Small Intimacies / Маленькие интимности

      Она избегала его в течение всего следующего месяца, сворачивая за угол, когда видела блеск платины или слышала этот баритон, эхом разносящийся по коридору. Она не хотела ни объяснений, ни извинений. Это к лучшему, что всё закончится сейчас, пока она не зашла слишком далеко, но она подозревала, что уже слишком поздно. Она проводила свободное время, погруженная в мечты о нём, желая, чтобы сидя у камина и рассказывая ему о своём дне, наблюдать, как отблески пламени отражаются на его заостренной челюсти, прежде чем она не сможет удержаться и не прижать губы к её изгибу. Ей не следовало позволять себе заходить так далеко.       Однажды ночью, когда она возвращалась из библиотеки после проведённых там нескольких часов, он наткнулся на неё.       — Встала с постели, Грейнджер? — выпалил он, и она подпрыгнула.       Если не считать света их волшебных палочек, в коридоре темно. Слишком темно. Гермиона не хотела оставаться с ним в темноте. Драко идёт к ней, и уже поздно, но его одеколон всё ещё на нём — пьянящая смесь какого-то мускусного дерева и легкой сладости. Она не может понять, откуда так пахнет, но ей отчаянно хочется быть ближе и вдыхать его.       Гермиона должна что-то сказать, чтобы прервать тишину.       — Что ты здесь делаешь?       — Лунатизм, конечно.       — Ты невыносим, — произнесла она. — Мне нужно вернуться в гостиную до того, как Филч найдет меня.       — А мне казалось, что герои войны автоматически освобождаются от комендантского часа.       — Обсуди это с директрисой, — сказала она, невольно улыбнувшись.       Она ненавидела, что он может заставить её улыбнуться, когда она так зла на него.       Топот лап и мяуканье заставили их обернуться, и они бросились бежать по коридору. Драко быстр благодаря своим длинным ногам и тренировкам по квиддичу. У Гермионы на мгновение в голове мелькнула мысль о том, чтобы проверить, насколько он вынослив, каково было бы подвергнуть его испытанию, но она отмахнулась от этой идеи, когда Драко схватил её за локоть. Он затащил Гермиону в класс, закрыл дверь и прижал палец к губам, чтобы успокоить её, а его свободная рука накрыла её рот; их тела оказались в опасной близости друг к другу.       Мог ли он чувствовать её сердцебиение? Он должен быть в состоянии справиться с тем, как тяжело это дается. И его тело слишком близко, и она не должна думать о его ладони, прижатой к её рту. Она хотела не думать об этом прямо сейчас, но эта мысль всё глубже проникает в её сознание, когда она чувствует, как он становится напряжённее рядом с ней. Гермиона сгорала от желания, и она знала, что они балансируют на краю пропасти, от которой она не уверена, что сможет отойти. Она непроизвольно дёрнулась, попытавшись отстраниться. Он сжал челюсти.       — Не двигайся, — прошептал Драко. — Если только ты не хочешь, чтобы Филч застал нас не в постелях.       Возможно, это её воображение, но она почти уверена, что он ещё сильнее вжался в неё. Это послало электрические разряды по её позвоночнику, и ей вдруг стало нужно немедленно прикоснуться к нему, или она потеряет сознание или, возможно, умрёт сию же минуту.       Она не знала, что заставляет её это делать — может быть, этот чёртов одеколон или то, как он сейчас смотрел на неё своими непроницаемыми серыми глазами, но она протянула руку и коснулась его бицепса. Дыхание Драко сбилось, и в этот момент она поняла, что, что бы это ни было, он тоже чувствовал это.       — Я не думаю, что ты понимаешь, как опасно прикасаться ко мне, Грейнджер.       Её сердце замерло.       — Мне следует прекратить?       — Я бы предпочёл, чтобы ты этого не делала.       Она подняла голову и собралась поцеловать его. Она ничего не могла с этим поделать. Это должно было произойти.       Если бы ты родилась чистокровной.       Гермиона оттолкнула его, зная, что могла бы убежать сейчас, и он бы понял. Но она этого не хотела. Она жаждала исправить это, потому что скучала по нему, даже если признание этого приведет к катастрофическому раздуванию его эго.       Они оба тяжело дышали, волосы Драко растрепались, и его взгляд остановился на её губах, прежде чем опуститься на съехавшую набок блузку, а затем встретиться с ней глазами. Она тоже смотрела вниз, на выглядывающее декольте. Мысль о том, что Драко Малфой может захотеть посмотреть на неё голой, заставляет её соски затвердеть. Она прочистила горло. Гермиона должна уйти, пока желание не взяло над ней верх, но она также не хочет проснуться на следующий день и снова не разговаривать с ним.       — Ты думаешь, было бы лучше, если бы я родилась чистокровной, — протянула она. Гермионе не понравилось, что сказанное прозвучало обиженным тоном. — После всего ты всё ещё не можешь смириться с тем, что я грязнокровка.       — Не называй себя так.       — Я не стыжусь ни одного слова, которое такие люди, как вы, придумывают, чтобы унизить таких людей, как я. Я не разочарована тем, что родилась в семье дантистов, а не чистокровок, которые, если заглянуть в далёкое прошлое, вероятно, связаны родственными узами. И я могу сказать тебе, что мои родители не владеют магией в том смысле, в котором ты это понимаешь, и что они никогда не будут использовать волшебные палочки, но они наполнили моё детство добротой, книгами, советами, любовью и безопасностью. И это само по себе волшебство. Я не стыжусь того, кем являюсь, или того, что моя родословная не чиста, по мнению людей, которые не имеют значения. Моя кровь такая же красная и вытекает так же, как у чистокровных, или ты уже забыл, как я истекала кровью на полу твоего дома?       Это вылетело прежде, чем она успела замолчать. Гермиона зажмурилась. Ей не следовало этого говорить. Это черта, и она это знает. Она не ошиблась, но ей не следовало этого говорить. Не тогда, когда она бесчисленное количество раз просила его не извиняться. Не тогда, когда она пообещала ему, что уже простила его. Не тогда, когда она ляпнула это сгоряча, разбередив рану в его груди, которая ещё не зажила.       — Мне очень жаль, — произнесла она. — Я не должна была этого говорить.       Гермиона ждала, что он уйдет, как она ушла в последний раз, когда они разговаривали. Он заслуживал этого, и она тоже заслуживала.       — Я не имел в виду, что меня больше волнует твой статус крови, Грейнджер, — сказал он. — Я подразумевал, что если бы мы не были по разные стороны этой войны, если бы мне всю мою жизнь не говорили, что ты менее ценна, чем я, из-за чего-то такого чертовски глупого, я бы поговорил с тобой намного раньше и понял, насколько ты раздражающе мила.       Она сделала шаг назад.       — …ты думаешь, я привлекательна?       — Ты знала, что кусаешь губу, когда читаешь, что морщишь нос, смеясь; или что чихаешь, как мышь с ларингитом, или что твои волосы всегда встают дыбом, когда ты волнуешься и хочешь что-то объяснить, или как ты смотришь на меня, когда думаешь, что я не замечаю, что ты смотришь на меня?       Она не могла говорить громче шепота.       — Как я на тебя смотрю?       — Так, будто бы ты отдала бы мне все, если бы я тебя попросил, — ответил он. — Своё время, свою компанию, своё доверие, своё сердце… своё тело.       Он сделал шаг вперёд, и Гермиона должна отступить, потому что это разрушит их кусочек дружбы, и она осознала, что это правильный выбор, когда он положил руки на изгиб её талии.       — Думаю, Филч ушёл, — протянул он и прижался к ней. Его низкий грудной голос хрипел. — Теперь мы, наверное, можем идти.       Ни один из них не шевельнулся. Она понимала, что должна уйти. Она знала, что быстро теряла контроль над ситуацией, если он у неё вообще был.       — Ты хочешь уйти? — спросил Драко.       Она посмотрела на него и уловила напряженное выражение на его лице. Он… нервничал. Тревога выглядела неловкой. Она так привыкла к его уверенности и самодовольству, и мысль о том, что она, Гермиона Грейнджер, из всех людей заставила нервничать именно Драко Малфоя, будоражила разум. Уже слишком поздно уходить. Она не успокоится, пока его губы не окажутся на её губах, пока она не узнает, каково это — воплощать свои мечты в жизнь.       — Ты хочешь уйти? — снова спросил он.       Гермиона поняла, почему Драко нервничал. Он боялся, что она скажет «нет». Он хотел её так же сильно, как она хотела его. Его пристальный, испытующий взгляд был устремлён на неё. Нет, она думала, что вполне возможно, что он хотел её даже больше, чем она хотела его.       — Нет, — ответила она. У неё все ещё был выбор: отдаться порыву или нет. — Я хочу, чтобы ты поцеловал меня.       Она едва закончила говорить, когда его губы смяли её, и он целовал её, как будто жаждал этого так же сильно, как и она, будто бы каждый раз, когда она убегала в свою спальню, просовывала руку между ног и представляла его голову там, что он был где-то еще в замке, представляя подобный сценарий. Желание Драко вылилось в поцелуй, в то, как кончики его пальцев обхватили её бедра и притянули к себе. Это было больше, чем влечение. В этот момент она поняла, что у всего есть «после» и что есть надежда на исцеление от того, что она с ним. Она не всезнайка или книжный червь, когда он целует её. Она не та честолюбивая героиня войны, которая тащится по лесу в лютый холод, пронизывающий до костей. Она не из тех женщин, которые сражаются, наблюдая, как умирают люди, которых она любит. Она не таблоидный киоск с газетами. Она просто Гермиона, а он просто Драко.       Наконец, он прервал поцелуй.       — Мы должны убираться отсюда.       — Что? — спросила она. Её разум затуманен.       — Мы должны это сделать, иначе мы закончим тем, что будем трахаться в этом классе, — ответил он.       Гермиона сделала паузу. Она хотела его так сильно, что могла бы и не возражать против этого.       — Грейнджер, — выпалил он.       Но она прижалась губами к его шее и стянула с него мантию. Он схватил её и усадил на стол; провёл рукой по её блузке. Когда он коснулся её набухшего соска, она издала тихий вздох.       — Мне нужно это снять, — произнёс Драко, расстёгнув пуговицы и страстно стащив с неё лифчик. — Чёрт. Твои сиськи идеальны, Грейнджер.       Он наклонил голову вниз, медленно взял сосок в рот и начал дразнить языком сначала его, а затем переключился на другой.       — Ты не можешь себе представить, сколько раз я думал об этом, — признался он. — Если бы я мог дождаться тебя, я бы потратил часы, доводя тебя до грани, пока ты не стала бы умолять меня позволить тебе кончить. А потом бы заставлял тебя кончать снова и снова, и снова всеми возможными способами, пока ты не выдохлась бы.       Она хотела сказать что-нибудь умное или смешное, чтобы попытаться сделать вид, что его слова не подействовали на неё, но потом он раздвинул её ноги, и его пальцы скользнули по её влаге, и она поняла, что попытка тщетна.       — Боже, ты такая влажная для меня, Грейнджер. Так чертовски жарко. Я должен попробовать тебя на вкус. Ляг на спину. Позволь мне заставить тебя кончить мне на лицо.       — Черт, не… не говори так, — с жаром выдохнула она. — Это уже слишком.       Он ухмыльнулся, прижимаясь к её клитору, прежде чем начал дразнить её лёгкими поглаживаниями, погружая внутрь палец. Он работал над ней медленно и уверенно, и она понимала, что он может сказать, что ей нужно больше, однако он не торопился. Инстинктивно она прижалась к его лицу, зарываясь кулаком в волосы, потому что ей нужно, чтобы он был ближе, и только после этого он увеличил темп.       Драко слегка отодвинулся, только чтобы сказать:       — Оседлай мое грёбаное лицо, Грейнджер. Я хочу увидеть, как ты смотришься, когда кончаешь мне на язык.       — Чёрт, — выругалась она и кончила. Задрожали ноги. На мгновение она потерялась в пространстве, пытаясь отдышаться и судорожно моргая.       — Ты все ещё со мной, Грейнджер?       — Чёрт, — повторила она, обмахивая лицо ладонью. — Ты слишком хорош в этом.       — Ты хочешь большего? — поинтересовался Драко, как будто существовал какой-то такой способ, которым она не хотела бы большего от него в этот момент.       Она расстегнула ширинку на его брюках, чтобы «вернуть должок», вытащила его член, нежно провела пальцем от основания до кончика и прикусила губу, когда он вздрогнул от её прикосновения. Она ничего не смогла с собой поделать и взяла его в рот, желая подразнить Драко так же сильно, как он дразнил её. Ладонь Гермионы обхватила его за яйца, пока её рот глубоко вбирал в себя малфоевский член. Она почувствовала горячее удовольствие, когда его рука скользнула по её волосам, и он слегка качнул бедрами.       Когда она отстранилась, он задумчиво взглянул на неё сверху-вниз.       — Хм? — спросила Гермиона.       — Я хочу трахнуть тебя в рот, Грейнджер, — ответил он. — Это то, чем ты увлекаешься?       Что-то в этой непристойной фразе заставило её смутиться. Она никогда не делала этого раньше, но, возможно, она осуждала себя, потому что хотела этого от него. Она хотела, чтобы он использовал её рот так, чтобы это доставило ему наибольшее удовольствие.       Гермиона кивнула и открыла рот. Его рука крепко, но удобно придерживала её за затылок, когда он медленно и глубоко трахал её рот. Она смотрела на него, располагавшего ею в своё удовольствие, и не понимала, почему ей так жарко давиться им, и её глаза слезились, но она так взмокла, что текло по бедрам.       Он отстранился, и она потянулась за ним, чтобы снова взять член в рот.       — Жадная шалунья, — протянул он, улыбаясь. — Но если я не остановлюсь, я кончу тебе в рот, а я ведь всё ещё хочу трахнуть тебя.       — Я принимаю зелье, — ответила она, чтобы успокоить его.       И вот он оказался внутри неё; пальцы Драко принялись ласкать её клитор. Она обхватила ногами его бёдра и начала двигаться в такт его толчкам, чтобы он входил в неё как можно глубже. Гермиона снова на пределе, и это никогда не было так легко ни с кем другим, но он делает с ней что-то, чего она не может объяснить.       Его губы прижались к её уху, и его горячее дыхание лизнуло мочку.       — Ты хоть представляешь, как долго я думал о тебе, Грейнджер? Какую соблазнительницу я нашёл под твоей юбкой? Все остальные поднимают свои, но ты опускаешь свою. Мне всегда было интересно, что под твоей юбкой, под всей твоей одеждой. Ты чертовски идеальна. Ты знаешь, как я представлял твою сладкую маленькую киску, обернутую вокруг моего члена в классе, похожем на этот? Думать о том, чтобы наполнить тебя своей спермой, чтобы она стекала по твоим ногам, когда ты возвращаешься в свое общежитие, чтобы ты знала, что ты моя? Такая чертовски влажная, такая теплая, такая идеальная.       — Черт, — хрипло простонала она и кончила снова, кусая ладонь, чтобы не закричать. Она сразу поняла, что они перешли черту, что у неё нет возможности когда-либо больше не хотеть его таким. Толчки заставили её дрожать, задыхаться. Она добавила: — Я бы позволила тебе трахнуть меня, даже если бы не принимала зелье.       И это доводит его до крайности, и он толкается еще несколько раз, ворча:       — Чёрт, Гермиона, я кончаю.       Прошло несколько мгновений, прежде чем он отстранился. Его семя потекло из неё, она наклонилась и, промокнув в нём свои пальцы, начала посасывать их, смотря при этом в глаза Малфою.       — Кажется, ты просишь второй раунд, Грейнджер.       Она попыталась изобразить на своих губах его фирменную дьявольской ухмылку.       — Кто сказал, что я не такая?       Много времени спустя, когда он обнял Гермиону, рассеянно скользнув пальцами по её предплечью, отчего она рефлекторно отдёрнула руку.       — Все в порядке, Грейнджер?       Секундное молчание.       — Вот где Беллатриса оставила свой след.       — О, я…       — Не извиняйся, — резко оборвала она. — Прошу, не надо. Я просто никому не позволяла видеть или трогать его с тех пор, как это произошло.       — Ладно.       Она моргнула, ожидая столкнуться с сопротивлением. Все остальные пытались убедить её говорить об этом или показывать шрам, когда она этого не хотела. Это всегда больше касалось Гарри с Роном, того, что они чувствовали себя виноватыми в том, что подвели её, и что, увидев метку, они смогут отпустить ситуацию, которая тревожила их долгое время. Но этот шрам был оставлен на Гермионе без её согласия, и она не хотела, чтобы её заставляли показывать его.       — Ладно? — спросила она.       — Да, ладно. — Он кивнул.       — Ты только что трахнул меня, и не собираешься продолжать в том же духе?       — Не думаю, что эти две вещи связаны, — ответил он.       — Я не понимаю. Ты сказал, что я смотрю на тебя так, будто ты можешь попросить меня о чём угодно, и я тебе это дам.       Он кивнул.       — Именно.       — Но ты не собираешься просить меня поговорить об этом?       — То, что я знаю, что ты дала бы мне все, что я захочу, не означает, что я считаю, что имею право требовать от тебя ту часть, которой ты не хочешь делиться.       Она ошеломленно посмотрела на него, и тот факт, что речь идет не о нем, а о ней, сбил ее с толку. Она провела большую часть последних нескольких лет со своим внутренним «я», изолированным в глубинах сознания. У неё не было достаточно времени, чтобы побыть самой собой. Иногда она чувствовала себя пешкой в более крупной игре, винтиком в колесе, которое должно работать, даже когда дробилки хотят остановиться. Она привыкла к тому, что это было не о ней, о необходимости беспокоиться о том, чтобы она и другие выжили. Когда война закончилась, она поняла, что может держать некоторые вещи при себе — это был огромный сдвиг. Она смогла принять этот шрам, и свои кошмары, и то, как она иногда оглядывалась через плечо, крепко прижимая к себе палочку.       Драко посмотрел на нее и поцеловал в висок; его пальцы закружили по всей длине её шеи.       Она могла бы держать все это горе, травмы и боль при себе, но ей это не нужно.       Гермиона протянула руку Драко, позволив лунному свету тронуть выцветшее слово, которое никак не стереть, как бы Гермиона ни старалась.       Он взглянул на ее руку.       — Спасибо, что доверилась мне. Ты невероятно храбрая, Гермиона. И не только по этой, но и по миллиону других причин.       — Я не чувствую себя храброй, — ответила она. — Иногда я вообще ничего не чувствую.       — Если ты когда-нибудь захочешь поговорить об этом, я с удовольствием выслушаю.       Она позволила обещанию повиснуть в воздухе, но не согласилась с ним.