самое начало. Потом станет легче. К пиздецу привыкаешь. Как по накатанной. Это было самое уёбищное качество психики — адаптироваться к любому дерьму, делая его нормальным. Он привык к этому еще со времён войны. Первая смерть выбивает почву. Распространяется по телу отравой. На десятой ты даже не вспомнишь имени того, кого убил. Человеческая природа благоволила страданиям, войне и жестокости.       Он сделал рваный глоток, чувствуя, как алкоголь ужалил шершнем горло. Еще один. Главное — вовремя остановиться, затыкая в себе желание забыться. Ему нельзя было терять контроль.       Дверь бесцеремонно открылась, резанув по натянутым нервам скрипом, и Малфой задержал в груди раздраженный выдох.       Херов маггл спрашивал о позволении дышать, осторожно стучась в дверь.       Долохов же срывал её с петель, вторгаясь в чужое пространство. Именно поэтому такие как он никогда не должны были оказаться у власти. Они слетали с катушек, посягая на всё, что видели, как слетевшие с поводков бешеные псы. Ошейники были на мельтешащих снизу людях, но Долохов напоминал животное гораздо больше. Оскалившаяся тварь, такая же, как и остальные преданные слуги.       Он до охуения ненавидел их всех.       — Уже празднуешь? — протянул он противным заговорщицким тоном с нотками торжества, бросив взгляд на зажатый в руке стакан.       Малфой промолчал, делая еще один глоток.       Долохов, хмыкнув, зашёл в кабинет и сделал несколько шагов в направлении кожаного кресла.       — Ты не очень-то вежлив, — добавил он, садясь и скрещивая ноги в небрежном жесте. — Но я слишком в хорошем настроении, чтобы хоть как-то на это реагировать.       Он наклонился к столу, беря в руки графин с огневиски, отпивая прямо из горла. Раздражение ошпарило солнечное сплетение кипятком.       — В высшем обществе принято спрашивать разрешения, если хочешь что-то взять. Особенно если находишься не на своей территории, — не выдержал Драко.       Лицо Долохова искривилось в едкой ухмылке. Он поставил графин на место, стирая капли огневиски с губ тыльной стороной руки. Подчеркнуто пренебрежительно.       — Кто сказал, что я не нахожусь на своей территории, Малфой? — протянул Долохов, вызывающе поднимая густую бровь. — Это наш новый временный дом. Пусть и кукольный, — он подавился хриплым смешком, уверенный в своей остроумности.       Он ловил кайф от всего происходящего, и наверняка, будет наслаждаться каждой каплей крови, как делал на поле боя. Убивая потому, что хотел, а не из-за отсутствия выбора. Совесть никогда не посещала его головы, и Малфой ненавидел его за это. Почти завидовал. Драко же не мог сомкнуть глаз из-за шёпота совести.       — Сейчас ты в моём кабинете, — оборвал Малфой, отворачиваясь к окну. Он не любил кичиться достигнутым положением. Никогда не стремился к этой должности. Волдеморт сам всучил её ему, как гребаный позолоченный трофей. Но с такими, как Долохов, нельзя было по-другому. Их нужно было держать подальше от себя, размахивая факелом в темноте. Иначе они напрыгнут и вцепятся тебе глотку. За восемнадцать лет жизни он успел выучить это правило.       — Ух, как заговорил, — издевательски протянул Долохов. — Посмотрим, надолго ли, — последнюю фразу Малфой едва ли мог расслышать. Он угрожал ему?       — Зачем ты пришел? — устало выдохнул Драко, всматриваясь в окно.       — Сообщить прекрасную новость. Сколько игроков ты видишь?       Малфой сжал губы в тонкую линию.       Он не собирался играть с ним в ебаные игры.       — Ты хочешь, чтобы я их пересчитал собственноручно? По списку их двести. Надеюсь, никто не потерялся по дороге сюда, — процедил Драко, пряча руки в карманы, едва сдерживая в себе сбивающую с ног волну раздражения.       В отражении окна он увидел, как ухмылка разрезала лицо Долохова.       В ней было слишком много злорадства. Что-то было не так.       Руки сами собой сжались в кулаки.       — У тебя устаревшая информация. Их двести один, — протянул он небрежно, постукивая длинными пальцами по столу, будто скучая.       — Если ты собираешься играть со мной в игры, тратя время, Долохов…       — Ты давно заглядывал в список? Посмотри внимательней. Хотя так будет неинтересно. Никакого сюрприза, — Драко повернулся к нему лицом. Как же он устал от этих херовых представлений…       — Пусть войдет, — сказал он громче, заставляя Драко нахмуриться.       Что, твою мать, происходит.       — Если ты спутал мой кабинет с херовым маггловским цирком… — начал Малфой, делая шаг вперед, борясь с желанием выпроводить этого уебка.       Наглая ухмылка не сползала с лица Долохова. Драко хотелось разорвать края его рта, чтобы он больше не улыбался.       Скрип двери вклинился в искрящееся напряжение, но оно ослепляло настолько, что Драко не перевёл взгляд на дверь. Сделал еще шаг к Долохову, едва сдерживая в себе порыв вмазать кулаком по ухмыляющемуся лицу.       — Малфой остынь, — знакомый хрипловатый голос заставил его замереть. Голос, который он не слышал несколько месяцев. С характерным, успокаивающими, как холодный родник, нотками. Голос, который помогал ему прийти в себя в стенах школы, заставляя справляться с приступами агрессии, когда всё, что простиралось перед ними — походившее на чудовище будущее, подбирающееся всё ближе в желании сожрать, проглатывая вместе с костями. Голос, который точно не должен был касаться его слуха здесь. Почти на другом конце блядской планеты. Когда жизни стоящих внизу людей вот-вот разломятся карточными домиками.       Глаза сами потянулись к источнику звука в надежде опровергнуть его догадку.       Ему могло показаться.       Сознание могло сыграть с ним злую шутку, как обычно издеваясь.       Но это не было ошибкой. Привычная, почти никогда не сползающая с губ, что бы ни происходило в их блядских жизнях, улыбка была слишком реальной.       — Нотт? — выдохнул Драко, чувствуя себя идиотом. Всё еще сидящий в кресле Долохов залился хриплым смехом, закашлявшись.       — Я ведь обещал сюрприз, верно? Мне кажется, бо́льшую неожиданность сложно себе представить, — прошипел он змеёй, явно наслаждаясь моментом.       Тео не прекращал улыбаться, словно все это было гребаной шуткой. Словно двое Пожирателей не держали его под руки, больно выламывая запястья, а на лице не красовались синеющие васильками фингалы. Только на дне синих глаз плескались какие-то эмоции. Драко мог разглядеть в них мутный ил вины и смирения. Но никакого страха. Ни малейшего намека на ужас. Как будто он оказался здесь по своей воле. Совершил самосуд и выписал себе приговор.       — Что, блять, здесь происходит? — выпалил Малфой, почти срываясь на крик. — Отпустите его.       — Мал… — начал было Тео, но Долохов перебил его, словно тот был зудящим над ухом, ничего не значащим насекомым.       — Боюсь, это невозможно. Я говорил тебе лучше свериться со списком.       Чувствуя распространяющуюся по телу дрожь, но стараясь ничем ее не выдать, Драко подошел к столу, бросая взгляд на список. Имена прыгали перед глазами, когда он пробегался по ним, цепляясь за последнюю строчку, которой, он мог поклясться, еще не было этим утром.       Строчку, рассекшую сетчатку глаз ровно напополам, разрезая зрачки.       Номер 201: Теодор Нотт.       Малфой медленно перевел взгляд на не отрывающего от него синих глаз друга.       Это был блядский сон?       — Что за ёбаные шутки? — выдохнул Драко, приказывая голосу звучать ровно.       Долохов медленно поднялся с кресла, прожигая его черными зрачками.       В них косой строчкой читалось слово «триумф».       — Дружить с предателем крови действительно, как ты выразился, «ёбаная шутка», Малфой. Учитывая твой статус, — протянул он небрежно с читающимися в голосе нотками осуждения. Так, будто имел право на это осуждение. — Я мог бы просто уйти с ним, не дав вам даже переброситься парой слов, но я, как и Темный Лорд, слишком падок на сцены и драму. Игра начнется через полчаса. У вас будет минут пять на прощание. Дай предателю познакомиться с новыми друзьями прежде, чем он подохнет на том поле, — почти выплюнул Долохов ему в лицо, делая шаг навстречу.       Руки Малфоя сами потянулись к шее Пожирателя, крепко сжимая ее в кольцо. Долохов лишь хрипло рассмеялся.       — Ты так бесишься, потому что бессилен? — почти выплюнул он, скалясь, как дикий зверь. — Бывает. Но стоит держать лицо. У вас пять минут. Ни больше, ни меньше. Я отвечаю за пленников. Так что радуйся моему хорошему настроению.       — Ты… — выдохнул Драко, не отрывая дрожащих пальцев от влажной шеи, со всей силы встряхнув Пожирателя.       — Руки, Малфой, — выплюнул Долохов, явно радуясь тому, что смог вывести его из себя.       Собрав в кулак последние силы и совсем раскрошившуюся выдержку, Драко расцепил пальцы. Ярость пульсировала в теле раненной птицей, в приступе боли, склевывающей внутренние органы. Так, что все внутри горело. Пылало, обугливалось, лопалось волдырями.       — Так-то лучше. Через пять минут тут снова появятся Пожиратели, — протянул он небрежно, делая несколько медленных растянутых шагов к двери. Словно желал показать этим, что у него, в отличии от них, был безграничный запас времени. — Ах, да. Совсем забыл. Главный аксессуар.       Долохов достал из кармана палочку и взмахнул ей отточенным движением. Металл сверкнул в ярком пробирающемся сквозь толщину стекла солнечном свете, почти выжигая глаза.       — Не забудь надеть. Такому псу, как ты, не хватает ошейника, — протянул он, наклоняясь к Нотту ближе, всовывая в его подрагивающие пальцы металлический ободок. — Пойдемте, — бросил он Пожирателям. — Оставим их одних. Друзьям нужно попрощаться.       Два крупных парня недоверчиво переглянулись, отступая от Нотта, с силой толкая его вперед, так, что он чуть не рухнул на колени, вовремя восстановив равновесие.       Малфой услышал резкий выдох боли, спрятавшийся за стиснутыми зубами.       Нотту было проще отрезать себе любую часть тела, чем признать, что ему хуево.       В этом они были похожи.       — Съебитесь немедленно из моего кабинета, — бросил Малфой, не сдержавшись, заставляя молодых Пожирателей, мечтающих выслужиться и получить повышение, наконец-то зашевелиться.       — Ты говорил что-то о Высшем обществе? — подразнил его Долохов у самой двери.       — Я сказал, съебись, — повторил Драко.       Долохов замер у двери с наглой насмешкой на губах, после пропадая в коридоре.       Дверь захлопнулась с протяжным хлопком.       Воцарившаяся тишина кричала так громко, что лопались барабанные перепонки.       Мысли путались в голове, связываясь в узлы.       Времени не было. Оно каждой секундой совершало самоубийство. И Драко пытался заставить плавившийся в голове мозг мыслить рационально.       — У нас нет времени, но мне нужно знать, какого хуя происходит, — бросил Драко жестко. Слова плетями ударили по Нотту, но тот даже не поморщился. Будто привык. Выработал за жизнь иммунитет.       — Мне кажется, Долохов, в общем и целом, все уже доходчиво разъяснил. Можешь еще раз заглянуть в список, если тебе непонятно.       Терпение в Малфое стремительно растворялось, как в воде с шипением растворяется таблетка.       — Нотт… — выдохнул он в предупредительном жесте, требуя объяснений. Голос сорвался, повышаясь на несколько октав.       Тео медленно подошел к столу, немного хромая, но стараясь ничем не выдать своей боли, так же раздражающе растягивая каждое движение, как Долохов, и от мысли, что у этих двоих было что-то общее, хотелось горько рассмеяться. Правда заключалось в том, что Долохов по сравнению с Ноттом нервно курил в сторонке. Тео был херовым виртуозом. Другого ожидать не следовало. Столько ёбаных лет опыта игры на его нервах не могли пройти даром.       Тео пододвинул граненый стакан со все еще переливающимся на свету огневиски, взял бутылку и налил еще немного. Подняв стакан, он поднес его ко рту, и Малфой заметил мелкую дрожь в его пальцах, заставляющую янтарную жидкость немного вибрировать. Дрожь, вызванную остатками пыток или страхом, в которых бы Нотт никогда бы себе не признался. Драко не мог сказать наверняка.       — Я надеюсь, ты не брезгуешь разделить стакан со своим другом? — протянул он лениво, будто не ему через пять минут идти на почти верную смерть.       Он уже поднес граненый стакан ко рту, делая большой глоток, когда терпение Малфоя окончательно растворилось, оставляя за собой горчащую на языке ярость.       Стакан, стукнув об идеальные зубы, разлетелся на осколки, когда Драко вырвал его из рук друга, бросая в стену.       Едкий запах спирта сразу растекся по кабинету. Словно их заперли в бутылку в желании утопить.       — Я не думал, что ты настолько привередливый, — спокойно бросил Нотт, не выдавая шока. Он привык к подобным вспышкам гнева.       — Это для тебя блядские шутки? — процедил Малфой с дрожащей в голосе яростью. — Может быть, ты чего-то недопонял, блять? Тебе показать?       Он вцепился ладонью в кудрявый затылок, заставляя Нотта зашипеть от боли, подводя его к окну.       — Смотри. Смотри, блять, — прошипел он, вдавливая Тео в стекло. — Половины из них не станет уже сегодня. Там живое кладбище. Так не терпится умереть? Я бы убил тебя собственными руками, Нотт. Придушил бы. Тебе стоило только попросить. Не нужно было так перетруждаться.       Слова сыпались сплошным потоком, как куски скал при горном обвале, когда он выпаливал все это.       Тео молчал, жадно въедаясь глазами в стекло, шумно сглотнув. Не проронив ни слова. Будто не слышал тирады Малфоя.       Драко проследил за его взглядом, стараясь игнорировать жестокие лучи выжигающего глаза солнца.       Нет.       Это не могло быть причиной.       Грейнджер вцепилась в руку Уизли, осматривая окружающую обстановку, словно решала в голове сложную задачу по Нумерологии, в страхе не получить очередное «отлично». Волосы выбились из бантов, будто она пыталась безуспешно сорвать их с головы. Словно почувствовав, что на нее смотрят, она подняла взгляд.       Тео шумно выдохнул, превратившись в натянутую струну.       Драко знал, что она их не видит.       Магия защищала, не давая этого сделать.       Малфой оттащил друга от окна, толкая в кресло, чувствуя, как ярость закипала в каждой клетке тела, покрывая волдырями внутренние органы. Тео даже не сопротивлялся, будто потерял связь с реальностью. Больше не находился с ним в одной комнате.       Драко достал из кармана пачку сигарет, чувствуя, что если не выкурит, окончательно двинется. Дым обжег глотку, когда он сделал глубокую затяжку. Стало легче. Он снова мог говорить.       — Я знал, что это когда-нибудь тебя убьет, — выдохнул Малфой, качая головой в неверии. — С самого начала знал. Надо было убить ее собственными руками еще до этого цирка уродов. Еще тогда, когда я заметил, что ты не хочешь бороться.       Тео вздрогнул, поднимая на него взгляд.       Уродливые фингалы хорошо сочетались с цветом синих глаз.       В параллельной Вселенной Грейнджер могла бы в это влюбиться.       — Я бы не простил себя, если бы не попробовал, — еле слышно ответил Нотт, надавливая на глазницы. Это не походило на оправдание. Звучало, как херов факт или давно доказанная аксиома.       — Не попробовал что? Сдохнуть? — бросил Малфой, еще раз затягиваясь. — Херов герой. Распределяющая шляпа ошиблась, отправив тебя на Слизерин. С такой ебаной бравадой, не поддающейся логике, тебе прямиком на факультет слабоумных бордовых галстуков.       Тео, никак не отреагировав на его реплику, привстал и вырывал из его рук смятую пачку.       — Не боишься, что тебя застукают за маггловской привычкой? — спросил он, доставая сигарету.       — Давай обсудим это. У нас же дохуя времени.       Тео бесцеремонно взял палочку Малфоя, которая, беспрекословно послушавшись его, заставила кончик сигареты загореться.       — Есть, что обсуждать? — спросил Тео, наконец-то немного расслабляясь в кресле. Словно хоть что-то маггловское давало ему облегчение. Заменяло Грейнджер. — Всё давно решено.       Малфой снова покачал головой, чувствуя себя блядским болванчиком.       Иногда ему казалось, что он бился головой о стену, а не пытался вести диалог.       — И все это из-за Грейнджер? Серьезно? Из-за какой-то херовой влюбленности ты буквально засунешь свою голову в гильотину?       Тео подавился смешком, явно подумав об ошейнике, сейчас сковывающем запястье браслетом.       Он сделал еще одну глубокую затяжку.       Мысль о том, что она могла быть последней, заставило горло Малфоя сжаться.       — Нет. Да. Совокупность факторов, — наконец-то ответил он, откидывая голову на спинку кресла. — Ты не знал об этом. Но Поттер спас меня тогда. Он мог убить меня или сдать Ордену, но не сделал этого, а отпустил, — Тео покачал головой, словно заразившись его привычкой. — Неважно, что я бы предпочел сдохнуть. Он, блять, спас мне жизнь, не зная, что тем самым тогда её разрушил. Знаешь, что он сказал мне тогда?       Малфой тяжело вздохнул, ожидая какую-нибудь пафосную речь в стиле Шрамоголового, которая едва была ему интересна, но все же спросил:       — Что?       — «Это мой выбор, о котором я никогда не пожалею. Надеюсь, ты сделаешь свой», — Малфой закатил глаза, делая очередную затяжку. Это было похоже на Поттера.       Нотт зажал в зубах сигарету и хрипло рассмеялся.       — Выбор, сука. Выбор, — повторил он, будто сумасшедший, давясь смехом. — Хорошо, что мне не нужно его делать. Потому что у меня его просто нет.       Нотт сел в кресле, зажимая в ладони бычок.       — Что ты, блять…       — Только блядская боль и никакого выбора.       Он бросил на пол окурок, наступая на него ботинком, цепляя к губам улыбку.       Резко вскочил, чуть снова не свалившись, и Драко с горечью подумал, что с его увечьями шансов выжить сегодня у него еще меньше.       — Долгие проводы, лишние слезы, — протянул Нотт.       Прежде, чем Малфой успел что-то сказать или остановить его, Тео снял с руки ошейник.       Протяжный щелчок рассек тишину. Похожий на удар или пощечину.       Теперь выбора не было точно.       Магия заискрилась, обнимая шею.       Нотт шумно сглотнул, заставляя кадык подпрыгнуть. Малфой стоял, замерев, в первые за всю свою жизнь не имея ни малейшего блядского понятия, что делать.       — Знай, что, если я умру, то умру счастливым, — прошептал он, не снимая с губ ухмылку. Его голос немного дрожал, и Малфой мечтал о похожем ошейнике, который он смог бы надеть на свою шею, чтобы в секунду себя придушить.       Нотт развернулся, делая несколько шагов к двери.       Время шло.       Каждая секунда.       Десять, девять, восемь.       В коридоре начал раздаваться град шагов.       У Малфоя был выбор. Он все еще мог попробовать. Все еще мог попытаться его спасти. Несмотря на то, что больше всего на свете сейчас ему хотелось снести с шеи кудрявую голову.       — Стой, — выдохнул он тихо.       Семь, шесть.       Может быть, у него получится.       — Падай быстрее всех.       Нотт, обернулся, нахмурившись.       — Что?       Пять, четыре.       — На сегодняшней игре. Падай быстрее всех.       Три, два.       В синих глазах растеклось понимание.       Один.       Стук в дверь.       Это было последнее, что видел Малфой, пока Нотта не вывели Пожиратели.

***

      После того, как они разомкнули объятия, Гермиона продолжила держать Джинни за руку. Будто стоило разжать ладонь — и Уизли растворится. Исчезнет в толпе, развеется, как дым по ветру. И она продолжала крепко сцеплять свои пальцы на чужих, не оставляя и шанса отойти от себя. Кажется, будь под рукой канат или цепь, Гермиона приковала бы себя, привязала любым возможным способом.       Люди вокруг растерянно ходили, оглядываясь. Кто-то так же, как и они, нашел знакомых и жался теперь маленькой кучкой. Стадный инстинкт призывал их объединиться в группы. Еще больше делал похожими на животных — будто ошейников, указывающих положение, не было достаточно. Они оказались в живописном месте: куда ни кинь взгляд, всюду был океан — или море — и Грейнджер поняла, что они находились на каком-то острове. Одежда уже начинала противно липнуть к телу от температуры и влажности, вызывая шумевшее на заднем фоне за мечущимися беспокойными мыслями раздражение.       — Где мы? — спросила Джинни и крепче сжала её руку, передавая импульс обжигающей нервозности.       И Гермиона честно хотела бы ответить на этот вопрос. Найти его в голове, где раньше ей самой все напоминало архив, а каждое знание хранилось в четко предназначенном ему месте. Достать ответ из нужной полки, предоставить его с гордой улыбкой — так, будто за него предназначались баллы для Гриффиндора.       Но всё, что она находила — оглушающий беспорядок, словно всё перемешали, разорвали и истоптали. Это ощущалось, как будто на её руках был главный козырь — победа уже в кармане — но внезапно он оказался фальшивкой. Фикцией. Гермиона Грейнджер без знаний и аналитического ума — вот, что настоящая фикция. Пустышка.       — Если судить по климату, это похоже на тропики, — ей удается вытащить из черепной коробки хоть какие-то крохи. Но в глазах Уизли мелькает полнейшее непонимание, и она поясняет: — В районе Карибских островов.       Этот ответ — пыль под ногами; ничего не поясняющий, а оттого не имеющий ценности. Лишь размазывание факта, лишь бы чем-то заполнить пространство. Чтобы не говорить о потерях, войне, близкой смерти. Не выдавливать из себя «соболезную» и «мне очень жаль». Слова только замарали бы случившееся, причислив его к стандартной трагедии; такой, о которой тяжело вздыхают и жалостливо кивают головой. Но разрывающее ощущение плавящихся каждую минуту костей, вгрызающаяся в виски боль и циркулирующая по венам скорбь не могли быть вписаны в историю. Они оставались за ней, где-то в примечаниях или скобках. Важны только факты, сухо брошенные в лицо.       И Гермиона оглянулась в поисках еще каких-то. Остров, на котором они оказались, был относительно небольшим: по примерным расчётам, его можно было пройти насквозь за час-полтора. Людей, снующих по поляне, было не меньше полутораста. Липкий страх заставлял их оставаться на том же месте, где они и очнулись.       Но больше всего притягивало взгляд стоящее неподалеку здание: большой светлый особняк. И она была уверена, что кто-то прямо сейчас стоял и смотрел на них. Она чувствовала прикосновение чужих глаз на коже, вызывающее желание стереть его железной губкой: той, которую используют для самой запущенной и грязной посуды.       Грейнджер отвела взгляд, чувствуя пробежавший по позвонкам холодок. Старалась найти в толпе знакомые лица, наткнувшись глазами на две светлые макушки братьев Криви. Они, одетые в нелепые короткие шорты, цеплялись друг за друга еще похлеще, чем сама девушка в Джинни. Словно хотели слиться и стать сиамскими близнецами. Колин поймал её взгляд и дернул Денниса, кивая на Уизли и Грейнджер, после чего они медленно подошли к ним. Неуверенно, будто сомневались в том, кого видели перед собой.       Все слова потерялись. Тут не скажешь «привет» или «как жизнь». Единственным возможной репликой могла быть: «Сколько?». Сколько близких вы потеряли, сколько умерло на ваших руках, сколько пыток вы пережили. И все это были неисчисляемые понятия — боль нельзя было вложить в определенное количество. Они просто молчали, единые в своей скорби.       Внезапно раздался громкий вскрик, разрывающий напряженную тишину и негромкие переговоры. Гермиона обернулась. Одна из девушек, все же решившая исследовать территорию, прошла дальше и теперь держалась за руку, громко всхлипывая. Грейнджер прищурилась, пытаясь выяснить причину — и заметила, как пространство прямо перед девушкой еле заметно колебалось волнами.       — Силовое поле, — прошептала она. — Мы не можем уйти. Это клетка.       Джинни вздрогнула и еще крепче сжала её ладонь. Как будто хотя бы в теории у них была возможность сбежать и скрыться. Без палочек, в неизвестном месте, обессиленные от пыток они были даже слабее детей. Совершенно никчёмные.       Гермиона вновь и вновь пыталась проанализировать происходящее. На том месте, где они находились, не было зелени — словно поле выжгли специально для них. Оставили пустое пространство для пустых людей. Но что это могло значить, она не знала.       Хлопок аппарации полоснул по нервам, заставляя всех синхронно прижаться друг к другу ближе. Этот звук означал ответы, которые они получат — но еще и смерть, которая неизбежно за ним скрывалась. Оскаливалась и простирала длинные когтистые лапы. К ним направлялось несколько людей, скрытых за масками Пожирателей, тащащих кого-то под руки. Взмах волшебной палочки — и силовое поле в одном месте растворилось, после чего к ним внутрь бросили какого-то парня. Он споткнулся и упал лицом в землю, и всё, что можно было разглядеть, сводилось к кудрявой макушке.       — Мерзкий предатель, — зашипел женский голос, после чего силовое поле затянулось, а Пожиратели вновь исчезли.       Парень поднял разбитое лицо, оглядываясь. И у Гермионы на секунду перехватило дыхание от изумления. На коленях, в крови стоял Теодор Нотт, их однокурсник. Чей отец, а может быть и сам он, был Пожирателем смерти. Вопросы, на которые не было ответов, со скоростью света пронеслись у нее в голове, пока он поднимался, настороженно осматриваясь, немного припадая на одну ногу.       Их взгляды встретились — и он усмехнулся ей одним уголком губ. Эта усмешка была настолько нерациональна и непонятна, что ей захотелось начать его трясти, чтобы донести весь ужас их положения. Спросить, какого черта. Но синие глаза прожигали в ней дыру, словно пытаясь заглянуть внутрь.       — Это Нотт? — недоуменно нахмурилась Джинни. — Разве он не один из них?       — Даже если и был, — ответила Гермиона, отворачиваясь от бывшего слизеринца; отрезая себя от него, — теперь уже точно нет.       Глубокий мужской голос рассек тишину— какой-то смутно знакомый, но слишком холодный и искаженный, чтобы она смогла его идентифицировать. Проникал каждым словом внутрь, вызывая желание упасть и закрыть уши.       — Приветствую всех, — нельзя было понять, откуда он раздавался — будто сразу со всех сторон. — Поздравляю, вам выпала великая честь! Великодушие и щедрость Темного Лорда безгранично даже по отношению к таким, как вы — предателям и грязнокровкам — поэтому Он решил дать вам шанс и позволить жить на свободе. Будет проведено несколько маггловских игр, по результатам которых определится один или несколько победителей, которые получат шанс на никчемное существование. Они будут полностью лишены магии и отправятся жить в маггловский мир без возможности вернуться, — каждое слово прожигало её сердце. — Ошейники на ваших шеях отслеживают ваше местоположение — так что сбежать не получится. И первая игра начнется прямо сейчас. У вас пять минут на то, чтобы подготовиться и собраться в группы по десять-пятнадцать человек, взяться за руки и встать в круг. После сигнала начнется игра. Держаться за руки, кроме как внутри круга, запрещено.       Я могу вернуться к родителям.       Эта мысль ослепила её вспышкой надежды, о которой Гермиона уже забыла. Будто это слово было вычеркнуто из её головы кровавым росчерком, истоптано в грязи и выброшено за ненадобностью. Она сможет уехать в Австралию и остаться там. Взять с собой Джинни, чтобы они обе учились жить заново. Пусть без магии, израненные и вырванные из привычного мира — но живые.       Их четверо, нужно найти еще минимум шестерых. Если предположить, что игра будет командная, нужно выбрать тех, в ком можно быть уверенным. Она магглорожденная: у неё было преимущество в маггловских играх.       — Вы видели еще кого-то знакомого? — Гермиона обернулась ко всем, продолжая лихорадочно думать.       — Кажется, я видел нескольких ребят с Пуффендуя, — неуверенно говорит Колин.       — Найдите их.       Братья Криви исчезли в постоянно передвигающейся толпе, а Грейнджер сканировала взглядом мелькающие лица. Им нужно было выиграть любой ценой. Выбраться из этого ада, сдирая с себя всю гниль. Вырваться из оков, выгрызть зубами шанс на жизнь.       — Джинни, — зовет подругу Гермиона. — Найди еще кого-нибудь, только быстрее.       Уизли кивнула, нервно вздрагивая, и отправилась вслед за однокурсниками. Гул голосов сливался в шум, звенящий на фоне. Еще больше нагнетающий атмосферу, подгоняя её мысли.       Недалеко стояла девочка лет одиннадцати в зеленом сарафане с изображением ромашек, обнимая себя за плечи и растерянно осматриваясь по сторонам. Она была слишком маленькой для того, чтобы участвовать в подобном ужасе. Грудь сдавило от сочувствия и сожаления. Белокурая первокурсница не должна сражаться за свою жизнь. В другой реальности она готовилась бы к поездке в Хогвартс, щебетала с подружками о парнях и переживала из-за грядущих экзаменов.       Гермиона подошла и аккуратно коснулась её плеча. Девочка вздрогнула, испуганно оборачиваясь.       — Привет, — Грейнджер натянуто улыбнулась, чувствуя, как улыбка инородно приклеилась к лицу. — Меня зовут Гермиона, а тебя?       — Я Сьюзи, — девочка не улыбнулась в ответ, но немного расслабила плечи.       — Пойдешь к нам в команду? — она старалась выглядеть более расслабленной, чем себя чувствовала.       Сьюзи кивает, и они вместе направляются на то место, где уже собирались остальные.       — Грейнджер, — окликает её чуть насмешливый голос.       Гермиона обернулась, немного не дойдя до остальных. Перед ней стоял Теодор Нотт с разбитым лицом и привычной усмешкой, небрежно засунув руки в карманы. Одетый в совершенно обычную одежду, что выделяло его на фоне пёстрых нарядов. Словно они встретились в коридорах Хогвартса, а не на извращенных играх Волдеморта. Она инстинктивно напряглась, ожидая подвоха: в её сознание впечатано недоверие к слизеринцам. Вбито под кожу за семь лет оскорблений и издевок.       — Чего тебе, Нотт? — Гермиона подозрительно сощурилась. В голове мелькнула мысль, что он хотел к ним в команду.       — Падай быстрее всех.       Она недоуменно вглядывается в него, ожидая какого-то продолжения. Но он молчит, продолжая впиваться в неё взглядом. И от этих синих глаз, в которых было слишком много нечитаемого и непонятного, по затылку бегут мурашки. Слишком неуютно и напряжение скользит по телу, заставляя себя отвернуться. Игнорируя укол совести за то, что не предложила ему присоединиться — для этого не было ни одной разумной причины. Что могла означать его фраза? Могла ли это быть очередная издёвка? Но сейчас не было времени размышлять о Тео и расшифровывать его послание. Она тряхнула головой, прогнав его из своих мыслей, и подошла к остальным.       Джинни привела нескольких людей — им на вид было около тридцати, а Колин и Деннис — пару ребят со смутно знакомыми лицами. Кажется, это были пятикурсники, но их имен она не помнила. Ровно десять человек — необходимый минимум для прохождения испытания. Возможно, стоило бы поискать еще кого-то, но время уже было на исходе — у них даже нет возможности познакомиться. Да и нужно ли это, если вдруг кто-то вылетит из прямо сейчас?       Она оглянулась и увидела, что большинство уже распределились и стояли в кругах, держась за руки. Гермиона последовала их примеру и протянула ладонь Джинни, которая тут же вцепилась в протянутую руку. Держа друг друга за руки, они стали ждать обещанного сигнала. Шум голосов затих, слышны были только отдаленные крики птиц, неприятно режущие уши. Слишком напоминающие чей-то скорбный плач.       Сигнал огромной атомной бомбой разорвал тишину, звуча уже знакомым голосом:       — Игра началась.       После секунды тишины по полю разлилась музыка, которую она тут же узнала. Воспоминание из детства вырывалось из пыльной полки памяти: маленькая Гермиона в окружении друзей подпевает песне и с громким хохотом падает на траву, пачкая одежду в траве, чтобы потом родители с ужасом смотрели на не отстирывающиеся пятна.       — Двигаемся по кругу! — приказала она остальным, и все в растерянности начали кружится.       Пазл сложился: вот почему они так нелепо одеты. Они должны играть не просто в маггловские игры — это детские маггловские игры.

Ring-a-ring-a-rosies

A pocket full of posies

      — На слове «вниз» мы должны падать, — пыталась перекричать слишком громкую музыку Гермиона. Искренне надеясь, что её услышали.

A tissue, a tissue

We all fall down.

      Едва заслышав первый слог, она резко опустилась, сбивая оголенные колени, дернув Джинни вниз перед тем, как отпустить её ладонь.       Уизли, не ожидая такого рывка, инстинктивно попыталась устоять на ногах, но всё же упала. А то, что произошло в следующий момент, заставило её окаменеть. Парень с Пуффендуя — теперь Гермиона почти уверена, что его звали Пол — замешкался и не успел опуститься. Возможно, он не расслышал её слов за громкой музыкой, которая именно сейчас тише — будто специально для того, чтобы все могли обратить внимание то, что произойдет. Перебивка до следующего куплета была неправильно длинной; им давали время на осознание, специально, чтобы они успели пропитаться горчащим на языке ужасом.       Всего секунда — и его ошейник мигнул, перед тем, как взорваться. Разрывая его кожу, сухожилия, артерии. Делая из его шеи месиво с брызгающей кровью. Вопль вырвался откуда-то из самой глубины и разорвал её легкие, пока тело тяжело падало, поднимая пыль. Девушка рядом с Полом — кажется, его однокурсница — неверяще подползла к нему и начала трясти его за плечи. Будто тот мог встать. Её руки бездумно скользили по телу, а губы тряслись.       Гермиона даже не обернулась на чужие выкрики, пытаясь осознать произошедшее. Понимая, что вокруг происходило всё ровно то же самое. Останется всего один или несколько победителей. Фраза была не закончена. Потому что остальных ждала смерть, которая так долго маячила за спинами. Стала уже привычной спутницей, обжигающей их гнилым дыханием.       И люди начали бежать с воплями, вырываясь из кругов. Кто-то даже успел добежать до границы барьера, чтобы с силой врезаться в него — Грейнджер почти наяву услышала хруст сломавшегося носа. И потом разом металлические круги мигнули, чтобы навсегда погасить свет в их глазах. Выхода нет.       Грейнджер услышала всхлип Джинни и почувствовала, как чужие ногти впились в её плечо. И это резко отрезвило. Сквозь пелену она встаёт, потянув за собой подругу. Не чувствуя крови, стекающей от разбитых колен. Замораживая в себе панику. Мы должны выиграть. Мы должны выжить. Я смогу вернуться к родителям.       — Продолжаем, — процедила Гермиона сквозь зубы, рассматривая лежащих в ужасе людей. — Вставайте! Или хотите повторить его судьбу?       И они подчиняются, неловко поднимаясь, пытаясь оторвать взгляд от лежащего на песке тела. Она позволила себе один раз окинуть взглядом поле, чтобы в ту же секунду отвернуться, пытаясь удержать поднимающуюся из желудка желчь. Повсюду лежали трупы с разорванными глотками, заливая песок тёмной густой кровью. Добавляли в синеву и зелень пейзажа оттенок алого, впивающийся в глаза яркими пятнами. Отпечатывающийся на обратной изнанке век словом «смерть».

The king has sent his daughter

To fetch a pail of water

Гермиона чувствовала, как дрожит рука Джинни. И эта дрожь импульсом передавалась ей, выбивая остатки расчётливости и холоднокровия. Вгрызалась в кости острыми кинжалами, возвращая её в тот день, когда на её глазах умирали друзья.

A tissue, a tissue

We all fall down.

      Одна из женщин, по щекам которой текли слёзы, опустилась вниз чуть раньше положенного — всего на секунду. Один короткий миг, и глаза вновь обожгло неяркой вспышкой металлического круга. Её шею разорвало всего в каком-то метре от лица Гермионы, опустившейся синхронно с Джинни. На лицо и одежду попали брызги крови, но она даже не пыталась их вытереть, слишком сосредоточенная на том, чтобы не позволить панике и отчаянию завладеть её мыслями.

The robin on the steeple

Is singing to the people

A tissue, a tissue

We all fall down.

      Музыка начала ускоряться. Поспешив, Гермиона споткнулась о тело Пола, почти упав раньше положенного, но Деннис успел подхватить её за локоть. Благодарный кивок — слишком маленькая благодарность за спасение жизни. Хотя сейчас её жизнь вряд ли стоила больше песка и пыли под ногами. Все они были животными на бойне. И эта мысль билась острым лезвием в её черепной коробке, вырезая такие слова, как «сочувствие» и «жалость».

The wedding bells are ringing

The boys and girls are singing

      Кто-то из другого круга, не выдержав, решил убежать в нелепой надежде спастись. Как будто у них был выбор. Вспышка, взрыв, смерть. Уже налаженный алгоритм действий с одним исходом. Гермиона так крепко сжала зубы, что челюсть начала ныть. «Я должна вернуться к родителям», — повторяла она про себя, как мантру. Как молитву, которая должна была достичь небосвода, пробиться через кривые обрывки облаков и достичь чьих-то ушей.       Она просила, зная, как это глупо. Смерть нельзя было попросить подождать: она всегда приходила, когда хотела.

A tissue, a tissue

We all fall down.

      Музыка ускорялась с каждым новым куплетом, становясь гимном смерти. Вместо протяжных глубоких нот реквиема, которые она так часто слышала из католических церквей, они умирали под быстрые весёлые слова беззаботной песенки, бившие в затылок насмешкой. Воспоминание о детских играх с друзьями сейчас было залито чужой кровью и отчаянием. Безнадежно перечеркнуто отчаянными криками, горькими слезами и концентрированной болью. Колени Гермионы были сбиты в кровавый фарш вперемешку с песком и камнями, но она не этого не чувствовала.

Ring-a-ring-a-rosies

A pocket full of posies

A tissue, a tissue

We all fall down.

      Деннис не успел подстроиться под ускорившийся темп и упал немного — целую вечность — позже. Белая вспышка; Гермиона отстраненно вспомнила о разговорах магглов о свете в конце туннеля. Этот свет действительно стал концом для младшего Криви. Того, кто засиживался в гостиной Гриффиндора, иногда просил у неё помощи с домашним заданием. А сейчас брызнувшая из его артерии кровь залила её одежду и лицо, ослепляя.       Гермиона услышала вопль Колина, наполненный густым отчаянием. Всхлип Джинни. Звук падающих тел. Вот какие звуки действительно были реквиемом смерти. Она встала, пытаясь вытереть глаза. Сквозь пелену видя Колина, обнимающего младшего брата.       — Вставай, — пытается крикнуть Грейнджер, но голосовые связки выдают лишь сдавленный хрип.       Он всё равно не услышал бы её. Потерявший смысл, последнюю нить, старший Криви умер всего на пару мгновений позже младшего. Воспоминание: второй курс, колдограф, недовольный Гарри, убегающий от него. Гермиона с силой отложила чувство скорби на потом. На тот случай, если сможет к нему вернуться.       Еще несколько кругов ада. Вновь и вновь: упасть, подняться, кружиться.       — Ублюдки! — кричит один из мужчин, занявший место рядом с ней вместо Колина.       Он не опустился вместе с остальными, кидая полный ненависти взгляд в направлении особняка. И его последнее слово утонуло в булькающей крови, хлынувшей изо рта.       И она снова поднимается, чтобы продолжить танец со смертью, обогнать её. Слишком быстро, чтобы успеть осознать и принять. Молниеносно. От быстрого темпа кружилась голова и картинка перед глазами сливалась в разноцветное пятно. Это напоминало карусель, на которую мама водила её в детстве: тогда Гермиона просила кружить всё быстрее и быстрее, крепко цепляясь за металлические трубы. А сейчас Гермиона крепко сжимала руку Уизли, мокрую от пота и крови, текущей из разбитых о камни рук. Тела под ногами мешали, становясь еще одним препятствием, а оттолкнуть их дальше не было времени и сил.

The wedding bells are ringing

The boys and girls are singing

      Время замедлило ход, а картинка в глазах стала до рези чёткой. Джинни споткнулась о чьё-то тело. Гермиона не успела её схватить. Пальцы мазнули по пустоте, упуская руку подруги. Испуганный взгляд карих глаз — последнее, что она увидела перед взрывом. И тогда скорбь и боль, отложенные на потом, вырывались из-под контроля, заполняя собой всё пространство.

A tissue, a tissue

We all fall down.

      Грейнджер упала с последним словом — на этот раз случайно, потому что шум в ушах не дал услышать больше ни звука. Только ослепляющее чувство отчаяния плавило внутренние органы в агонии. Джинни Уизли стала последним аккордом — музыка резко затихла. И эта тишина разорвалась чужими рыданиями и криками.       Слёзы лились рекой скорби не из глаз, а прямиком из израненного сердца. Джинни, ставшая ей почти семьей, сейчас лежала нелепо распластавшись на песке. Слишком криво. Гермиона в безумном порыве пыталась стереть с её лица кровь. Будто могла вместе с этим стереть всё случившееся, как ластиком. Исправить нелепую ошибку.       Но история была написана не карандашом, а алыми росчерками крови, выписанными прямо на коже. Смерть скалилась кровавой улыбкой, довольно скрестив когтистые лапы. Сегодня она получила своё. В нос бил запах железа и… свежескошенной травы, который раньше казался приятным. Это был запах её амортенции. Этот день украл у неё не только последнюю подругу — он беспощадно вырывал из неё воспоминания, пачкая их гнилью.       Гермиона поднимает взгляд, оглядываясь. Половина. Их стало вдвое меньше. Какофония крика и плача сливалась в единый порыв, исчезающий в вышине. Там же, куда она до этого направляла свою молитву.       Она почувствовала, как её щеки коснулся чей-то взгляд и повернула голову. Теодор Нотт сидел на земле в метрах двадцати от неё. Его грудь тяжело вздымалась, кудри были спутаны, а синие глаза впивались в неё, как в единственно возможный вариант. Он не кричал и не плакал, только продолжал смотреть, будто выжидая чего-то.       Падай быстрее всех.       Он знал.

***

      Еще на моменте, когда Малфой начал объяснять правила, что-то внутри него истошно заныло. Палочка впивалась в сонную артерию, увеличивая децибелы, и он слышал, как его голос заполнял все пространство под куполом, заползая в чужие барабанные перепонки.       Искусственно спокойный. Нарочито радостный. Но одновременно с этим чужой и уставший. Как будто он просто шевелил губами, и кто-то другой вбрасывал в него эти предложения, как горсти сырой земли, которыми он сыпал на них сверху, готовя новое кладбище.       Почти двести пар глаз безуспешно пыталась найти источник звука, шаря по пространству испуганными взглядами. Яркость и вычурность костюмов прожигала глаза. Они замерли в ожидании приговора.       Он не верил в то, что говорил.       Давно (наверное, никогда) не разделял эти ценности. Но все, кто собрался на представление, находясь рядом, прожигали его спину расширенными в предвкушении зрачками, ждали именно этих слов. Верили в Темного Лорда, как магглы верили в херового отказывающего им помогать и слышать их молитвы Бога. Слепо и отчаянно. И от этого к горлу поднималась тошнота. Тёплая и вязкая, как здешний воздух.       Звук вылетающей из бутылки шампанского пробки смешался с последним предложением, и тошнота ошпарила глотку кипятком.       — Наконец-то этот день настал, — сказал какой-то Пожиратель за его спиной. Он давно разучился запоминать их. Они все были для него безликой массой. Стаей выжидающих стервятников, желающих поживиться свежим мясом.       Малфой, не отрывая взгляда, наблюдал за тем, как пленники начали формировать группы. Отсюда они были похожи на кучкующихся муравьев, строящих муравейник, не видящих, что огромный ботинок уже нависал над ними в желании раздавить.       — Вы не будете праздновать с нами, мистер Малфой? — где-то за его спиной томным высоким голоском спросила одна из новеньких. В нём искрились соблазняющие нотки.       Охуительное время для флирта и соблазнения. Если тебя заводит вид трупов, конечно. Она была младше на несколько лет, но уже стелилась у его ног и была готова целовать их, если бы он отдал такой приказ. Это заставляло раздражение растекаться по телу жидким мазутом. Что бы она сказала, если бы Малфой ответил ей, что она представляла собой мéньшую ценность, чем грязь под ногтями любого из этих магглов?       Малфой, проигнорировав её вопрос, выискивал зрачками патлатую макушку, надеясь, что тот будет достаточно благоразумным, чтобы не ринуться в одну группу с Грейнджер. В таком случае Драко действительно нужно начинать писать траурную речь. Фокус внимания сместится, и он похоронит себя раньше времени. Словно проследив за его мыслями, неприятный хриплый голос ударил в затылок хлыстом.       — О, мистер Малфой не празднует. Может быть, потом помянет бывшего друга, когда придет время, — лениво протянул Долохов.       Ногти вжались в мякоть ладоней, когда он сжал руки в кулаки.       «Моя печень откажет на твоих похоронах от количества выпитого, уёбок», — подумал Малфой, но ничего не ответил.       Ему нельзя было отвлекаться. Нельзя было позволить ненависти крепко сжать горло. Не сейчас.       Малфой увидел похожую на фарфоровую куклу Грейнджер, что-то говорящую Уизли и братьям Криви. Для полного количества им не хватало шесть человек. Те кивнули, разбредаясь по полю, сейчас мелькавшему всеми цветами радуги.       Зрачки почему-то никак не могли ухватить в толпе Тео.       Звук открывающейся двери прошелся по комнате. Малфой не повернулся на него, продолжая сканировать толпу. Ну где ты, Нотт.       — Прошу прощение за опоздание.       Воцарившаяся в зале тишина могла значить только одно.       Здесь был чужой. Кто-то, кто в понимании всех присутствующих должен сейчас стоять там. На поле. Кто-то, кто вот-вот наденет на шею ошейник похуже того, что сейчас душил пленников. Ошейник из чувства вины, прогорклого отчаяния и ненависти к себе.       — Ну что Вы, мистер Пулман. Вы как раз вовремя. Игра сейчас начнется, — протянул Долохов обманчиво мягким тоном. Выходило довольно хуёво. Но херов маггл был слишком заворожён существованием волшебников, чтобы это заметить. Как маленький ребенок, увлеченный изощренным фокусом, не замечающий, как похититель отводит его все дальше от дома, чтобы убить. — Выпьете с нами за начало проекта?       — Это будет честью для меня.       Ногти вцепились в ладони еще сильнее.       От вылизывающей глотку тошноты пространство плыло.       Не отвлекайся. Не отвлекайся, блять.       Кудрявая макушка наконец-то появилась в поле зрения, заставляя выдох облегчения вырваться сквозь стиснутые зубы. Будто Малфой боялся увидеть труп друга еще до начала игры. Его облегчение было недолгим.       Углы зрачков сразу зацепились за стоящую чуть поодаль Грейнджер, словно она была херовым магнитом, притягивающим Нотта. Блядской засасывающей в себя черной дырой, не оставляющей после себя ничего, кроме хаоса и руин.       Нет.       — Пора бы занять места. Скоро начнется представление, — протянул Долохов, и Пожиратели начали подходить к панорамному окну, открывающему обзор на поле. Если присмотреться, можно было заметить темный лоскут океана чуть вдали вместе с золотистым песчаным пляжем. Хотя вряд ли хоть кого-то из них интересовала красота природы. Кровь и перерезанные шеи были куда более привлекательным зрелищем.       Грейнджер и Нотт смотрели друг на друга несколько долгих секунд. Это не осталось незамеченным.       — А Нотт не промах, если напросится в команду к Грейнджер, — бросил Долохов.       — Почему?       — Будь я там, на поле, я бы хотел оказаться в команде с девушками и слабаками. Эта игра, в которой сила явно не на пользу. Можно упасть раньше времени по инерции, если попасть в круг с сильным игроком, — протянул он ровным тоном, не отводя взгляда от толпы.       Грейнджер резко отвернулась, стремительно отдаляясь, явно в поисках своей команды. Драко снова шумно выдохнул, надеясь, что никто этого не услышал.       Нотт не будет играть с Грейнджер вместе, и это было уже чем-то. Шаткой надеждой на попытку борьбы с его стороны.       Хотя комментарий Долохова почти заставил его в этом усомниться.       — Вы строите стратегии, забывая, что это детская игра, — ответил Пулман мягко, делая глоток шампанского. — Дети просто играют, а не просчитывают ходы наперёд. Здесь главное получать удовольствие, — знал бы он, о каком удовольствии шла речь. — А ловко вы придумали с костюмами. Интересная стилизация. Только почему у них на шее металлические ободки?       Малфой заметил краем глаза, как хищная улыбка рассекла лицо Долохова.       — Так мы с точностью измеряем скорость падения. Побеждает самый ловкий.       — В нашем мире говорят, что главное не победа, а участие, — конечно, если в качестве утешительного приза игрок не получает верное место на кладбище.       Еле сдерживаемые смешки рассыпались по залу монетами. Все ожидали представления не только на поле, но и в зале. Играли с Пулманом, как с безобидным щенком, загоняя в угол, чтобы снять с него шкуру. Предвкушали, уровень его шока, когда он узнает о их небольших доработках детских игр.       Малфой снова зацепился взглядом за Тео. Тот оглядывался, выискивая глазами пропавшую в толпе Грейнджер.       Малфой почти просил Мерлина о том, чтобы они оказались в разных концах поля, и она не попала в его видимость.       До этого спрашивающая, присоединится ли он к ним, Пожирательница встала возле Драко, и сладкий запах духов залез в ноздри, почти заставляя задохнуться.       — Вы не против, если я встану рядом? Здесь открывается лучший вид, — протянула она таким же сладким голоском.       — Делай, что хочешь, — оборвал Драко. Девушка никак не отреагировала на его ответ, прижимаясь к нему острым плечом.       Сейчас это не имело значения.       Главное, чтобы Нотт нашел херову команду.       — Мы будем начинать или нет, Малфой? Нет терпения ждать, — сказал Яксли, прожигая его зрачками.       — Всё идет по плану, — оборвал Драко резко. — До начала еще минута. Вы включите музыку, Пулман?       Пожилой мужчина кивнул, засуетившись, и направился к колонкам.       — Конечно, конечно. Это же самая главная часть.       Малфой бы сказал, что она была решающей. Один звук мог решить все. Пощадить или убить.       — Сегодня без ставок? — услышал Драко хриплый голос Яксли, обращенный к Долохову. Только такие ублюдки, как они, могли обсуждать ставки, попивая игристое. Но это был лишь попыткой отсечь себя от них. Малфой находился рядом с ними. Дышал с ними одним воздухом. Был ли он лучше?       — Слишком много игроков. Неудивительно, что Лорд не заинтересован в первой игре. Она не так интересна, хотя, безусловно очень динамична, — ответил тот, делая глоток шампанского. — Сегодня нужно отбирать любимчиков и крепких орешков. Которые уж точно дойдут до конца.       Малфой повернул голову, стараясь игнорировать их разговор, чтобы не сорваться, пронзая зрачки стрелой циферблата.       До игры оставались считанные секунды.       Он достал, спрятанную в кармане палочку, готовя её для объявления игры.       Малфой вернул взгляд к полю, надеясь, что Тео успеет втиснуться в чью-то группу до начала.       И совсем, как около часа назад, мозг Драко начал обратный отсчет.       Десять, девять, восемь.       — Всё еще восхищаюсь магией. Наша техника никогда не смогла бы обеспечить такой чистый звук, — услышал он искрящийся предвкушением голос писателя где-то слева рядом с заколдованной колонкой.       Еще бы.       Тео подходит к группе пленников. Их десять.       Время замирает на секунду. Ну же.       Две девушки расцепляют руки, давая Нотту войти в круг, и если теория Долохова имеет смысл, то его выбор можно назвать верным. Из одиннадцати человек всего три парня. Малфой рыщет глазами по толпе в поисках Грейнджер, находя её на другом конце поля. Это было похоже на шанс.       Три.       Два.       Один.       Характерный сигнал рассек тишину.       Драко нацелил палочку на шею, как херово маггловское оружие.       Когда он выдыхает фразу, его голос холоден и сдержан, несмотря на весь пиздец, что происходит внутри.       — Игра началась.       Спетая высоким голоском детская песенка разносится по полю. Около двадцати хороводов медленно кружатся. Драко следит за передвигающейся макушкой Нотта. Это действительно похоже на представление. Какой-нибудь ужасно бездарный спектакль, в котором взрослые отчаянно захотели побыть детьми.       Пока…

      We all fall down.

      Пленники падают, как маггловские детальки домино, сопровождаемые чьими-то последними криками. Первая кровь проливается, пачкая яркую детскую одежду, ознаменовывая начало конца. И в этой несуразной сцене, состоящей из неподходящих друг другу, режущих сетчатку деталей, есть что-то, что не позволяет ему отвести взгляд.       Он цепляется глазами за успевшего вовремя упасть Тео, и шумно выдыхает. Двум пленникам из его круга повезло меньше. Словно брошенные с неба тела лежат на земле потерявшими своего хозяина марионетками.       — С почином, — тянет Долохов, делая очередной глоток шампанского, улыбаясь уголком губ.       Крики заключенных отскакивают от стенок мозга Драко, поселяясь в них, кажется, навсегда. Малфой видел всякое. Помнил жестокость и ужас борьбы. Трупы, усеявшие хогвартский двор после главной битвы. Но все это не сравнится с тем, что происходит перед его глазами сейчас. Словно то, что случилось до этого, было просто подготовкой. Репетицией. Блядской демо-версией кошмара.       Пулман подбегает к окну, не отводя от стекла опустевших глаз, всё еще надеясь, что всё, что сейчас видели его воспаленные от слез зрачки, являлось бутафорией. Чьей-то злой шуткой. Никак не ошпаривающей серной кислотой реальностью.       — Что… Что происходит? — выдыхает он сиплым голосом, дрожа всем телом. — Почему они не встают?       Противный смех довольных Пожирателей разносится по пространству, разрезая кожу Сектумсемпрой.       — Добро пожаловать в наш мир, писатель. Такого не напишут в ваших херовых детских книжках, — отвечает Долохов холодно.       — О чем вы? Что только что произошло? Я стоял чуть дальше и не смог разглядеть. Кто кричал? — сыпет он бессмысленными вопросами, где-то на дне сознания зная ответ на каждый из них. Будто стараясь убедить себя в обратном, скрыть правду, остаться в счастливом неведении. Обмануть самого себя.       — Если ты сейчас не заткнешься, крик будет принадлежать тебе, — бросил Яксли с читающимся в голосе раздражением.       Пулман падает на колени где-то у ног Малфоя, вцепляясь пальцами в волосы, и Драко шумно выдыхает, возвращаясь взглядом на поле.       Его дрожь, кажется, передается Драко.       Сознание едва успевает обрабатывать происходящее. Время ускоряется в несколько раз. Всё смешивается в одно сплошное пятно. Жуткая детская песня несется, заставляя других плясать. Трупы успевших проиграть в первом раунде лежат на раскаленном солнце так, что некоторые успевают упасть, споткнувшись о них, раньше времени, сразу умирая на месте. Всего этого так много, что он едва находит в себе силы стоять ровно, чувствуя, как позвоночник хочет сдаться, разломившись напополам, чтобы больше не держать тяжесть его херового тела.       По результатам второго раунда отсеивается еще десять человек, и Малфой спрашивает себя, сколько трупов должно лежать на поле, чтобы они закончили игру.       — Остановитесь, остановитесь! Что вы делаете! — кричит Пулман, и уставший слушать его крики Яксли взмахом палочки накладывает на него Силенцио.       — Именно поэтому мы всегда будем стоять выше вас, — тянет он, пиная старика в спину ботинком. Малфой видит, как его рот открывается в немом крике. Словно он был выброшенной на берег рыбой. Долохов тут же кидает в спину маггла Инкарцеро, и он падает тряпичной куклой лицом в пол, даже не пытаясь перевернуться, чтобы смягчить удар.       Некоторые пленники сдаются, в панике пытаясь сбежать. Их шеи лопаются, как лопается на солнце переспелый арбуз. Красный разъедает сетчатку вместе с запахом тошнотворных духов стоящей возле него девушки, и у Драко кружится голова, будто он сам находится на поле в одном из кругов, набирая бешенную скорость.       Ему хочется отвернуться. Хочется выйти из этой блядского зала, но он въедается зрачками в Тео, тщательно отслеживая каждое движение, почти не моргая, боясь, что, если прикроет глаза на долю секунды, увидит лежащее на земле бездыханное тело. Время от времени он касается взглядом Грейнджер, продолжающей бороться, несмотря на стоящие в глазах слёзы. В их кругу больше всего потерь, и Драко задается вопросом, где она находит силы на то, чтобы бороться, каждый раз вставать на ноги. Спрашивает себя, что заставляет её подниматься раз за разом, не давая истерике схватить за горло.       — Грейнджер неплохо справляется, — комментирует Яксли, вгрызаясь зрачками в миниатюрную фигуру. — Я думал, она свалится в истерике еще в самом начале, рыдая над первой смертью.       — Ты забываешь о том, что, подружившись с Поттером, она обрекла себя на херову тучу бед. Я бы так просто не списывал её со счетов. Эта малышка дойдет далеко, вот увидишь.       Словно услышав его слова, Грейнджер почти падает раньше времени, спотыкаясь о лежащий под ногами труп, вовремя спасенная стоящим рядом пленником, схватившим ее за хрупкое предплечье.       Малфой сразу переводит взгляд на Тео, убедившись, что тот этого не видел.       Секунда, и его труп бы лежал на земле, остывая под раскаленным шаром солнца.       Игра кажется бесконечной. Нотт поднимается на ноги каждый раз со всё большим трудом. Малфой не знает, как у него получается набирать такую скорость с хромой ногой, но готов начать молиться Мерлину, чтобы тот продолжал это делать. На девятом заходе в его кругу остается семь человек. И от шаткой уверенности, что он может быть следующим слабым звеном, тошнота вяжет саднящее горло сильнее.       — Пора остановиться, — цедит Драко ровным голосом. — Достаточно для первой игры.       Вздохи разочарования заполняют зал.       — Веселье только началось, Малфой, а ты как обычно спешишь его испортить. В твоем стиле, — хмыкает Долохов. — Почему я не удивлен. Не думаю, что хоть кто-нибудь из присутствующих кроме писателя тебя в этом поддержит, хотя мы можем провести короткое голосование. Есть кто-нибудь, кто хочет остановить игру уже сейчас?       — Я, — отвечает стоящая рядом Пожирательница через несколько долгих секунд, будто не зная ценность каждой. — Я согласна с мистером Малфоем.       Долохов скалится, оглядывая присутствующих.       — Кто-нибудь еще?       До этого лежавший на животе писатель переворачивается на спину. Его лицо неестественно бледное, будто он вот-вот лишится чувств. Странно, что его психика всё еще не помогла ему сделать это, будто наказывая за содеянное, не давая окунуться в спасительную пустоту.       Все остальные никак не реагируют, продолжая лениво наблюдать за происходящим.       — Видишь. Никто кроме тебя и маггла. Может быть, это знак, что тебе стоит оказаться на этом поле? — тянет Долохов, прожигая его зрачками. — Малышку я в счет не беру. Она слишком хочет тебе понравиться. Повелась на смазливое личико, — хмыкает он, останавливая на ней липкий взгляд.       Малфой снова обращает внимание на поле, виня себя за то, что отвлекся, не зная, как закончить эту ёбаную игру.       Тео, пытаясь встать на ноги после очередного круга, падает на колено. Ему везет, что разъедающая барабанные перепонки музыка еще не лилась отравляющим по раскаленному солнцем воздуху.       Драко на автомате переводит взгляд на истошно кричащую что-то старшему Криви Грейнджер, в шоке смотрящему на безжизненное тело брата. Его шея разрывается в долю секунды.       Начинается новый круг.       Тео едва перебирает ногами, подстраиваясь под бешенную скорость. Находящаяся на другом конце поля Грейнджер уже не сдерживает окропляющих бледные щеки слёз, жадно хватаясь за руку Уизли.       После Малфой будет часто спрашивать себя, зачем это сделал, пытаясь найти объяснение, виня во всём собственные глаза, невовремя схватившие рваные движения.       Причину, способную объяснить его поступок, ставший первым в цепной реакции, провоцируя ряд других, навсегда меняющих жизнь.       Уизли упала ровно на середине незамысловатой песенки, свалившись на землю потерявшей нити марионеткой. Безумный, полный отчаяния взгляд Грейнджер просочился в сознание ядом. Кто-то стоящий с ней рядом, потянул её вниз на протяжное «fall!», заставляя задеревеневшие ноги послушаться, почти ломая их, как отсырелые спички.       Он знал, что она больше не встанет. Просто не найдет в себе силы.       Малфой бросил взгляд на тяжело дышащего на земле Тео на другом конце поля, едва контролируя собственные движения.       Драко опомнился, когда рука на автомате взмыла вверх, а губы прошептали заученное еще на первом курсе заклинание.       — Редукто.       До этого пытающаяся начать новый круг песней колонка заткнулась, разорвавшись на мелкие части, когда чужие взгляды прожгли в нём дыры.       Малфой знал, что расписался в собственной слабости перед теми, кто её не прощает. Перед теми, кто бросится на него, как собаки на кость, жадно разрывая зубами, пытаясь отхватить кусок чужой власти.       И он понимал, что ему придётся за это ответить.       Но он даже и представить не мог, какую цену придётся заплатить за секундную слабость. Черные глаза Долохова вспыхнули предупреждающим довольным огнём.       Песчинки в часах ускорили свой ход, начиная вести обратный отсчёт.