1684 год

Июль Жюль Луи Боле де Шамле с некоторых пор начал избегать своих друзей.* Всё дело было в маркизе д'Эффиа. Шамле был в него влюблён, и это чувство отличала полная безнадёжность. Следовало вырвать любовь из сердца, словно сорняк. Но если бы Шамле виделся с Эффиа с обычной регулярностью, у него бы ничего не получилось. Поэтому он начал игнорировать приглашения на посиделки в кабаках. Если друзья спрашивали у него, куда же он исчез, Шамле отвечал, что страшно занят. Это являлось чистой правдой. Помимо обязанностей придворного историографа, на плечах Шамле лежали обязанности главного помощника военного министра. Короче говоря, он утопал в делах. У друзей не возникло сомнений в том, что причиной его отдаления стала исключительная загруженность. И всё было бы хорошо, если бы Шамле не приходилось видеться с некоторыми из них. Жан Расин, великий драматург, и Никола Буало, великий поэт, вместе с ним дописывали историю Голландской войны для Людовика XIV. По приказу короля в Версальском дворце им выделили отдельный кабинет. Заваленный бумагами, маленький, пыльный, он тем не менее выходил окнами на южную сторону и в нём всегда было много света. Шамле нравились обсуждения и споры, которые возникали в ходе работы. Но когда Расин и Буало отвлекались, когда начинали припоминать, что случалось на вечерних посиделках в кабаке, Шамле всякий раз превращался в туго натянутую струну. Он болезненно ждал, когда с уст друзей сорвётся имя Эффиа. Ему хотелось узнать о нём последние новости и одновременно с этим не хотелось. Если встреча проходила без того, чтобы незримый образ Эффиа присутствовал на ней, Шамле считал, что день удался. Сегодня у него были все основания надеяться на душевный покой. Воображением Расина и Буало завладели послы из Алжира. Они прибыли в Версаль, чтобы принести Людовику XIV извинения за действия корсаров, грабящих французские корабли, и за то, каким ужасным образом погиб консул Жан Ле Вашер. У алжирцев не было выбора. Если бы они не извинились, снаряды французов превратили бы их столицу в груду камней. - Меня дрожь пробирает, как подумаю о последних минутах Ле Вашера, - мрачно изрёк Буало. – Беднягу привязали к устью пушки и пальнули из неё. Его разорвало на кусочки. Шамле и Расин встретили его слова молчанием. Шамле продолжал перечитывать один и тот же абзац. Ему хотелось выправить фразы, но более стройные в голове не рождались. Шамле казалось, что он отупел. Расин же боролся с приступом дурноты. Наделённый ярким воображением, он как воочию увидел гибель Ле Вашера. Он оторвал зад от стула и пошёл открывать окно. Ветер ворвался в комнату и зашелестел бумагами. - Что вы творите?! – возмутился Буало, когда лист, лежащий перед ним, сдуло на пол. - О, простите, - рассеянно пробормотал Расин и спешно закрыл окно. Буало смерил его сердитым взглядом. Он находил, что с тех пор как Расин сдружился с герцогом де Ларошфуко, его начала отличать несвойственная ему прежде изнеженность. Наверняка всё дело в том, что Расин пытается подражать высшей знати. И напрасно. Какую бы комедию он не ломал, своим в их кругу никогда не станет. Ларошфуко с ним знается от нечего делать. И как только Расин этого не понимает? Буало засопел и поднял с пола лист. Чернила кое-где размазались. - Ваши драмы всё равно страшнее любой реальности, - проворчал он. - Ничего подобного, - возразил Расин. – Я исследую глубины человеческого сердца. Но как вы, однако, ворчливы. Что с вами? Опять несварение мучит? - Изжога, - с вызовом бросил Буало. Шамле поднял глаза от своей писанины и улыбнулся. Сколько он знал Расина и Буало, столько они спорили. Но их споры никогда не приводили к настоящим ссорам. Хоть Буало и отличала брюзгливость, к Расину он относился с потаённой дружеской нежностью. Расин в свою очередь отдавал должное его острому уму. Придворная жизнь привила ему вкус к сладким речам, но всё-таки Расин не мог не замечать их пустоту. Споры с Буало держали его ум в тонусе. - Всякий военный конфликт приводит к жертвам, - заметил Шамле. - Вам ли не знать! – теперь Буало накинулся на него. - Увы, мне, - Шамле, будучи в обычной жизни миролюбивым, не поддался на провокацию и вернулся к работе. Крупные черты Буало исказило недовольство. Он мог бы сказать много чего нелицеприятного в адрес Шамле, но промолчал. Склонность к самообману не входила в число его недостатков. Буало, как и многие поэты, часто разрождался панегириками в честь короля. Славил его победы или, другими словами, его способность развязывать войны и побеждать в них. История Голландской войны тоже была именно таким панегириком. Поэтому Буало был не лучше Шамле. - Необходимо переписать концовку, - Буало потряс листом. – Она должна вызывать трепет, восхищение и вообще бурю эмоций. В том виде, в котором она есть сейчас, её нельзя оставлять. Какой-нибудь безмозглый школяр заканчивает сочинения лучше. - Но, дружище, это вы писали, - со смехом напомнил Расин. - Разве я отрицаю? – Буало смотрел с вызовом. – Нисколько! Иногда даже у меня отсыревает порох. - Буало, ей-богу, получилось отменно, - заверил Шамле. – Зато взятие Валансьена способно вызвать только скуку. Надо как-то оживить эту часть. - Дайте перечитать, - потребовал Буало. - 77-ой год в той стопке, - Расин подбородком указал на стол, поверхность которого была скрыта под горами бумаг. – Только будьте осторожнее. Не устройте хаос. - Я что, дитя малое? – возмутился Буало. Когда он встал на ноги, его кости громко хрустнули. Положив руку на поясницу, он пошаркал к столу. В этот момент в дверь кабинета легко постучали. Когда она распахнулась, взорам Расина, Шамле и Буало предстал маркиз д'Эффиа. Он стоял на пороге и улыбался. Расин и Буало расплылись в ответных улыбках. Шамле замер с пером в руке. Его охватила паника. Он несколько недель не видел Эффиа, поэтому его неожиданное появление оказалось подобным вспышке молнии. Поняв, что таращится на него во все глаза, Шамле потупился. Его ум был занят тем, что лихорадочно искал причину для бегства. - День добрый, господа, - Эффиа вплыл в кабинет. – Приютите меня, пока его высочество занят с его величеством? Я уже не знаю, куда податься. Говоря это, Эффиа с любопытством оглядывался. Он бывал здесь прежде, но всего единожды. Его память не сохранила воспоминания об обстановке. Поэтому Эффиа как в первый раз поразился количеству бумаг и свёрнутых карт. Шамле не смог противиться искушению и украдкой поглядывал на него. Эффиа купался в лучах солнца. Его парик отливал медью. Драгоценные камни на камзоле сверкали. Как и всегда, он производил впечатление богатого и уверенного в себе человека. Но не в этом заключалась его прелесть. У Эффиа были очень красивые черты лица. Его глаза удивляли своим цветом. Они напоминали янтарь. Его кожа, как у всех рыжеволосых, отличалась необыкновенной белизной. Её портила, но не в глазах Шамле, только россыпь веснушек. Эффиа было уже под пятьдесят, а выглядел он всего на сорок. Шамле не знал, что сделать, к какому богу воззвать, чтобы разлюбить его. - Садитесь сюда, - Расин освободил от бумаг кресло рядом со своим столом. - Вы очень любезны, мой дорогой, - Эффиа уселся, куда было предложено. По спине Шамле побежали мурашки. Голос Эффиа ласкал слух. Он был богат на оттенки. Он был подобен хорошо настроенному инструменту. Шамле мог бы слушать его часами. Но такая возможность выпадала редко. - Как продвигается ваша история? – спросил Эффиа у всех. - Мы почти закончили, - похвастался довольный Расин. - Ой ли? – хмыкнул Буало. – Нам ещё править и править. Расин в ответ на это просто пожал плечами. Но потом всё-таки добавил: - Править всегда проще, чем писать с нуля. - Ой ли? – повторил Буало. - Разумеется! – воскликнул Расин. – По крайней мере, я уже не волнуюсь так сильно. Знаю, что самые большие усилия остались позади. Знаю, что можно не бояться творческого ступора. Буало принялся возражать. Эффиа подпёр щёку кулаком и некоторое время слушал спорящих поэтов. Но потом ему это наскучило. Он перевёл взгляд на Шамле, который сидел, будто набрав в рот воды, и делал вид, что пытается работать. - Мой дорогой, - позвал Эффиа. Он мог обращаться к любому в кабинете, но Шамле знал, что слова адресованы ему. Усилием воли он заставил себя выпрямиться и ответить взглядом на взгляд. Ему необходимо было казаться расслабленным. Эффиа не должен был догадаться о его чувствах. Если догадается, может начать его избегать. Шамле не хотел быть тем, кого избегают. Он предпочитал избегать Эффиа сам. Ведь в любой момент он мог отказаться от такого поведения, иллюзия контроля утешала. - Господин д'Эффиа, – Шамле растянул губы в улыбке. В панике он думал о том, что не побрился этим утром. Его подбородок покрыт отвратительной золотистой щетиной. А ещё у него под глазами круги из-за бессонницы. Выглядит он прескверно. И парик, кажется, сидит криво. Как бы поправить его незаметно? - Мы с вами так давно не виделись! – воскликнул Эффиа. - Правда? – притворно удивился Шамле. – Это надо исправить. Надеюсь, возможность представится в скором будущем. Вот разберусь с делами… На лице Эффиа появилось непонятное выражение. Он откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу. Шамле поймал себя на том, что как завороженный следит за ним. Он моргнул и потёр кончик носа. - Как дела у Беврона? – спросил Расин, устав от спора с Буало. - Он слишком быстро поправляется, - после заминки ответил Эффиа. Его брови едва заметно нахмурились. Шамле обратился в слух. Граф де Беврон был его соперником, его препятствием к счастью, хоть и не ведал об этом. Уже много лет Эффиа любил только его. Шамле не понимал, что же Эффиа нашёл в столь обыкновенном и ненадёжном человеке, но, видимо, какие-то достоинства у Беврона всё-таки были. В прошлом году он отправился воевать во Фландрию. Шамле знал, что Беврон принимал участие в опаснейшей осаде Люксембурга. Под стенами этого города полегли многие французские офицеры. Беврону повезло избежать печальной участи. Слова Эффиа позволяли предположить, что Беврон был всего-навсего ранен, что он вернулся домой поправляться. Какой же везучий, однако, гад. Заметив, что с пера на бумагу упала чернильная капля, Шамле тихо чертыхнулся и попытался убрать её тряпочкой. - Теперь я могу понять тревоги жён, - договорил Эффиа и нервно улыбнулся. Шамле поразила его нервозность. Он замер, забыв про спасение своей писанины. Прежде в его присутствии Эффиа демонстрировал только весёлость и невозмутимость. Если его самообладание треснуло, позволив прорваться наружу другим чувствам, значит, тревога за Беврона его истощила. А по нему и не скажешь! - Наш военный министр обожает проливать реки крови, - прогрохотал Буало. – В результате французов тоже гибнет изрядно. Наши враги, зная, что мы сожжём их деревни, разрушим их города, сражаются отчаянно и до последнего. - Тише, Буало! – испугался Расин. – В Версале у стен есть уши! Вы что, забыли? Буало презрительно пожал плечами, но всё-таки замолчал. Тем не менее сказанного хватило, чтобы Шамле почувствовал себя преужасно. Как помощник военного министра, он разделял мнение, что войну необходимо вести с максимальной жестокостью. Дело было не в кровожадности, дело было в практичности. Но поэты вряд ли способны это понять. А как быть с Эффиа? Он понимает резоны военного министра, маркиза де Лувуа, и Шамле? Или винит их в том, опасность для его драгоценного Беврона удвоилась? Шамле, ощущая, как скрутило живот, перевёл взгляд на Эффиа. По счастью, Эффиа не злился, не смотрел с укором. Он изучал свои кольца, будто разговор ему наскучил. Шамле выдохнул, напряжение начало покидать его тело. - Пожалуй, мне пора, господа, - сказав это, Эффиа легко встал на ноги. – Вдруг его высочество уже освободился. Премного благодарен за компанию! - Увидимся завтра в "Белом журавле"? – спросил у его спины Расин. - Разумеется, мой дорогой! – Эффиа обернулся на пороге, сверкнул улыбкой и был таков. Шамле показалось, что солнечный свет померк. В присутствии Эффиа он робел, нервничал, но зато все его чувства обострялись, кровь бежала по венам быстрее. Он ощущал себя по-настоящему живым. Какой же он дурак, раз пытался лишить себя этого! Пусть он несчастен большую часть времени, зато, когда он подле Эффиа, он счастлив. - Разомну-ка я ноги, - сказал Шамле, потягиваясь. Он спокойно выбрался из-за стола, спокойно преодолел расстояние до двери, спокойно взялся за ручку, хотя всё его тело будто вибрировало. Его так и подмывало обернуться, чтобы увидеть, с каким выражением на него смотрят Расин и Буало, эти проницательные черти, но он не сделал этого. Он вышел за порог, осторожно закрыл за собой дверь и побежал. Ему надо было догнать Эффиа. Перехватить его, пока это не сделал кто-нибудь другой. За считанные секунды Шамле пересёк комнату, за ней ещё одну и ещё. Оказался на лестнице. Перевесившись через перила, он увидел, как Эффиа не торопясь спускается. - Господин д'Эффиа! – позвал Шамле. Эффиа задрал голову. - Мой дорогой? – удивился он. – Я что-то забыл? Шамле не ответил и побежал по ступеням. Ему повезло, он не навернулся. Если бы это случилось, он бы умер прямо на месте, не выдержав стыда! - Мне надо кое-что сказать вам, - Шамле поравнялся с Эффиа и теперь старался унять дыхание. – Кое-что важное. - Как интересно, - произнёс Эффиа и внимательно на него посмотрел. От его близости у Шамле закружилась голова. Или всё-таки это бег стал причиной головокружения? Как бы там ни было, Шамле постарался взять себя в руки. - На днях я уезжаю во Фландрию, - начал он, понизив голос. Эффиа пришлось податься к нему, чтобы расслышать. Шамле ужасно хотелось его поцеловать. У него даже губы покалывало. Он облизал их и отрывисто продолжил: - Его величество оказал мне честь. Я буду вести переговоры о мире. С маркизом де Грана. Это штатгальтер Испанских Нидерландов. Если всё пройдёт успешно, графу де Беврону не придётся возвращаться в армию. В глазах Эффиа что-то промелькнуло. Несколько мгновений он молчал. Но Шамле казалось, что прошла целая вечность. Когда он почти испугался, Эффиа улыбнулся. - Вы подарили мне надежду, - произнёс Эффиа. – Спасибо, мой дорогой. Поддавшись порыву, он обнял Шамле. Шамле тоже очень хотелось поддаться порыву. Хотелось заключить Эффиа в кольцо рук и не отпускать. Хотелось наконец-то признаться в любви, что мучила его. Но вместо этого он замер как истукан. Его руки безвольно повисли вдоль тела. - Прошу, сохраните мои слова в секрете, - выдавил Шамле, когда Эффиа отстранился. – Даже графу де Беврону не говорите о них. - Буду нем, как могила, - пообещал Эффиа. Он отступил на шаг и положил руку на мраморные перила. В нём боролись два сильных чувства. Надежда и скептицизм. Эффиа не любил праздновать, когда война ещё не была кончена. В жизни всегда оставалось место непредусмотренным событиям. Но как же ему хотелось верить, что всё будет хорошо! Он так устал от вечной тревоги! Сделав вздох, Эффиа отлепился от перил и взял Шамле под руку. - Как ваши дела, мой дорогой? – спросил он самым светским тоном. Шамле был позабавлен такой резкой сменой темы. В груди у него потеплело. Он явно сумел поднять Эффиа настроение, и он сделает всё, чтобы штатгальтер согласился на мир. Он будет убедительным, он дарует Эффиа счастье и покой, и неважно, что для него самого это обернётся ревностью. - Его величество мной доволен, стало быть, у меня всё прекрасно, - улыбнулся Шамле. Ему не хотелось вдаваться в подробности. Хотя Эффиа был единственным, кто знал о его ситуации. Несколько лет назад Шамле открылся ему. Сказал, что тоже является содомитом. Что большую часть жизни пытается бороться с собой. Что боится из-за склонностей испортить себе карьеру. Выходцу из третьего сословия не простят того, что легко прощают маркизам и герцогам. Эффиа тогда ему очень помог. Он отвёз Шамле в хороший бордель и сохранил в тайне его признание. Шамле наконец-то узнал, каково это разделить ложе с другим. К сему моменту у него накопился изрядный опыт. Он побывал со многими молодыми мужчинами. Его страх быть разоблачённым практически исчез. Но зато у него появилась неизбывная тоска. Он понял, что никто не способен заменить Эффиа. Ему стало недостаточно вылазок в бордель. Он хотел каждый вечер возвращаться в объятия того, кого любит. В объятия того, кто понимает его лучших других. Того, кто умён достаточно, чтобы привлекать не только физически, а на более глубоком уровне. Шамле мечтал, чтобы Эффиа однажды прозрел, чтобы тоже почувствовал к нему любовь и влечение. Но Шамле был реалистом и понимал, что мечты останутся мечтами. Именно поэтому ему претило вдаваться в подробности личной жизни. Ему претило выдумывать их. По счастью, Эффиа был деликатен. Получив уклончивый ответ, на развёрнутом он настаивать не стал. Он заговорил о своих делах. О всяких пустяках. Но Шамле слушал его очень внимательно. Всё, что было связано с Эффиа, его волновало. - Мой дорогой, пожалуй, нам лучше распрощаться, - тихо сказал Эффиа, когда они оказались в людном зале. – Могут возникнуть вопросы, почему мы идём под ручку, словно друзья. Эффиа сделал попытку высвободить руку, но Шамле ему не позволил. Прежде он действительно боялся скомпрометировать себя общением со скандально известным содомитом, но сейчас ему было всё равно. Он уже достаточно сделал для Франции, чтобы король и маркиз де Лувуа не обращали внимание не всякие домыслы. - Потому что мы друзья и есть, - сказал Шамле. У него сердце кольнуло на слове "друзья". Как бы он хотел, чтобы его с Эффиа связывало нечто большее. - Что ж, - Эффиа внимательно посмотрел на него и улыбнулся. Продолжая переговариваться и касаться друг друга плечами, они пошли по залу. Придворные на них откровенно глазели. Кто-то удивлённо, кто-то с ехидством. Миньон Месье, оказывается, тесно общается с главным помощником военного министра! Вот это новость! Впрочем, слухи давно ходили. До слуха Шамле долетали ядовитые шепотки. Но они его нисколько не тревожили. Он был сосредоточен исключительно на Эффиа. Он подпитывался его близостью. Он загадал, чтобы они пробыли вместе ещё хотя бы час. Но это желание не сбылось. Когда они пересекли зал и ступили в другой, к Эффиа уже спешил лакей Месье. - Рад был повидать вас, мой дорогой, - прощаясь, Эффиа коснулся края своей шляпы. Шамле ответил ему вялой улыбкой. По мере того как Эффиа удалялся, краски окружающего мира начали блёкнуть. Когда Эффиа скрылся из виду, Шамле развернулся и поплёлся обратно. Его воодушевление сменилось тоской. Он знал, что потребуется время, чтобы вернуть себе душевное равновесие. Его попытка избегать Эффиа была вызвана желанием избавиться от этой ужасной тоски. Но пусть лучше в его жизни будут короткие проблески счастья, чем их не будет вообще. Когда Шамле вернулся в кабинет, внешне выглядел абсолютно спокойным. Расин и Буало даже не отвлеклись на него. Они снова спорили о творческих методах. Шамле уселся за свой стол и разгладил лист бумаги перед собой. Его сердце болело, но с этой болью он сроднился. Ноющий зуб причиняет гораздо больше физических страданий. Шамле подпёр щёку кулаком и невидящим взглядом уставился перед собой. Слова Расина и Буало долетали до него, будто бы издалека. Он даже не заметил, как спор погас. - Шамле, - позвал Расин. – Вы в порядке? Шамле моргнул и вынырнул из мрачных мыслей. - Я всё думаю про взятие Валансьена, - солгал он. Буало вскинул указательный палец, привлекая внимание к себе. - У меня появилась идейка. Он начал её излагать. Шамле не без труда сосредоточился на его словах, но постепенно увлёкся предложенной идеей. Напряжение ума, деятельная работа всегда были для него лучшим лекарством. Уже к вечеру ему значительно полегчало. Уже ночью он забыл обо всём. Расин и Буало уехали восвояси, но Шамле остался за своим столом. Его перо летало над бумагой, а мысли – над полем боя. Догорающая свеча изо всех сил боролась с темнотой. Шамле не был счастлив, но он был доволен. Жизнь вошла в привычную колею.